Иная

Часть 1. Откровение.
Первое моё воспоминание о своей старшей сестре смутное.
Я просыпаюсь на кровати, которая стоит рядом с большой русской печью. От печи веет теплом. По комнате разливается свет от окон. Стекла в рамах заиндевели и стали матовыми. В спальне тихо. В соседней комнате изредка слышен шорох. Я подхожу к дверному проему и через чуть приоткрывшуюся дверь вижу сидящую за письменным столом лицом к окну незнакомую мне тётю. Лица не видно, она сидит ко мне спиной. По слегка изогнутой спине свисает длинная коса светло-русых волос. Она что-то пишет и одновременно читает книгу, переворачивая страницы. Услышав мое сопение у себя за спиной, тетя поворачивается и улыбается:
– Проснулся? – тихим голосом спросила меня.
Она привстала со стула и выпрямившись передо мной показалась мне очень высокой, под самый потолок. Молча, тихо смотрю на нее. Она сделала шаг ко мне. Лицо мне ее не знакомо. Мамы и отца нигде нет. Я начинаю кукситься.
– Испугался, глупенький. Это же я, твоя сестра! – сказала она.
– Нет, ты врешь. Ты чужая. Уходи! – я заплакал.
– Как тебе не стыдно, я твоя сестра, Ксения. Забыл?
– Где мама и папа? – начал голосить я.
– Они, и мои мама и папа тоже, а ты мой младший брат! – вразумляла меня она – усаживаясь снова на свое место. Обернувшись она проговорила: «Мама скоро придет, а пока хочешь я почитаю тебе книгу с картинками». Эти слова моей сестры меня успокоили.
Ксения была на пятнадцать лет старше меня. Она училась в институте и приезжала к нам редко, только на каникулы. Вот и в этот раз она приехала на зимние каникулы. С последней нашей встречи я ее забыл по причине небольшого моего возраста.
Следующие мои воспоминая о Ксении связаны с ночевкой у моей бабушки. Не помню почему, но мои родители ненадолго куда-то уехали. И мы с Ксенией провели весь день и вечер у нашей бабушки Христины. Бабушка хлопотала по хозяйству. А я провел все время с Ксенией. Я был в том возрасте, когда детей называют почемучками. В этом возрасте все интересно знать. Ксения отвечала на мои бесконечные «почему» да «как»?
Присев на лужайку, расположенную напротив бабушкиного дома, мы с Ксенией, запрокинув головы начали смотреть вверх. Потом легли на зеленую траву, задумчиво смотрели на небо и проплывающие над нами облака.
– А почему на небе облака летают? – спросил я сестру.
– Облака не летят, а плывут. Летают только те, кто имеет какие-либо приспособления для сопротивления потоку воздуха, например, крылья птиц или самолетов. А облака несет поток воздуха, они парят – ответила Ксения.
Я заметил, что моя сестра всегда отвечала на мои вопросы. Из ее ответов я узнавал еще большее, чем о том, что я спрашивал. Мне нравилось расспрашивать ее обо всем, что меня интересовало. В отличие от других взрослых, от которых я получал только короткие ответы «да», «нет», может быть» или «не знаю», а также вместо ответов мне давали такие советы как: «вот подрасти и узнаешь» или «иди поиграй лучше».
– А облака, это небо? – продолжал я спрашивать Ксению. – И почему они белые?
– Облака – это пар. Ты видел, как идет пар из чашки чая?
– Да, видел. Еще из супа пар идет.
– Верно. А пар – это множество маленьких капель воды. В воздухе, которым мы с тобой дышим есть вода. Просто её часто не видно. Её можно увидеть в туманное утро. Туман – это тоже пар. Вот и облака такие же как туман. Он кажется белым. Так и облака. Когда солнце нагревает землю, часть воды из рек и озер поднимается вверх.
– Как пар из чашки с чаем?
– Да. Но высоко вверху очень холодно и капельки воды соединяются друг с другом, становятся большими и тяжелыми, и начинают падать на землю, дождём летом, и снегом зимой.
– Холодно? А летом же жарко?
– И летом и зимой, высоко над землей очень холодно.
Ксения очень живо описывала окружающий наш мир. Из ее рассказов я узнавал много. И мне хотелось узнавать еще больше и больше.
– А почему небо синее?
– Небо кажется нам синим с земли. Если подняться высоко в космос, то оно будет темным как ночью. И синее оно из-за солнца. Солнечный свет на самом деле не белый. Он состоит из разных цветов. Это, как если бы ты смешал свои краски. Синие лучи Солнца лучше расходятся по нему, чем лучи других цветов, окрашивая его в синий цвет. Запомни! То, что нам кажется истиной, ей может и не быть на самом деле. В жизни много такого бывает!
– Не может быть? Солнышко белым светом светит, я не вижу разноцветных лучей. Не правда! – засомневался я, открыв для себя весьма новое в своей жизни. Это было то, что на свете есть вещи, которые на само деле не такие как ты их видишь.
– Можешь увидеть! Я тебе покажу.
– Когда? – удивленно спросил я.
– Пойдем в дом.
Мы зашли с Ксенией в избу к бабушке. Сестра взяла из серванта бабушки хрустальную пепельницу и поднесла её к окну, подставив под солнечный луч. На подоконнике, потолке и стене появились разноцветные радужные блики.
Я замер от удивления, открыв рот, любовался этими бликами. Ксения долго крутила пепельницей, расписывая комнату бабушки в разные цвета.
– Иногда во время дождя появляется радуга. Это и есть видимые разноцветные лучи нашего Солнца, – поясняла мне сестра.
С моей стороны последовала масса вопросов. На которые моя сестра живо, понятно и очень интересно отвечала.
Наступил вечер. После ужина бабушка положила меня с Ксенией на свою большую кровать, а сама полезла на печь.
Долго я не мог заснуть на больших подушках. За окном уже сильно стемнело. Я стал шёпотом говорить с сестрой.
– Ксюша, мне страшно. Стало темно, в темноте живут страшилища.
– Не бойся, глупенький. Темнота – это всего лишь отсутствие света. Солнышко село за горизонт и его лучи до на нас не доходят. Вот поэтому темно.
– А почему солнце садится в одном месте, а восходит в другом? Оно во сне, когда отдыхает, скатывается на другое место? – начал снова я свои расспросы.
– Солнце на самом деле никуда не садится и не отдыхает.
– Как так? Оно же вечером тоже ложится спать и закрывает глаза вот и темно становится. Мне бабушка так говорила – уже громче стал говорить.
Сверху донесся бабушкин голос: «Никак не угомонитесь, не наговорились чё ли за день? Спите уже».
– Тсс, – сказала мне на ухо Ксения – солнце крутиться вокруг нашей Земли. А Земля имеет форму шара.  У нас вечер, а в Америке – утро. А страшилищ никаких не существует, не бойся. Спи, я тебе потом все расскажу.
Сестра и бабушка заснула. А я уснуть не мог, все думал о рассказах Ксении. Еще больше я думал, чтобы еще спросить у своей сестры. У меня была сестра, которая все знает и все мне может разъяснить. Ксения спала спокойна. А это означало для меня, что что в мире нет ничего страшного. Иначе сестра знала бы это и беспокоилась. Но она была спокойна. Значить все хорошо. С таким мыслями я заснул.
На следующий день я не отходил от сестры, заваливая ее все новыми и новыми вопросами. Иногда я спрашивал ее об одном и том же, забывая, что на этот вопрос она мне отвечала. Но Ксения никогда не попрекала меня тем, что уже отвечала мне. Наоборот, она еще раз и еще более подробно с различными примерами и историями мне поясняла.
Через несколько часов она пошла встречать на станцию маму с папой.
После полудня на небе начали появляться тучи, приближалась гроза. Издалека слышались раскаты грома. Бабушка начинала спешно креститься на иконку в красном углу, занавешивать черным платком зеркало и закрывать створки окон. Меня напугали действия бабушки, особенно занавешенное черной материей зеркало.
– Бабушка, а зачем ты окно закрыла и зеркало укутало? – осторожно спросил я свою бабушку.
– Гроза начинается. Зеркало может шаровую молнию притянуть, а она в открытое окно может влететь – говорила на ходу бабушка, не оборачиваясь ко мне. Эти слова меня сильно напугали, но еще больше я испугался за Ксению.
