О друзьях-товарищах. Книга 8

УЧЕБА И КОРАБЕЛЬНАЯ ПРАКТИКА


К ЮБИЛЕЮ! 60-летию выпуска военно-морских врачей ВМФ ВМА им. С.М. Кирова


Книга восьмая




ОГЛАВЛЕНИЕ


УЧЕБА И КОРАБЕЛЬНАЯ ПРАКТИКА

– НА КАФЕДРЕ ПАТОЛОГИЧЕСКОЙ АНАТОМИИ
– ЭКСТРАСЕНС-ИЗОБРЕТАТЕЛЬ
– МЫШКА-НОРУШКА
– АУСКУЛЬТАЦИЯ
– ВОДОЛАЗНАЯ ПРАКТИКА
– НА ЗАНЯТИЯХ ПО ХИМИИ
– СНОВА НА ЗАНЯТИЯХ
– УРОК АНАТОМИИ
– НИКАКИХ УСЛОВИЙ ДЛЯ ОТДЫХА!
– НА ЗАНЯТИЯХ
– УЧИМСЯ ДЕЛАТЬ УКОЛЫ
– ПРОФИЛАКТИЧЕСКИЕ ПРИВИВКИ
– В ПЕРЕРЫВЕ МЕЖДУ ЗАНЯТИЯМИ
– НА ЗАНЯТИЯХ ПО ДЕЗИНФЕКЦИИ
– ПЕРЕКУР
– ОЧНУЛСЯ – ГИПС!
– ЗАНЯТИЕ ПО ТРАВМОТОЛОГИИ
– ЗАЧЕТ ПО ОМЛ
– НА СЕМИНАРЕ ПО ОМЛ
– НА СЕМИНАРЕ
– НА ОПЕРАЦИИ
– СОННОЕ ЦАРСТВО
– ПОСЛЕДНИЙ ПОХОД НА ИСТОРИЧЕСКОМ «КОСМОМОЛЬЦЕ»
– УГОЛЕК ГРУЗИМ
– КОРАБЕЛЬНАЯ ПРАКТИКА
– КУРСАНТЫ 2 КУРСА НА КОРАБЕЛЬНОЙ ПРАКТИКЕ
– БОЕВОЕ ТРАЛЕНИЕ

И ВНОВЬ О ДРУЗЬЯХ

– ЮРА МАРКОВ – ВРАЧ ОТ БОГА
– ВЕТЕРАНЫ В СТРОЮ. АЛЬБЕРТ СЕНКЕВИЧ
– ОН НЕ МОГ ПОСТУПИТЬ ИНАЧЕ
– О ТВОРЧЕСТВЕ Л.И. БАЛАШЕВИЧА
– УЧЕНЫЙ С МИРОВЫМ ИМЕНЕМ
– НАШ КУРС. БЕССМЕРТНЫЙ ПОЛК
– ОБ ОТЦЕ В. ПОДОЛЯНА
– СКРОМНОСТЬ И ГЕРОИЗМ Э. МЕНЬШУТИНА
– ВЕЛИКОЛЕПНАЯ ВОСЬМЕРКА





НА КАФЕДРЕ ПАТОЛОГИЧЕСКОЙ АНАТОМИИ

Совершенно забыл, что патанатомию мы проходили на третьем курсе — думал, что на втором. Как всегда, Петя Терехов "просветил", и даже не глядя на эту фотографию — "по памяти". И сразу вспомнил, кто на кафедре были ассистентами: Саркисов и Фише. А вот нашего преподавателя тоже не вспомнил. Ну, наших-то ребят я и сам могу перечислить — слева направо: Витя Красный, Миша Трофимова, Артур Литвинчук, Саша Лытаев (глубоко спрятался), Саша Казаков и кто-то из офицеров — по кителю видно. Какие препараты мы разбираем — по фотографии узнать трудно. Но как все внимательны! Вот так мы учились!



ЭКСТРАСЕНС-ИЗОБРЕТАТЕЛЬ

 Таинственные пасы над забинтованной головой товарища. Даже Саша Казаков в недоумении — чем всё это кончится?! И самое интересное, что я сам не могу вспомнить, что за процедуру изобретал, и над чьей головой экспериментировал. Видимо, всё прошло гладко, ибо отрицательных последствий эксперимента я не помню. Но и ничего положительного не сотворил. Иначе взял бы на вооружение новую методологию.
В общем-то, изобретали мы в этот период довольно много, но изобретения касались не только медицинской науки и практики. Прежде всего, мы задумывались над тем, как бы без негативных последствий вырваться за пределы сковавших нас стен родной Рузовкой казармы. Не всегда и далеко не у всех это получалось гладко, и последствия были самые неблагоприятные. Размышляли мы также и над проблемой — как бы выспаться на лекциях и не привлечь при этом внимание профессора. Многие предпочитали клевать носом в положении сидя. Хотя лучшим вариантом было бы просто улечься на пол за задними рядами и спокойно погружаться в сомнамбулическое состояние.
Ещё проблема была с сушкой носков, постиранных с вечера. Здесь не прошло гениальное изобретение Баранчикова с развешиванием их на ночь под койкой младшего командира. Не прошло также его предложение не пришивать бирки ко всей его амуниции — когда у всех остальных они будут пришиты. Легко было бы отличить свое от чужого. Сразу возразил командир — уставной порядок должен быть для всех одинаков. В общем, мешал нашему курсантскому творчеству прежде всего и во всём устав, существенно сковавший всю нашу творческую инициативу.
Но всё же мы умудрялись,.. отдельные. Кто-то из наших каким-то чудом сумел на Невском от самого помощника коменданта убежать. Проходными дворами так чесанул, что вскоре чуть ли не на улицу Петра Лаврова выскочил. Так запутал злобного майора, что тот с юными помощниками во дворах полностью потерял ориентировку, но сумел-таки до комендатуры добраться. Попытался к нам на Рузовку сунуться, но там его тоже соответственно встретили — на нашей территории.
Другие особую сигнализацию изобрели, когда с Рузовки в самоволку по вечерам бегали. Свидание с противоположным полом в противоположном доме устраивали, а дежурный должен был им азбукой Морзе, с помощью настольной лампы сигнализировать. Когда дежурный-проверяющий прибыл, дневальный по роте сигналил, сигналил своим через окно, — все сигнал увидели, даже проверяющий, но только не услаждающиеся свободой — заигрались допьяна. Последствия были соответствующие.
До сих пор не пойму, как Сашка Казаков меня на лыжне обгонял — пятнадцать километров сдавали. Отстал на пару сотен метров, и вдруг впереди меня оказался!? Обгонял его ещё пару раз, а он всякий раз впереди меня оказывался, стоит и посмеивается! Вот изобретатель! Так и не раскрыл свои секреты.
Да мало ли что еще было! А вот то, что сделали ребята в области медицины во время учёбы, — то было уже совсем серьёзно. Костя Иванов и Олег Громов даже каких-то новых паразитов открыли. Специально за ними в экспедицию ездили, — своими каникулами жертвовали! Костя детально описал это в своих воспоминаниях. Толик Овчинников, работал с кровью, что-то совсем новое придумал — в диссертации подробно изложил. Что уж там делал Коля Ермилов в области кардиологии (с искусственным сердцем), — не помню. Но неспроста его на кафедре профессора Куприянова после окончания академии оставили! С Академической скамьи начали придумывать нечто новое Юра Антонишкис, Витя Доманский, Юра Марков, Юрий Носов и др., за что в последующем были удостоены даже титула знатного и заслуженного изобретателя!.. Талантливая молодежь росла. Творили, выдумывали, пробовали (то есть внедряли). Не всё получалось сразу, но тернист путь научных исследований!.. Сейчас, правда, уже многого не сотворим, но помним все этапы своего творчества. Они были прекрасны!



МЫШКА-НОРУШКА

Толя Иващенко (слева), Толя Мартьянов, Сева Чернявский, Артур Литвинчук и Толик Овчинников. Только вот где, на какой кафедре? Где мы работали с животными? На кафедре нормальной физиологии — с кошками и морскими свинками. На патологической физиологии — уже с собаками. С мышками мы работали, скорее всего, на фармакологии, изучая действие на организм различных препаратов... Внимательно следим за реакцией животного. Толик Овчинников готов добавить дозу. Вероятно, это хлороформ. Изучаем действие наркотических веществ...
Бедные мышки! А также кошки, кролики, морские свинки, собаки, крупный рогатый скот и даже обезьяны! Что бы мы без вас делали?! Как бы смогли открыть тайны функционирования нашего организма, тайны жизни, разработать лечебные препараты, вакцины, победить страшные инфекции?!

 
"Мышка-норушка, как себя чувствуешь?" На занятиях.

Мы, люди, отдаем должное вашим заслугам и многотерпению. У нас в стране стоят памятники собакам, в Америке — обезьянам. А кошкам, свинкам, мышкам?.. Кажется, пока ещё нет. Мы помним обо всех вас и благодарим за столь необходимую помощь в развитии медицинской науки и практики. А сколько раз мы сами проводили на себе опасные эксперименты?! Бациллы чумы, холерный вибрион, вирусы оспы, желтой лихорадки себе водили. Зачем далеко ходить?.. Наш друг и сослуживец по санэпидотряду Тихоокеанского флота майор медслужбы Владимир Алексеевич Знаменский, выпускник ВММА 1953 года, на завершающем этапе исследования псевдотуберкулезной инфекции несколько раз принимал эту культуру с целью вызвать самозаражение и доказать этиологию этого заболевания. Не знаю, поставили ли Володе на родине памятник за этот подвиг, но докторскую ученую степень присвоили единогласно. И все сослуживцы гордились своим товарищем... А потом, после полного излечения учёного, мы долгие годы вместе с ним играли в наш любимый волейбол на спортплощадке санэпидотряда...



АУСКУЛЬТАЦИЯ

Одна из самых любимых моих фотографий. Возможно, потому, что она была самая первая, сделанная мною на втором курсе ВММА только что приобретенным мною (за мамин счёт) фотоаппаратом "Зенит С".
Самоподготовка на кафедре нормальной физиологии. Гена Савельев прослушивает так называемое "бронхиальное дыхание" у Кости Сотникова (отделение Бори Догадина). Мы тогда как раз отрабатывали диагностические приемы: перкуссию, пальпацию и аускультацию – на одной из терапевтических кафедр. И наш педагог — "товарищ преподаватель" — из старого поколения терапевтов-клиницистов, признающий в диагностике только свои волшебные руки и стетоскоп, требовал от нас самого серьёзного отношения к своей дисциплине. И конечно, многому научил нас в плане терапевтической деятельности.



ВОДОЛАЗНАЯ ПРАКТИКА
 
Была у нас и такая. Облачались и в водолазный, и в гидрокостюм по полной схеме. И даже под воду погружались. Артур Литвинчук самым храбрым оказался — первым в бой ринулся... А ещё мы в снаряжении из "подводной лодки" выходили (как из лодки — в специальном бассейне). Жутковато поначалу, но интересно. Тогда мы представления не имели ни об аквалангах, ни даже о маске с трубкой (1957 год). Но как хотелось взглянуть на это загадочное подводное царство!



