Самоубийца

«И у Тебя, Господи, милость,
ибо Ты воздаёшь каждому по делам его»
Ветхий Завет, Псалтирь, 61:13


– Убирайся прочь! – кричал Йорген Лундберг сидевшему напротив сыну – Чтобы духу твоего здесь не было!
Крупный мужчина тряс седой бородой, которая скрывала испещрённое рытвинами оспин лицо. Тёмные глаза из-под густых бровей метали молнии. Его массивное тело одной рукой опиралось о стол, другая указывала на дверь. Втянув голову в плечи, словно ожидая оплеухи, молодой человек медленно повернулся в сторону кухни.
– Мам, ну хоть ты ему скажи? – Олле с мольбой посмотрел на Катарину Лундберг, сутулую женщину с массивными очками на переносице. Катарина не была его биологической матерью. Однако подобным обращением Олле частенько удавалось подлизаться к мачехе с выгодой для себя, несмотря на их сложные и уж точно не близкие отношения. Впрочем, на этот раз приём не сработал.
– Нет, Олле, отец прав – подала голос Катарина – Ты уже взрослый и должен отвечать за свои поступки. Сумел влезть в это дерьмо – сам и выкручивайся.
Олле тяжело вздохнул, глядя на родителей с ненавистью. Оставалось всего три недели на поиск и возврат местному типу по имени Элоф ста тысяч крон. За Элофом тянулась дурная слава. Просроченный долг мог обернуться крупными неприятностями. Покидая родительский дом, Олле цедил сквозь зубы:
– Погоди же, старый скряга… Я заставлю тебя раскошелиться...
Бесформенный поначалу план постепенно приобретал реальные очертания...

– Сто тысяч! – продолжал бушевать Йорген, когда за сыном захлопнулась дверь – Он что, рехнулся?!
Потом, словно спохватившись, накинулся на жену.
– Это всё твоё воспитание! – упрекал он Катарину – С детства потакала ему, вот и вырос бесхребетным слизняком!
Семейные часы Лундбергов отсчитывали уже третий десяток лет. После возвращения с армейской службы Йорген пошёл работать, женился. Вскоре на свет появился наследник. Когда мальчику исполнилось четыре, мать Олле скоропостижно скончалась. Через несколько месяцев Лундберг сочетался браком во второй раз. Йорген был уверен, что женщина в доме нужна исключительно для ведения хозяйства и воспитания детей. Он никогда не испытывал нежных чувств к жене и сыну. Семья воспринималась им, как неизбежный и порой не слишком приятный элемент повседневной жизни.
Катарина Лундберг не обладала ни природной красотой, ни приличным образованием, имея из добродетелей лишь смирение и покладистость. Она вышла замуж за вдовца с ребёнком по настоянию матери, посчитавшей Йоргена хорошей партией для дочери. Катарина была бесплодна. Вопреки расхожему мнению, что материнский инстинкт бездетных женщин обращается к чужим отпрыскам, Катарина не любила пасынка. Пока Олле был маленьким, она выполняла все его капризы, стараясь избегать конфликтов. Когда мальчик вырос, слепая доброта женщины обернулась против неё – Олле стал совершенно неуправляем. Да и муж обходился с ней грубо и неуважительно.  Частенько напиваясь, Йорген распускал руки. Катарина привыкла к отсутствию в доме тёплых отношений, о которых читала когда-то в книжках. С годами она научилась отвечать на бесконечные упрёки мужа, рискуя нарваться на грубое слово или обидную затрещину... 
– Если бы в доме был мужчина, на которого ребёнок мог равняться… А то ведь нет никого! – парировала она – Ты или в гараже своём  пропадаешь, или валяешься у телевизора с бутылкой пива.
– Хочешь сказать, что это я вырастил такого придурка?! – ещё больше распалялся Йорген, сжимая кулаки и сверкая глазами.
– Да тут и говорить нечего – с вызовом ответила Катарина, хотя прекрасно понимала, к чему может привести дальнейшее нагнетание обстановки.
– Ах, ты… – Йорген издал звериный рык и бросился к висевшему на стене охотничьему «Хатсану». Взведя курок, он упёр приклад в плечо и прицелился. Катарина едва заметно побледнела и попятилась, прижимая руки к груди.
– Убью! – закричал старый Лундберг и спустил курок. Раздался сухой щелчок, но выстрела не последовало – ружьё не было заряжено...

