Пётр умер! Да здравствует Екатерина! Евдокия!..

ПЁТР УМЕР! ДА ЗДРАВСТВУЕТ ЕКАТЕРИНА! ЕЛИЗАВЕТА! ЕВДОКИЯ! ПЁТР!

Все собирались праздновать рождество, казалось, ничего не предвещало беды. «6 января водоосвящение на Москва-реке и парад: войска к Иордани вел фельдмаршал Василий Владимирович Долгорукий; когда они построились в каре, приехал император из Слободского, или Лефортова, дворца, где жил в это время, и занял полковничье место».
Несмотря на сильный мороз, император неожиданно появился на параде московских полков и принимал его с фельдмаршалом Минихом и Остерманом. Возвращался он в толпе придворных невесты, следуя за ее санями. Что замышлял император, обманутый в лучших чувствах опытными интриганами Долгоруковыми, почему не сел в карету своей невесты — остается загадкой.
По возвращению во дворец на Яузе, у Петра неожиданно начался жар. Врачи тщательно обследовали юношу и… обнаружили у него чёрную оспу!

Здесь уместно вспомнить, что по сведениям историка медицины В. М. Рихтера (1767–1822 гг.), князь Сергей Петрович Долгорукий (1697–1761 гг.), не обращая внимания на то, что дети его в это время болели оспой, продолжал являться ко двору в Лефортовский дворец, что было запрещено всем, кто находится в подобных обстоятельствах. Прямых доказательств того, что юный император заразился оспой от детей Сергея Петровича через его же посредничество, нет; однако среди современников эта версия причины болезни императора держалась очень долго и упорно. Для самого Петра Второго оспа оказалась роковой.

У постели больного императора юного Петра Второго развернулась настоящая драма. Царедворцы из Верховного тайного совета разделились на четыре враждующих партии:
— царевны Елизаветы Петровны, дочери Петра I,
— царицы-бабки Евдокии Лопухиной, первой жены Петра I,
— невесты императора — княжны Екатерины Алексеевны Долгорукой,
— и партию герцога Карла Фридриха Голштинского-Готовского — зятя Петра I и Екатерины I, вернее в пользу его сына Петра Фёдоровича от Великой княгини Анны Петровны, второй дочери Петра I.
И уже, казалось, что никому нет дела до умирающего мальчика, как неожиданно Петру стало легче — «оспа высыпала»! Долгорукие воспряли духом, повеселел и Остерман.
И снова худо!
Придворные в панике мечутся по дворцовым покоям. Вот уже посланы гонцы к родственникам — император при смерти! Велено всем съезжаться во дворец на Яузе.
«Три архиерея, совершившие елеосвящение над умиравшим государем, члены Верховного тайного совета и многие из сенаторов и генералитета находились во дворце во время кончины Петра», — констатирует Соловьев.
Но для меня более интересны показания другого человека, свидетеля тех событии. Датский посланник Вестфален дает нам подробное описание обстоятельств смерти императора: «На другой день, 27 января, полагали, что юный монарх настолько вне опасности, что караул вошел во дворец с музыкой и барабанным боем. Разгласили тогда, что вся сыпь вышла наружу, и что в некоторых местах оспины начинают уже созревать; однако ошиблись, потому что в ночь с 27 на 28 снова показалось множество оспин в горле и даже в носу, что мешало ему дышать; вскоре последовал сильный жар, и 28-го поняли, что его жизнь в опасности.
Утром 29-го не оставалось, по-видимому, никакой надежды на выздоровление; к 3 часам пополудни болезнь еще значительнее усилилась, так что члены Совета и 3 генерал-фельдмаршала князь Голицын, князь Долгорукой и князь Трубецкой были вынуждены беспрестанно входить в спальную его величества; послали тоже за архиепископом новгородским (Феофаном Прокоповичем — прим. автора) для совершения над его величеством таинства елеосвящения.
Между тем выведывали от старой царицы, бабки юного монарха Евдокии Феодоровны Лопухиной, первой жены императора Петра Первого. (С 23 сентября 1698 года монахиня под именем Елены. По воцарении Петра II на престол вызвана Меншиковым в Москву по просьбе внука и пребывала сначала в Новодевичьем, а потом в Вознесенском монастыре — прим. автора), пожелает ли она взять на себя правление, в случае смерти юного монарха, ее внука? Она отказалась, ссылаясь на частые немощи и слабость ума и памяти: и то, и другое — говорила она — не могли не ослабеть значительно под гнетом невыразимых страданий, которые заставила ее претерпевать в течение 30 лет злоба врагов, особенно же в царствование Екатерины Алексеевны. Однако около 10 часов вечера она отправилась во дворец своего внука и оставалась в покое, смежном с комнатой больного: там, молясь на коленях перед распятием, ожидала она исхода печальной сцены его кончины: он уже не мог говорить и в четверть первого по полуночи отдал Богу душу».

