Выплывшая из памяти история

    Уже пообедали, полентяйничали и готовились к ужину, сладко мечтая о нём.      Сентябрьское солнце скатывалось к вечеру, и даже ладонью можно было, подняв руку, заслонить просвет между верхней холмистой линией волжского берега и кромкой белесого диска. Тягучая благость водных просторов, прозрачность осенних, ещё теплых дней, навевали на пассажиров настроения созерцательности и умиротворенности.
    Но теплоход с гордым названием "Россия" прибыл в Хвалынск, взбудоражив местное население, присутствовавшее на пристани.
    Старушки-торговки  достали из рядом стоящих мешков ещё по яблоку и, приукрашивая товар, положили в ведра, в уже из без того с верхом полные.
Мальчишки подошли к краю причальной стенки и, лузгая семечки,  в упор уставились на засуетившихся по палубам туристов.
    Инспектор ГАИ, как былинный богатырь, привстав на подножках своего верного мотоцикла-коня, долго всматривался в пришвартовавшееся судно и, решив, что оно не сможет нарушить правила дорожного движения в родном Хвалынске, уехал искать работу.
    Туристы нетерпеливо, как кони, переступали ногами у сходен, выжидая тот момент, когда в первых рядах можно будет проскочить на берег и урвать в местных магазинах какой-либо дефицитик. Наконец трап переброшен на причал и пестрая толпа, как стекляшки детской мозаики, высыпалась на берег.
    Особо нетерпеливые туристки сразу заспешили к центру города пешком. По советам аборигенов, ждать вечно битком набитый автобус не стоило.
    Интеллигентная часть туристской публики, решив за счёт Хвалынска пополнить свой уже и без того тяжкий культурно-исторический багаж, задержалась на пристани дольше всех. Поджидали экскурсовода, чтобы проследовать до местного краеведческого музея, а затем посетить городскую картинную галерею имени Петрова-Водкина. Непременным участником всех культурных программ путешествия была группа глухонемых безмолвно, но беспрерывно и оживленно жестикулировавших со своей переводчицей.
    Интеллигентная часть публики с некоторым презрением и свысока смотрела вслед ушедшим, но и у них душа зудела от вечного вопроса: "Где лучше быть?" Наконец и они побрели в центр славного Хвалынска.
    Тех и других ожидало разочарование.
    Первые, в который уже раз за время путешествия, убедились, что жители периферийных малоэтажных городов прекрасно осведомлены о том, что должно оставаться на полках и вешалках их маленьких пыльных магазинов и сиротливо ждать своих покупателей из ещё более глухих мест.
    Полюбовавшись на внешний вид музея, и мельком прочитав на мемориальной доске, что в здании жил или бывал в своё время Радищев (вероятно, во время дальнейшего неописанного и потому неизвестного литературной общественности путешествия из Москвы в Хвалынск), интеллигентные туристы с группой глухонемых пробежались по нескольким комнатам хранилища старины. Попасть в них можно было, поднявшись по широкой, свежевыкрашенной маршевой лестнице на второй этаж, а потом снова спустившись на первый по узенькой, скрипучей, винтовой.
    В экспозиции музея было обнаружено бесчисленное множество чучел животных и птиц, обитавших на всей территории СССР, но, вероятно, когда-то непременно залетавших или забегавших в хвалынские края.
    В начале же экспозиции животных располагался стенд выдающихся лиц и граждан города.
    На этом с музейной флорой и фауной было покончено.
    Помыкавшись, для вида, в поисках галереи имени Петрова-Водкина, интеллигентные туристы с глухонемыми также разбрелись по магазина и торговым точкам, чтобы убедиться в высокой покупательной способности и просвещенности хвалытчан
    Вернувшись на пристань, туристы отвели душу на старушках. Раскупили знаменитые хвалынские яблоки и донабили ими свои каюты и без того ломившиеся от камышинских арбузов и дынь.
    День путешествия был последний. До отхода теплохода часа полтора.  Рядом с пристанью тяжелый портальный кран, повизгивая лебедкой, перегружал щебенку с одного места на другое, более удобное.
    Старушки побрели за новой порцией яблок.
    Солнце опускалось за гору, посылая тоскующим окрестностям последние теплые лучи. Одни туристы пошли в каюты подремать, другие сидели на скамейках пристани, лузгали семечки, навешивая на губах гирлянды кожурок. Жевали яблоки, выплевывая от пресыщения кожуру себе под ноги. Некоторые, уже изрядно подгулявшие, присоединились к местной публике, пропускавшей в причальной забегаловке, стакан за стаканом яблочное вино под звучным названием "Поминки по Мичурину".
