Не нужное вступление в будущую книгу

Случайности редки,
а жизнь закономерна

    Когда в книжечке «Отец мой и мать» рассказывал о родных и близких, наталкивался на непреодолимое желание писать о своём собственном детстве, юности, да и всей жизни.
    Как те друзья Высоцкого, которые каждый раз вспоминали вроде бы о нём, а рассказывали чаще всего всё время о себе.
    Именно поэтому я то и дело выбрасывал из повествования «Отец мой и мать…» целые куски текста, которые теперь приходиться как-то пристраивать.
    Но надо ли кому-то ещё вот эта вот писанина?
    Никакими особо выдающимися достижениями я не отмечен в жизни: не совершал, не изобрёл, не обладал.
    Просто жил, но с самого детства мечтал что-то написать. Стать хотя бы просто журналистом.
    По большому счёту, не удалось, не смечталось.
    Правда, был какое-то время действительным членом Союза журналистов России. Потом как-то «выбыли» меня из местной организации по ненадобности. Но билет сохранил на память, как и партийный.
    Незаметно оказался на пенсии.
    Для давних мечтаний появилось время, хотя «труд упорный», как прежде, «тошен», но не всё же огородно-садовыми посадками наслаждаться.
    Стараюсь, как могу, поспешать, а то ведь Лев Николаевич Толстой сказал в своё время, как впаял в вечность: «От рождения до пяти лет – целая жизнь. От пяти лет до смерти – один шаг!».
    Приходится убеждаться в том к старости, а раньше посмеивался.
    Сначала осуществил, как смог, давнюю задумку - написать о родителях.          Раздарил книжечку родным, друзьям, сослуживцам. Услышал от некоторых слова одобрения. Решил продолжить свои литературные опыты.
    Правда не то, чтобы мучаюсь, но всё же есть сомнения, -не графомания ли? Предмет то уж больно заразителен, судя по некоторым творческим свершениям моих бывших коллег.
    Да и прочей пишущей братии.
Недавно прочёл, что по подсчётам критически мыслящих литературоведов, таких, как я - писарчуков в России аж 700 тысяч!
    Представляете, как на просторах интернета тесно!
    Не пристроишься!
    Впрочем, тщеславием я не страдаю и на лавры не претендую! Поздновато уже, как-то переживать и работать локтями. Литературную ярмарку тщеславия давно уж мимо проскочил или по дуге обскакал.
    Успокаиваюсь мыслями того же Льва Николаевича, вычитанными в его дневниках. Звучат они просто и, примерно, так: «В будущем вся литература будет рассказом литераторов о своей собственной жизни».
    Наверняка исходил из того, что после него великого, воображение человечества будет весьма скудным и непродуктивным.
    Согласен с его печалью.
    Но этим и будем тешиться. Гений не мог ошибаться, хотя в дневниках он представился мне просто жутчайшим человеком! Ну, на то он и гений!
    У Александра Трифоновича Твардовского есть одно стихотворение, которое особо споспешествует моим литературным потугам.

Вся суть в одном-единственном завете:
То, что скажу, до времени тая,
Я это знаю лучше всех на свете —
Живых и мертвых,- знаю только я.
Сказать то слово никому другому,
Я никогда бы ни за что не мог
Передоверить. Даже Льву Толстому —
Нельзя.
Не скажет, пусть себе он бог.
А я лишь смертный. За свое в ответе,
Я об одном при жизни хлопочу:
О том, что знаю лучше всех на свете,
Сказать хочу. И так, как я хочу.

    Ободряет ещё одна идея! Рядом с рассказами о себе любимом будут всплывать из памяти не только события минувших лет, но и жить образы людей, которых я любил, люблю и буду ещё долго, как говаривал гениальный старец: «Если буду жив (ЕБЖ)»,- любить!
    Буду рад, если кто-то, прочитав о них, станет «соперником» в моей, если не любви, то уж во всяком случае, симпатии.
    Правда, признаться в любви трудно, когда любовь настоящая.
    Впрочем, уверен, что будут появляться и те, кто вламывался в мою жизнь, не спросясь и не прощаясь.
    Все, как было!
    Правда, стучать себя в грудь не собираюсь.
    Баррикад не строил, головой в стенку не бился!
    Камня за пазухой не держал.
    Голова-то одна, и лишнюю тяжесть чего на себе таскать.
    Признаюсь наивно, на самом деле верую, что назвав имя человека, даже давно ушедшего, я даю его образу новое пространство существования.Не только в моей памяти, на белом листе бумаги, либо на электронной странице ноутбука, но и во вполне реальном пространстве, которое существует в некой совершенно понятной для меня ноосфере человеческой энергии Земли, в которой продолжают жить образы абсолютно всех людей, во всяком случае, КОГО Я ЗНАЛ - точно, пока я подпитываю их энергией своей памяти.
    Кто молитвы читал, - меня поймёт.
    Ещё оговорить одну вещь надо.
    Это не мемуары, в точном жанровом их понимании, ни рассказы, ни повесть, ни, тем более, роман. Это слишком возвышенно для моего скромного литературного опыта.
    Я это определил как лирико-иронические эпизоды минувшего времени в прозе, оформленные, насколько это было для меня возможным.
    Хотелось бы конечно претендовать на более возвышенное определение жанра, к примеру, как эссе.
    Красиво звучит!
    Но куда уж … в калашный-то ряд.
    Нас и на паперти место устроит.
    Хронологию я не всегда соблюдал. Иногда, додумывал мысли, слова, действия, ситуации.
    Оправдываюсь, - не всё упомнилось!
    При этом искренне хотел, чтобы время и люди в нём были узнаваемы.
    Впрочем, кому угадывать?
    Иных уж нет,- к печали…
    Другие - вовсе их не знали…
    А третьи, - напрочь забылись…
    Всё меньше на свете людей, кто радуется нам при встречах!
    К счастью, существуют четвертые! А для них – было б занимательно – и на том благодарствую!