…Его тоже величали Пётр Алексеевич. Он, как и его прославленный взбалмошный дед — император Пётр Великий, тоже любил вино и девочек в свои неполные пятнадцать лет. А ещё он обожал охоту и восхищался Москвой.
Вот и сейчас, когда лихорадка отступила, и в душно натопленных покоях Лефортовского дворца, отнятого у опального Светлейшего князя Александра Даниловича Меншикова, воцарился свет, юный император повеселел. Лёжа на мокрых и пожелтевших от пота кружевных простынях, он вдруг отчётливо вспомнил, как таким же ясным морозным днем почти два года назад Златоглавая гостеприимно встретила его оглушительным праздничным колокольным звоном, хлебом-солью, крестным ходом и толпами восторженных москвичей.
Это была взаимная любовь с первого взгляда!
В отличие от вечно сырого и мрачного Петербурга, с его бесконечными просьбами надоедливых вельмож, с постоянными поучениями зануды Остермана, беспечная нарядная Москва была полна солнца и веселья.
Здесь его впервые в жизни ласково назвали «Петрушенька». Так обратилась к нему бабушка Евдокия Лопухина, мягко погладив его локоны при свидании в боголепном Новодевичьем монастыре.
Здесь он наконец-то ощутил себя счастливым рядом с другом Ванечкой Долгоруковым, далёким потомком основателя Москвы. Они вместе пировали, озорничали с юными девами, и конечно, охотились! И как охотились! Здесь знали толк в охоте еще со времён его прадеда Алексея Михайловича Романова. И даже великий дед не смог порушить здесь этой традиции, уничтожить богатые царские охотничьи угодья.
Пётр наконец-то вдохнул полной грудью той самой свободной жизни, к которой стремился и которую нашёл в старой столице.
С улыбкой на посиневших запёкшихся устах встретил он новый приступ лихорадки.
Тем временем во дворец всё прибывали и прибывали вельможи — могущественные члены Верховного Тайного совета, власть которых, даже без их ведома уже простиралась до далёких берегов Американского континента. Они с нескрываемым ужасом ждали скорой кончины императора и уже давно были заняты интригами в жёстокой борьбе за власть. Хитрый вице-канцлер Андрей Иванович Остерман и жадные князья Долгоруковы не на жизнь, а на смерть схватились в последней битве за Россию.
А что же Москва? Со Святого праздника Крещения пребывала она в печали по здоровью полюбившегося юного императора. Москвичи жались к уже не закрывающимся воротам Лефортовского дворца в надежде узнать хорошие вести о его выздоровлении. Караульные гвардейцы, с осознанием чрезвычайной важности своей миссии, иногда «по секрету» сообщали, что Петру Алексеевичу будто бы лучше. А вскоре становились мрачнее тучи и молча лишь отгоняли толпу от ворот. И приунывшие москвичи тут же понимали, что дело худо, и родственная им душа, такая же широкая и необузданная, в сей миг может покинуть больное тело императора.
Но счастье! Пётр пришёл в себя и даже попросил вина.
Ему действительно стало легче! Он вновь рад этого морозному солнечному дню!
— Света, больше света! — требовал Пётр.
Слуги несли и несли свечи, десятки, сотни свечей!
— Душно, — в дыхательном спазме вдруг признался Пётр и выдохнул последние слова. — Запрягайте сани, хочу ехать… к сестре…
И он отчётливо увидел свою любимую Наташеньку. Ласковую и чистую душой сестричку — Великую Княжну Наталью Алексеевну, не так давно покинувшую его в соседних покоях и нашедшую свой последний приют на погосте московского Вознесенского монастыря…
Пётр Второй скончался во втором часу ночи с 18 на 19 января по старому стилю, на постели в Лефортовском дворце. Ему было 14 лет и три месяца от рождения.

В «Манефесте от Верховного тайного совета» от 4 февраля 1730 года сообщалось: «Понеже по Воле Всемогущего Бога, Всепресветлейший Державный Великий Государь, Петр Второй Император и Самодержец Всероссийский, болезнуя оспою Генваря от 7 дня, от врямянного в вечное блаженство того же Генваря 18 числа, в 1-м часу по полуночи отыде».