    В этот скудный на веселье час в забегаловку вошли два гражданина уже не меньше, как на три четверти разбавленные алкоголем. Хозяйский взгляд одного, изыскивающий свободное пространство, и привычно-доверительный жест другого, обращенный к буфетчице, свидетельствовали о постоянной клиентуре. Буфетчица без слов сделала безошибочный вывод, что граждане желают выпить и не меньше, чем по пол литра на брата
    Махом осушив посуду, они как-то сразу вошли в состояние размазанности и решили исполнить что-то задушевно-томное. Худощавый, одетый в довольно ещё элегантный светлый костюм-двойку, старался дирижировать и часто прерывал сочный и свободолюбивый бас амбала в красной рубахе, забиравшего "не в ту степь".
Но "рубаха" гнул своё. Культурно-просветительные указания ему не нравились в корне. В яркой экспрессивно-ненормативной лексической форме он стал высказывать "костюму" все, что он думает или припоминает о нем во всей его  прошедшей жизни. Во избежание посудобоя, буфетчица тут же вытолкала их на воздух, чему они подчинились без всякого сопротивления.
    Оказавшись на просторе за углом забегаловки, они стали изъясняться по-свойски. При этом "костюм" проявлял максимум сноровки, увертываясь от молодецких замахов "рубахи".
    Вокруг все зашевелилось и ожило. Из кают стали выскакивать придремавшие. Зеваки, что из местных(привыкли уже), что из приплывших(чё нарываться, почем зря) не сделали ни малейшей попытки, остановить разгулявшихся.
    "Костюм" подначивал и увертывался, а "рубаха" - размахивался и всё время мазал. Даже иногда падал, влекомый инерцией своего увесистого кулака. "Костюм" ударить не рисковал, но, осознавая, что он на виду у зрителей, свои увертывания старался делать как можно более артистичнее.
    Однако, вокруг все дружно болели за его противника и ждали, когда же "рубаха" попадет. Но…
    Но тут нанесло неурочного! Вблизи пристани показался автомобиль с выразительной надписью и скромным красным крестом на борту. Подъезжающие милиционеры были кровно заинтересованы, чтобы "певцы" поехали с ними. Осоловело узрев, не без подсказки пацанов, спецавтомобиль медвытрезвителя, бойцы дружно бросились вглубь грузового причала спасать свою честь.
    Первым бежал "костюм". Судя по его уверенной ориентировке, маршрут был отработан досконально. "Красная же рубаха" чувствовал себя скверно. Часто сбивался с курса. Туловище его, то пыталось убежать от своих ног, то явно отставало. Огибая угол причального склада, его мощная комплекция скорости вовсе не рассчитала. Отказавшись следовать за ногами, заставила их шагнуть в пустоту.
Величественно, на мгновенье, казалось, воспарив к небесам, "рубаха" рухнул с причала в залив. "Костюм" стремительно исчез в нагромождении контейнеров, куч щебня и песка, бросив закадычного друга на позор и поругание.
    Милиционеры, подойдя к краю причала, стали ждать появления ныряльщика. Всплыв уже в нескольких метрах от берега, тот сделал вид, что попал в воду специально, лишь освежиться, красиво прыгнув ласточкой.
    Молоденький страж порядка горячо потребовал от "рубахи" плыть к берегу. Тот, к восторгу собравшейся публики, приветливо "сделал ему ручкой" и продолжал с показным удовольствием плескаться в прохладной водичке.
    Нырял. Как кит шумно отдувался, пуская изо рта фонтанчики. Хлопал по воде ладошами. Переворачивался на спину и, раскинув богатырские руки, лежал на воде, глядя в гаснущее небо, выказывая своё благодушие и полнейшее нежелание отдыхать в комфортабельных условиях вытрезвителя.
    Зрители начали помаленьку обсуждать: долго ли он продержится на воде и не придется ли его спасать? И кому это придется делать? И кто будет виноват, если он утонет?! Атмосфера заботы о "рубахе" нагнеталась.
    Милиционеры занервничали.
    Им стали советовать, пока не поздно, пускаться вплавь за кандидатом в вытрезвитель, но какая-то старушка, чисто по-матерински поднесла милиционерам по здоровенному румяному яблоку и они, успокоившись, тут же стали смачно вгрызаться в них.
    А "рубахе" становилось хуже. Резвиться он перестал, только старался поддерживать себя на поверхности. Дело с телом, как видно, явно шло ко дну.
