Курочка Ряба

Малоинтересная у меня фамилия, это верно. Курочкин. Семён Варламович.
Ну, да и не обо мне, скажем, речь – очень даже я посторонний человек в этой истории.
Давеча иду я домой вечером. От знакомой возвращаюсь. Сам весь из себя пьяненький, как водится. Пару раз мордой об стенки затяпался, пока дошёл. Ну, да ладно...
Дверь, значит, открываю, калоши в угол скидываю, пиджачишко туда ж. И в сторону своей жилищной площади двигаю. Дочапал до кухни, останавливаюсь. Передохнуть надо. Только папироску в кармане нащупал, слышу – шум какой-то мелкий с кухни разносится. Выглядываю из-за угла, обсматриваюсь.
А там жиличка наша, Авдотья Петровна, с мужем ейным – тоже из бывших – Кондратом Харитоновичем. В ихней комнате прямо артель какая-то мелкобуржуазная: и курятина, и кроли, и кошка. Вонищу развели, аж глазья слезятся. Жаловались председателю жилтоварищества, да только он, гнида, никаким местом на сигнал не среагировал.
Ну, так вот. Жильцы энти куру свою рябую на стол водрузили, и – любуются, будто курьё ни разу не видали. Заглядываю я через плечо, и тут меня прямо в жар забросило! На столе, возле курицы ихней – яйцо лежит. Блестит, холера, как самовар на Масленицу! Вваливаюсь, натурально, в кухню.
– Чё тут у вас такое, граждане? – спрашиваю я их интеллигентно.
А Кондрат Харитонович мне тоже вежливо так отвечает:
– А не вашего собачьего ума дела, уважаемый Семён Варламович. Идите себе, куда шли, отселева...
У меня от этих слов прямо дух занялся. Хотел я ему в рыло заехать, но – постеснялся. Обиду затаил, и снова вопрос излагаю:
– Это чё? Никак, золотишко старорежимное? Откудова – спрашиваю – богатства такие?
– Да, вот, – отвечает Авдотья Петровна. – Ряба наша фортель выкинула! Яйцо нанесла. Золотое, кажись...
– Надо его, – говорю – на зуб проверить. Может, поддельное?
А как его зубом-то укусишь, когда оно – круглое? Не совсем, конечно, круглое. Ну, да ладно…
Берёт, значит, Кондрат Харитонович, яйцо, и начинает энтим продуктом об стол колошматить. Так жахнул, что чуть увечья в мебели не подстроил. А яйцу – хоть кол на голове теши. Что за чепуха в решете?
Баба его, знамо дело, встревает:
– Я очень вас, – говорит, – Кондрат Харитонович, уважаю, как человека образованного. Да только пользы с вас – как с куры молока.
– Ежели вы, – язвит Кондрат Харитонович супружнице, – такая умная гражданочка, то возьмите свои слова обратно да и сами попробуйте!   
Стала Авдотья Петровна яйцо это треклятое ножичком колупать, а сама выражение на лице устроила важное. И этим выражением искоса на мужа зыркает. А муж ейный идеологию свою развернул в полном объёме, и советы даёт:
– Шибче ковыряйте, голубушка, шибче!
Баба уж в истерике бьётся, пятками по паркету стучит, а яйцо одолеть не может. Но с мужем огрызается, прямо таки орёт горлом. Чувствую, атмосферой мордобоя на меня пахнуло. Собрался я смыться в неизвестном направлении, да только они яйцо своё драгоценное возьми, да и вырони об пол.  Ну, думаю – приехали, откудахталось яичко. Ан, нет! Лежит себе на полу, не трепыхается. Целёхонькое.
Только вдруг как зашуршит чтой-то в тую минуту из угла. Гляжу – мышь из-под шкапчика выходит, грызун млекопитающий. Подходит к яйцу, спокойно так, даже не нахмурившись, и – бац! – по нему хвостом. Тут и пришёл яичку всемирный конец.
Кондрат Харитонович, весь из себя грустный, осколки берёт и пробу на зуб снимает. Лицо его нездоровым делается – краше в гроб кладут – и говорит с упавшим духом.
– Не, не золото…
Авдотья Петровна, конечно же, расстроилась по мелким пустякам. Плачет. И муж ейный тоже вытер рот рукавом и глаза закрыл. Печалятся оба, будто жизнь их, через это яйцо, в разные стороны пошла. Всё равно, как вода, скажем, в руке через пальцы.
Мне, конечно, на их расстройство раз плюнуть и растереть. Однако ж я, чтоб сделать людям облегчение их участи, говорю:
– Не в золоте, граждане, счастье! Извините за выражение. Накрутите, – говорю –  Рябе вашей хвост, чтоб она нормальное яйцо снесла, коммунистическое, а не энто вот посрамление живой природы!
А курица ихняя смотрит на меня и головкой своей глупой мне набок кивает. Соглашается. Ну, да ладно…