Бунин. четыре времени года
Он писал для весны, лета, осени и зимы человеческой жизни.
Моё первое знакомство с ним началось с эпоса - «Песни о Гайавате» Лонгфелло в дивном Бунинском переводе. Её читал мне дедушка, я сама не умела. Книжечка голубая, в мягком переплёте, и шрифт такой крупный. Весна - это когда любовь главнее всего, и моя голова кружилась от «Темных аллей», «Легкого дыхания», «Митиной любви». Бунинские рассказы о любви часто дышат смертью, но для молодых романтических барышень - в самый раз. Эти рассказы, подобно самим барышням, просятся на сцену. Ах какие сентиментальные спектакли по ним ставили! Когда после финала зажигали свет в зале, зрительницы прятали слезы.
Потом я доросла до «Господина из Сан-Франциско», «Старухи», «Жизни Арсеньева»... Это было моё лето. Пыталась через Арсеньева разгадать самого автора, отпрыска старинного аристократического рода, умевшего сойтись с людьми разных сословий Про юного Арсеньева (альтер эго самого автора) папаша говорит, что его призвание - поэзия души и жизни. Отец Бунина, как и отец Арсеньева, был человеком тонким и сыну позволил самому делать свой выбор. Алексей Бунин, отставной офицер, к жизни относился легко, прокутил и своё имение, и женино, и доставшиеся в наследство. Из-за разорения семьи Ивану Бунину пришлось оставить гимназию после четвертого класса. Зарабатывать он начал рано: корректор, очеркист, земский статистик, библиотекарь... Ездил по Украине, наблюдал нравы, типы. Понюхал жизнь мужицкую, купеческую, мещанскую. Уже по первой публикация (рассказ «Танька» в журнале «Русское богатство») редактор Н.К. Михайловский написал: «из автора выйдет большой писатель». Бунин не учился в университете, как личность и литератор он формировался самостоятельно. Относился с уважением к писателям-народникам, правда, не ко всем: не любил сантиментов по поводу жалкого, безответного крестьянина. О декадентах отзывался с иронией. Боготворил с юности Льва Толстого, потом его кумиром стал и Чехов. За распространение книг Толстого без разрешения на продажу однажды чуть не сел на три месяца в каталажку. Спасло рождение Цесаревича Алексея, вышел Императорский манифест с помилованием.
Нежность к природе, умение слышать её и наслаждаться близостью к ней были у Бунина врождёнными. А понимание человека, с его ложью, непостоянством, бегством от себя складывалось постепенно. Чем больше он рос как писатель, тем горше отмечал происходящее с языком. «Распад, разрушение слова, его сокровенного смысла, звука и веса идёт в литературе уже давно... Язык ломается, болеет не только у образованных господ, но и в народе. Спрашиваю однажды мужика, чем он кормит свою собаку. Отвечает: Как чем? Да ничем, ест, что попало: она у меня собака съедобная.»
«Окаянные дни» ножом душу режут. Бабушка моя была врач, в 1914 ей было 22 года. Как началась война с немцами и до конца Гражданской, у неё мирной жизни не было. Её жених, мой дедушка, 7 лет не знал, где она, пока не утихла Гражданская. В 1921 разыскал её и женился. А сколько несостоявшихся жизней... У Бунина есть рассказ об этом «Холодная осень». В театре «Около дома Станиславского» поставили по нему спектакль: тоска по сломанным судьбам, по пропащей жизни. Осень.
А «Окаянные дни» - это зима. Жестокий урок человечеству, которое уроков Истории не усваивает. Начинает Бунин писать их 1-го января 1918-го года. На улицах Москвы стихийно собираются люди поговорить за жизнь. Дама, имевшая собственную школу, рассказывает, что пришлось распустить учениц по домам и школу закрыть: нечем кормить девочек. И она сама теперь без куска хлеба. «Кому же от большевиков стало лучше? Всем стало хуже и первым делом нам же, народу!» Слушавший это рабочий сплевывает сквозь зубы: «Поговори, скоро всех вас, буржуев, перестреляют». Простому народу внушают: пока буржуазию не перережем, будем голодать.
Как-то Бунину встретилась ватага молодых людей с гармошкой и балалайкой, орущая: Мы, ребята, ёжики, /В голенищах ножики./Любим выпить, закусить,/В пьяном виде пофорсить.
Всё, что Бунин видел, узнавал из газет и от людей, он заносил в дневник. «Нет, большевики поумнее будут господ Временного Правительства! Они недаром всё наглеют и наглеют. Они знают свою публику... Революционеры презирают обычного человека: мещанин, обыватель - чего он боится? А разве нечего бояться, когда ходят такие «ёжики» и кругом гибнут ни за что ни про что... Русь - классическая страна буяна.»
Каждый день он выходит из дома и бродит по Большой Никитской, по Тверской - это и мой район, я тут родилась и живу. На Страстной увидел афишу о бенефисе актрисы Яворской. Нахальная толстая баба орет: «Ишь, расклеивают! А кто будет стены мыть? А буржуи будут ходить по театрам! Им запретить надо. Мы вот не ходим.»
Жить в Москве становится всё труднее, и Бунин с женой перебираются в Одессу. Но и там неустроенность, голод. Люди живут слухами, самыми невероятными. На площади у Одесского театра плакат, на нем голова Государя - мертвая, синяя, в короне.
Как-то Бунину понадобилось встретиться с одним человеком недалеко от железнодорожного вокзала. Одесса - город большой, но трамваи не ходят, на извозчика денег нет, на авто разъезжают с помпой одни начальники да комиссары. У Бунина прохудившиеся ботинки. Идти тяжело - сил от недоедания мало. Два часа шел, чтобы поговорить по делу - и не застал нужного человека, тот ушел. А сама дорога страшна, то и дело встречаются часовые, поигрывающие ружьями. В здании вокзала выбиты стекла, рельсы рыжие от ржавчины. На огромном пустыре рядом с вокзалом народ: визг, гогот, качели и карусели. Никто не работает. Даже городской водопровод. Все таскают воду из порта и говорят, как бы достать еды. «Наука, искусство, техника, всякая мало-мальски человеческая трудовая, что-либо творящая жизнь - всё погибло», пишет он в дневнике. Он и сам погибает от этой жизни физически и душевно. Цитирует Наполеона: «Что сделало Революцию? Честолюбие. Что положило ей конец? Тоже честолюбие. И каким прекрасным предлогом дурачить толпу была для нас всех свобода!»
Советская власть установила «советское время»: на два с половиной часа оно опережало обычное. Почему на два с половиной, откуда взялось? Зажигать свет вечерами разрешалось только «товарищам». Свои записи Бунин делал в полутьме, при фитиле и каждый раз прятал свои записи, зарывал их в разных местах. Последнюю часть так и не нашел, поэтому в «Окаянных днях» нет финала.
Его жизнь в эмиграции была в высшей степени достойной, но нелёгкой. Нобелевскую премию в 1933 он получил, несмотря на противодействие СССР. Наш Посол в Швеции Александра Коллонтай оправдывалась перед правительством, что не смогла препятствовать. Премии хватило на 3года: многие просили помощи, и он был щедр как человек, сам познавший бедность. В войну, живя в Грассе и не имея французского гражданства, они с Верой Николаевной укрывали у себя троих друзей-евреев. В 2015 чету Буниных выдвинули на признание «Праведниками народов мира», но уже не было живых свидетелей, письма Веры не сочли достаточным документом, а официальных заверений об их подвиге нет.
Свидетельство о публикации №220120201102