НА ЗАНЯТИЯХ ПО ХИМИИ

ВММА. 1955 год. Второй курс, третий семестр, на химии. Только там мы титровали растворы. Но на какой работаем сегодня? Неорганика прошла на первом курсе. Остаются: органическая, физколлоидная и биохимия. Везде побывали, всё прошли.
Кент Явдак что-то титрует. Толик Овчинников углубился в чтение методички. Остальные курсанты нашего отделения работают за кадром...
Закончив академию и став врачами, мы порой рассуждали, нужны ли были нам все эти, вроде бы, совершенно не вписывающиеся в лечебную практику вышеперечисленные дисциплины. Что мы приобрели на этих кафедрах в плане совершенствования диагностики, лечения, подхода к больному? Не лучше ли было побольше заниматься практикой обследования, ведения больных, оперативных вмешательств и т.д.?
На первых этапах практической деятельности кое-кто из нас, возможно, и отрицал все эти дисциплины. Однако в последующем, через десятилетия, все мы поняли, что стать настоящим врачом, тем более врачом-исследователем, без глубоких знаний не только физиологии, но и биохимии организма, основных законов биохимического функционирования, просто невозможно.
Эти знания постоянно и закладывались в наше сознание на соответствующих кафедрах. И я на отдельных этапах своего исследовательского пути консультировался со специалистами-биохимиками в Лаборатории питания (бывшая кафедра биохимии), и брал на вооружение ряд предложенных мне биохимических методик исследования (определение солей, микроэлементов, витаминов C, B1, B2, PP, B6, кетостероидов и кортикостероидов в биожидкостях и др.). И то, что мне удалось наладить их определение в образцах пота, собранного у корабельных специалистов в период несения боевой службы в тропиках, — было в тот период (шестидесятые годы) совершенно новым этапом комплексных биохимических исследований.



СНОВА НА ЗАНЯТИЯХ

В кадре Петя Терехов и Боря Догадин. Непременный атрибут всех наших исследований — микроскоп. Сколько за время учебы нами было рассмотрено мазков, микробиологических и гистологических препаратов, и иных, интересующих нас объектов. Сколько этот удивительный прибор может дать в плане диагностики! — В любом медицинском учреждении, врачу любого профиля, в том числе войсковому и корабельному врачу.
Два года я тщетно добивался микроскопа для медицинской службы своего 613 ВСО. Это освободило бы меня со Шмидтом (санинструктором) от многочисленных поездок в поликлинику и Русско-островной госпиталь для сдачи биоанализов. Дало бы мне возможность полнее разобраться с тайнами адаптации военных строителей в климатических условиях Южного Приморья, точнее обосновать режим и ритм их повседневной деятельности и рабочих нагрузок, проверить эффективность действия отдельных лекарственных препаратов и схем лечения. И еще многое, многое другое.
 
Не приобрели. Пожалели денег (в стройбате можно было приобретать необходимое за наличный расчёт). Пришлось самому идти к микроскопу. Вначале ходил по выходным в санэпидотряд флота и считал многочисленные мазки крови, взятые у своих строителей во время моих плановых и внеплановых обследований последних. Затем полностью перебрался в эту, столь привлекательную для меня, организацию, где я смог в полной мере ощутить всю радость коллективного научного творчества, взаимопонимания и дружбы.



УРОК АНАТОМИИ

 Уточняем расположение внутренних органов. Вместо педагога — командир взвода Алик Сенкевич. В роли больного выступает Славчик Филипцев. Лекцию-беседу внимательно слушает Витя Цыгулев. Дело происходит, по всей видимости, на кафедре физподготовки, после занятий.


НИКАКИХ УСЛОВИЙ ДЛЯ ОТДЫХА!

 
Порой и командиры не выдерживают! Самоподготовка на кафедре нормальной физиологии. Второй курс ВММА, 1955 год. Не всегда курсантам удаётся соблюдать естественный ритм сна и бодрствования. Порой приходится добирать часы сна и в дневное время.



НА ЗАНЯТИЯХ

Первый взвод, первой роты... Но какого курса? — 3-его, 4-ого? На какой кафедре? Одни микроскопы и препараты. Значит, либо микробиология, либо паразитология, либо инфекционные болезни? Подсказать могут лики великих, развешанные на стенах помещения. Но их трудно различить на старой фотографии. А в общем, это и не столь важно, где. Главное, что это были мы, и мы были везде: на всех кафедрах двух академий — ВММА и ВМедА им. С.М. Кирова. И конкретно: Толик Овчинников (сидит слева), далее сидят: Саша Казаков, Петя Терехов, Витя Обрубов.

 
Стоят: капитан мед.службы Ямщиков Н.И., Толик Иващенко, Алик Сенкевич, Юра Каретин.

Фотография была явно сделана в память о прошлом: о слушателях, о кафедрах, об академии — "о времени и о себе". И она, безусловно, вписывается в перечень наших воспоминаний.




УЧИМСЯ ДЕЛАТЬ УКОЛЫ

— Чего это он мне впузырил?! — Вот интерн попался!
— Да ничего особенного. Наверное, обычный витамин группы В. Только ввёл очень быстро под кожу.
Мы ещё только набирались опыта. Но серьезных промахов не допускали. И преподаватель постоянно был рядом с нами.
Проходили мы практику в академических клиниках и больницах родного города и каждый день с радостью направлялись туда с Рузовки в надежде обогатить себя новыми знаниями и врачебными навыками. Учились делать уколы, перевязки, накладывать шины, гипсовые лангеты. Отрабатывали диагностические приемы (перкуссию, пальпацию, аускультацию), пытались самостоятельно ставить диагнозы. И как радовались, когда что-то начинало получаться!

Преподаватели, медицинский, в том числе, сестринский персонал в больнице, относился к нам с большим вниманием. Терпеливо учил нас врачебным навыкам и врачебной этике, особенно не журил за отдельные промахи, прививал навыки врачебного мышления. После третьего курса мы считали себя уже почти состоявшимися клиницистами. По крайней мере, смело шли на оказание консультативной помощи родственникам и знакомым, обращавшимся к нам с теми или иными жалобами на здоровье... Но это было только начало. Основная лечебная работа была у нас ещё впереди.






ПРОФИЛАКТИЧЕСКИЕ ПРИВИВКИ

 
Делаем младшему курсу.
— Во всадил, злыдень!
— Своих не жалко. Можно и поглубже! (Саша Сорокин).

Прививки! Процедура, обязательная для каждого военнослужащего. Сколько их пришлось переделать каждому из нас, выпускников академии, за первые годы врачебной работы! Скольким они помогали в предупреждении развития желудочно-кишечных заболеваний! И скольких заставляли страдать в связи с выраженной поствакцинальной реакцией! — общеизвестная у нас в стране поливакцина НИИСИ, активно применявшаяся всему населению в сороковые-шестидесятые годы.
Сколько тысяч таких прививок мы сделали с инструктором Шмидтом нашим стройбатовским рабочим-строителям 613 ВСО. Сколько нам пришлось потрудиться для достижения 100% результата профилактической работы, в частности, отлавливания Хамзы и ему подобных, сбежавших от уколов в окрестные сопки. А в 1962 году ещё прививочная кампания во всём Дальвоенморстрое, проводимая врачебной бригадой ДВМС: Лагойко (62 ВСО), Бердышев (613 ВСО), Игорь Кравченко (907 ВСО) и др.
 
– Только попробуй! Не видишь, какие у меня мышцы! — Володе Тюленеву

Но Володя, как всегда, спокоен. Целый шприц приготовил — сейчас вжарит на полную. А Витя Красный что готовит? Скрывает от наших взоров, но явно что-то держит в руках.

Активнейший контроль за проведением в частях профилактических, в том числе, прививочных, мероприятий со стороны санэпидотряда и медотдела Флота. Беседы с нами гигиенистов, эпидемиологов, инфекционистов, проверка документации (журналов и медицинских книжек строителей), советы и указания в виде актов проверок с перечнем недостатков нашей работы... И результат — отсутствие серьёзных вспышек инфекционных заболеваний в частях и на кораблях в те, шестидесятые, и последующие годы.
Относительно реакции на вакцину. Кто-то переносил ее легко. Кто-то страдал основательно — с высокой температурой, ознобами и полным выходом из строя (по наблюдениям и в школе, и в академии). Мне, как выраженному аллергику, доставалось больше всех. Мы пытались разминать место укола, крутить руками и пр. Это приводило к еще более выраженной реакции. Особенно запомнилась очередная прививка на шестом курсе. Тогда я так размялся после неё, что температура подскочила под сорок, и я чуть ли не терял сознание от боли и всего остального. Еле добрался до квартиры в Автово и до смерти перепугал мою юную Танюшку, никогда не видевшую меня в таком состоянии. Слава Богу, через 2 дня пришёл в себя и смог продолжать учёбу.
В настоящее время вакцины стали более совершенными, "очищенными". И введение их уже не доставляет прежних неприятностей вакцинируемым. Но они по-прежнему являются наиболее эффективным (а порой единственным) способом защиты нас от инфекций.



В ПЕРЕРЫВЕ МЕЖДУ ЗАНЯТИЯМИ

 
Все с непременными чемоданчиками для учебных материалов и иного необходимого. Чемоданчики могли служить и хорошим стульчиком для отдыха. Одна беда — замки были несовершенны и могли непроизвольно открываться, рассыпая содержимое, порой в самых неудачных местах. Приходилось придерживать крышки указательным пальцем, — и это вошло у нас в привычку. Всё остальное у них было надежно, и они прослужили нам все шесть лет курсантско-слушательской жизни. Мы не расставались с ними и во время нашего загородного отдыха, и во время увольнений в городе. Мой чемоданчик служил мне и после окончания академии. Отлично помню, как наполнял его, будучи на Русском острове, всякой продовольственной снедью в военторговском магазине и, радостный, устремлялся на побывку к жене с сыном — на улицу Монтажную, в южной части города. Помню, как он однажды открылся у меня во время опасной переправы через недавно застывшую полынью, оставшуюся после прохождения ледокола в акватории Амурского залива. Тогда мне пришлось долго ползать по молодому льду, собирая рассыпавшиеся и разлетевшиеся в разные стороны яблоки, консервные банки и замороженную навагу и корюшку, выловленные накануне в отряде (613 ВСО). — Как видно, порой даже такой незначительный атрибут нашей курсантской жизни, как простой чемоданчик, может оставить о себе светлые воспоминания — и даже весьма значительные.



НА ЗАНЯТИЯХ ПО ДЕЗИНФЕКЦИИ, ДЕГАЗАЦИИ И ДЕЗАКТИВАЦИИ

Мальгин Геннадий Петрович после окончания академии одно время работал в НИИ ВМФ в г. Ломоносове (вместе с Толиком Овчинниковым). Занимались медицинским обеспечением и изучением водолазных работ. Позднее Гена занимался научными исследованиями уже в НИИ на Рузовке (и весьма успешно). С ним в институте я несколько раз встречался, бывая проездом в Ленинграде. Гена, как всегда, был весел, полон оптимизма... Но о своих работах много не рассказывал...
 