– А как же Ксюша? – испугался я за сестру.
– Она уже до станции дошла. Там с отцом и матерью переждут грозу – ответила бабушка, перекрестившись на сверкнувшую вдали молнию.
– А что такое гроза, бабушка? – спросил я.
– Гроза-то? Так, Илия Пророк едет по небу на колеснице своей и воду в ведрах везет. Ведра по дороге стукаются друг об друга – вот и гром, и вода плещется из них – вот и дождик отсюда. Так объяснила мне бабушка.
– А молнии это отчего? – пристал я к бабушке.
– Молнии-то? – замешкалась она. – Так сам Илия Пророк их кидает на землю в грешников.
– А откуда он берет молнии? – не унимался я. – И откуда он знает где искать грешников?
– Тьфу ты, пристал как банный лист. Ты Ксюшку спрашивай, она начитанная у нас, все знает. – Снова перекрестилась старуха после очередного треска в небе.
Скоро гроза прошла, и к вечеру пришли родители и моя сестра, а ближе к ночи все мы вместе отправились к нашему дому.
Вечером я рассказал Ксении про Илию Пророка и его колесницу. Сестра, выслушав, меня улыбнулась, сказав, что это не так, разъяснив мне природу грозы.
Наш дом находился в маленьком селе. Отец в это время дорабатывал стаж далеко на севере, и мы часто с мамой оставались в доме вдвоем. Отец приезжал к нам летом, свой длительный отпуск проводил с нами, а потом снова возвращался на работу. С мамой мы жили вдвоем. Изредка нас навещала бабушка.
А Ксения училась на последних курсах института. Она стала приезжать к нам с мамой каждые выходные, а уезжала вечером в воскресенье. Я ждал приезд сестры уже с понедельника и каждый день спрашивал у мамы какой сегодня день недели. Мама научила меня отсчитывать дни недели, загибая пальцы, начиная с мизинца и заканчивая большим, по числу дней расставания с Ксенией. Проснувшись утром в пятницу, не вставая с постели, первым делом я загибал на левой руке все пальцы, в том числе, и большой палец, и тогда я вскакивал с кровати и кричал: «Ура, завтра Ксюша к нам приедет». На следующий день после обеда я вглядывался из окна на дорогу, в желании увидеть знакомую фигуру. Заметив далеко идущую сестру, я быстро одевался и выскакивал из дома с криком: «Ксюша идет!», несся навстречу к ней.
– Ксюша! – ещё издали приветствовал её.
– Привет! Ну как ты? Я тебе новых книжек привезла и фломастеры? – обняла меня сестра.
Все выходные проводили мы вместе с сестрой. Потом снова наступало воскресенье, которое на целую неделю отнимало у меня сестру.
Поэтому воскресенье был для меня самым грустным днем. В очередной раз после обеда я провожал свою сестру до конца улицы. Она обнимала меня и шла в сторону станции, несколько раз поворачивалась ко мне, махала рукой. Я же стоял грустным и малах ей в ответ. Когда Ксения отворачивалась идя дальше, а я продолжал смотреть на уходящую фигуру сестры, посылая ей воздушные поцелуи вслед.
Очередной раз, проводив сестру, я вернулся в дом. Мама всегда видела мою грусть и успокаивала как могла.
– Ну что ты грустишь, Ксюша приедет снова через пять дней. Ты хоть пожалей ее, все уши ей за выходные прожужжал. Она, девка и так в институте голову ломает, а ты все выходные её экзаменуешь.
– Мама, я, когда вырасту на Ксюше женюсь.
– Вот что удумал! Кто ж на сестрах жениться? Ты басурманин что ли у нас? Так и они на сестрах не женятся.
– Я не хочу, чтобы она от нас уходила. Бабушка с бабкой Томой разговаривала и про Ксюшу. Бабка Тома сказала, что Ксюша совсем взрослая стала и замуж выйдет скоро. А я не хочу, чтобы она замуж за кого-то вышла и со своим мужем стала жить. Я сам на ней женюсь, и мы будем здесь все вместе жить.
– Да, Ксюшка наша уже взрослая совсем стала. Но ей учебу надо сперва закончить, на работу устроиться.
Так прошло больше двух лет. Сестра учила меня читать по слогам, считать. Ради интереса она выучила меня немецкому и английскому алфавиту и некоторым словам.
– По-немецки «А», по-английски «Эй» – растолковывала мне сестра.
– А почему по-английски некоторые слова звучат так странно, как будто каша во рту? Немецкий больше нравится – рассуждал я.
– Немецкий язык, точнее звуки немецкого языка более естественные. Английский язык вообще язык простолюдинов.
– Как так, на нём же всякие лорды их говорят?
– Вся английская аристократия, начиная с завоевания Вильгельма Завоевателя, разговаривала на французском, точнее быть, на нормандском языке. А бедные слои говорили на английском, причем на разных его диалектах.
Меня готовили к школе. Ксюша привезла мне из города новенький ранец, тетради, уложенные в пенал ручки и карандаши. Мама в сельском магазине подобрала и купила мне школьную форму. Папа не смог приехать к первому сентября. В первый класс меня должны били проводить мама и сестра. За день до начала учебы посреди недели, поздно вечером, приехала Ксюша и привезла огромный букет темно-алых роз. Потом я узнал, что за букетом она отстояла в очереди больше шести часов. Вообще розы тогда были редкостью в наших краях, обходились в основном астрами и георгинами.
Но накануне у мамы подскочило давление, и она не смогла пойти с нами в школу. В первый класс меня провожала Ксюша. После знакомства с учителем, торжества общешкольной линейки Ксюша еще раз обошла со мной всю школу и все мне показала. От переизбытка чувств я плохо запомнил где и что находится и сказал об этом сестре.
– Не переживай, завтра и послезавтра я с тобой пойду в школу, и ты привыкнешь, все запомнишь - нежно успокоила меня Ксюша.
Через год отец вышел на пенсию и приехал к нам. Ксюша же окончила институт.
По распределению ее направили работать учителем в сельскую школу в соседний с нашим районом. Но, перед самым новым годом она уволилась из школы и приехала к нам. Родители с беспокойством встретили эту новость, а я этому обрадовался. Теперь Ксюша будет жить с нами.
Так, встретив Новый год, мы стали жить вчетвером.
Ксения жила в отдельной своей маленькой комнатке. Стала помогать по хозяйству родителям, а мне с уроками. Для меня все было хорошо. Но вот мои родители не могли найти себе места. Они часто разговаривали друг с другом, когда оставались наедине, о судьбе Ксении. Больше всего переживала мама. Эти разговоры я слышал из своей комнаты.
– Так как же так, взяла и просто уволилась? А сейчас даже не ищет работу. Ее же тунеядкой могут признать? – опасливо говорила мама.
– Не сажают уже за это Надежда, да и все капут социализму похоже в нашей стране пришел.
– Как так? – спросила мама.
– Все развалили своей перестройкой и проклятым капиталистам продались. – еще больше напугал отец мою маму. – Вы здесь жили в деревне и не знали, что начало твориться. Все республики сейчас свою линию гнут, а в хозяйстве полный бардак. То ли еще будет, вот увидишь.
– Отец, да как же? Это же навсегда, социализм-то – изумилась мама.
– Как бы не так. Там на севере уже несколько лет молодежь не работу ищет, а шмотки заграничные у фарцовщиков, да жизни легкой. Ничего им не надо. Довели страну эти шишки партийные со своей гласностью! Сталина на них нет! Вон и наша всю ночь в своей комнате по приемнику «Голос Америки» слушает. Уже и не глушат волну. Все можно стало! – раздосадовался отец.
– Батюшки! Так к чему все это идет?
– Не знаю мать. Всё, во что верили всю жизнь, всё это коту под хвост. Строили, думали, что детям. А вот нет. Сволочам этим, недобиткам заокеанским. Надо было бы еще в 62 году жахнуть их с Кубы, чтобы раздавить. Все ведь растащат! Да и мы виноваты. Детей своих выучили на свою голову. Умные они все стали, все покрикивают, что не живут так люди. А сами палец о палец не ударят, дерьмократы!
– Ну-ну будет Толя, успокойся! – погладила отца мама по плечу – Что с Ксюшкой-то делать будем? Ой, для чего училась столько лет? Я думала выучится, работать будет, замуж выйдет, внуков нам подарит.
