Наши в Америке. Неля

   Нашими в США принято называть эмигрантов из всех союзных республик нашего общего отечества. Любопытны характеры и поведение наших земляков, оказавшихся в «благословенной» стране. Понятно, что больше всего в Нью-Йорке оказалось выехавших по разным программам евреев. Одна такая семья (милейшая Неля с двумя дочерьми-близнецами) и приютила меня в 1996 году, когда я приехал проведать сына и заодно ознакомиться с особенностями медицинской помощи в огромном Кони-Айленд госпитале.

   Неля, красивая полная брюнетка до эмиграции преподавала музыковедение в музыкальной школе. Личная жизнь у нее не удалась. Муж, успешный бизнесмен, под каким-то предлогом отказался выезжать в США. Как позже выяснилось, он завел роман с молодой женщиной и таким образом от первой семьи отказался. Неля оказалась боевой, неунывающей женщиной, пытавшаяся доказать мужу, что добьется успеха и без его помощи. Она стала преподавать основы музыкальной культуры в одном из гуманитарных колледжей, где какое-то время работал и композитор Александр Журбин. Благородная Неля не раз выручала Журбина, когда он по рассеянности забывал о своих занятиях. В таких случаях она тихонько давала задание студентам и принимала у них зачет параллельно со своей группой. Она же и познакомила меня с некоторыми своими приятелями.

   Узнав, что у Нели гостит профессор из Украины, некий Гена, в прошлом инженер-механик, попросил Нелю устроить ему консультацию. При беглом знакомстве серьезной патологии у него не обнаружилось, и консультация ему понадобилась «на всякий случай». Мой гонорар составил 10 долларов. В доверительной беседе он же посоветовал мне бросать все и выезжать в США: «Сколько можно работать на страну?»

   Другой ее приятель Сима до эмиграции трудился ювелиром и славился в городе изящной работой. Официально в США ему работать было нельзя, так как он лишался государственной помощи. Поэтому он согласился на предложение стоматолога помогать шлифовкой протезов. Через две недели, когда Сима спросил об оплате, стоматолог ответил, что платы не будет из-за «небрежно выполненной работы». Я был поражен. В Советском Союзе евреев отличало негласное братство, надежная взаимопомощь, и такой «кидок» был бы просто исключен. Вот когда мне стало понятно, что «Америка не терпит сантиментов».

   Подтверждением этого вывода стала история с моим сыном, который, попав в Нью-Йорк, устроился мыть посуду в русском ресторане на Брайтонбич. Он отстоял 12-часовую смену, перемыл тысячи тарелок, но вместо платы хозяин, из советских эмигрантов, разрешил ему взять с собой остатки недоеденных гостями блюд. Я, возмущенный, явился в ресторан, но поскольку негодяя не оказалось, просил передать ему через персонал мои проклятья.

   Сосед ее Боря работал до эмиграции на Ленинградском заводе «ЛОМО», выпускавшем различную оптику: лупы, бинокли, микроскопы. Но главной продукцией конечно были оптические трубки для наведения боевых ракет. Боре удалось при увольнении вынести с «очень секретного» завода пару десятков биноклей, несколько микроскопов и прочего оборудования, которые и сегодня позволяют ему выполнять по заказу ремонт различной оптической техники. Я все допытывался у него, почему он не вынес более дорогие приборы, например, гастрофиброскоп, стоимостью в несколько тысяч долларов, который используют в диагностике заболеваний желудка. На что он ответил, что выпуск такой техники тогда, в 80-е годы, только налаживался. На прощание, в благодарность за консультацию его жены он подарил мне охотничий бинокль.

   В Кони-Айленд госпитале я был приветливо принят директором, который, узнав, что я профессор-гастроэнтеролог, устроил мне знакомство с диагностической аппаратурой, позволил присутствовать на эндоскопических исследованиях и операции по эндоскопическому удалению желчного пузыря (в нашей стране ее стали выполнять лет через 15). При этом меня просто удивила черствость по отношению к гостю со стороны коллег врачей. Никому не было ко мне дела. А на мое предложение прочитать лекцию по актуальной проблеме выбора наиболее эффективного препарата в подавлении желудочной кислотности заведующий гастроэнтерологическим отделением ответил, что это никому не интересно, так как лечение больных проводится строго по протоколам. На мой вопрос: «А как же научные исследования? Неужели их результаты никому не нужны?» последовал утвердительный ответ. Так я впервые столкнулся с законами страховой медицины «по-американски».
 
   Последний день в Нью-Йорке я провел в гостях у Нелиных родителей, милых пожилых людей, грустно вспоминавших родной город и общих знакомых. А я смотрел из окна их многоэтажки на залив, стоящие на рейде суда, освещенные утренним солнцем, и радовался теплу этого дома и симпатии, которую я испытывал к этим людям, навсегда оставивших родину. Нет, не все так мрачно в Нью-Йорке.