Миша Трофимов (с улыбкой в сторону): «Чего это они все в бочку уставились? Не видели, как вода льется?»
Слева направо: старший лейтенант Рахштейн А.Н., старший лейтенант Хорошенко Г.А., преподаватель…, лейтенант Терек В.Э., Гена Мальгин, Юра Каретин, Миша Трофимов.
 
Снова на цикле "Дезинфекция, дегазация и дезактивация". Наша группа. Перерыв и общее фотографирование, — "в чёрном" — слева направо: Геша Сальников; преподаватель, Гена Мальгин, старший лейтенант Рахштейн, Юра Каретин, старший лейтенант Терек, капитан Хорощенко и Миша Трофимов. И скучный антураж территории кафедры. Здесь даже деревья и трава не растут! Голый асфальт и голые, без листьев, тоненькие стволы деревьев. Всю природу уморили дезрастворами! Характерно и весьма показательно — эффективно действует!.. Забыл, как зовут педагога. Даже всезнающий Петя Терехов не помнит. Стыдно... Хотя время списывает наши грешки...



ПЕРЕКУР

Снова наша группа, но уже на другом цикле — уже все в белом. На очередном перерыве — перекур, называется. Большая половина курит: Терек, Хорощенко, Сальников. Другие не признают эту пакость: Гена Мальчин и Юра Каретин. Куда полезнее просто размяться. За четыре часа сидения всё "затекает". Так и хочется прогнуться, что балерина (у Юры получается). Гена с верхних этажей разминку начинает. Хватило бы времени на всё остальное!.. Перерыв можно и продлить маленько. Ну, а сигаретчики явно без разминки останутся. Сколько они так выдержат? — в таком перекурочном режиме?.. Сейчас уже точно можно сказать. Но не хочется. Пусть остаются такими, как на этом фото.
 



ОЧНУЛСЯ – ГИПС!

Один из самых жизнерадостных снимков. Все без исключения, даже сам загипсованный, смеются или улыбаются. Слева направо: Э. Фельдман, М. Трофимов, А. Литвинчук, наш педагог, капитан Ямщиков, А. Овчинников, А. Казаков. Наш взвод на кафедре травматологии. Скорее всего, это третий курс. Проходим сестринскую практику. Бинтуем, завязываем косынки, накладываем гипс, лонгеты с целью иммобилизации, учимся делать уколы, в том числе и внутривенные. Сначала с глюкозой. Помню, как мне всадили мимо вены. Место сразу посинело и распухло. Отлично помню, кто это сделал, но не скажу, кто. Пусть догадывается...
 




ЗАНЯТИЕ ПО ТРАВМОТОЛОГИИ

— Вот так косынку надо завязывать! — старший лейтенант Рахштейн экспериментирует на Саше Сорокине... Многое отрабатывали на себе, но большей частью работали с травмированными и больными. Перевязка, косынки, шины, лангеты, гипсовые повязки, наложение жгутов, обработка ран, работа с вывихами и переломами — чего только не приходилось делать. И чем больше, тем лучше (лучше нам, курсантам). Как этот опыт пригодился всем нам на первых этапах службы на кораблях и в частях ВМФ. И мы благодарим наших прекрасных педагогов, вложивших душу в наше воспитание и становление военно-морскими врачами.


ЗАЧЕТ ПО ОМЛ

ОМЛ – основы марксизма-ленинизма. Ох уж эти «основы»! Сколько нервов потрепали они мне и сколько отняли драгоценного курсантского времени! И только основы. А впереди были и философия марксизма-ленинизма, и история КПСС, и труды классиков марксизма-ленинизма, и иные, близкие к марксизму, науки. Лекции, семинары, масса дополнительной литературы…
Пробовал постигнуть вначале азы – не получается. Какими-то казались они мне неестественными, искусственными, непонятными. Ни одной мысли в мозгу от этой науки не возникало. Скорее всего, именно мой мозг был так устроен, поскольку другие ребята с удовольствием рвались на трибуну и даже в дискуссии вступали с преподавателем. И как гладко у них все получалось – логично, последовательно, красиво. Особенно у Коли Ермилова, Кости Артарчука, Вити Шостака – будущих золотых медалистов. Да и среднее звено в ответах преуспевало: Сева Чернявский, Миша Трофимов, Гена Отдельнов, Толя Ободов. Так и шпарили у доски без остановок. У Миши от усердия аж волосы дыбом встали! А Гена Отдельнов целую тетрадь конспектов к изложению приготовил.
Молодцы! Ума у всех палата. Я же ничего путного не мог выразить – ни на семинарах, ни на экзаменах. На втором курсе по ОМЛ первую четверку получил – обидно было, пришлось выходить из рядов отличников. Зато на государственных особо отметили. Как уж это мне удалось?! Может, билет такой попался, особенный?



НА СЕМИНАРЕ ПО ОМЛ

 Витя Красный: "Сейчас укушу!". Явно ко мне обращается. Чего это я его прогневал? Вроде, уже от голода не страдали. Всё-таки пятый курс. В столовой всегда могли подкупить "доппаек" в виде французской булочки с маслом и бутылочки кефира, что мы порой и делали, имея карманные деньги. Чего же тогда? Не догадался спросить у Вити, — промашку дал. Сейчас куда бы интереснее писать было. Да разве думал я, что через 60 лет подобные моменты нашей курсантской жизни могут стать особенно интересными, — прежде всего для самих творцов-создателей? Просто создаем хронику нашей жизни — вполне реальную, не придуманную, не домысленную, не приукрашенную... Кто-то говорит, — неинтересно, читать не буду. Но мы же прежде для нас самих создаём, для близких, заинтересованных. Мне самому очень интересно — будто фильм о нашей жизни прокручивается. И всё радужно, всё перспективно... Знакомые тоже с интересом смотрят. И даже тексты читают, но коротенькие. От больших текстов уже отвыкли. Вот почему книжки наши лежат без движения. Жизнь неимоверно ускоряется, и мы волей-неволей пытаемся угнаться за ней. Интернет в этом отношении величайшее достижение. Ко всему, здесь же ещё история создается — история жизни нашего поколения. История поколения вместе с историей ВММА и академии им. С.М. Кирова. В пятидесятые годы академическая курсантская жизнь существенно отличалась от современной...
Относительность чтения. Да нет, просматривают наши публикации. Специально анализировал: 25-30% просмотров касается нашей, академической тематики, которые резко возрастают после размещения очередных материалов. Плохо то, что для нас большинство читателей остаются неизвестными. И совершенно неясно, кто из однокашников интересуется этими материалами. Хоть бы в рецензиях пару слов написали, с замечаниями и предложениями. В одиночку создать нечто серьёзное невозможно... Один Петя Терехов продолжает вдохновлять нас на творчество своими вдохновенными монологами. Помнит куда больше меня: и полнее, и точнее! Вот кому заниматься такой работой надо! Пытаюсь улавливать из его монологов главное и вставлять в следующие публикации. С нетерпением жду, когда появятся на связи Миша Трофимов и Миша Красин. — Они тоже порой вдохновляют, но довольно редко. Остальных особо пытаюсь не беспокоить — надоел шибко! Это я чувствую... А в целом, я по-прежнему жду предложений. Невозможно в одиночку писать всё точно и без ошибок. Всё можно дополнить и исправить — уже по опубликованному тексту. А ещё лучше, чтобы дополнение шли от новых авторов (хотя бы в рецензиях). Коллективное творчество всегда совершеннее!



НА ОПЕРАЦИИ

С грустью и трепетом вспоминаю годы учебы в академии и мои безуспешные попытки приобрести хоть какие-то минимальные практические навыки в области хирургии. Уже с четвертого курса мне стало понятно, что хирургом я не стану. Но какие-то хирургические процедуры я должен был уметь делать. Без этого просто невозможно было быть врачом, даже самого общего профиля. А начало было таким обещающим! Патологическая анатомия. Третий курс(?). Первые операции на животных (на собачках). Их много было в виварии для этих целей. Повреждение почки. И я продолжительное время держал пальцами почечную артерию, максимально уменьшая кровопотерю. Держал из последних сил, полностью онемевшими пальцами, пока остальные эскулапы возились с наложением швов на поврежденный орган. Не знаю, что у меня после операции больше болело — рука или поясница, которая с каждым годом заставляла меня всё больше обращать на себя внимание.
Четвёртый курс. После ночных дежурств на кафедре военно-морской хирургии я уже точно знал, что хирургом мне не быть, ибо совершенно не выдерживал стояние за операционным столом. А на последних курсах вся хирургия почти полностью проходила мимо меня. Я мог только сидеть в операционной и грустно созерцать, как овладевают хирургическими навыками мои товарищи. Обращался и в хирургию, и в травматологию. Но ничего особенного педагоги и профессора в моём позвоночнике не находили. Смущали их лишь многочисленные грыжи Шморля в межпозвоночных дисках. В те годы не было понятия остеохондроза позвоночника. Не было патогенетического лечения, комплексной профилактики. И того, что я постоянно делал в плане физкультуры, как оказалось, было совершенно недостаточно. Кстати, и сейчас медицина не докопалась ещё до биохимических причин этого заболевания. И то, что в жизни мне удалось частично продлить свою физическую и трудовую активность, было основано на чистой интуиции и связано было с огромными волевыми и психологическими затратами.
А тогда, 60 лет назад, заканчивая академию, я должен был задуматься над своей судьбой, должен был советоваться с командованием, специалистами о выборе профессии. Ведь готовили нас прежде всего, как врачей ПЛ и НК. Но с таким физическим недугом я не мог служить ни на лодках, ни на надводных кораблях... К счастью, судьба в последующем смилостивилась надо мной, оставив служить на берегу (в ВСО), а в скором времени предоставила возможность заняться медициной в направлении гигиены и физиологии. В последующем мне приходилось в качестве гигиениста и физиолога выходить на боевую службу в наиболее ответственном, экспериментально-исследовательском походе. Но, к счастью, хирургических навыков для решения поставленных передо мною задач там не потребовалось.
Сейчас я нисколько не жалею о том, что судьба не дала мне возможности стать клиницистом, хотя по моему характеру, эта профессия мне полностью подходила. Гигиена и физиология военно-морского труда позволили мне широко взглянуть на наш, человеческий организм, понять многие закономерности его функционирования и подойти через широкие практические исследования, идя по пути профессора И.И. Брехмана, к разработке теории науки о здоровье — валеологии. И то, что я в моём состоянии в восемьдесят с лишним лет ещё могу быть чем-то полезен обществу, — во многом результат реализации ее теоретических положений на практике.