– Не сгущай краски. Все наладится. Сейчас середина года у школьников. По весне будет искать работу, чтобы новый учебный год начала, а пока по хозяйству помогать будет, тебе же легче.
– Да по хозяйству она сильно помогает, стряпает пироги лучше моего, рецепты всякие новые выдумывает. Костю все балует всяким пирожным. Да и по швейному делу она все наряды себе по выкройкам сшила. Так-то разобраться, и на лицо-то она симпатичная и домовитая. Ей уж поди замуж надо? Как думаешь?
– Ну сама пусть ищет, что мы в домострое что ли живем. Не пойду же я ей мужика искать? Вот устроится на работу, найдет себе по сердцу кого, не век же в девках сидеть будет.
Прошли зима и весна, наступило лето. Начались покосные хлопоты. Как-то окончив метать очередную копну, все мы сели в ее тени отдохнуть. Отец, закурил папироску и обратился к сестре: «Ты в районо-то когда поедешь?».
– Зачем? – тихо спросила Ксюша.
– Устраиваться в какую-нибудь школу, скоро учебный год начнется, – пристально смотрел отец на свою дочь.
– Не вижу я смысла в этом, папа, – ответила Ксюша, смотря в сторону.
– Как это не видишь смысла, – начал заводится отец. – Что за обстоятельства у тебя такие, что ты смысла не видишь в выбранной тобой профессии.
– Скоро все измениться – ответила Ксения, холодно посмотрев на отца и мать – никому это уже не нужно.
– Как никому не нужно. Школы что ли у нас закроются, детей перестанут рожать, жизнь остановиться. Не понимаю я тебя, девка. Что ты мелешь? Из книжек своих и журналов это все вычитала? Или тебе по приемнику в уши надули? – уже не стал себя сдерживать отец – больше эту муру американскую не будешь слушать и в районо на следующей неделе поедешь. Двадцать четыре года уже не маленькая. Хватит уже книжки читать, уже взрослой жизнью начинать надо жить.
Ничего не ответила на это Ксюша. Но в районо она так и не поехала. А через месяц по телевизору целый день показывали балет «Лебединое озеро», а с Новым годом, некогда огромную страну, поздравлял сатирик.
Позднее, спустя некоторое время, я спросил Ксению: «Откуда ты знала, что будет путч и развал Союза».
– Все шло к этому. В свое время определенным группам лиц не давали полноценно развиваться, узнавать новое, ущемляли в правах и свободах, подвергали дискриминации. Они совершили переворот, смену власти. Встроились в новую систему управления. Потом эти группы начали накапливать богатства, но не могли их афишировать и распоряжаться открыто в существующей системе. Эту помеху они должны были ликвидировать во что бы то не стало, получив, при этом, еще больше выгоды. Один британский писатель и философ по фамилии Карлейль писал, что всякую революцию задумывают романтики, осуществляют фанатики, а пользуются ее плодами негодяи. Здесь усматривается все тоже следствие противоборства русского мира и западной цивилизации. Еще Николай Данилевский писал, что Россия и Европа – недруги. А мы забыли это. Запад всегда будет спекулировать на невропейскости России, считаю свои ценности эталоном. Поэтому пока этот навязанный ориентир на так называемую цивилизованность не будет отброшен, дальше будет еще хуже. Но эта все пена, все ненастоящее. И рано или поздно эта пена уляжется. Вопрос времени. Ну тебе не нужно об этом думать пока. Но не думать обо все этом у меня плохо получалось.
Как-то раз, ужиная все вместе, отец начал разговор о моем будущем выборе профессии.
– Ты, Костя, кем себя видишь в будущем? – спросил отец, улыбаясь, смотря на меня.
– Не знаю, пап? – ответил я.
– Сейчас все деньги начали считать, в бухгалтеры иди! – вставила мать.
– Законы новые все пишут, юристы нужны тоже сейчас всем, – проговорил отец.
– В священники можно! – вставила Ксения.
– В попы? Чего не хватало? – опешил отец – Это зачем же, мы не поповского рода. Да и не верим во всю эту галиматью, – закряхтел старик.
– Ну, во-первых, семинарское образование очень хорошее, во-вторых, не все священнослужители истинно верят, а в-третьих, церковь будет иметь большую власть и влияние в стране. Вера не будет в приоритете для её носителей. Церковь сольётся с капиталом и будет действовать в его интересах, будет создана церковно-государственная корпорация.
– С чего ты взяла? То, что старухам разрешили в храмы ходить да свечки ставить, – это еще не значит, что церковь стала могущественной. У нас вроде не халифат какой, а светское государство. То, что послабление им дали, так и что? Сталин в войну им тоже послабление давал. А какая с них польза, с попов-то? Небо коптят своим свечками да кадилом? В уши всякую дрянь сказочную льют. Не зря их к ногтю дармоедов этих прижала советская власть. – Разгорячился отец.
– Пройдет несколько десятилетий и церковь проникнет во все поры общества, будет диктовать свои условия, вознесет тех, кто руки свои в крови окунул, завладеет умами – сказала Ксения.
– Да не бывать этому, XXI век на носу. Люди уже другие. Это не наша бабка Христина в Илию Пророка верит, что по небу в своей повозке рассекает. Никто уже не верит в эти сказки. Тёмными только древние старухи остались, да и то свой век уж они отжили. Не может быть, что бы попы смогли все под себя подмять, – закончил отец, выходя из-за стола.
– Все силы мира будут направлены на всеобщее отупевание, все будет сделано для того, чтобы люди поглупели, перестали размышлять, думать, узнавать новое. И этим будут пользоваться.
– Что всем массово мозг подрежут? – изумился отец. Что-то неладное ты Ксения говоришь.
– И я не хочу в попы идти, пузо отращивать! – согласился я с отцом. На этом и закончился наш разговор. Но какая профессия была бы для меня самой подходящей, я так все еще не решил.
В летнюю пору с сестрой я очень любил ходить за грибами. По дороге я всегда узнавал от нее что-то новое и интересное из различных сфер жизни.
Так, в один раз набрали полные корзинки груздей, вышли из леса, поднялись на угор.  Решив немного отдохнуть, присели. День был солнечный, тихий. Перед нами простиралась речка, а за ней вдали наша деревня.
– Как хорошо и спокойно у нас, даже мысли в голове успокаиваются, – проговорил я.
– А если поток мыслей остановить, то можно прочувствовать полную свободу, или нирвану – заметила Ксения.
– Нирвану? Это что такое? – спросил я.
– Это состояние полного покоя, когда ты намеренно останавливаешь течение мыслей, и твоя личность растворяется полностью, угасают чувства, желания, страдания. В буддизме и индуизме есть такое понятие.
– А как это сделать? – заинтересовался я.
– Достичь нирваны можно через медитацию. В медитации несколько ступеней. Медитация – это сосредоточение на каком-либо предмете, без лишнего описывание его. Вот, например, видишь этот стог сена. Нужно сосредоточиться на нем самом, не описывать его мысленно, то есть не думать о том, что он стоит к реке близко или далеко, желтого или светло-коричневого цвета, большой он или нет, круглой формы или вытянутой. Просто созерцать его без лишнего внешнего анализа.
– Если я научусь медитации, то стану йогой?
– Правильнее говорить «йогин», то есть тот, кто практикует йогу, – уточнила Ксения.
Ксения тут же мне рассказала основы индуизма и буддизма, историю о принце Сиддхартхе Гаутаме, о его рождении, про легенду, согласно которой он вышел он из чрева матери через бок, предположив при этом, что скорее всего это была операция, которая сейчас называется кесаревым сечением, о как он просветлел, став позже Буддой, о распространении буддизма из Индии на север и северо-восток и много другого увлекательного и интересного.
Чем взрослее я становился, тем меньше я понимал сестру. Ксению не понимали и мама с папой. Однажды я услышал разговор мамы с бабушкой.
– Что с Ксюшкой делать не знаю, – жалилась она бабушке. – Училась, училась и вот нате вам, дома сидит.