***

Олле уныло брёл по вечернему Стокгольму, не обращая внимания на витрины магазинов, призывно манившие рекламными огнями. Северное лето радовало сухой и тёплой погодой. Впрочем, Олле было не до любования природой. Бесцельно шагая по улице, он вспоминал последнюю встречу с кредитором…

– Я и так излишне добр к тебе – тихо произнёс Элоф, поправляя узел галстука – Срок вышел на прошлой неделе, а теперь ты просишь ещё два месяца?
Элоф был владельцем риэлтерской конторы, но многие в округе знали, что его легальный бизнес – ширма для тёмных делишек. Основной  доход Элоф получал от подпольных тотализаторов, скупки краденного и  перепродажи угнанных машин. Имея респектабельный вид и хорошие манеры, он обладал обширными связями, как в муниципалитете, так и в мафиозных кругах. Его умелое ведение криминального бизнеса позволяло обходить стороной неприятности с полицией и быть на хорошем счету в налоговом департаменте. Элоф охотно ссужал деньгами всех желающих. Проценты, понятное дело, были заоблачными. Здесь Элоф не имел конкурентов, поскольку банки обычно отказывали в кредитах на сомнительные коммерческие сделки.
Некоторое время назад один приятель предложил Олле легкий, хотя и не слишком законный заработок. Какой-то заезжий коммерсант по бросовой цене отдавал партию контрафактных китайских смартфонов. Приятель уверял, что со сбытом уже есть договорённости. От Олле требовалось только найти деньги и выкупить товар, пока его не перехватил кто-нибудь более расторопный. Нуждаясь в средствах, Олле согласился. Мечты о кругленькой сумме, которую можно было получить без особого труда, заглушили доводы разума. По рекомендации всё того же компаньона Олле и занял деньги у Элофа. После «выгодной сделки» приятель неожиданно исчез: дома не появлялся, на звонки не отвечал. Олле пришлось самому искать покупателей. Выйдя на дельцов чёрного рынка, он показал образцы товара. За всю партию ему предложили треть вложенных денег. Оправившись от шока и осознав, что его элементарно «кинули», незадачливый бизнесмен встретился с Элофом и честно всё рассказал. Олле нисколько не удивило, что кредитор лишь усмехнулся, посоветовав впредь осторожнее выбирать партнёров по бизнесу. Закралось подозрение, что Элоф имел самое прямое отношение к афёре, но заикаться об этом Олле побоялся.   
– Ты же знаешь, меня подставили… – мямлил в своё оправдание Олле.
– Я помню, что ты говорил. И я весьма опечален твоей историей – Элоф продолжал улыбаться, но на его скулах заходили желваки, что очень не понравилось Олле – Однако меня больше интересуют мои вложения… Ты говорил, что не будет никаких проблем…
– Да, но кто ж знал, что...
– А раз говорил, – Элоф приблизился к Олле вплотную, обдав его ароматом дорогого парфюма – то слово надо держать. Ты слышал о Бьёрне?
Колени Олле предательски задрожали, совсем некстати захотелось по малой нужде. Живший по соседству здоровяк Бьёрн уже месяц находился в больнице со сломанными рёбрами и трещиной в позвоночнике. В районе поговаривали, что Бьёрн не смог вовремя рассчитаться с Элофом. Беднягу чуть не сделали инвалидом из-за несчастных двадцати тысяч.
– Элоф, я всё верну, не сомневайся... – сдавленно прохрипел Олле.
– Не сомневаюсь – ответил тот – Вот только обстоятельства изменились. Ты вернёшь мне не сто, а сто пятьдесят тысяч. И не через два месяца, а через четыре недели. Мы договорились?
– Но где я возьму столько денег? – промямлил побледневший Олле. Игнорируя вопрос собеседника, Элоф ответил за него:
– Договорились. Вот и славно! Всего доброго, до встречи через месяц.
Элоф развернулся и направился к машине, утратив интерес к Олле. Двое угрюмых парней, весь разговор молча стоявших за спиной босса, задержались на секунду, оценивающе присматриваясь к хлипкой фигуре потенциального кандидата на роль боксёрской груши...