СОННОЕ ЦАРСТВО

 Как же нас выматывали эти наряды! Дневальные по роте, патрули по академии, караул у особых объектов, Почетный караул у Знамени ВММА! К тому же, ещё всевозможные наряды "вне очереди" – по поводу, а порой без повода – по прихоти особо рьяных в службе сержантов – наших младших командиров... Непросто было заставить себя не спать на лекциях, особенно на монотонных, или по марксизму-ленинизму, по истории партии. Поэтому задние ряды аудиторий заполнялись жаждущими срочного отдыха страдальцами, занимавшими особые позы, чтобы не быть обнаруженными за святым занятием со стороны очередного профессора. Не всегда это получалось, особенно если профессор был ещё не в поздней стадии возраста, или же обладал определенными амбициями и не терпел легкомысленного отношения к своей дисциплине. Бывали случаи, когда он резво сбегал в зал и устремлялся к заинтересовавшему его объекту, прерывая сладкие сновидения последнего мощным встряхиванием и последующим личным знакомством. Доставалось при этом и младшим командирам, которые благодаря своему опыту обычно успевали вовремя проснуться, и даже старшине курса, капитану Хохлову, каждый раз встречавшему и провожавшему профессора в аудитории.
Вдохновенно-спокойный сон на самоподготовке был куда более приятен для всех нас, в том числе и для младших командиров, которые порой выматывались не менее своих подчинённых. И мы задавали храпака в самых неожиданных позах при полном отсутствии незапланированных для этих целей каких-либо минимальных удобств в рабочем помещении.
Спали мы порой и на семинарах по марксистско-ленинской подготовке, будто созданных для этой цели, чтобы хоть немного облегчить жизнь нашей курсантской братии. И не помню случая, чтобы педагоги журили нас за эти незначительные нарушения учебно-воспитательного процесса.
Да, но в целом сон на занятиях был, в общем-то, исключением из правил. Большинство из нас мужественно преодолевали состояние полузабвения и только немного поклевывали носом, вовремя успевая подымать отяжелевшую голову, возвращая ее в нормальное состояние. И тогда вновь слышалась плавная речь лектора, и до сознания начинала доходить столь нужная для нас информация.
Вот так постепенно закалялся наш курсантский организм, и мы приспосабливались к серьёзной работе в непростых условиях курсантской жизни. И после окончания академии мы были во многом подготовлены к работе на кораблях и в частях ВМФ.



ПОСЛЕДНИЙ ПОХОД НА ИСТОРИЧЕСКОМ «КОСМОМОЛЬЦЕ»

Справка из интернета: «Комсомолец» – учебный корабль Балтийского флота, вступивший в строй в 1902 году (до 1922 года назывался учебным кораблем «Океан»). В каждом походе на нём проходили практику 600 курсантов. Вплоть до 1956 года корабль выполнял учебную функцию, а в указанно году был превращен в плавучую базу и вскоре вообще был выведен из состава русского флота…
Передо мной единственная сохранившаяся фотография из того, памятного для нас, курсантов первого курса Военно-морской Медицинской Академии (ВММА), похода по штормовым просторам Балтики (1955 г.), так много давшего нам в освоении военно-морской науки и корабельной практики. Эпизод, когда наше отделение (Бориса Догадина), вместе с остальными курсантами нашего курса, по субботнему авралу до блеска драило верхнюю палубу. И старший помощник корабля, крайне скупой на похвалы, особо отметил моё личное усердие в этой ответственной работе. И я, по его грозному указанию, должен был демонстрировать свое рвение всем членам нашей курсантской бригады (Кент Явдак, Гена Савельев, Петя Терехов, Вадик Ким – из другого взвода, и Боря Догадин). Остальным (Толик Овчинников, Миша Трофимов, Саша Казаков, Роберт Питиримов и Костя Сотников) демонстрировать свою творческую активность мне пришлось уже во вторую очередь...
Некоторыми впечатлениями о том походе и вообще об особенностях корабельной службы на кораблях и судах того времени хочу поделиться с читателями. К ним могу лишь добавить, что тот поход оказался последним походом на этом историческом корабле для всей нашей академической курсантской братии.
Практика на этом "курсантском" корабле в целом была для меня памятной, хотя и осталась в воспоминаниях лишь в виде отдельных эпизодов. Попали мы на корабль после окончания первого курса и в течение целого месяца осваивали азы морской науки вместе с сотнями курсантов других ленинградских военно-морских училищ. Из всех наших занятий там помню лишь изучение паруса, самого корабля, шлюпки и вязание морских узлов. Из последних для практики остался в памяти только один-единственный, самый обыкновенный, с помощью которого до сих пор завязываю шнурки ботинок и узелки на нитках во время пришивания пуговиц.
Куда более отчётливо запомнились авральные работы и бесконечные приборки с надраиванием до блеска всевозможных корабельных деталей да ежедневное "отбеливание" верхней деревянной палубы, осуществлявшееся с помощью специальных щёток. И курсирующий по палубе помощник командира корабля, суровым взглядом оценивающий нашу далеко не матросскую сноровку и ещё более суровыми словами наши "халатность и леность". При его приближении сразу звучало понятное всем морякам предупреждение, и мы принимались остервенело тереть твёрдое, как железо, дерево, расплескивая во все стороны специально разлитую по палубе воду. Я прямо-таки спиной чувствовал на себе его пронизывающий взгляд и исступленно драил отведённый мне участок. И однажды (о, счастье!) заслужил его личную короткую похвалу – "Вот так надо работать!".
Безусловно, всем юным участникам нашего первого морского "путешествия" по Балтике запомнилось и первое штормовое крещение. Для большинства из нас оно было весьма впечатляющим. Помню нестройные ряды разнокалиберного курсантского ополчения, выстроившиеся вдоль бортов на верхней палубе с единственной целью скорейшего освобождения от наспех принятого сегодня флотского обеда и иных излишков продуктов, заполнивших наши желудки. У некоторых эта процедура с самого начала получилась весьма эффективно. И они уже не так трагично взирали на окружающую нас действительность. Иные же долго страдали от неспособности выполнить это нестандартное и не утверждённое морским уставом упражнение. Они долго стояли с жёлто-синими лицами у бортов, периодически, с явной неохотой, отходили от них, уступая на время место другим жаждущим. Затем неожиданно вновь устремлялись ускоренным темпом из центра к периферии, врезаясь в леерные ограждения так, будто желали перелететь через них в бушующую внизу стихию. Наконец, желанное свершалось, и на лицах страдальцев появлялись благостные слёзы великого счастья, свидетельствующие о героической победе, свершившейся со стороны их ещё не окрепших "морских" желудков.
Кажется, в этот период даже временно были отменены все наши занятия по уставам и иным военно-морским наукам - дабы курсанты своим внешним видом и не совсем пристойным поведением (правда, не по их воле) не портили внутренние апартаменты столь значимого для ВМФ корабля. И в связи с представившейся всем возможностью большинство из нас выползло на верхнюю палубу. Хотя качка там и ощущалась сильнее, чем на нижних этажах судна, однако свежий воздух в этот момент был для нас куда важнее, чем отдых в горизонтальном положении в пропитанных курсантским духом нижних ярусах корабля.
Я с самого начала похода страдал вместе со всеми, поначалу мужественно борясь с килевой и бортовой качкой и с какой-то невероятной силой, неудержимо тянувшей меня к бортам. Выполнение рекомендаций наших "бывалых" относительно размещения в этих условиях в тех или иных точках палубы, совершенно не облегчало положения. К тому же, я послушался за обедом мнения "старожилов" и наполнил свой желудок до максимума предложенной на этот случай особой военно-морской снедью, а после ещё умудрился заквасить её несколькими пригоршнями страшно кислой капусты и несколькими ещё более кислыми огурцами из бочек, выставленных на палубе специально для подобного случая. И вот теперь, раздираемый глубокими внутренними противоречиями, возникшими в моём желудке на базе качественной и количественной несовместимости всего принятого, я пытался разрешить их естественным способом – желая скорее протиснуть образовавшуюся гремучую смесь поглубже, в нижележащие этажи моей пищеварительной системы, принимая для этого самые невероятные позы. Однако вскоре мои желания и воля были окончательно побеждены стихией, и я тоже устремился отдавать разгневанному Нептуну свою "душу", точнее, её содержимое, лишая себя тем самым необходимой энергетической подпитки.
Мой пример, а возможно и сами по себе душевные излияния, почему-то оказались весьма заразительными и моментально повлекли за собой настоящую цепную реакцию из аналогичных действий некоторых моих товарищей, находившихся до этого в глубоком раздумье и сомнениях относительно целесообразности налаживания душевных связей с Богом Морей и Океанов. Вскоре и Саша Казаков, и Кент Явдак и даже наш всегда стойкий командир Боря Догадин отдали в виде обязательной дани свои личные подношения этому Всесильному Господину и, естественно, сразу почувствовали облегчение, получив его Божественное Прощение. Теперь нам можно было вздохнуть свободнее и уже с меньшей опаской взирать на беснующиеся вокруг корабля волны и болтающийся среди них корпус нашего, надо сказать, далеко не маленького "судна" водоизмещением 13 тысяч тонн.
Помнится, это светопреставление продолжалось несколько суток. Всерьёз разгневанный чем-то Нептун не умерил свой гнев до тех пор, пока не собрал от нас максимального количества дани (на прокорм своих вассалов) и не удовлетворился количеством принесённых ему индивидуальных и коллективных поклонов. И только тогда шторм постепенно стал затихать, и мы в состоянии были находиться в кубриках, забываясь на какое-то время в непривычных условиях коек-гамаков, раскачивающихся в такт движения корабля.
Надо признаться, что обстановочка в этих донельзя переполненных "курсантских каютах" была "не ахти", или, как тонко оценил её один из наших старшин, – "как рыбы в селёдке", – научно перефразируя известную российскую поговорку. И дело было не в том, что можно было во время сна получить по уху от соседа, вдруг пришедшего в возбуждение и начавшего молотить руками и ногами, норовя даже вывалиться из неустойчивой обители. И не в том, что приходилось слушать всю ночь ротно-хоровое многоголосье соревнующееся по мощи с шумом корабельных двигателей, состоящее из мелодий и ритмов не совсем эстетичных (применительно к дневному времени суток). Хуже всего было другое – атмосфера, создающаяся духом всего курсантского воинства, заключенного в неразумно тесные рамки подпалубного пространства.
Атмосфера! Как много она значит для нас, как много даёт нам, какого внимания сама требует от нас - чтобы не испортить её, сохранить в естественном состоянии, ничего не отнимая и не добавляя по нашей, человеческой, прихоти. Это сейчас мы по-настоящему поняли её значение для здоровья и боеспособности личного состава. Поняли и начали создавать условия, соответствующие требованиям "военно-морского" организма. Тогда же, в пятидесятые годы, на эту сторону матросской жизни обращалось куда меньше внимания. По крайней мере, считалось, что организм моряка обязан выдерживать любые внешние трудности, в том числе, и "несколько отклонённую" от нормы внутрикорабельную атмосферу. И на нашу курсантскую долю выпала честь в полной мере вкусить на себе особенности её воздействия на наши собственные "военно-морские" функциональные структуры. И первый этап такого знакомства имел место именно здесь и был, по-видимому, специально направлен на скорейшее развитие у нас устойчивой адаптации к условиям, в которых большинству придётся жить и служить долгие последующие годы.
Однако все трудности похода нами были успешно преодолены. Мы побывали почти во всех отечественных портах Балтики: в Риге, Либаве, Таллине, Балтийске. И вот мы снова в Кронштадте. Оставалась неделя до конца практики. Мы досдавали наши зачёты и мысленно готовились уже к отбытию в академию. Собирались домой и другие курсанты, в том числе и наши академические второкурсники (перешедшие уже на третий курс). Им выпала честь чуть ли не всем курсом проходить практику на "Октябрине" – линкоре "Октябрьская революция", – единственном оставшемся в строю линейном корабле Флота. Он как раз стоял недалеко от нас на рейде и поражал своими огромными размерами. Поражала также и численность его команды – две с половиной тысячи человек! И около тысячи корабельных помещений!.. А если его потопят?! Не так-то просто это сделать! В войну как немцы за ним охотились! Самолеты десятками сразу атаковали, да ничего не вышло. Рассказывали, что линкор тогда даже крупным своим калибром отбивался. И воздушная волна была такова, что от пролетающего неподалеку снаряда самолет переворачивало в воздухе!..
Все мы думали, сколько же он стоит? Решили, что не меньше миллиарда!.. А вскоре его не стало...
А вот относительно судьбы "Комсомольца", ничего сейчас и не знаю. А жаль, всё-таки наша история!..
1999 год