– Она у вас девка начитана, учёна, найдет работу – сказала бабушка.
– Так на все желание надо, а у неё не вижу, чтобы это желание было. Да и всегда она у нас странная была. Как научилась читать, все читает и читает. Уж сколько у нас книг было, все три шкафа еще в начальной школе перечитала. Из библиотеки стала книги да журналы таскать. Все дети как дети, играют, с улицы их матери не накличутся. А эта сидит, уткнувшись в свои книги. Да говорит она иной раз как пьяная, все загадками какими-то, недомолвками. Я же иногда не то, что не понимаю, а боюсь ее. Она как не наша вроде, чужой породы. Да и назвали мы ее Ксенией. А потом нам уж сказали, да она же и сказала, что означает это имя как «чужая». Вот и чужой и живет в семье своей. Может имя это так влияет на нее? Вот ведь не знаю, что и делать с ней. Все сердце изныло по ней. Как жить будет?
– А может вам её замуж выдать? Все и исправиться. Девка-ка уж переспелкой будет скоро. Вы чё с Анатолием-то, куды смотрите?
– Ой, мам, насильно же не выдашь. Да и за кого. Я думала, что работать будет так найдет. А в нашем селе за кого она пойдет. Добрых парней девки поухвастей ещё до армии разбирают. А наша, что? Ни на кого не взглянет, не улыбнется, словом ни с кем по-человечески не обмолвится. Холодная она у нас какая-то, чужая. Вот только с Костей все вошкается. Все уроки с ним учит. И мальчишку от сестры не оторвать. Я уж ей по-всякому намекала, что со своими уже надо нянчится. А она послушает-послушает, но на лице ничего у ней не появляется. Ой, чужая девка, сама я рожала ее, а как чужая.
– Ох-хо-хо, да, старики не зря сказывали, что мать да дочь – тёмна ночь, – прошамкала бабушка.
Шло время. Ксения так и жила с нами. Помогала мне с уроками, родителям по хозяйству.
Однажды по литературе нам задали сочинить что-то на манер японского трехстишия.
– Ксюша, представляешь нам какакое-то непонятное задание задали по литературе, хокку сочинить. А эти стишки – лабуда какая-то непонятная, в учебнике есть пара примеров. И что я могу сочинить? В траве сидел кузнечик? Или выпал первый снег и все стало белым. Вот как это хокку придумать? – ворчал я, ломая голову над заданием.
– Подожди. В хокку в центре должен быть природный образ, соотнесенный с жизнью человека. Еще должно быть указано на сезон. Дай подумать, – Ксения взяла кончик карандаша в рот и несколько секунд думала.
– А, ну вот записывай: «Голая ветка, ворон уселся на ней – это осени канун». Вроде бы неплохо получилось? – улыбнулась сестра.
– Попробуй теперь сам, что-нибудь сочинить, но со смыслом.
Признаться, я тогда ничего толкового не сочинил. У меня как-то было туго с фантазией. Меня всегда вставили в ступор задания что-либо сочинить. Воображение мое не могло придумать что-то.
Так произошло и с заданием по географии. Нам было задано придумать рассказ про одну из рек. Мне выпало сделать рассказ про реку Терек.
Кроме протяженности этой реки я не мог ничего найти ни в картах, ни в учебнике. Долго мучился, написав всего пару предложений. Ксения, проходя мимо, заглянула ко мне в тетрадь.
– По географии делаешь? – спросила сестра, посмотрев на лежащий на столе учебник.
– Да задали придумать рассказ про Терек. А что там придумывать? Он течет по Грузии, берет свое начало в горах.
– А если описывать не как ты сейчас, я изнутри?
– Как это? - спросил я.
– Ну смотри. Если вести рассказ от лица песчинки, которую несут воды Терека?
– Не понимаю.
– Начни так: «Я – песчинка».
И Ксения стала на ходу повествование от лица неизвестной песчинки, которая «путешествует» по Тереку, оторвавшись от скалы Трусовского ущелья, несется холодными талыми водами ледника, про замок царицы Тамары, которая сбрасывала в бурые воды своих мужей, про крепость князя Потёмкина, которая со временем превратилась во огромный город Владикавказ, про Аграханский залив и Каспийское море и прочее.
Много, что я запомнил положил в свое сочинение.
Ксения разбирала со мной задачи по физике, химии и математике. Привозила мне пособия по различным предметам. В обычных хлопотах по хозяйству успевала в любом деле раскрыть мне ту или иную ее сторону, рассказать историю или какие-либо факты об этом. Увидев мою заинтересованность в какой-либо области подробно рассказывала мне все её аспекты, живо и с интересов приводила примеры.
– Ксюша, ты как ходячая энциклопедия! – как-то я сказал ей.
– Нет, обычные вещи. Многие поверхностно воспринимают информацию и только ту ее часть, которая им нужно для решения сиюминутной проблемы и всегда только для удовлетворения каких-то базовых потребностей. Нужно каждую информацию складывать в голове в систему, как пазлы, тогда будет видна картина несколько под другим углом.
– Ты столько всего знаешь, Ксюша, почему ты в науку не пошла?
– В науку, нет, это не моё, – с выдохом усмехнулась сестра.
– А почему не стала детей в школе учить? – снова я стал интересоваться тем вопросом, который не оставлял в покое и моих родителей.
– С детьми сложно, чтобы их учить нужно их любить.
– Ты не любишь детей?
– Нет, – металлическим голосом ответила Ксения.
Я не стал задавать вопроса, который вертелся у меня на языке. Я боялся неожиданного ответа, который я не хотел услышать.
Пришла пора сдачи выпускных школьных экзаменов. Целыми днями и ночами мы сидели с Ксенией за учебниками, готовя ответы на билеты. Я завел тетради по числу экзаменационных предметов и записывал в них развернутые ответы на вопросы билетов. Сначала ответ на вопрос я устно проговаривал в той части, которую знал. Ксения внимательно слушала, потом добавляла по вопросу ещё и свое. Потом я записывал все в тетрадь. А накануне экзамена перечитывал ответы на несколько раз.
Сдав экзамены и получив аттестат, мы с Ксенией поехали в город сдавать документы в институт.
Все экзамены были сданы мной без особых сложностей. Я стал заселяться в общежитие. Ксения помогала мне и в этом. Зайдя в комнату, мы расставили все вещи. Других студентов пока не было.
– Такая маленькая комната и три кровати! – удивился я.
– Ну что ты хочешь, – вздохнув, сказала Ксюша. – Это студенческое общежитие, – С ребятами познакомишься, может с одного факультета окажутся, вместе предметы учить будете. Ну ладно, побегу я на поезд. Давай, если что звони, приеду.
– Хорошо, спасибо Ксюша, – ответил я, снова почувствовав грусть расставания
с сестрой.
– А к выходным ждем. Ну давай, прощаться, – подойдя, обняла меня сестра.
Для меня начались студенческие будни, новые знакомства. Студенческая жизнь затянула меня. Время шло в учебе, общении с друзьями. Не замечал, как время шло от сессии до сессии. Домой я приезжал поначалу каждую неделю, потом стал через неделю, а со второго года обучения уже раз в месяц. На последних курсах домой приезжал только на праздники или каникулы.
Но каждый раз приезжая домой, я рассказывал о своей жизни сначала сестре, а потом родителям. Сестра с интересом слушала меня, спрашивала, давала советы.
Время обучения прошло незаметно. Начались госэкзамены и дипломная работа. Проект своей дипломной работы я привез домой и показал Ксюше.
– Отдыхай пока, я вечером почитаю, – ответила сестра.
– Хорошо, только не обращай внимания пока на орфографию. Главное концепт освещения проблемы.
Наутро Ксения вернула мне проект, с небольшими пометками на полях и несколькими абзацами в конце работы, написанные её убористым почерком, похвалив меня за хорошее раскрытие темы. Я был доволен и рад: «Спасибо, сестра, снова мне помогла!».
 Сдав госэкзамены и защитив дипломную работу, я приехал домой показать родным свой красненький диплом.
– Что с работой-то, Костя? – спросил меня отец.
– Меня берут в контору, в которой я практику проходил - ответил я. – Там и жильем пообещали помочь.