С того разговора прошла неделя, но она не прибавила денег в кармане Олле. Всех, кто мог хоть чем-то помочь, он обзвонил с нулевым результатом. Коробки со смартфонами валялись дома, продать их Олле так и не смог. Последней надеждой оставались родители. Год назад папаша продал свою небольшую автомастерскую, а деньги отнёс на депозит. Олле  рассказал о своих проблемах, надеясь получить от родителей не только сочувствие, но и чек. Однако отношения с отцом, которые и так никогда не были идеальными,  Олле окончательно испортил ещё до продажи стариком своего гаража. Однажды на Йоргена едва не завели уголовное дело, когда он взялся за ремонт машины случайного знакомого Олле, которая оказалась в угоне. Неудивительно, что вместо денег горе-коммерсант получил от отца пинок под зад.
Олле ненавидел родителей. Папашу за то, что тот никогда им и не был. Мальчишка должен уважать отца и гордиться им, а старший Лундберг не давал для этого ни малейшего повода. Йорген всегда был неприветлив и груб с сыном. Раздражённое ворчание, ругань или затрещины, сопровождавшие любую провинность – вот всё, что Олле получал от родителя в детские и юношеские годы. Когда сверстники  с восторгом рассказывали об очередном уикенде, проведённом с папой на рыбалке или в турпоходе, Олле отводил взгляд. Мачеху же он ненавидел за то, что Катарина во всём соглашалась с пасынком и никогда ему не перечила. Сначала это нравилось, поскольку исполнялись любые прихоти. Но со временем подросток научился вымещать на ней свою детскую злобу. Чем грубее обходился с ним отец, тем хуже вёл себя Олле по отношению к мачехе.
Ему было двадцать восемь. Невысокий, худой, телосложением и чертами лица он пошёл в рано умершую мать. Предоставленный самому себе и никем не контролируемый, Олле, тем не менее, смог закончить школу. Удачное поступление в колледж было скорее благоприятным стечением обстоятельств, чем результатом усердия студента. Тогда же отец приобрёл для Олле отдельную квартиру. Это не было проявлением заботы об отпрыске – таким образом Йорген хотел избавиться от сына, считая отцовский долг исполненным. В душе старший Лундберг надеялся, что Олле выбьется в люди, однако не слишком расстроился, когда прогульщика и лентяя  выперли со второго курса. Олле перебивался случайными и, в основном, сомнительными заработками. Когда парень оказывался совсем на мели, то являлся к отцу, прекрасно зная о готовности Йоргена выдать очередную сумму, лишь бы поскорее отвязаться от повзрослевшего, но так и не набравшегося ума ребёнка.
Олле знал об «оружейной» традиции в доме родителей. Уже много лет чета Лундбергов регулярно и громко ссорилась. Выяснение отношений заканчивалось тем, что Йорген хватал со стены ружьё, взводил курок и пытался выстрелить в жену. «Хатсаном» не пользовались по прямому назначению уже давно –  оружие видело лес последний раз ещё до того, как Лундберги переехали в столицу из провинциального Эстерсунда. И хотя жизнь в крупном мегаполисе отдаляет человека от природы, старик постоянно чистил и смазывал оружие. План Олле был прост: оказаться в квартире родителей и незаметно зарядить «Хатсан». Если повезёт, то можно будет одним махом подстрелить двух птиц – избавиться от стариков и заполучить их денежки. Папашу за убийство или посадят в тюрьму, или упрячут в психушку. А Олле, вступив в права на наследство, рассчитается с Элофом и заживёт в своё удовольствие. Может быть, откроет собственный бизнес, или... Впрочем, как именно он распорядится родительскими деньгами, Олле ещё не придумал. Он был уверен в том, что за свою жизнь достаточно натерпелся унижений и обид от предков и поэтому исход, в случае успешной реализации плана, казался ему вполне справедливым.
На следующее утро, дождавшись, когда старый Лундберг отправится по делам, Олле проник в дом родителей, найдя благовидный предлог. Пока Катарина возилась на кухне, он нашёл в отцовском шкафу охотничий патрон с пулей и зарядим им ружьё. Оставалось взвести курок и выстрелить. Довольный собой, Олле прихватил из кладовки старую спортивную сумку, ради которой он якобы и явился, попрощался с мачехой и ретировался прочь. Входя в кабину лифта, Олле думал о том, что ждать развязки придётся недолго...