УГОЛЕК ГРУЗИМ

С завтрашнего дня возобновляются выходы на боевое траление.
Кто это сумел запечатлеть меня в таком одеянии? — Саша Казаков, Кент Явдак, или Гена Отдельнов, — наиболее частые гости на нашем тральщике? А может, кто из местных ребят (матросов), с которыми я успел подружиться? Неизвестно, кто, но история сохранила этот портрет — "Портрет в черном".
Счастье грузить уголек во время нашей матросской практики на "угольщиках" я испытал дважды. И в полной мере ощутил, что значит перекидать вручную несколько тонн этого горючего материала. После нескольких часов сменной работы руки, ноги, спина просто гудели от перенапряжения, а тело требовало длительного отмывания под горячим душем с помощью сильнодействующих моечных средств.
После второго этапа погрузочных работ, мне, видимо, не в полной мере удалось это сделать, так как вскоре после них тело моё стало покрываться мелкими гнойничками и более крупными твердыми бубонами, которые существенно ограничили мои жизненные возможности. Особенно неприятные были бубоны в подмышечных областях и на большом пальце левой ноги, из-за чего я вынужден был ходить в неуставных тапочках. Это возмущало командира корабля — капитана-лейтенанта, который требовал соблюдения уставного порядка на корабле во всём, в том числе и в обмундировании своих подчиненных. Вначале он пытался даже "списать" меня с корабля, чтобы мой внешний вид не портил впечатления от всего экипажа. Но встретив серьёзное противодействие со стороны руководителя нашей практики, целого подполковника, вынужден был смириться с моим присутствием, но сразу стал отправлять меня куда-нибудь подальше со своих глаз, в частности на дежурство в бербазу: то дежурным по КПП, то у телефона. Правда, будучи "телефонистом", я сумел серьёзно запутать всю телефонную службу бригады своими нестандартными ответами, и мною серьёзно заинтересовался командир 94-й Бригады капитан I ранга Коровкин Игнат Васильевич, после чего я указанием высшего командования был начисто лишен возможности подходить к этому телефону ближе, чем на сотню метров. Мне оставалось только сидеть в медпункте нашего ТЩ и лечить свои фурункулы, карбункулы и гидрадениты. Хорошо, что корабельный фельдшер проникся уважением к моим страданиям (и, между прочим, к "академическим" медицинским знаниям) и проводил возможные в условиях тральщика лечебно-восстановительные процедуры. И к концу практики они увенчались успехом.
Я спрашивал у наших ребят, как они выдерживали эти угольно-погрузочные испытания с последующей работой в должности помощника кочегара у котельных топок. Оказалось, что серьезных осложнений ни у кого не было. И среди всех я оказался единственным индивидом, не перенесшим этой работы.
Что касается патологии, то я был уникален во всех отношениях. То у меня непрерывно болело горло, и пришлось на втором курсе сделать операцию (тонзиллоэктомию). То всякие кожные болезни сверху донизу одолевали. То вдруг развивался мучительный кашель (после операции), разобраться с причиной которого были не в состоянии академические эскулапы. С непрерывными болями в пояснице я постепенно начинал мириться, но и они много попортили мне жизни. К счастью, сейчас многие пережитые болезненные неприятности остались позади, однако память о них, как и месяц, проведенные мною на "угольщике", порой всплывают передо мной вполне отчётливо...



КОРАБЕЛЬНАЯ ПРАКТИКА. ТАЛЛИН. 1956 г.

 94-ая Бригада траления осталась в памяти у многих десятков курсантов 2-го курса Военно-морской медицинской академии (ВММА). Осталась прежде всего тем, что мы, будущие военно-морские врачи, овладевали навыками всех премудростей матросской жизни. Участвовали в ежедневных приборках, субботних авралах, грузили уголек, несли вахту кочегарами у пылающих топок, продолжали изучать корабельный устав, занимались на пирсе строевыми и т.д., и т.п.
Бывалые матросы порой подшучивали над нами, посылая то на клотик за чаем, то ещё куда, но в целом тепло и с уважением относились к нам, видя наше отношение к работе, уже начинающиеся проявляться знания по нашей, медицинской специальности, а также личности, обогащенные знаниями и навыками в области литературы, музыки, живописи, науки, политики и пр., что давало нам определенные козыри в общей матросской среде. Моряки (и старшины!) отдавали нам должное в шахматных баталиях, с удовольствием слушали в нашем исполнении юношескую лирику Пушкина, Лермонтова, Баркова, а также шедевры наших академических поэтов, которые некоторые из нас уже держали в своей цепкой памяти. Охотно выступали наши сверстники в разговорах на интимные темы, интересовавшие их в неменьшей степени, чем будущих эскулапов. Выпытывали у нас теоретические знания, дополняя их своим опытом общения с противоположным полом.
Важной особенностью того периода работы этой бригады тральщиков было продолжающееся участие ее в разминировании акватории вод Балтики с постоянными выходами на боевое траление, в которых мы, курсанты, принимали самое активное участие. Особенно над серьёзностью боевых выходов мы тогда не задумывались, однако складывающиеся порой ситуации заставляли трепетать наши, еще не окрепшие и не закаленные в боевых походах сердца. Об этом в последующем мы не раз упоминали в своих мемуарах.
Мы были распределены на кораблях по одному - по два человека. Несколько дней боевых выходов сменялись днями отдыха у пирса и восстановления боеспособности. Тогда нам удавалось встречаться друг с другом — делиться пережитым, фотографироваться. Ко мне в гости чаще всего приходили Саша Казаков с Кентом Явдаком и Гена Отдельнов с Артуром Литвинчуком. Иногда заходил ещё Саша Лютаев. Бывал и я у них в гостях. Именно в этот период мне удалось сделать наиболее яркую серию фотографий, отражающих фрагменты нашей курсантской жизни: участие в авральных работах, погрузка уголька, выполнявшаяся вручную, совместный отдых на верхней палубе, подготовка к очередному выходу в море, и даже знакомство с крупнокалиберными пулеметами.
Никто не знал тогда (и совершенно не думал об этом!), что участие в боевых выходах в море может пригодиться нам в будущем. Поэтому никто не записал ни номера своего корабля, ни фамилию его командира, никто не взял никаких справок и иных документов, подтверждавших наше участие в выходах. И этот период службы просто остался в памяти еще одним ярким эпизодом нашей продолжительной курсантской жизни.





КУРСАНТЫ 2 КУРСА НА КОРАБЕЛЬНОЙ ПРАКТИКЕ

 
Курсанты 2 курса ВММА на корабельной практике. г. Таллин. 1956 год.
 94-я Бригада траления.
Слева направо: Гена Отдельнов, Артур Литвинчук, Саша Казаков,
Кент Явдак и матросы команды.

Отдельнов Геннадий Дмитриевич. После окончания академии попал в спец. группу для прохождения службы на атомоходах. В составе группы занимался подготовкой по радиационной гигиене и радиационной патологии. Начал прохождение службы на Северном флоте, на С-377. Затем переподготовка в Обнинске. После — служба в Северодвинске на ПЛ и в Гремихе (в Заполярье), которая продолжалась 17 лет. В 1968 году участвовал в ликвидации последствий аварии на АПЛ, подвергся воздействию ионизирующей радиацией. С 1969 года — начальник спец.поликлиники, затем начальник мед.группы СРБ. В 1977 году назначен старшим врачом Океанариума ВМФ в Севастополе. Демобилизован в 1985 году. Работал во Владимире, в районной поликлинике на хирургическо-травматологическом приеме. Затем — на судах гидрографии, участвовал в загранплаваниях. После работал врачом-радиологом в Севастопольском институте ядерной энергетики; в последующем — радиологом в санэпидслужбе (города Севастополь). В настоящее время мужественно борется с отдаленными последствиями переоблучения (1968 год) и с возрастными недугами. Активно трудится на садовом участке, занимается собственным восстановлением...