– Хорошо, такого специалиста должны с руками отрывать – довольно добавила мама.
Устроившись на работу, на праздники приезжал в гости к родителям и сестре.
Через несколько месяцев на работу мне позвонил отец и сказал в трубку телефона: «Ксения пропала!». Эта новость огорошила меня. Не помня себя отпросился с работы, приехал к родителям. Мать меня встретила с распухшими покрасневшими глазами, отец был осунувшийся с потемневшим лицом.
– Что случилось? Когда она ушла? Куда? – завалил я родителей вопросами.
– Вот, – протянула мне мама лист бумаги, испещренный знакомым убористым почерком. – Написала нам и ушла, три дня уж как нету её.
Я взял письмо Ксении у матери, сел на стул и начал читать.
«Не ищите меня. До сегодняшнего дня вся моя жизнь – это черновик. Всегда понимала, что не смогу прожить жизнь как другие. Шаблонность мировоззрения удручает, предсказуемость бытия – не выносима! Прощайте.
P.S. Костя, не жалей ни о чём, никого не вини. Все случилось так, как и должно было случиться. Когда-нибудь ты это поймешь. Отнесись к этому как данному. Ты знаешь, что многое в жизни иллюзорно, многое не таково каким кажется на первый взгляд».
– Что же это все значит, Костя? – растеряно смотрел на меня отец, взяв у меня письмо. – Что это она удумала? Не понимаю.
– Ой, чё делается, да куда же она? – заревела мать.
Я вышел из дома и поднял глаза к небу. По синему небу плыли белые облака. «Иногда, всё – не то чем нам кажется» – вспоминал я слова Ксении, услышанные мной в далеком прошлом.
Часть 2.
Падение в бездну
С детства я любил смотреть на облака, плывущие над головой. Особенно интересны кучевые облака. Вот одно из них, похоже на слона с длинным вытянутым хоботом и большими ушами, а чуть дальше плывет голова старика с огромной бородой.
Прилег на траву. Сентябрьское солнце ласково греет левую щеку. Облака медленно скользят по небосклону. Смотрю в раскинутое передо мной небо.
«Облака не летят, а плывут», – вспомнились мне слова Ксении из далекого прошлого.
– А облака – это небо? И почему они белые? – прошептал я вслух.
– Облака – это пар. Ты видел, как идет пар из чашки чая? – слышу в ответ голос своей сестры.
– А почему небо синее? – начинаю задыхаться от чувства сдавленности в горле. Веки произвольно сжимаются, слон и голова старика задрожали, исказив свои очертания, слеза покатилась по щеке.
Я часто вспоминал свою сестру, пропавшую два года назад.
После ухода Ксении мы с отцом и матерью предпринимали попытки ее найти. Обращались в милицию, обзванивали всех родных и знакомых, к кому бы могла явиться сестра, давали объявления в газеты. Её поиски занимали всё мое время. В течение нескольких месяцев я побывал на опознании во многих моргах области, в редакциях газет, в которых печатались объявления о сестре, получал много сообщений от разных людей, в том числе и нечистых на руку, а зачастую и не совсем психически здоровых. Но все было тщетно. Вестей о судьбе Ксении не было.
– Ну что ты, Анатолий Константинович, хочешь от меня? – говорил отцу местный участковый Кравцов. – Она совершеннолетняя, захотела уехать и уехала.
– Не сказав ни слова родителям? – не соглашался отец.
– Как не сказав? А записку же оставила вам.
– Без документов? – снова спросил отец. – И записка странная.
– Так и Ксения у вас всегда чуток того была, – капитан покрутил поднятую ладонь с растопыренными пальцами. – Никто её не понимал. Вроде говорит по-нашему, а все недомолвками какими-то.
– Но-но, ты не очень-то, Ксюха и мухи не обидела за всю жизнь, и словом никого не задела. Не хочешь помогать, так и скажи, – начал было заводиться старик.
– Да причет тут «не хочешь»? Говорю же, основания нет. Признаки преступления отсутствуют. А то, что без документов ушла, так и что из того. Это не основание.
– Да, ну вас всех, – махнул рукой отец и удалился.
На селе тоже много судачили об уходе Ксении.
– Да убегом она ушла с каким-нибудь заезжим молодцом. Что ей век вековать в старых девах-то, – говорили старухи, сидя на завалинках. – Или обрюхатил её кто из местных, вот и решила уехать, рожать в другом месте.
Только не верил я, что Ксения могла с кем-то убежать. Да и смысл какой убегать?
Отец сильно осунулся и еще больше постарел. А спустя полтора года его не стало. Вскоре вслед за отцом ушла и бабушка. Потеряв, вслед за старшей сестрой, отца и бабушку, моя жизнь еще сильнее изменилась, перестав быть прежней. Мама осталась в доме одна. Потерять ещё и её я уже не мог.
Свою престарелую мать я взял к себе, отведя ей отдельную комнату в своей небольшой квартире. После деревенского дома, квартира для неё была непривычной. Но так она была не одинока, и я тоже.
Я работал, мама потихоньку хлопотала по дому. Делала то, что позволяло её надорванное здоровье. Постепенно, со временем жизнь приходила в свое тихое русло. У матери остался только я, поэтому всю заботу она направила на меня.
– Костя, неужели так Бог распорядился, что и внука я не увижу? – заводила обычный свой разговор мама.
– Мам, пока рано, – таким же обычным образом отвечал я ей.
– Уже тридцать первый год тебе пошел, какое рано?
– Вы меня с папой в сорок родили и ничего! – отвечал я.
– В твои годы у нас с Толей Ксюша уже в садик ходила, – начала всхлипывать мама.
– Это за что же её Боженька так наказал, Костя? – снова начинала причитать мать.
Причитания начинались у мамы каждый раз при упоминании сестры. Я уже знал, что мама будет говорить и в этот раз. Эти разговоры в последнее время шли всегда по одному сценарию. Сначала она будет вспоминать о том, как Ксения с четырех лет начала много читать, проглатывая книгу за книгой. Была не похожа на других детей, не играла на улице. Потом она будет говорить о том, что не нужно было сестру называть Ксенией, так как это имя означает «чужая» или «другая», снова пройдется в своей памяти по событиям ее исчезновения.
– Ушла и документы не взяла. Куда ушла? Зачем? Мы что со стариком хоть её словом или делом обидели, когда? Была и нет. И милиция не искала. Как так взять и уйти тайком из родительского дома. Куда ушла? Ох-хо-хо-хохошеньки! Чё делается на белом свете. Вроде не война, а люди без вести могут пропасть и никому нет дела. Лучше уж знать, что нет в живых её, на могиле её хоть поплакать, да за упокой помолиться. А как сейчас за упокой молиться, когда не знаешь, жива она или нет. А вдруг она жива?
Мать часто причитала в последнее время. Такие моменты были невыносимы для меня. В эти моменты я выходил на балкон и долго курил, дожидаясь, когда мать закончит свой душераздирающий монолог.
Следующей весной мы с мамой продали бабушкин дом. А в нашем доме, в котором жили до переезда на мою квартиру, решили сделать небольшой ремонт и перестановку.
В майские праздники я приехал в родной дом, чтобы на время убрать мебель, которая могла помешать рабочим. Дом навеял на меня мое первое воспоминание о Ксении. Я встал к косяку двери её комнаты, как тогда в моем раннем детстве. Все тот же стол моей сестры и её стул с потертым сиденьем. Я решил начать с комнаты Ксении, попытался отодвинуть громоздкий стол от окна. Стол был тяжелый. Чтобы облегчить себе работу начал вытаскивать пустые ящики из него. Средний ящик никак не поддавался и я с силой выдернул его из стола. Ящик остался в руках, на пол упала толстая школьная тетрадь темно-синего цвета. Она была спрятана за задней стенкой ящика стола. Большими трафаретными буквами на ней было выведено слово «ЧЕРНОВИК». Я сразу же вспомнил строчку в прощальной записке Ксении: «….вся моя жизнь – черновик….».
Присел на стул и начал листать тетрадь. Вся она была испещрена знакомым мне с детства убористым почерком. Тут были записи, рассуждения, стихи, и даже диалоги! Я с любопытством начал вчитываться. Это был дневник Ксении, записи моей пропавшей сестры.

