lll

— Господа, — привлёк внимание Лев, — если бы наше самоуправление достопочтенное хотело поставить перед собой задачу по сдерживанию, устранению… Или кто-то наиболее опрометчивый из нас захватить власть, так бы оно и было! Если театр начинается с вешалки, то за такие пьесы нужно вешать! — произнёс пылко.

Многие замолчали, но некоторые осыпали смешками тихими, желчными.

— Я не хотел бы идти навстречу излишней, быть может, болезненной, подозрительности, с которой реагирует на всё происходящее взволнованное чувство патриота… — рука так фальшиво ложится на сердце. — Но как вы будете опровергать возможность подобных подозрений, когда кучка тёмных личностей руководит в личных и низменных интересах важнейшими государственными делами? Даже не городскими! Даже вынужденные менять существо своих взглядов люди втискивают его чаще всего в старые формы, — Михаил Карлович закинул ногу на ногу пренебрежительно излишне, устремляя взгляд прямо на стену, где стоял Марк, положив руку на сердце.

«На меня смотрит, как будто ждёт чего-то».

— Мы заявляем правительству, как сказала декларация: мы будем бороться с вами, будем бороться всеми законными средствами до тех пор, пока возможно. Далее лишь незаконные. Говорят, что один член совета, услышав, что на этот раз мы собираемся говорить об измене, взволнованно вскрикнул: «Я, быть может, дурак, но я не предатель», вопрос: откуда? — смешок вырвался у Льва обличающий и мерзкий на эту реплику неизвестного мужчины.

— Господа, предшественник этого министра был несомненно умным министром, так же как предшественник министра иностранных дел был честным человеком. Но их теперь ведь нет в составе кабинета? — заметил привлёкший внимание мужчина, имени Марк также не знал. — Так разве же не всё равно для практического результата, имеем ли мы в данном случае дело со скудоумием или с предательством?

— Одно и то же, друг другу не мешает, — фыркнул Лев. — У нас один спорный вопрос — земельный: кто кого закопает на повестке, — подмена понятий незамеченной не осталась, но понимание шло, что лучше на это не вестись.

— Когда вопреки этому намеренно тормозится дело, и попытка умного и честного министра решить, хотя бы в последнюю минуту, вопрос в благоприятном смысле кончается уходом этого министра и новой отсрочкой, а враг наш пользуется нашим промедлением, — то это: слабоумие или израда*? — спросил на манер извещения трибунального Вайнер. — Выбирайте любое. Последствия те же, — подал голос Марк в практически гробовой тишине, привлекая к себе внимание.

С лихорадочным страхом понял, что надо продолжать. Это укрепил и смешок похабный. Глянув в глаза рядом, увидел лишь блеск заинтересованности, но не желание помочь.

— Когда со всё большею настойчивостью напоминают, что, надо организовать тыл для успешной борьбы, а власть продолжает твердить, что организовать — значит организовать революцию, и сознательно предпочитает хаос и дезорганизацию — что это, глупость или измена? Не ясно ли, что все это может казаться плодом авантюры или демагогии лишь тем, кого предыдущие попытки ударили по наиболее чувствительному месту — по карману.

Было видно, что наугад попал он прямо по направлению, о каком уголке мира ни заговори, а всех объединяют одни и те же проблемы, за редким исключением. Его опьянило чувствуют свободы и вседозволенности, что родилась в сердце. Что ты можешь сказать всё, что тебе в голову взбредёт! Не просто всё сказать, а именно выплеснуть. Бессилие тут граничило со вседозволенностью, это было воистину божественное состояние!

— Мало того, — послышалась чья-то усмешка, пока это подхватил более старший Михаил Иванович. — Когда на почве общего недовольства власть намеренно занимается вызыванием народных вспышек, дабы спровоцировать конфликт, то это делается сознательно или бессознательно? Сознательно. Безрассудство или дезертирство?