БОЕВОЕ ТРАЛЕНИЕ

 Морская корабельная практика после второго курса Военно-морской Медицинской академии (1956г.), проходившая на тральщиках ("угольщиках") в Таллине, не принесла мне каких-либо особых медицинских знаний. Однако отдельные эпизоды корабельной жизни оказались для меня весьма впечатляющими. Особенностью этой практики было то, что она проходила в условиях фактически боевой обстановки, поскольку корабли постоянно выходили на боевое траление, и за каждый поход обезвреживали по несколько мин, оставшихся с военных времен. Но это были уже скромные остатки от гигантского прошлого в тысячи мин, с которыми, тем не менее, приходилось считаться. И мы, курсанты, в общем-то, радовались такому стечению обстоятельств.
На тральщиках нас оказалось немного. Но мы часто бывали вместе, работая и развлекаясь, и даже осваивали военную технику (Казаков, Явдак, Отдельнов, Литвинчук, Лытаев и др.). По-соседству на таких же угольных «коптильщиках» выходили на траление ребята из других взводов: Саша Орлов, Саша Третьяков, Игорь Кравченко, Витя Подолян, Юра Марков, Саша Фролов и др. Выходили на траление корабли обычно парами (или в большем количестве), возможно, и с целью страховки друг друга. Работали на удалении прямой видимости, и только в светлое время суток – чтобы увидеть всплывшую на поверхность мину и вовремя обезопасить её. Мину тут же расстреливали из корабельных орудий, находясь от неё на почтительном расстоянии. Подобное случалось раз или два за сутки. Мина при попадании в принципе должна была взрываться, однако (в наших случаях) она почему-то просто шла на дно, что тоже было допустимо, поскольку затопленная, она уже не представляла угрозы надводным объектам. При работе в спокойную погоду больших сложностей по выполнению задачи для команды не было: сигнальщики вовремя обнаруживали всплывший предмет, артиллеристы спокойно расстреливали его.
Значительно сложнее проходила работа в условиях волнения. Безусловно, существовали какие-то ограничения с этой точки зрения. Однако работать порой приходилось при трёх и четырёх балльной волне. Мина при этом широко раскачивалась на волнах, то взлетая кверху, то улетая вниз и полностью пропадая из виду.
Учитывая одновременные аналогичные (и далеко не синхронные) движения тральщика, можно представить все сложности, стоящие перед артиллеристами крупнокалиберных пулеметов. Нам довелось работать в таких условиях в течение нескольких суток кряду, и впечатления, оставшиеся у меня после этого, были весьма глубокими. Во время траления я обычно с интересом наблюдал за ходом событий и даже пытался фотографировать отдельные моменты этой работы. Несколько раз мне удавалось даже сфотографировать вытраленные мины. Правда, те находились далеко от корабля и с трудом просматривались на отпечатанных позднее фотографиях. Однажды, во время особенно высокой волны, артиллеристы долго не могли попасть в вытраленный объект. Мина, находившаяся метрах в пятидесяти от нас, зловеще прыгала на волнах, оставаясь не тронутой, и будто издевалась над всей нашей командой. Корабль всё время маневрировал, стараясь занять наиболее удобную для артиллеристов позицию. Гонимая ветром и волнами мина постепенно приближалась к тральщику. В какой-то момент внезапно усилившийся ветер стремительно (как мне показалось) понёс её в нашем направлении, и через какие-то тридцать-сорок секунд она почти вплотную приблизилась к правому борту корабля, в носовой его части. Я находился в тот момент на мостике, пытаясь заснять момент точного попадания и возможного взрыва, и, в общем-то, был вначале доволен, что события происходят на такой близкой дистанции. Когда же страшный, похожий на гигантского морского ежа, снаряд вдруг оказался в пяти метрах от борта, мне стало не по себе, и холодок пробежал у меня между лопатками. Успокаивало то, что паники на мостике не было. Командир уверенно отдавал приказания, пытаясь увести корабль из опасной зоны. Сильнее заработали машины, и тральщик стал очень медленно вращаться вокруг своей оси. Но мина всё приближалась. Вот она уже в четырёх, в трёх метрах от нас, правда, периодически отступающая волна отбрасывает её в сторону. Но она вновь неумолимо рвётся вперёд, приближаясь к нам всё ближе и ближе. Звучит команда: "Полный назад!" Но тральщик почему-то продолжает крутиться на месте, подставляя свою носовую часть под удар коварному снаряду. Мина уже совсем рядом. Нахлестывающей волной её вот-вот ударит о борт. Остаётся каких-нибудь полметра-метр! В прозрачной волне отчётливо видны все детали её страшного корпуса, особенно выступающие длинные, тупые "отростки", готовые в любую секунду упереться в борт тральщика и сотворить своё грязное дело. Бледный, как полотно, командир на какие-то мгновения застыл на мостике. Рядом стоят ещё два офицера. Все взгляды устремлены на страшный снаряд. Кажется, будто они гипнотизируют его, заставляя отодвинуться от борта, убраться прочь... "Ну, дальше, дальше! Ещё дальше! Стой на месте, не двигайся!.." Я тоже замер рядом с ними. Держу фотоаппарат в руках и не в состоянии делать снимки. Возникла странная мысль – что делать с аппаратом в случае взрыва?! И что вообще делать в последнем случае? Откуда-то (наверное, из лекции) всплывают сведения о характере ранений на корабле при подрыве на минах – в основном, переломы конечностей от сильнейшего сотрясения палубы. Может, успеть подпрыгнуть?.. А, может быть, лучше лечь на палубу?.. Нет, надо прыгнуть в воду и оттолкнуть безжалостную злодейку от борта!.. В памяти встаёт картинка из детской книжки, на которой матрос вплавь отбуксировывает подобную мину от корабля, спасая экипаж... Однако в воду никто не бросается, и все замерли в каком-то оцепенении. Я не слышал тогда переговоров командира с боевыми постами, в частности, с машинной командой и сигнальщиками, и не понимал, что происходит. А произошло страшное: винт корабля запутался в трале при попытках осуществить задний ход, и теперь корабль был наполовину неуправляем.
По крайней мере, задний ход был невозможен, а движение вперед только сближало нас со страшным снарядом. Не знал я и того, что для подобного типа кораблей (как наш тральщик) столкновение с этим грозным оружием грозило не переломами голеней и бедер, а много большим – потерей всего экипажа. Казалось, что немая сцена на мостике длилась долгие минуты. На самом деле прошло лишь несколько секунд (точно помню, что за это время волна лишь дважды нахлестнула на борт корабля), и командир внезапно принял какое-то новое решение. Моментально последовала его команда (я её, конечно, не понял), сразу же началось вновь медленное вращательное движение корпуса, и мина как бы сама собой стала удаляться от борта, одновременно двигаясь вдоль него к кормовой части судна. Через минуту она была уже за кормой. Командир уже уверенно управлял кораблём, офицеры спустились с мостика, а я всё стоял и стоял, как истукан, не зная, что делать, и ничего не понимал в произошедшем. Через какое-то время командир обратил на меня внимание: "Что курсант! Жалеешь, что не списал тебя с корабля?!. Это тебе первое боевое крещение. Хорошо бы, чтобы было последним... Дуй в кубрик и приходи в себя... Небось, поджилки дрожат, а?.." Дрожали, в общем-то, не сильно, однако было не по себе. И прийти в себя было в самый раз. И я сразу последовал его совету. Совершенно не помню, чем мы занимались на базе после траления. Однако вид грозной мины запомнился мне весьма отчётливо...




                И ВНОВЬ О ДРУЗЬЯХ


ЮРА МАРКОВ – ВРАЧ ОТ БОГА
 
Юрий Викторович Марков – полковник медицинской службы, доктор медицинских наук, профессор; прекрасный клиницист, рефлексотерапевт. Начинал свою терапевтическую карьеру в Главном госпитале Тихоокеанского флота, во Владивостоке. Перевелся туда после нескольких лет службы в части и уже в 1965 году заведовал госпитальной лабораторией функциональной диагностики. Он очень быстро проявил себя как прекрасный терапевт, диагност и уже в середине шестидесятых пользовался большим уважением у ведущих врачей – специалистов города. Активно занимался исследовательской и рационализаторской работой. Его портрет постоянно висел в госпитале и в Отделе медицинской службы Флота среди лучших врачей и рационализаторов ТОФ.
Привлекали в нем, помимо практического опыта и знаний, его душевные качества: доброта, порядочность, отзывчивость. Внимательность к больным, сочувствие и сострадание к ним – именно те качества, которые так необходимы любому лечащему врачу. Юрий Викторович всегда успевал внимательно выслушать своих пациентов, посочувствовать им, ободрить и утешить их и, конечно, дать нужные рекомендации по профилактике и лечению конкретного заболевания.
Юра прекрасно владел всей имевшейся у него в распоряжении диагностической аппаратурой. В те годы такой аппаратуры было не так уж много, и он постоянно совершенствовал ее, подавая все новые идеи и внедряя их в практику в виде рационализаторских предложений и изобретений.
С самого начала работы в госпитале он занимался рефлексотерапией и рефлексодиагностикой. О его навыках и идеях в этой области очень высоко отзывалась ведущий рефлексотерапевт госпиталя Евгения…(забыл фамилию), несколько лет учившаяся и практиковавшая в Китае – в последующем ставшая  личным врачом Командующего ТОФ.
Работая в госпитале, Юрий Викторович проводил и большую научно-исследовательскую работу. Мне запомнились его блестящие выступления на сборах личного состава медицинской службы флота (ТОФ), на научно-практических городских и госпитальных конференциях, где Юра всякий раз выдавал новые идеи и блистал ораторским мастерством. Он всегда глубоко владел материалом, обладал способностью доходчиво и кратко формулировать мысли, молниеносно отвечал на вопросы специалистов. Его выступления запоминались надолго, как и он сам, – блестящий капитан медицинской службы, как магнитом притягивающий к себе людей. К нему на прием постоянно выстраивались длинные очереди страждущих и жаждущих помощи. И он никогда никому не отказывал, в том числе и негоспитальным больным.
Неоднократно обращался за помощью к Юре и я – с просьбой дать мне на время ту или иную функционально-диагностическую аппаратуру (оксигемометр, капилляроскоп, электротермометр и др.) Вникая в суть моей физиологической программы, он всегда давал дельные советы и досконально разъяснял принципы работы с предлагаемыми мне приборами.
Естественно, на Юрия Викторовича не могли не обратить внимания прибывающие на флот ведущие клиницисты ВМФ. И Юра очень скоро был переведен в академию (ВМА им. Кирова), на кафедру военно-полевой терапии, где вскоре защитил кандидатскую диссертацию.
После перевода Юры в Ленинград я встретился с ним всего один раз, будучи в отпуске, проездом через наш любимый город, где-то в начале восьмидесятых. Встреча произошла на Загородном проспекте у академгородка. Юра с кучей таблиц спешил то ли на лекцию, то ли на конференцию. И я даже не успел расспросить его о жизни, о семье, о наших ребятах. Только пожелал ему дальнейших успехов в работе и творчестве, а он посочувствовал мне по поводу моего «палочно-приклонённого» состояния. И побежал в аудиторию. И я был рад за него! Большой специалист – прекрасный клиницист, ученый-исследователь, доктор медицинских наук, продолжающий активно трудиться в самых разных научных направлениях. Но прежде всего врач! Прекрасный врач, один из тех, о ком говорят, что он «врач от Бога».



ВЕТЕРАНЫ В СТРОЮ. АЛЬБЕРТ СЕНКЕВИЧ

Подполковник медицинской службы в отставке, Ветеран Вооруженных Сил России, выпускник Военно-Морского факультета Военно-медицинской академии им. С.М. Кирова 1960 года Альберт Иванович Сенкевич в кругу юного поколения будущих защитников Родины на Встрече Памяти в день Военно-Морского флота. Беларусь. Минск. 28 июля 2019 года.
Альберт Иванович продолжает высоко держать планку ветерана, в свои 88 лет оставаясь активным, заинтересованным в жизни, творческим человеком. Будучи жизнерадостным оптимистом, он встречается с молодежью, играет в шахматы, трудится на садовом участке и верит в наше светлое будущее.



ОН НЕ МОГ ПОСТУПИТЬ ИНАЧЕ

Передо мной газетная вырезка 1967 года о благородном поступке еще одного нашего однокурсника Розова Евгения Евгеньевича, спасшего от неминуемой смерти девочку с воздушной эмболией.
«ЗА ЖИЗНЬ РЕБЕНКА. Пятилетняя Ира Олесова старательно разучивала стихотворение, готовясь прочитать его 7 ноября на утреннике в детском саду.
– Флаги красные горят,
Мы выходим на парад, – декламировала девочка.
Но незадолго до праздника тяжелая болезнь внезапно свалила малышку в постель. В больнице делали все возможное, чтобы облегчить положение девочки. Но безуспешно. Ребенок умирал. Единственное, что могло спасти Иру – пребывание в барокамере. У девочки была воздушная эмболия – в кровеносный сосуд попал пузырек воздуха. И только высокое давление могло рассосать его.
 Из городской больницы позвонили на спасательное судно, которым командует капитан-лейтенант Иевлев.
– Привозите, – ответили моряки.
В барокамеру девочку внес корабельный врач старший лейтенант медицинской службы Е.Е. Розов и остался там с ребенком на много часов. Между тем офицер недавно провел в этой камере двое суток с одним моряком, который заболел кессонной болезнью. Столь частое пребывание в условиях высокого давления противопоказано, но Розов не мог поступить иначе.
Дано 10 атмосфер. Томительно тянутся минуты, часы. Наконец девочка пришла в сознание, открыла глаза. Однако через некоторое время Ире опять стало плохо.
Всю ночь не сомкнул глаз Розов – давал малышке лекарства, делал уколы. Лишь под утро Ира заснула.
Через 39 часов старший лейтенант Розов вывел девочку из барокамеры. Смерть отступила… Капитан 3 ранга А. Куклев». (Из архива П.А. Терехова).



