Ремонтно-строительное

В лёгкой летней коляске, зевая во всю ширь между дёсен с десятком зубов, тридцатого ноября одна тысяча девятьсот девяносто какого-то года ехал двухлетний Артёмка под маминым управлением домой. Спать хотелось неимоверно; раз за разом, широко открываясь, рот его норовил откусить трубу котельной и , закрываясь, отхватить хлопающий на ветру металлический отлив её крыши, который хотел лететь. Сон приближали изрытые траншеи проезжей части, служащей одновременно тротуаром, где второй год к ряду накануне холодов начинал свою работу бравый отряд снежных ремонтников. Артёмка подозревал, что они трудятся так довольно давно, ещё когда он не был стеснен этим организмом, столь медленно растущим, и точно мог что-то предпринимать, но что — молодая память не сообщала, по-видимому, не зная, и мучительно направляла его взор к вырывавшемуся из высокой кирпичной трубы дыму, как к спасительному маяку. Тот клубился и уносился стремительными порывами ветра. Ну точно, как того хочет отлив. Вот бы отпустить его летать, как же он гремит, разве вы не слышите, люди? — думал он и указывал пальцем на крышу, косясь на снежных людей. Но те копались в своей яме и не было им дела до какого-то беззубого младенца, ручонки, крыши и чего бы то ни было ещё, кроме их злополучной норы.

Ещё память настойчиво подсказывала, что мама отправит его в ясли, а сама вернётся на работу, что она сыта по горло безденежьем и всем, отсюда вытекающим, — и ничего ему не останется, кроме как унаследовать отцовы замашки и рыть канавы лопатой. Подобно этим мужикам, мимо которых они едут. Почему мама так говорила, оставалось неясно, как и то, что такое замашки. Может, это то, как он взмахивает рукой, или быть может, взмахи крыльев голубей, или — точно! — клубов дыма? И он заново придрёмывал, вздрагивая на перевале тропы через котлованы и рытвины между помойкой и пятиэтажкой под номером два. Клубы уносили его за собой вверх, кружили в ярких картинах дремоты, где он переступал борт песочницы в летнем костюме — яркой жёлтой майке, синих шортах и панаме, с ведром и лопатой наперевес, как опускал лопату в рыхлый песок — тот на глазах  превращался в землю, и Артёмка укладывал ее в ведро. Неподалёку стояли полукругом мужики, кивали и пели «спасибо, добрый малец», топтались по сломанным разноцветным лопатам и вёдрам, переминались с ноги на ногу от холода и снега, посыпавшего их суровые головы и грязные мозолистые руки. Малец от хвалебных пений азартно помогал мужикам переносить излишки громоздившейся на дороге земли с асфальта в сторону от пешеходно-проезжей части. Дорожное покрытие сразу переливалось чистотой, сверкало, восстанавливалось и шло в прежнем весёлом настроении прямо к дому, куда ежедневно напролом по ямам и ухабам таскала его мать. Артёмка и сейчас, закончив рыть, поехал с горки прямиком к подъезду. Но матери почему-то не оказалось рядом. Ему пришлось волочить коляску по ступеням на пятый этаж, вваливаться в квартиру и ползти к кровати. При виде последней дремота усилилась, Артёмка обнял коляску, которую продолжал тащить за собой, сунул в неё голову, удивился тесноте сиденья, почему-то нырнул в него и заснул...

Утром, едва солнечные лучи коснулись верхушек деревьев, Артём Николаевич Святко попытался открыть глаза. Голова звенела. Перед взором мелькнула только что виденная жёсткая коляска, в которой его возили по бездорожью. Вместо неё в качестве подушки у щеки громоздилась оранжевая строительная каска, ремешок сдавливал висок и горло и мешал дышать. В качестве подушки предмет явно не годился. Артём Николаевич ослабил натяжение, снял злополучную каску и начал вспоминать. Вчера прошла сдача объекта. Закончен проект реконструкции коммуникаций жилого массива, где он вырос. Разумеется, пили. Сначала отогрелись с рабочими. Да-да, теми же снежными людьми! Потом приехал городской ад (так местные любовно звали администрацию и всех её неизменных членов). Мэр — вожак интеллектуалов-дерибанщиков — скрывался в адском доме и вместо себя прислал зама по жилищно-коммунальному беспределу Ухватова Гришу — бывшего начальника Артёма Николаевича. С ним тоже пришлось пить. Последнее, что запомнилось Святко, это мама, волочившая к коляске заспиртованное тело (наверное, такси), эпизод с коляской на голове, провал в памяти, утро.

Двадцать пять лет понадобилось от катания на коляске дремавшего на ухабах Артёмки до устранения дыр в системах водо- и теплоснабжения микрорайона, перестройки основных подающих магистралей и уход от расположения коммуникаций под дорожным покрытием. Люди успели ко времени начала ремонтных работ все внутридомовые трубы заменить на новые за свой счёт и частично перестроить жильё с превышеным на двадцать лет сроком эксплуатации. Осталась самая малость, и Святко оправдал возложенную на него строительную задачу, непосильную для всех предыдущих поколений власть имущих.