Мое время

Оглядываясь на  последние тридцать лет своей жизни, я могу утверждать, что находился в согласии с царившей в эти годы духовной атмосферой, и мне  импонирует сложившееся к настоящему моменту материальное окружение; из этого я делаю вывод, что сегодня живу на своем месте и в своем времени. До 1991 года это было не так.
И я задаюсь вопросом: чем жизнеощущение советского времени отличается от нынешнего? Я мысленно переносился лет на 50 назад, погружаясь в атмосферу другой эпохи, чтобы  вспомнить, как я в ней себя чувствовал, сравнивая с тем, что ощущаю сейчас. Такой мысленный эксперимент весьма непрост, так как 50 лет назад я был молодым человеком, а сейчас – старик.
Несмотря на это, мне, кажется, удалось ухватить главное различие между эпохами.
В соответствии с коммунистической доктриной в Советском Союзе был имитирован  конец истории, то есть создавалась видимость, что в стране   не происходит ничего, кроме запланированного. Даже если разражалось катастрофическое землетрясение, о нем выходило лишь краткое коммюнике, а техногенные катастрофы вообще замалчивались. Вся внутриполитическая  деятельность, - а она, как впоследствии выяснилось, была бурной – оставалась за кадром, выходя наружу только в виде отставки (или смерти) кого-нибудь из высших руководителей. В газетах, казалось, каждый день воспроизводились одни и те же полосы с одинаковым содержанием; точно так же дело обстояло и с телевидением: каждый выпуск новостей повторял не только вчерашний, но и прошлогодний, и даже тот, что был пять лет назад, - менялся только номер съезда КПСС, навстречу которому трудовые коллективы вставали на трудовую вахту. Все эти странности объяснялись тем, что наше будущее было расчислено на сотни лет веред; мы были уверены, что каждое завтра будет точно таким же, как сегодня.
Так обстояло дело со временем, однако с пространством было не лучше. Каждый на своем примере мог убедиться в том, что, переехав в другой конец страны, он попадал в точно такой же город, где типовые дома стояли вдоль типовых улиц, а в типовых магазинах за типовыми прилавками лежали одинаковые синие цыплята с большими ногами и головой, болтавшейся на тонкой, как шнурок, шее, и везде онаруживалось отсутствие одних и тех же товаров. В столовых, разнесенных на тысячи километров, (они назывались «тошниловками»), было одно и то же меню с совершенно одинаковым качеством блюд. Короче: во всей стране -  по всей ее огромной горизонтали - куда бы ты ни поехал, - всюду было почти одно и то же.
А по вертикали? В результате политики социального выравнивания, проводившейся 74 года, общество стало почти однородным: можно было, войдя в любую квартиру, увидеть примерно одну и ту же обстановку – жил ли там дворник, или доктор наук; более того, стоило кому-нибудь открыть рот, как ты мог предсказать, что он сейчас скажет – одинаковое «бытие определяло сознание».
Критик скажет на это: - «То, что вы говорите, похоже на правду. Но разве это было плохо? Или от этого жить было невозможно?»
Я отвечаю: - «Жить было можно, но тошно, ибо не понятно, зачем. Однообразие и  серость усредненного существования  порождали ощущение безысходности».
«Но никто от скуки не умер» - продолжит мой оппонент.
Каждый спасался по-своему. Были отдушины; например, я был постоянным читателем еженедельника «За рубежом» и слушателем телепередачи «Международная панорама». Из них следовало, что за границами нашей страны история не только не остановилась, но даже ускорилась, и это развекало. Кроме того, раз в два года проходил Московский международный кинофестиваль, во время которого можно было познакомиться с мировым киноискусством. Я брал отпуск, и  просматривал по 8 фильмов в день, проветривая за неделю фестиваля свою голову, как застоявшийся чердак. На черном рынке в Сокольниках я втридорога покупал дефицитные издания мировой классики XX века, и их взахлеб читал; - в нашей спертой атмосфере это было, как глоток свежего воздуха. И, наконец, я ездил в путешествия по медвежьим углам России – столь периферийным, что в тамошних пейзажах  можно было найти ракурсы, в которых создавалось впечатление, что советской власти не только нет, но вообще никогда  не было.
Так от официозной скуки спасался я, культурный маргинал. Простой же народ спасался водкой.
Отдушины обеспечивали лишь минимум, совершенно необходимый для духовного выживания, но после них тем тягостнее было возвращаться в удушливую атмосферу советской жизни, - под небо, затянутое черной тучей коммунизма до самого горизонта.

Картина нынешней России (по крайней мере, Москвы), мне представляется совершенно иной (я ее буду описывать такой, какой она была до пандемии коронавируса). Контраст, в первую очередь, заключен в разнообразии того, что всем позволено. Ты можешь исповедовать  хоть христианство, хоть мусульманство, хоть иудаизм, хоть атеизм; быть хоть левым, хоть правым, - хоть коммунистом, хоть социалистом, хоть либералом, хоть патриотом, хоть космополитом; можешь говорить все, что угодно, если не призываешь к бунту; можешь на свои средства издать собственную книгу, которую не будет проверять никакая цензура, можешь голосовать за кого угодно, или вообще не ходить на выборы, можешь через Интернет получать информацию из любой точки мира, можешь быть хоть натуралом, хоть гомосексуалистом, можешь работать, а можешь бить баклуши; наконец, - верх личной свободы - ты можешь выехать за границу – хоть на время, хоть насовсем! Но уезжать теперь уже не нужно, ибо в стране установился культ талантливых людей. Общество отвечает на потребности всех - от пенсионера до участника списка журнала Форбс, а не только на унифицированные потребности среднеквалифицированного рабочего, как в СССР. Меня  радует, что наряду с домохозяйками – для них крутят сериалы, наряду с простым народом – для них покупают за рубежом и снимают блокбастеры, для меня тоже снимают и мне показывают авторское кино, на сеансах которого в зале, вместе со мной – всего три человека; я счастлив, что наряду с книгами для народа – Марининой, Устиновой  и Донцовой, выходит такое количество изданий настоящей литературы, что их даже невозможно все отследить; я счастлив, что, несмотря на вредительскую деятельность сатрапа от культуры Мединского, в России, наряду с искусством для народа (оно представлено, например, Шиловым) наблюдается подлинный расцвет современного искусства. И, наконец, поскольку будущее вновь, как и должно быть,  абсолютно не известно, жить стало захватывающе интересно!
Вот основные причины, по которым я чувствую себя в современной России, как у себя дома, и как я себя не ощущал в советское время. Однако я понимаю, сколь данное состояние непрочно. Ведь кругом – полно мрачных унылых людей, которые спят и видят возвращение в Россию диктатуры пролетариата, когда все, что последнему не нужно, или не понятно, - запрещено. Этот процесс уже начался с запрещения мата в кино с подачи ханжи «социалистки» Мизулиной, и у нее найдутся сотни последователей – только попусти.
Но, когда я иду по московской улице мимо разнообразно оформленных витрин сотен магазинов среди толпы хорошо одетых людей, каждый из которых - сам по себе, а не идет к одной общей цели, я получаю свой кайф, и стараюсь о плохом не думать.
                Август 2020 г.