25 июня 1989 года. Сегодня закончилась очередная сессия. Мы с подругами по общежитию отметили её окончание в кафе-мороженое. Осталось совсем немного учиться. Потом начнется настоящая жизнь, я буду учить детей. Жду наступления того дня, когда увижу свой класс, свой первый класс. Хочу дать им все, что знаю сама. Хочу, чтобы они выросли и с моей помощью каждый из них стал настоящим Человеком с большой буквы. Главное не упустить никого из них!

11 ноября 1989 года. Марина сегодня в разговоре сказала, что после получения диплома переберётся на Дальний Восток к своему жениху. Для нас, для девочек, это было откровением. Мы завалили Маринку вопросами. Все смеялись, шутили и были рады за нашу подругу.

21 декабря 1989 года. Сегодня приснился страшный сон. В этом сне я видела себя со стороны. Но это была не я, это былая иная я. Жуткий сон.

15 января 1990 года. Сон повторился. Иная снова смотрела на меня. Наверное, это сказывается переутомление из-за работы над дипломом.

19 марта 1990 года. Проснулась в 2 часа ночи. Вся в холодном поту. Тот сон. Снова она. Словно преследует меня. Сегодня она уже со мной говорила во сне.

19 июня 1990 года. Каждую ночь она приходит ко мне. Это невыносимо!

12 июля 1990 года. Её я ощущаю физически. Она вытесняет мои мысли своими, все больше и больше. Этот дневник – стал убежищем моих мыслей. В нём вся я, не она. Здесь она не может добраться до меня. Странно, дневник стал вроде черновика моей настоящей жизни».

Мне стало не по себе от этих строк.
– 12 июля 1990 года. В это время Ксения уже защитила диплом, – рассуждал я. – В этот же год осенью она устроилась в Вишняковскую сельскую школу, проработала несколько месяцев и перед самым Новым годом уволилась без объяснения причин, приехав к нам.

Далее в тексте уже не было ссылок на даты. Видимо для Ксении время остановилось и даты стали не важны. Читаю следующее:
«Иная начинает диктовать мне свою волю. Она с каждым днем сильней и сильней. Сегодня она прорвалась наружу. Она ответила за меня моему брату. Он спросил меня, люблю ли я детей. Я хотела сказать, что люблю, но она не дала этого сделать, и сказала за меня. Она все больше и больше заполняет меня.».
Повествование местами стало переходить в стихотворную форму:

«Все предопределено, нет смысла бороться,
Ты лишние силы, направь на исход!»

«Жёлтая свеча на столе горит,
Тёмное окно на меня глядит,
В том окне не я, тёмная ОНА,
Темною судьбой всех нас наградит».

«Немотой кричу,
Слышит только он,
Тёмный человек,
Он пришел за мной».

Катрены Ксении источали боль, неся в себе безысходную тоску и крик одиночества. Пролистав несколько страниц, останавливаюсь на одном из диалогов:
«Я: – Ты говоришь, что среди людей нет любви к ближнему?
ОНА: –Нет. Человек выдумал это понятие.
Я: – А как же любовь родителя к своему ребенку?
ОНА: – Люди не любят детей! Каждый родитель через своего ребенка любит только себя, так как ребенок – это часть себя любимого. Любовь к детям – это всего лишь человеческий видоизмененный эгоизм.
Я: – Но ведь мать заботиться о своем ребенке?
ОНА: – Забота – это не любовь. Самый страшный враг для каждого человека, близкий враг – это его родители, а более всего – мать страшна для женщины. Матери, рождая ребенка, создают для него определенную программу, алгоритм, тем самым обрекая его повторять свою собственную жизнь. Дочерям свойственно более тщательно следовать заложенной в них программе. Присмотрись, они проживают жизни своих матерей, повторяя все то же, что и их матери.
Я: – А как же милосердие, честь и другие добродетели?
Она: – Милосердие?! Его нет в природе человека, в том смысле, какой он вкладывает в это понятие. Милосердие никогда не бывает бескорыстным. Милосердие возникает под страхом. Страх осуждения окружающими, страх перед всевидящим оком, попытка выслужиться перед провидением. Не более того! Так и с другими, как ты говоришь, добродетелями. Все исходит из шкурнического эгоизма, а не от чистоты души. Чистоты души в людях нет. Им никогда не уподобиться богам. Они обречены мучить друг друга.
Вот пример, человек уступает место пожилому в транспорте. Внешне он бескорыстно жертвует своим комфортом ради другого человека. Но! Это страх заставляет его испытать вынужденное лишение. Страх осуждения окружающими, потому что так принято. А если убрать и это условие, то останется страх перед своим собственным будущим, и попытка выслужиться перед провидением: «Провидение, посмотри какой я хороший, я пожертвовал этому старику, взамен я рассчитываю получить в ответ эту свою жертву, но от других и тогда, когда я сам буду немощен». И это тоже страх, страх немощности (а точнее страх перед другими, кто будет более сильней тебя ввиду твоей немощности), попытка сделать её более удобной для себя и в своих же интересах. Благородство в кредит! Эгоизм и здесь! Так и с другими «добрыми» делами обстоит дело. Всем руководить страх, источник которого эгоизм».
Я: – Можно же помочь всем, обществу!
Она: – Общество обречено, человек обречен!  Страх и эгоизм – это полбеды! У большинства его членов явный алогизм мышления. Причина? Она кроется в номадизме. Хаос в передвижении, как передвижении самих членов общества, так и передвижении перегоняемого им когда-то скота. Отсутствие структуры. Более логическое мышление у членов общества, где превалировал оседлый тип хозяйственной деятельности, в основном земледелие. Участок земли обрабатывается, разбивался на определенные квадраты, которые обрабатывается полосами. Все структурировано, упорядочено. Все подчинено цикличности сезонов. Наше мышление стало еще более алогичным после вброса в генофонд наследственного материала кочевых народов. Смешение упорядоченности и хаотичности всегда дает беспорядок. Минус на плюс дает минус. Вся структура общества заражена этим беспорядком. Беспорядок в головах членов общества. Логически мыслящие люди, которые способны поднять все сферы общества на более высокий уровень, просто «утопают» в алогической системе. Эти люди обречены на страдание. Поэтому нет смысла бороться с системой, система поглотит. Ты ничего не сможешь сделать с этим».
Прочитав диалог, меня обуяло странное чувство, я почти физически ощущал присутствие рядом с собой чего-то, а точнее кого-то, кого-то тёмного. Тем не менее, несмотря на это, я продолжил изучать записи сестры.
Снова катрены:

«Человека жду, Человека нет,
В каменной стене спрятана навек,
Я свечусь во тьме, Тьма идет на свет,
Где же Человек, Человека нет.
 
Я дарю тепло, холод – мне в ответ,
Холод причиняет боль,
Боль рождает стон,
Стоном окружен Человек вовек.

Кто поймет меня, нет таких людей,
Немота моя до скончания дней».

Болью одиночества, непонимания и безысходности проникнута каждая строка. Чтение дневника Ксении – тягостная пытка. Каждое слово, словно спица, вонзенная в сердце и разум. Каждая фраза – кровоточащая рана. Но мне нужно было узнать больше про свою сестру. Я хотел понять не только, куда она ушла, но и причину своего ухода. Бедная Ксения!
Снова диалог:
Я: – Ты меня покинешь, зачем я тебе?
Она: – Нет. Я делаю тебя уникальной. Ты в плену своих грез и заблуждений, я освобождаю тебя от них.
Я был на пределе, все нервы мои оголены. И снова стих:

«Слезы понапрасну не трачу, их я бережно коплю,
Будет тёмная заводь плача – боль и грусть в ней свои утоплю».

Тетрадь жжет не только мои глаза и руки, но сердце, сознание, душу. 
В конце вчитываясь в последнюю запись Ксении:
«Иная сильна, как никогда. Больше нет сил бороться с НЕЙ. ОНА полностью овладела мной. Теперь ОНА вытесняет меня, замуровывает в глухую каменную стену.
Иного выхода нет. Я должна сделать это. Иначе ОНА причинит страдание не только мне».
 