    Молоденький милиционер начал уж было готовиться к заплыву, но его пожилой коллега оказался более находчивым. Требовательным и выразительным жестом он показывает машинисту портального крана, что надо делать. Тот бросает заниматься щебенкой, и развернувшаяся махина нежно опускает ковш рядом с терпящим бедствие. Тому остается только вплыть в него, и в считанные секунды он бы оказался в крепких руках блюстителей трезвости.
    Берег с затаенным дыханием стал ожидать поднятия бесценного груза.
    "Рубаха" схватился за край ковша, отдохнул, осознал, сколь постыдно и мокро он будет выглядеть в глазах сотен зрителей, оттолкнул от себя или себя от ковша и гордо поплыл к противоположному от милиционеров берегу залива.
    Раздались первые аплодисменты зрителей.
    Видно, кто-то из корабельных вахтовых вызвал на подмогу небольшой портовый "омик". Юркий пароходик осторожно, не нагнав волны, приблизился к неутомимому пловцу. С катера опустили удобный с перилами трап, но и эта простая и скорая дорога к вытрезвлению была отвергнута.
    Толпа возликовала.
    Она пела песнь безумству храброго!
    С "омика" плюнули и отчалили по своим более неотложным делам.
    "Рубаха", преодолевая взгорки и ложбины в виде легкой ряби на воде, скрываясь временами с головой под её гребнями и под замирание множества сочувствующих сердец, двигался к цели, где у причальной стенки стоял "Метеор".
    Вот, наконец, финиш!
    Зрители аплодируют, кричат «ура»!
    С причальной палубы "Метеора" женщина-матроска бросает конец спасительной веревки-каната и "рубаха" бесформенной массой, похожей на что-то солплеобразное, виснет на ней.
    Несколько минут его побалтывает легкой волной.
    Затем уже вдвоем женщины-матроски опускают "спринтеру" трап из двух досочек с перекладинками. Рекордсмен карабкается вверх. Но трап в слабых женских руках так узок и неустойчив, а для всех начинаний "рубахи" требуется размах широта и твердость, что, не изменяя себе, почти выбравшись на причальную палубу "Метеора", он ухает снова в воду.
    Одержимый, из последних сил делает вторую попытку и снова валится в матушку-Волгу.
    Зрители меж тем ликуют!
    Громче всех хохочут глухонемые!
    Из глаз брызжут слезы, у доброй половины смотрящих начинаются животные колики.
    На палубу выскакивает матрос-мужчина, ложится на неё и подает "рубахе" свою руку. Тот вцепляется в неё, как в мать родную. Но один матрос вытащить пловца не может. Напротив, пропитанная водой и алкоголем "рубаха" начинает и «спасителя» стягивать в воду. Сползающего матроса женщины начинают хватать за штаны, которые в свою очередь начинаю медленно съезжать уже с него. Он старается придержать их своей свободной рукой и яростно хрипит находчивым спасательницам пару-тройку слов..
    Понятная всем речь вызывает у зрителей ещё более мощный взрыв хохота, переходящего в истерику.
    Одна из матросок в сердцах орет через залив милиционерам:
-Чего уставились? Бегите, вынимайте своего друга!
    Крик отчаяния встречается новой волной гогота в перемешку с икотой.
    Молоденький милиционер торопливо бежит вокруг залива к "Метеору", однако, не успевает применить своё служебное рвение. Несколько матросов, подоспевших с другого теплохода, выволакивают волжского марафонца на палубу. Теперь, дожёвывая очередное яблоко, встречать своего питомца идет другой милиционер.
    Процессию восторженно встречает народ. Из толпы кричат:
-Вы уж там не обижайте его, и так натерпелся человек!
- Согреться ему поднесите!
- И утречком не забудьте опохмелить!
    Милиционеры благодушно кивают и продолжают вести сквозь расступающуюся толпу мокрую, вдрызг пьяную(как он вообще мог держаться на воде?, только вероятно, потому, что спирт легче воды!?) "красную рубаху". Он пытается что-то промычать милиционерам - те не слушают, но соглашаются.
    Явно на публику, аккуратно и бережно подсаживают в машину, и под взорами сотен глаз, полными любовью и обожанием, она удаляется к известному учреждению.
    Народ идет в каюты счастливый, довольный и грустнеющий, как после встречи с родным и близким, кого вряд ли уже когда-либо увидит.
    Между тем, голос из пароходного громкоговорителя пригласил всех туристов подняться на судно и распрощаться со славным, богатым историей и историями городом Хвалынском. С его гражданами - гордыми, свободолюбивыми, знающими цену себе и предметам ширпотреба.