О ТВОРЧЕСТВЕ Л.И. БАЛАШЕВИЧА

 Чаще всего талант многогранен. И это в полной мере относится к Леониду Иосифовичу Балашевичу. Помимо достигнутых им выдающихся успехов в области офтальмологической науки и практики, Леонид Иосифович успел многое сделать в области художественного творчества: он прекрасно фотографирует и рисует. Ещё с академических времён, используя старые фотокамеры (50-х годов), он создал развернутую фотохронику нашей курсантской жизни. Поражают великолепные сюжеты и технический уровень выполнения работ, не потерявших высокого качества за прошедшие 60 лет ни в негативах, ни в фотографиях. И вот сейчас автор периодически выставляет их на своей страничке в Фейсбуке, возвращая своих однокашников в наше далекое светлое прошлое.
Последующее совершенствование своего художественного таланта позволило Леониду стать лауреатом многих отечественных и зарубежных фотоконкурсов, выпустить несколько великолепных фотоальбомов, в том числе и со старых фотографий пятидесятилетней давности. Я и мои близкие являемся счастливыми обладателями двух из них и имеем счастье любоваться суровой природой Камчатки, а также картинами жизни народов многих стран мира, где успел побывать Леонид Иосифович.
Лёня одним из первых наших ребят овладел техникой киносъемки и ещё в конце семидесятых показывал нам с сыном при встрече свои первые любительские фильмы. Связав себя любовной нитью с фотографией, Леонид Иосифович отдал должное фотографической технике, создав коллекцию фотографических аппаратов, начиная с образцов XIX века. И это тоже было искусство! А сейчас, прочитав несколько глав его воспоминаний, я могу с уверенностью сказать, что Лёня ещё и прекрасно пишет: образно, ёмко, художественно. Хочется скорее получить возможность познакомиться со всеми его литературными произведениями...
Я ещё и ещё раз просматриваю отдельные фотографии и фотоальбомы Л.И. Балашевича и каждый раз нахожу в них нечто новое, необычное, особенное — истинно художественное, раскрывающее творческие особенности души автора: его любовь к природе, к людям, к жизни, его постоянное стремление к поиску и созиданию, к самосовершенствованию. Это и есть отличительная черта истинного художника, творца, неравнодушного ко всему, что окружает нас в жизни.



УЧЕНЫЙ С МИРОВЫМ ИМЕНЕМ

Леонид Иосифович Балашевич – полковник медицинской службы в отставке, доктор медицинских наук, профессор, действительный член Лазерной академии, академик РАЕН, Международной академии наук экологии человека и природы, Заслуженный деятель науки РФ, Почетный доктор ВМедА им. С.М. Кирова, Лауреат премии академика С.Н. Федорова.
Л.И. Балашевич – прекрасный офтальмохирург-практик и вместе с тем выдающийся ученый, первым из офтальмологов Ленинграда освоивший аргоновый лазер и другие образцы лечебной лазерной техники. 30 лет проработал в Санкт-Петербургском филиале МНТК «Микрохирургия глаза» и 21 год возглавлял его. 15 лет руководил кафедрой офтальмологии СЗГМУ им. И.И. Мечникова.
Автор более 500 научных работ в разных направлениях офтальмологии, нескольких монографий. Под его руководством защищены 7 докторских и 14 кандидатских диссертаций.  Активный участник многочисленных международных симпозиумов, конференций и иных научных встреч по различным вопросам офтальмологической науки и практики. Имеет публикации в международных научных журналах. О международной научной деятельности МНТК «Микрохирургия глаза», в том числе и Л.И. Балашевича, издана целая монография. И это далеко не полный перечень заслуг и титулов ученого.
В первый же год работы в филиале «Микрохирургии глаза» под его руководством и при его непосредственном участии было выполнено 14 000 глазных операций – больше чем во всех остальных клиниках Ленинграда, вместе взятых. При участии Л.И. Балашевича в филиале создана оперативная система всех видов рефракционной помощи, а непрекращающиеся научные исследования завершились созданием первого российского диодного лазера.
Академик Балашевич Леонид Иосифович – автор более 30 изобретений и патентов РФ, 20 учебных пособий и руководств. Монография «Рефракционная хирургия» заняла первое место на конкурсе СПб МАПО (Санкт-Петербургская медицинская академия последипломного образования) на лучшую монографию. В 2007 году ученому было присвоено высокое звание «Заслуженный деятель науки РФ».
Помимо профессиональной практической и научной деятельности, Леонид Иосифович проводил и значительную общественную и организационную работу. Был главным офтальмологом ВМФ СССР и секретарем офтальмологической подсекции Ученого медицинского совета при Начальнике ЦВМУ Министерства Обороны, членом правления Общества офтальмологов России, Почетным членом украинского офтальмологического общества, одним из лучших преподавателей кафедры офтальмологии ВМедА им. С.М. Кирова. Награжден девятью медалями СССР и РФ.
Увлекается живописью, фотографией, коллекционированием (фотоаппаратов), любит музыку (прежде всего — классическую). С 1961 г. проявил себя незаурядным литератором, написав, а в последующем и издав книгу "Дневник корабельного врача", великолепно иллюстрированную собственными фотографиями и рисунками. Выпустил книгу о природе Финляндии, фотоальбомы: "Камчатка", с негативов 50-летней давности, и "Мир прекрасен"... Занимается исследованием и описанием своей родословной... Последние годы активно отдыхает на лоне финской природы, продолжает творить и радовать своих почитателей плодами своего великолепного творчества.
Справедливый, доброжелательный, сочувствующий, бескорыстный человек. Постоянно оказывал безвозмездную офтальмологическую помощь своим однокурсникам, членам их семей, родственникам. И мы от всего сердца благодарим его за это. Ведёт здоровый образ жизни. Любит рыбалку, прогулки на природе с фотоаппаратом, спорт, физический труд. Собственными руками реставрировал виллу, освоив (как всегда на высоком уровне) профессии маляра, столяра, плотника, электрика и др. Много занимается с сыном, показывая ему пример творческого трудолюбия, настойчивости и упорства.



НАШ КУРС. БЕССМЕРТНЫЙ ПОЛК

Надеюсь, что сумеем выставить целый взвод героев с нашего курса в составе Бессмертного полка.
К сожалению, не у всех ребят сохранились фотографии отцов, матерей и дедов с того тяжелого военного времени. Но все герои живут в нашей доброй памяти: в боевых и жизненных эпизодах, в героических поступках, в хронике семейной жизни. Они – наша память, наша гордость, наше доблестное прошлое. Они мужественный пример героической борьбы на фронтах и в тылу, пример нечеловеческих испытаний и бесконечной веры в светлое будущее.
Волею судьбы они не могут в этом году идти ровным строем на Параде Победы. Но твердо и уверенно стоят здесь, на странице своих потомков, смотрят добрым и уверенным взглядом на своих сыновей и дочерей, на победы и завоевания своей Великой Родины и гордятся ею.
Не зря сражались, не зря растили, не зря мечтали. Многое свершилось! И то ли еще ждет нас впереди!.. Теперь уже мы вместе мечтаем о будущем. Надеемся и верим в свершения!
Уже опубликовано:

– Игорь Кравченко. Мы из тех...
– Наш курс. Бессмертный полк.
– Поколение Победителей. Моя мама Морган Н. Л.
– Поколение победителей. Мой дядя Круковский А. И.
– Героическая история поколений. Мой дед Морган Л. Н.
– История поколений. Моя бабушка Морган М. А.
– Об отце Виктора Подоляна.
– А. Сенкевич. Вахта памяти.
– Г. Отдельнов. Они ковали Победу.
– М. Трофимов. На фронте и в тылу.
– А. Аширов. Защищая Белоруссию.
– В. Логинов. Война. Военное детство.
– Л. Балашевич. Удары войны.
– И. Лавров. Раскаты прошедшей войны.


ОБ ОТЦЕ В. ПОДОЛЯНА
 
Материалы из архива В.В. Подоляна, предоставленные его вдовой Л.А. Подолян.

Подолян Владимир Яковлевич (1907 – 1984)
Эпидемиолог, микробиолог, доктор медицинских наук (1952), генерал-майор медицинской службы.
Участник Великой Отечественной войны в составе Черноморского и Балтийского флотов. Награжден орденом Ленина, Боевого Красного Знамени, Красной Звезды, двумя орденами Знак почета, медалью «За воинскую доблесть» и др. 11-ю медалями.
Вот «описание подвига при награждении орденом «Знак почета»: Талантливый молодой ученый и опытный преподаватель, посвятивший себя научной работе по вопросам эпидемиологии. Тов. Подолян последние 4 года многое сделал на Черноморском флоте по борьбе с москитами, являющимися переносчиками лихорадочного заболевания, называемого «Москитной лихорадкой». Для борьбы с москиткой им был предложен ряд мероприятий, резко снизивших заболевания среди краснофлотцев ЧФ. В 1942-1943 г.г. неоднократно командировался на Каспийскую флотилию и Черноморский флот для проведения ряда противоэпидемических мероприятий. Как в Академии, так и на флотах, во время командировок подготовил много врачей-специалистов по вопросам борьбы с малярией и москитной лихорадкой. Всегда отдает себя целиком порученному ему делу».
Выпускник Военно-Медицинской академии, в 1940 году окончил адъюнктуру, и назначен ассистентом кафедры эпидемиологии ВММА, затем заместителем начальника ВММА, начальником НИИ санитарии Министерства обороны. Профессор кафедры эпидемиологии ГИДУВа.
Профессор кафедры общей биологии и паразитологии Военно-морской медицинской академии в Ленинграде, позднее – с 1959 по 1966 гг. – руководитель Вирусологического центра МО СССР в Загорске (ныне – г. Сергиев Посад в Московской области). Специалист по медицинской географии. Занимался исследованием территориального распространения природно-очаговых инфекций, инвазий и паразитов-переносчиков заболеваний Составил медико-географические карты Японии, Левобережной Украины и др. регионов.  Автор 138 научных работ, в т.ч. 5 монографий.