Я был в ужасе от осознания того, какими страшными демонами разрывалась душа моей сестры. Внешне никто не замечал, что творится с Ксенией. Но внутри её, в её разуме шла ожесточенная борьба. Моя сестра испытывала душевные муки и оставалась один на один с тёмной сущностью своего разума. Никто не помог ей. Я не помог ей! Бедная Ксюша. Я был слеп. Родной мне человек погибал, а я и не замечал этого, хотя и был рядом!
Выйдя из дома, я выкурил две сигареты. Я решил ничего не говорить маме о своей страшной находке и о своем открытии тёмной стороны жизни Ксении. Этого бы мама точно не перенесла.
Постепенно пазлы сложились в картину страшной судьбы моей сестры, картину ужаса погружения её в бездну безумия.
В это время в одном из сибирских районных лечебных учреждений шёл диалог.
– Ольга Викторовна, из второй больницы к нам сегодня направляют пациента, –сообщил заведующий.
– А с чем поступает к нам пациент, Виктор Степанович? – поинтересовалась Ольга Викторовна.
– По телефону коротко пояснили, что пациентка в районную больницу поступила
с обтурационной асфиксией, предположительно, вследствие попытки суицида. Туристы вовремя заметили тонущую на Горьком Озере. Полмесяца находилась в гипоксической коме. После комы амнезия. Документов нет. Так что, только к нам, – уточнил заведующий психиатрическим отделением.
– На Горьком Озере? – спросила Ольга Викторовна. – Это же в 70 км от ближайшего населенного пункта? Мой брат с друзьями ездит в те места на охоту.
– Да, там места дикие, – уточнил Виктор Степанович. – Раньше это был карьер,
в конце 60-х годов карьер закрыли, он стал заполняться водой, причем вода там солёная. Я бывал на этом карьере лет двадцать назад.
– Когда пациент поступит, поместите в четвертую палату, завтра утром я её тщательно осмотрю – закончил Виктор Степанович.
– Хорошо, – ответила Ольга Викторовна – все будет сделано.