***

Казавшийся идеальным план не сработал. Минули три недели, а старый Лундберг так и не удосужился взяться за ружьё. Олле был в отчаянии. Одна мысль без конца сверлила его мозг – где раздобыть деньги?   
Войдя в подъезд дома, Олле получил сильнейший удар в челюсть, который отбросил его к стене, едва не лишив сознания.
– Где бабки, урод!? – две фигуры склонились над Олле, съехавшим по стенке на пол. По чьему приказу действовали нападавшие, было так же очевидно, как и то, что мгновенно онемевшая челюсть – только начало разговора. Сильная рука подняла должника за ворот куртки, и в следующее мгновение мощный удар в живот перебил дыхание.  Олле хватал ртом воздух, силясь вымолвить хоть слово. Однако это было излишним, подручных Элофа не интересовало то, что он мог сказать: чем крепче кулаки, тем меньше склонность к светской беседе. Олле пытался встать на четвереньки, но очередной удар ногой подбросил его вверх. Развернувшись в полёте, он больно ударился затылком. В глазах потемнело, горло сдавил спазм. Теряя сознание, Олле услышал:
– Послезавтра, вечером – крайний срок. Не вернёшь долг – считай себя покойником, ублюдок.
Финального пинка обмякшее тело уже не почувствовало...

С трудом добравшись до квартиры, Олле отправился в ванную. Посиневшая челюсть и боль под рёбрами при каждом вдохе – малый аванс тех «радостей», которые он получит через три дня, если не найдёт деньги. Глядя на своё перекошенное от страха и боли отражение в зеркале, Олле думал о том, что ситуация вышла из-под контроля. Его лихорадило в поисках выхода. Вдруг ему пришла в голову спасительная, хотя и рискованная комбинация. Вчера он видел, как рабочие монтировали металлическую сетку между седьмым и восьмым этажами его дома, прямо под окнами Олле, живущего на девятом. Ограждение устанавливали для фасадных работ. Предохранительная сетка должна оберегать прохожих от случайно сорвавшихся предметов. Конструкция выглядела достаточно надёжной. Настолько, чтобы выдержать вес человека. Возможно, новый план и был безумен, но на поиски иных вариантов уже не осталось времени. Олле решил имитировать попытку самоубийства, выпрыгнув из окна своей квартиры, при которой якобы счастливая случайность позволит избежать неминуемой гибели. Естественно, он оставит записку, где обвинит родителей в нежелании помочь сыну, оказавшемуся в критической  ситуации. Даже если мучимый угрызениями совести папаша и не раскошелится сразу, то, по крайней мере, Олле сможет ненадолго избавиться от общения с Элофом и его бойцами. По шведским законам несостоявшегося самоубийцу требуется поместить в психиатрическую клинику для обследования. На больничной койке он проведёт ещё месяц, за который может многое измениться...