— А ваша речь-то сама что из себя представляет? — Михаил Карлович кинул лениво, даже будто добивая недобитое, ибо речь шла в тупик и перетяг того, кто что знает.

— Наша речь — есть заслуга перед родиной, которой вы не сделаете, — акцентировал на принадлежности к речи всех и вся. Вайнер готов был поклясться, что мужчина в этот момент стал похож на сущего черта. — Нет господа, воля ваша, уж слишком много глупости, да искариотизма!

— Как будто трудно объяснить всё это только одною глупостью… — выплюнул Лев Алексеевич, что до этого лишь забавлялся усмешками. — Нельзя поэтому и население обвинять, если оно приходит к такому выводу. Вы должны понимать и то, почему у нас сегодня не раздается никакой другой речи, кроме той, которую я уже сказал ранее: добивайтесь ухода этого правительства, реформирования выборов…

— Поэтому, господа, мы будем бороться, пока не добьемся той настоящей ответственности правительства! Люди это вечный двигатель, перпетуум мобиле, — это резюмирующее сообщение со стороны Михаила Ивановича было принято и подхвачено, как всеобщий тост и поднятием духа. Однако, некоторые и тот мужчина, которого Марк отметил маркером «интересный» тоже удалился, вместе с Михаилом Карловичем.

— Тем, кто отсюда ушёл, как и тем, кто выступает с подобными предложениями, мы должны сказать: вы — жалкие единицы, вы — банкроты, ваша роль сыграна, отправляйтесь туда, где вам отныне надлежит быть: в сорную корзину истории.

Марк хотел под шумок уйти, все выходили на перекур и было просто затеряться, уже даже наплевав на дела с гостиницей. Как истинный студент медицинского колледжа поспал бы на лавке в парке, но его остановил тот, кто толкал речь наиболее оппозиционную.

— Впечатляюще, И всё же я подумал бы трижды, начиная общаться с этим человеком, — красноречивый взгляд был брошен на общающегося с кем-то Льва Алексеевича со стороны мужчины, что пробудил интерес. Он акцентировал внимание тычком в плечо грубым.

— Ваши личные терки меня слабо интересуют, господин… — произнёс без интереса Вайнер.

— Константин Николаевич Курбский.

— Константин Николаевич, я не делаю выводы о людях со слов кого-то, — вздохнул, закатив глаза, писатель. Ему уже тело параллельно, как кого зовут и прочее.

— Не со слов так с событий, неужто… — улыбка тронула губы упомянутого змеей.— Погодите, а я не видел вас раньше, откуда вы здесь? — заинтересованно произнёс собеседник.

— Пойдёмте, Марк, мы уходим, — резко перебивчивым тоном разлилось со стороны левого плеча. Ощутимым стал вес тяжелой ладони на плече, да разворот демонстративный.

— Лев Алексеевич…

— Всю жизнь именовался, — сказал уже по выходу из помещения и возвращения на этаж повыше собеседник. Он вовремя. Да только сам Марк нет.

— А где здесь есть гостиница или что-то подобное? — получилось мято, слабость подкралась незаметно. Хотя была видна издалека.

— Боюсь, сейчас всё уже закрыто и, надеюсь, тебя не смутит мое предложение остаться у меня, — бросил про между прочим Лев, закатывая рукава чёрной рубашки на ходу, но предоставляя тут же едко право выбора, — ежели не поверил хоть чему-то, что сказал данный…

— Не успел, — осёк Вайнер возможные предположения и, по правде, он был готов уже к чему угодно и где угодно, с улыбкой.

— Есть люди, в которых живет Бог; есть люди, в которых живет дьявол; а есть люди, в которых живут только глисты… — цыкнул мужчина, указывая направление перемещения рукой, пытаясь скрыть каким-то неведомым образом накопившееся раздражение и чувство ущемлённой гордости заговорило. — Мне наплевать, что он обо мне думает… А всё никак не успокоится. Демагог нашёлся. Пошли, — одернул Лев рукава френча.

_______________________________

*Израда (устар.) — изменник, измена