СКРОМНОСТЬ И ГЕРОИЗМ Э. МЕНЬШУТИНА
 
Эдуард Владимирович Меньшутин (06.02.1937 - 10.07.2020). В академии запомнился товарищам как доброжелательный, весёлый, остроумный, никогда не унывающий курсант. Казалось, что с его лица никогда не сходила жизнерадостная улыбка. Никогда ни с кем не ссорился, не вступал в конфликты. Военной и медицинской наукой овладевал без особого напряжения. Увлекался художественной литературой и, в первую очередь, Историей Великой Отечественной войны.
Офицерскую службу Э.В. Меньшутин начал на дизельной ПЛ, на Камчатке. Затем был переведён на атомоход. Многократно участвовал в автономных походах, попадал в чрезвычайные ситуации. Выходил из них с честью, проявляя высокий профессионализм, выдержку, мужество и по-настоящему героизм при оказании экипажу врачебной помощи. Работая в аварийных отсеках, при температурах воздуха выше 50 С (на печатях плавился пластилин), капитан медслужбы Меньшутин сам выдерживал эти невероятные условия (физически и психологически) и умудрялся находить единственно правильное решение при спасении жизни пострадавших. Достаточно вспомнить незабываемый поход на ПЛ К-116 (1967 год) и заметку В.П. Винника об этой автономке... А на обратном пути – острый аппендицит, эмпиема червеобразного отростка, ограниченный перитонит... И с этим справился Эдуард Меньшутин.
Служа на АПЛ, Эдуард Владимирович был не только прекрасным врачом-практиком. Он отлично знал свою боевую единицу: обитаемость корабля, материально-техническую часть, действия (свои и экипажа) в аварийных ситуациях, взаимозаменяемость и т.д. Вероятно, эти глубокие и многосторонние знания послужили поводом для его перевода в Ленинград в систему Военной приёмки. Здесь он проработал до конца службы, став высококвалифицированным специалистом в своей области. Постоянно был на хорошем счету у начальства, никогда не отказывал в консультативной помощи молодым специалистам из НИИ, частенько заходившим к нему за советами. Имел много Почетных грамот и хвалебных отзывов о своей профессиональной деятельности. После увольнения из Вооружённых Сил в звании подполковника медслужбы остался в этой системе, где проработал до преклонного возраста.
Прекрасный семьянин. Но тут судьба была беспощадна к нему: перенес потерю сына (в 1998 году в возрасте 32 лет), похоронил любимую жену в ноябре 2012 года. Мужественно выдержал все эти невосполнимые утраты, оставшись в рабочем строю и не надломившись психологически. Только близкие ему люди заметили, что улыбка Эдика после пережитого приобрела грустный оттенок.
Семьями дружили с Кондратьевыми, Гаврилюками. О них он тепло отзывался в разговорах с друзьями и близкими, особенно в последние годы жизни. Был близок с Лёней Балашевичем. Объединяла их совместная служба на Камчатке в шестидесятые годы, а также общая дата дня рождения – 6 февраля 1937 года.
Эдик был прекрасным спортсменом – альпинистом и байдарочником. Альпинизмом он увлекся рано, еще в стенах академии. Проходя службу на Камчатке, отпуск свой проводил или в горах Кавказа, или Памира, выбирая далеко не самые простые маршруты. Ходил и в одиночку, и с друзьями, чаще всего со своей двоюродной сестрой по отцовской линии Ириной Ниловной Меньшутиной – спортсменкой, безусловно, тоже высокого уровня. Именно она рассказала мне о жизни и увлечениях Эдика, раскрыла некоторые особенности его незаурядной личности. Мужественность и стойкость, решительность и твердость, собранность и целеустремлённость, порядочность, желание всегда прийти на помощь товарищам. Вместе с тем, тщательность и пунктуальность до педантичности – в сборах и разработке маршрутов. На него, как на руководителя похода, можно было полностью положиться всегда и во всём, не опасаясь, что будут допущены какие-либо упущения в подготовке или в движении. Эдик был безусловным лидером и прекрасным организатором. На маршрутах был всегда активен и инициативен. Своим поведением, всем своим видом он постоянно поддерживал доброжелательное, творческое настроение в группе, позволяющее в полной мере впитать в себя красоту неповторимых горных ландшафтов, а также ощутить всю прелесть духовного и физического общения с природой, приобрести уверенность в себе, веру в друзей и многое другое, что способен дать этот уникальный вид спорта.
В 1969 году у Эдика появилось новое увлечение – и тоже связанное с природой – походы на байдарке. Появились маршруты в Ленинградской области, под Выборгом, в Карелии. Рыбалка, грибы, ягоды, ночевка в палатке, костёр, уха... Уединённые места, полное слияние с природой, любование ею. Созерцание особенной красоты Карелии, неповторимых восходов и закатов, утренних туманов... Тишина уснувшего озеро, тихий шёпот лесного ручейка, голоса птиц, аромат цветущих трав, сосновых лесов... И полное одиночество. Ни городских звуков, ни запахов, ни вида каменных громад и строений...
С каким упоением Эдик рассказывал мне обо всей этой духовной красоте нашей природы и встречах с нею во время наших телефонных разговоров. Свои одиночные байдарочные путешествия он продолжал вплоть до последних лет своей жизни. Выходил он в поход и с друзьями, одарив их счастьем жизни на лоне природы.
Неожиданная, серьёзная и редкая болезнь прервала в 2018 году эту многолетнюю идиллию свободной жизни, оставив ее только в воспоминаниях. Но остались его сподвижники, преданные друзья, которым вполне по силам восполнить этот литературный пробел, – в память о человеке, открывшем для всех нас (друзей и однокашников) эту почти первозданную красоту.
Из всех нас, друзей-однокурсников, Эдик оказался самым ярким и последовательным экстремалом, не изменившим своим увлечениям в течение всей своей жизни. Но он сохранил увлечение и серьезной литературой, собрав широкую библиотеку классических изданий, а также коллекционированием холодного оружия – ножей и кинжалов, которые он привозил из своих Кавказских путешествий и из Средней Азии. Удивительно многогранный, собранный и целеустремленный человек. И бесконечно скромный. Никогда не афишировал свои профессиональные, творческие и спортивные достижения, героические поступки. Поэтому мы, его однокашники, так мало знаем о его жизни и творчестве.
После смерти жены Эдуард Владимирович жил один. В квартире у него был идеальный порядок. Он тщательно следил за собой. Отглаженный, начищенный, ухоженный – он выглядел настоящим джентльменом. Таким его видели всегда друзья-однокашники на юбилейных и иных встречах друзей-петербуржцев. Не забывал он и традиции флотской службы, своих друзей-подводников. До последнего года ходил 7 апреля в Никольский собор в Санкт-Петербурге на встречу памяти живых и ушедших.
Последние два года я довольно часто звонил Эдику из своего Иванова, интересовался его жизнью, последними одиночными походами. Пытался убедить его описать свою далеко не ординарную жизнь – служебную и семейную хронику. В 2019 году Эдик впервые не решился на очередную байдарочную прогулку по рекам и озерам Карелии – в связи с ухудшением здоровья. Но он еще был в силе. Совершал прогулки по городу, ходил за продуктами. Не хотел утруждать «излишними» заботами о себе своих родственников. Однако состояние быстро ухудшалось. Олег Балунов – наш однокурсник и еще действующий невропатолог, положил Эдика на обследование в свое отделение. Поставили неутешительный диагноз. Но была возможность затянуть развитие процесса. Начали проводить лекарственную терапию. Однако в марте 2020 года консультации и лечение были прерваны в связи с коронавирусом. Продолжал лечение дома.
Последний мой разговор с Эдиком был непродолжителен. Ему было уже непросто и двигаться, и говорить. Речь стала нечеткой, но он по-прежнему ярко выражал свои мысли. На свое состояние и будущее смотрел философски. Знал, что осталось немного… Но не предполагал, что так мало. Я пытался переключить его с грустных мыслей на светлые воспоминания о природе. Да, видимо, он и без моих советов это делал. Как я чувствовал, семья и природа были основными стимулами его жизни. И надо думать, что его многогранная, чистая и светлая душа в скором времени найдет себе вечный приют среди лесов, озёр и речек так полюбившейся ему Карелии...

Информация об Э.В. Меньшутине предоставлена его двоюродной сестрой Ириной Ниловной Меньшутиной.



ВЕЛИКОЛЕПНАЯ ВОСЬМЕРКА

 
Почему многие ветераны не пользуются интернетом и чуть ли не боятся его? Дело не в стоимости аппаратуры, не в её громоздкости, и даже не в боязни засидеться перед экраном — здесь всегда можно себя контролировать. Дело, скорее, в консервативности нашего ветеранского мышления и боязни изменить свой привычный жизненный стереотип. Вместе с тем, использование интернета открывает перед пользователями огромные возможности, прежде всего, в получении необходимой информации, а также в плане общения друг с другом по скайпу.
Показателен в этом отношении вариант общения, внедренный на "Проза.ру" ветеранами — военно-морскими врачами, выпускниками Военно-морского факультета Военно-медицинской академии им. Кирова 1960 года. Создав здесь свою страничку (Виталий Бердышев), они стали разрабатывать историю своего курса, во многом уникального, прославившегося выдающими учеными, достижениями в области медицинской науки и практики, успехами в области литературы, музыки, художественного творчества, физкультуры и спорта и т.д.
Встречаясь на страничке друг с другом, они делятся светлыми воспоминаниями о курсантской и офицерской жизни, о боевых походах на надводных кораблях и подводных лодках, о научном творчестве, семейной жизни. Много хорошего пишут о своих однокашниках, о сослуживцах, о своей alma-mater, о профессорах и педагогах, командирах и начальниках, делятся воспоминаниями о военном детстве и юности.
Перед читателями раскрывается целая эпоха, — поколение 40-50-х годов — военно-морских врачей: их становление и движение по жизненному пути. В этих воспоминаниях много ценного, важного, поучительного. Раскрывается индивидуальность незаурядных личностей, вложивших частицу своего труда в дело защиты Родины и развитие медицинской науки и практики.
На первом этапе общения сформировалась небольшая, но активная группа единомышленников, сумевшая за полгода работы создать солидный задел в реализации задуманной идеи. Они пишут, печатают, обсуждают, дополняют, поправляют, поддерживают друг друга, творят и радуются своему новому виду творчества. Подают пример дружбы и единения другим, пока не решающимся на подобного рода общение.
Вот она, наша активная "великолепная восьмёрка": Антонишкис Юрий Альфредович, Терехов Пётр Антонович, Трофимов Михаил Мефодьевич, Логинов Виктор Иванович, Кравченко Игорь Георгиевич, Ким Вадим Николаевич, Балашевич Леонид Иосифович и Бердышев Виталий Всеволодович. Каждый из них успел сделать много полезного и много хорошего сказал о нашем курсе. Как дополняют они друг друга в своих воспоминаниях, создавая полноценную картину Академической курсантской жизни! Все они сохраняют юношеский задор и целеустремленность, чувство курсантского братства и долга перед Родиной. Общаясь, помогают друг другу жизненными советами, переживают друг за друга, вместе погружаются в светлые воспоминания о прошлом.
Как они прекрасно пишут! Как интересно читать их поэтические душевные воспоминания! Как много нового, неожиданного узнаешь из них, важного для нашего настоящего и будущего. Вместе с тем, это наше, уже далекое, прошлое, из которого рождается настоящее. Это часть истории нашей жизни, ... очень важная и весьма откровенная...