***

Дом наполнился ожиданием ссоры, едва Йорген вошёл в квартиру. Он был в скверном расположении духа, от него пахло спиртным. Помыв руки, он уселся за стол и принялся ковырять приготовленный Катариной кусок мяса.
– Опять пережарила… – произнёс глава семейства, отодвигая блюдо и швыряя вилку на стол – Я терпеть не могу сухой шницель! Ты что, нарочно это делаешь?
– Ой, посмотрите, какие мы нежные – ответила жена – Возьми из холодильника соус.
– Не нужен мне этот чёртов соус! – взорвался Йорген, – Я хочу нормальное мясо! Прожаренное и сочное, а не эту подошву от старых ботинок.
– Если не нравится, тогда сам готовь – ответила Катарина и тут же прикусила губу. Ей не следовало нарываться, когда муж и так уже был на взводе.
– Что-о-о? – угрожающе протянул Йорген, поднимаясь со стула – Убью, тварь!
Подойдя к стене, он рывком снял ружьё, взвёл курок и медленно двинулся на жену, пытаясь прицелиться. Катарина пятилась спиной к окну, изображая на лице страх: она привыкла к тому, что муж быстро успокаивался, видя её испуг. Ствол оружия в нетрезвых руках описывал замысловатую траекторию. В тот момент, когда Катарина упёрлась в кресло, раздался оглушительный выстрел, слившийся воедино со звоном разбитого стекла. Комната наполнилась пороховой гарью. Лундберги оцепенели, с удивлением глядя на ствол, из которого ещё струился дым…

***

Олле в очередной раз выглянул из окна. До сетки – не более десяти метров. Защитное ограждение предназначено для случайно сорвавшихся предметов… и, возможно, людей. Самоубийство всегда считалось грехом, и рассчитывать на божье прощение с проломленным об асфальт черепом так же бессмысленно, как и умолять Элофа простить долг. Нет, Олле считал себя умным парнем. Он не позволит судьбе играть им, как ветер – бумажным змеем. Олле сам в состоянии распоряжаться своей жизнью. Все остальные или должны следовать его правилам, или катиться  к чёртовой матери!
Олле вернулся за стол к «предсмертной» записке и закончил свой незамысловатый рассказ о том, что ему нужны были деньги, и как родной отец отказался помочь, вынудив совершить отчаянный шаг. Перечитав текст, он остался доволен. Даже если папаша и не раскошелится сразу, то всеобщее порицание – а Олле рассчитывал на громкий резонанс – довершит задуманное. Олле не сомневался в том, что его неудавшееся самоубийство вызовет волну сочувствия и негодования знакомых. Старик Лундберг обязательно пойдёт на попятную. Вряд ли он захочет прослыть душегубом, толкнувшим на смерть собственное дитя. Олле залпом выпил последнюю порцию виски, взобрался на подоконник и мысленно оценил траекторию полёта. Всё должно пройти удачно, приободрил себя Олле и прыгнул вниз...
Едва подошвы кроссовок соскользнули с края карниза, Олли испугался по-настоящему. А вдруг он ошибся? Почему он решил, что натянутая сетка выдержит его тело? Если она прорвётся, или обломятся кронштейны… ему останется жить две-три секунды… От запоздалой мысли, поразившей всё его нутро подобно электрическому разряду, Олле пришёл в ужас. А что, если это – конец?  За считанные мгновения возбуждённый мозг нарисовал омерзительную картину. Ему представилось лежащее в неестественной позе изуродованное тело с торчащими из разорванной грудины рёбрами... Расколотый надвое, словно перезрелый арбуз, череп с разбросанными по тротуару ошмётками мозгов... Олле стало невыносимо страшно. Представляя грядущие разборки с кредитором, он ожидал и боялся физической боли. Но он никогда не задумывался о смерти, потому что не верил в неё! Если тебе нет и тридцати, разве придут в голову рассуждения о последней черте? И только сейчас Олле отчётливо увидел тот незримый рубеж, пересекая который уже ничего нельзя исправить. Например, разрядить висящее на стене ружьё…

Йорген и Катарина Лундберги жили на восьмом этаже высотного дома, прямо под квартирой сына. Когда тело самоубийцы поравнялось с родительскими окнами, шальная пуля угодила Олле точно в сердце…