«Тогда 3 фельдмаршала и весь Верховный Совет, — пишет Вестфален, — пошли за ней и подвели ее к постели усопшего; заметив, что он умер, она громко вскрикнула и упала в обморок. Были вынуждены тотчас же пустить ей кровь, и стоило величайшего труда привести ее в чувство.
Верховный Совет и 3 фельдмаршала оставили её там на попечении медиков и хирургов и перешли в другой покой для рассуждения о выборе нового государя на место умершего. Один только барон Остерман, ссылаясь на то, что он иностранец, не хотел принимать участие в этих рассуждениях, однако же, обещал согласиться с тем, на чем они порешат между собою относительно престолонаследия, и советовал им быть единогласными и единодушными».
Долгоруковы уединились на совет, время не терпит! Надо выбирать наследника, а что его выбирать — здесь он, во дворце — невеста императора!
Пока тело императора остывало, все более яростно разгорались споры о престолонаследии.
Под уговоры родни Иван Долгоруков отважился подделать почерк императора на завещании. В своё время он развлекал Петра копированием его почерка. Для обоюдной забавы они отсылали во дворец писаные рукой фаворита «распоряжения императора» с приказом прислать денег, и деньги привозили. Сфабрикованная «последняя воля императора Петра II» предусматривала передачу власти его невесте.
«Тогда князь Василий Лукич (Долгорукий — прим. автора), севши у камина на стул, взяв лист бумаги да чернильницу, начал быстро писать духовную, но скоро перестал и сказал: «Моей руки письмо худо, кто бы лучше написал?”… Тут князь Иван Алексеевич (Долгорукий — прим. автора), вынув из кармана черный лист бумаги, начал говорить: «Вот посмотрите письмо государевой и моей руки: письмо руки моей слово в слово как государево письмо, я умею под руку государеву подписываться, потому что я с государем в шутку писывал, «и написал «Пётр». Все нашли, что похоже, и решили, чтоб Иван подписал под духовною, если государь за тяжкою его болезнию, сам подписать духовной будет не в состоянии».
Но, ведь, император так и не подписал эту стряпню.
Трудность заключалась в том, что подпись должен был заверить духовник царя, а также доверенное лицо, которым являлся Остерман. Андрей Иванович в течение всей болезни не отходил от постели больного, не давая Долгоруковым ни единого шанса остаться наедине с императором.
Стоявший у дверей Иван Долгоруков выхватил шпагу и закричал: «Да здравствует императрица Екатерина Вторая Алексеевна!», после чего был немедленно арестован. Его сестра, прощаясь с покойным женихом, вдруг вскочила с безумным взором и, подняв руку, на которой сверкал его именной перстень, объявила: «Пётр Алексеевич только что нарек меня императрицей!». Она тут же была посажена под домашний арест.
Вестфален сообщает: «Когда заперли комнату и положили ключ на стол, оба Долгоpyкиe (князья Bacилий Лукич и Василий Владимирович — прим. автора), кавалеры нашего первого ордена, начали говорить в пользу своей племянницы, невесты умершего монарха (княжны Екатерины Алексеевны Долгоруковой — прим. автора). Тайный советник Дмитрий Михайлович Голицын кротко заметил им, что их племянница, хотя и перед лицом церкви, но все же получила со стороны царя только обещание на ней жениться: самое таинство брака еще не было совершено, и умерший монарх духовным завещанием тоже ничего не поставил в ее пользу относительно престолонаследия — следовательно, она не имеет права изъявлять какие-либо притязания на престол».
Видимо поэтому, князь Дмитрий Михайлович Голицын неожиданно предложил на престол вторую дочь Иоана Алексеевича, герцогиню курляндскую, Анну.
Вестфален пишет: «Голицын продолжал громким голосом: «Братья! В наказание за великие грехи, которых в России совершается более, чем во всяком другом государстве, особенно с тех пор, как русские переняли пороки, распространенные между иностранцами, Господь взял у нас государя, на которого мы совершенно основательно возлагали все наши надежды. Устройство Российского государства таково, что необходимо немедленно избрать главу для управления страной; мы должны искать его в знаменитом доме Романовых и нигде больше. Так как мужская линия этого дома совершенно угасла в лице умершего Петра II, то мы должны обратиться к женской линии того же дома и выбрать из дочерей царя Ивана самую для нас подходящую. Конечно, я бы высказался в пользу старшей, герцогини Мекленбургской, если бы она не была замужем за иностранным принцем: это обстоятельство совсем не соответствует потребностям России, а потому я думаю, что сестра ее, вдовствующая герцогиня Курляндская Анна Ивановна, более для нас пригодна: она может выйти замуж и находится в таких летах, чтобы оставить потомство; она родилась среди нас, мать ее русская, старинного и хорошего рода, нам известны сердечная доброта и другие прекрасные качества Анны Ивановны — вследствие всего этого я считаю ее самой достойной для царствования над нами. Вот, братья, мое мнение; если Вы можете убедить меня в лучшем — я приму, иначе я останусь при высказанном мною».
Фельдмаршал Долгорукой ответил ему следующим образом: «Дмитрий Михайлович! Мысль эта внушена тебе самим Господом и истекает из патриотического чувства: да благословит тебя Бог, и да здравствует императрица Анна Ивановна!» Все прочие последовали его примеру, так что вскоре комната огласилась единодушными криками: «Да здравствует императрица Анна Ивановна!».
Услыхав это, барон Остерман постучал в дверь, когда ее отворили, он присоединил свои восторженные клики к кликам остальных; это произошло около четырех часов утра 30/19 января».
Сумасбродное и трагическое царствование внука Петра Первого завершилось. После его смерти не осталось прямых потомков Романовых мужского пола.

Императрицу Анну Ивановну выбрали, когда ещё солнце не позолотило крышу дворца на Яузе.

Подробности: Книга Владлена Дорофеева «Проклятие Кукуя. Тайны и были Немецкой слободы и её обитателей». https://ridero.ru/books/widget/proklyatie_kukuya/