Часть 3.
ВОЗРОЖДЕНИЕ
Страшные послания Ксении, найденные мой случайно в старом доме, отпечатались
в моей памяти и душе вплоть до запятой. Осознание чудовищности случившегося с ней недуга подсказала мене еще один путь узнать судьбу своей сестры.
Кропотливо и методично я составлял списки всех учреждений, связанных
с психиатрией, начиная от обычных больниц, и заканчивая научно-исследовательскими центрами. В сотни этих заведений мной направлялись запросы информации о моей сестре с подробным описанием её внешности. К запросам мной прикладывались копии ее фотокарточек и контактная информация, позволяющая связаться со мной.
Шли недели, тянулись месяцы. Редкие отклики на запросы приходили на мой адрес. Во многих ответах значилась довольно скупая информация: «сведениями не располагаем», «не обнаружено», «данные отсутствуют». Неоднозначные ответы наподобие «лицо, имеет схожие признаки, указанные в Вашем запросе» были призывом для моего отъезда.
Из-за частых поездок я быстро лишился работы. Средства к существованию меня и моей мамы подходили к концу. Мы с мамой решили продать наш старый дом. Но по-другому поступить было невозможно. Надежда найти свою сестру еще теплилась во мне.
 Вернувшись из очередной безрезультатной поездки, я обнаружил в почтовом ящике тонкий конверт, на котором значился отправитель районный психоневрологический диспансер одной из сибирских областей.
Не заходя в квартиру, тут же, на лестничной площадке вскрыл конверт и прочел письмо, подписанное заведующим В.С. Самойловым. В письме коротко говорилось о находящейся в учреждении пациентке, поступившей к ним в тяжелом состоянии, память к которой начала понемногу возвращаться, однако установление её родных, близких и места прежнего жительства по настоящее время не представляется возможным.
Очередное письмо, не дающее четкого ответа. Сколько их было за это время? тридцать, сорок? Тем не менее и эту поступившую информацию было необходимо проверить.
– Мама, я приехал, – уставшим голосом сообщил я, открывая дверь в квартиру.
Мама не отвечала. Квартира хранила в себе тягостное молчание. Сняв с себя верхнюю одежду в прихожей, я прошел на кухню. И тут я увидел лежащую на полу маму.
– Мама! – с криком бросился я к ней. Мама лежала ничком, вытянув левую руку. Обхватив её голову руками, я почувствовал холод ее тела. Тело её было бездыханным.
Аутопсия показала причину наступления смерти вследствие обширного инфаркта. Начались выматывающие мероприятия, связанные с похоронами.
Больше недели после похорон я не мог прийти в себя. Я практически ничего не ел, не пил, не мылся, не спал, не снимая одежды лежал в кровати, всматриваясь в пустой потолок. Хрустальная пепельница, стоящая на полу у кровати, была давно переполнена окурками, и они отхватывали все большую и большую территорию пола возле неё.
– Теперь уже один, – крутилась единственна мысль у меня в голове.
Утренний луч солнца упал на пепельницу и на потолке образовались радужные разводы света. Я вспомнил как в бабушкином доме Ксения доказывала мне с помощью этой пепельницы, что дневной свет состоит из разных цветов.
«То, что нам кажется истиной, ей может и не быть на самом деле. В жизни много такого бывает!» – вспомнились мне слова сестры.
– Ксения! – чуть ли не крикнул я, вскакивая с постели. Я начал раскидывать бумаги, лежащие на столе, вынимать содержимое ящиков письменного стола, обыскивать полки книжного шкафа.
– Где же оно? – с досадой кричал я, отыскивая последнее полученное мной письмо. Но на глаза письмо не попадалось. Я бросился к дорожной сумке и с бешенством начал вытряхивать на пол её содержимое. Среди одежды, белья и туалетных принадлежностей на полу лежал измятый конверт.
Долгих раздумий не было. Нужно ехать.
После продолжительного перелета и многочасовой поездки в автобусе я, наконец, добрался до указанного в конверте адреса.
– А Виктор Степанович сейчас на обходе! – с порога заявила мне секретарь приемной заведующего. – Подождите его в коридоре.
Как часто я слышал эту фразу в последние годы. А что я делал все это время? Конечно ждал. Ждал, ждал, ждал……
Через пару часов в коридоре появился небольшого роста, полный и лысый мужчина, старше чуть среднего возраста. За ним следовали еще двое: молодой мужчина и женщина средних лет. Все трое были в белых халатах. Они шли по коридору в мою сторону. От падающего света потолочных светильников все отчетливей проявлялись мерцания лысины и оправа очков впереди идущего мужчины.
– Вы ко мне? – произнес лысый несколько уставшим голосом.
– Да, Виктор Степанович, я к Вам, здравствуйте.
– Ну проходите.
Мужчина и женщина, шедшие за Виктором Степановичем, проследовали дальше по коридору. Я зашел в кабинет заведующего.
 – Я получил Ваше письмо, – сказал я, подав ему измятое письмо. – Я ищу свою сестру.
– А да, помню, что писал Вам. – Напомните, как Вас зовут?
– Константин Анатольевич, можно просто Константин, – уточнил я.
– Вот, Константин, посмотрите внимательно на фото этой пациентки, – Виктор Степанович вынул из ящика стола довольно-таки тонкую картонную папку. – Вы узнаете в ней свою сестру? И поймите, что сейчас я иду на серьезное нарушение. Однако иду на него осознанно и исключительно в целях помощи моему пациенту.
– Да, конечно, я это понимаю, – ответил я, вцепившись двумя руками в фотоснимок.
На темном снимке очень плохого качества я увидел коротко стриженную с худым лицом женщину. Было трудно точно определить Ксения на нем изображена или другой человек. Но глаза! Эти глаза и взгляд. Точно такой же взгляд я помню у Ксении, когда на мой вопрос любит ли она детей, она мне резко ответила не своим голосом.
– Виктор Степанович, прошло много времени с тех пор как сестра пропала, но это…это моя сестра, Ксения. Я уверен, что это она. Где она сейчас? Я могу её увидеть? – начал от волнения сыпать вопросами.
– Но-но, тише, молодой человек, спокойнее, – успокаивал меня заведующий. – Если чисто формально подходить к вопросу я и разговаривать с Вами о ней не должен, так как сами понимаете, что сведения о здоровье пациентов я не могу разглашать посторонним.
– Я брат, я не посторонний, у меня осталась только Ксения!
– Это хорошо, что Вы узнали свою сестру. Но, ее состояние не может говорить о том, что она узнает и Вас. Как я и сообщал в письме у Вашей сестры была глубокая амнезия. Но это еще не все.
– Что? Что еще Вы мне хотите сказать?
– Тише-тише, не горячитесь! – У Ксении выявлены признаки диссоциативного расстройства идентичности. Иначе говоря, в её разуме идет борьба между несколькими личностями. Курсы медикаментозного лечения облегчают её состояние, приступы удается купировать.
– И что это означает?
– Это означает, что сейчас Ксения может находится на амбулаторном наблюдении. Если бы не её амнезия.
– Вы же сказали, что приступы прекратились? И какая может быть амнезия, если Вы установили у нее расщепление личности.
– Да, случай уникальный в моей практике, есть пациент, в котором уживаются несколько личностей. Но доминирующая личность, её истинная личность мало что помнит о себе. Поэтому я и написал Вам, чтобы помочь пациенте восстановить свою память с Вашей помощью.
– Доктор, про заболевание Ксении я давно догадывался, – я открыл свой портфель, вынув из него толстую школьную темно-синею тетрадь. – Это дневник Ксении. Из него я и узнал о проблемах со здоровьем своей сестры.
– Ну физически Ксения здорова. Осталось только окончательно вернуть ей память.
– Константин, я могу с Вашего разрешения изучить записи этого дневника.
– Да, конечно, я не возражаю, – я протянул дневник Виктору Степановичу.
– Я возьму его на пару дней, согласны?
– Да, берите, – согласился я. – А когда же я могу увидеть сестру?
– Не торопитесь, психика человека весьма тонкая материя. Здесь нахрапом,
с кондачка дело не решишь. Как у Вас со временем? Можете остаться в нашем городе на недельку?
– У меня сейчас нет работы, и поэтому, я могу задержаться.
– В центре есть недорогая гостиница, снимите комнату. А через пару дней приходите, и мы с Вами все обсудим. К этому времени я изучу дневник. Может быть и новые мысли появятся в связи с этим.
Самые длинные два дня моей жизни тягостно тянулись. Тем не менее, одновременно, я испытывал некое облегчение. Облегчение от осознания того, что Ксения жива и я отыскал ее. От нечего делать я бродил по осенним улочкам провинциального городка, рассматривал прохожих, заглядывал в витрины немногочисленных магазинов, под шум одинокого фонтана в парке строил планы на будущее. Да, теперь можно строить планы на будущее. Теперь оно виделось мне ясным и понятным. Теперь я буду с Ксенией, мы будем с ней вместе.
В назначенный Виктором Степановичем день я пришел раньше обозначенного им времени. Через некоторое время мы уже беседовали с ним в его кабинете.
– Я прочел записи из дневника Вашей сестры, – спокойным тоном проговорил заведующий. – Ну как и предполагалась диссоциативное расстройство личности у нее началось давно. Любопытны попытки Ксении, её разума бороться с появлением иной личности. Возможно и попытка суицида была своего рода средством уничтожить
и разрушить, в первую очередь, личность Иной. Судя по всему, Ваша сестра чётка осознавала, что другого способа избавиться от этого недуга у нее просто не имелось. Однако, крушение Иной дало несколько другой результат. Личность Иной расщепилась на несколько составляющих. Это новые личности, но уже не такие сильные как первоначальная. И основная личность, личность Ксении подавляет их, хотя и с переменным успехом. Иногда на короткое время они прорываются. Я думаю, что Ксении, её личности для полного своего утверждения необходимо многое вспомнить, в том числе и вспомнить свою жизнь, близких, которые её окружали.
– Но из всех родных остался только я.
– И Вы для нее являетесь сейчас той спасительной соломинкой, за которую она должна ухватиться. Ну, пойдемте к ней. Только умоляю, будьте спокойны. Будем надеяться, что она Вас вспомнит.
Пройдя через длинный коридор, мы с Виктором Степановичем вышли на территорию внутреннего дворика. Там располагался небольшой сад с десяток яблонь и пару кленов. Часть листьев уже успела окраситься в желтые и красные тона, некоторые уже лежали на дорожках и скамейках. Во дворе прогуливались пациенты. Их было не много. В основном это были весьма пожилые люди. Среди них был высокий молодой человек, который стоял на одном месте и что-то бормотал себе под нос, уставившись на находящееся напротив него окно.
Мы подошли к одной из скамеек, стоящей несколько сбоку. На ней сидела женщина. Лица её не было видно, так как сидела она к нам спиной. У нее были светло-русые волосы, которые золотил падающий на них солнечный луч. Туловище было слегка наклонено вперед. Из-за этого спина была несколько изогнутой. Женщина держала перед собой книгу. Её руки были худы, а длинные пальцы на ладонях еще больше подчеркивали их худобу. Тем не менее, сомнений не оставалась. Это была Ксения. Мы неспешно подошли к ней.
– Ксения! – окликнул её Виктор Степанович. – Как сегодня Ваше самочувствие?
Ксения прикрыла книгу, заложив между страницами желтый кленовый лист и подняла на нас свои глаза. Эти глаза были уже не такие как на фотографии, которую мне показывал заведующий в первое мое посещение этого учреждения. Её взгляд был, как и прежде, ясный и спокойный, каким я его помню долгие годы. Не было только в этом взгляде той искры, которая загоралась, когда Ксения с воодушевлением рассказывала мне много из того, что я знаю в своей жизни благодаря её историям. Лицо её было бледным. Короткая стрижка подчеркивала ее длинную шею и развитые плечи. В детстве я не замечал, что моя сестра была довольно-таки красивой женщиной. Сейчас это было очевидно.
– Ксения, ты помнишь этого молодого человека? – не дожидаясь ответа на прежний вопрос спросил заведующий.
Ксения устремила свой взгляд на меня и не отрываясь с минуту всматривалась в мои глаза. Я также не мог оторвать своего взгляда от нее.
– Ксения, ты помнишь меня? – дрожащим голосом сказал я. – Я твой брат, Костя.
Ксения молча смотрела на меня.
– Скажи, Ксения, ты помнишь меня? – еще раз спросил я её.
Она молчала. На миг по её лицу прошла слегка уловимая судорога.
– Ксения, Вы узнаете своего брата? – еще раз спросил Виктор Степанович.
– Да, – приглушенно сказала Ксения, после минуты молчания.
Я бросился к сестре, приклонился перед ней и взял её холодные руки в свои ладони. Книга, которую держала Ксения выпала из её рук на желтые листья. Я не отрываясь всматривался в её лицо.
– Так, хорошо, а что Вы, Ксения помните о своем брате? – задал следующий вопрос заведующий.
– Не знаю, мало что – таким же голосом ответила она.
– Ксения, – я приподнялся и обнял свою сестру. Ладонью своей руки я гладил её коротко стриженную голову. Она не сопротивлялась моим объятиям, но и не отвечала взаимностью.
– Ксения, помнишь маму, отца, бабушку? – спросил я.
– Все размыто, нет.
– Помнишь, как ты показывала мне радугу в доме у бабушки, пропуская солнечный луч через хрустальную пепельницу? А наш дом? Как я провожал тебя каждую неделю на станцию? Помнишь наши прогулки по лесу? Ксения, вспомни как мы любили с тобой смотреть на проплывающие над головой облака!
По лицу Ксении пробежала большая судорога. Веки её задрожали. Губы её слегка разомкнулись, и она с шумом выдохнула.
 Все молчали. Ксения отвела от меня глаза в сторону и стала смотреть в даль. Потом взгляд её переместился наверх. Она смотрела в высь.
– Облака, – снова тихо проговорила она, – облака – это пар.
– Как из чашки горячего чая! – крикнул я.
Её взгляд устремился снова на меня. Её глаза стали меняться, в них появилась
та, свойственная только взгляду Ксении искра, а губы обволокла легкая улыбка, её улыбка, улыбка моей сестры.
– Да, помню.
Впереди предстояли хлопоты по восстановлению документов Ксении. Пару раз
я возвращался домой, оформлял необходимые справки. Также я продал свою квартиру, решив сменить место жительства. Тот город, в котором я прожил многие годы никогда мне не нравился. Не нравился он в свое время и Ксении. Ну куда конкретно переехать я еще не знал. Да и это было не важно. Важно то, что я нашел свою сестру и буду с ней впредь неразлучен, как я и мечтал об этом в детстве.