Часть 2. Дорога к свету

        Тяжёлые кандалы, волочащаяся по земле цепь... Сколько всего напридумывали люди, а изобрести что-нибудь для облегчения жизни преступников так и не смогли. Или не захотели? Ян пошатнулся. Почему-то вдруг стало очень тяжело, усталость навалилась на плечи...

        Со дня взрыва прошёл месяц или даже два – здесь нелегко было следить за временем. Ян не привык работать, и изнурительный труд перечёркивал все те короткие моменты отдыха, которые им выделяли. Жизнь превратилась в один сплошной кошмар с ноющими от усталости ногами, стёртыми до крови руками и тяжёлой от недосыпа головой.

        Ян вспомнил, как в последний день перед отправкой на каторгу сгорал от нетерпения. Он ждал, что вот-вот откроется дверь и зайдёт Артас. А может быть заглянет отец... Но никто не приходил. Даже Таш, на которого Ян рассчитывал больше всего, не появлялся. Как передал записку от Нейта, так и пропал, хотя что для мальчишки подобраться к его окну? Другие вот ребята каждый день рядом толпились, всё высматривали малолетнего арестованного. Когда Ян только очутился под арестом, он обрадовался, что из окна видно улицу – какое-никакое, а развлечение в четырёх стенах. Однако проходящие мимо люди смотрели зло, дежурившие неподалёку дети использовали всякую возможность понасмехаться над давним врагом, и Ян перестал подходить к окошку. Он ждал, когда Нейт наконец-то освободит его, но тот почему-то не спешил...

        Оказавшись на каторге, Ян пытался вести себя так, как привык, находясь рядом с Ташем. Он вскидывал голову и смотрел независимо, но тут умели покорять. Скомканная бумажка с обещанием Нейта первое время поддерживала его, но потом она загрязнилась, промокла и в один из дней распалась на части. Вместе с ней распалась и вера Яна в избавление. Осталась лишь смутная надежда, что Артас спасёт его.

        Громкий окрик надзирателя прозвучал прямо над ухом, и Ян, испугавшись, выронил камень. Тот с грохотом упал к ногам, едва не придавив мальчику пальцы.

        – Поднимай, – голос надзирателя прозвучал резко.

        Ян не шевелился. Придерживаясь за спасительную стену, он ещё мог кое-как стоять, но вот наклониться и вновь поднять камень...

        – Быстро!

        Ян честно попытался выполнить приказ, хотя сил уже не осталось. Он согнулся, стараясь обхватить острый со всех сторон, словно ощетинившийся, булыжник, но его повело в сторону. Внезапно он обнаружил себя сидящим у стены. Перед глазами всё расплывалось.

        Раздался свист. Это кнут, предназначенный специально для ленивых и непослушных, начал своё кровавое дело. Жгучая боль огнём обожгла сознание, но лучше не стало – встать мальчик по-прежнему не мог. Когда взмахи кнута не дали положительного результата, надзиратель ткнул Яна сапогом.

        – Поднимайся, чертёнок, – потребовал он.

        Но и это не помогло. Пелена безразличия, размывавшая сознание Яна вот уже несколько дней, казалось, добралась и до тела. Хотелось одного – спать, спать и спать, а дальше будь что будет.

        – Я не могу, – прошептал Ян, падая в бездонную пропасть.

        Он слышал какие-то голоса над собой – надзиратель оправдывался, а кто-то незнакомый громко ругал его, но мальчику было всё равно. Последнее, что он почувствовал, это как его подняли и куда-то понесли, но желание покоя было слишком сильным, чтобы сопротивляться.


***
        "Низкорослая лошадка уверенно и легко двигалась вперёд, её размеренный перестук копыт одновременно и успокаивал, и раздражал. Цок-цок, цок-цок... Ян готов был мириться с ударяющимися о камни копытами, но стоило ему вспомнить причину этой поездки, как всё внутри начинало бунтовать – он не хотел ехать, по крайней мере так.

        – Йих, йих, – подстёгивает кобылку пронзительный крик возницы. – Живей, дорогуша...

        Подвесные фонарики, большинство из которых испортились за давностью лет, почти ничего не освещали, но возница и лошадь прекрасно помнили дорогу: они ловко объезжали каменные выступы, и заранее предупреждали о понижении потолка. Оно и понятно – сколько раз они ездили из Нордона в Горзу, из Горзы в Нордон...

        – Какой дурак это строил? Разве это подпорки?

        Ян хмуро посмотрел на отца. Он только хотел убедиться, что недовольство мужчины обращено не на него, и, убедившись, сразу же ускользнул в свои мысли. Какое счастье, что тот смотрит прямо перед собой и не замечает его! Значит, нет нужды притворяться и прятать затаившуюся в глазах злость. Когда они собирались, отец отказался взять книгу со сказками. "Зачем она тебе, щенок?" – вот всё, что он сказал. А ведь она ему нужна... Нужна не затем, чтобы узнавать новое, а чтобы раз за разом погружаться в таинственное и манящее старое. Сказки отвлекают от жизни, они словно лучик света в беспроглядной и безучастной тьме.

        Голос отца продолжал звучать где-то на задворках сознания:

        – Возомнили себя инженерами... Да за такую работу... Счастье, что они согласились... Вот построим канал...

        Вознице, по-видимому, тоже надоело слушать бормотание старшего Брейда, но он не возражал. Лишь крики "йих" и "лошадушка" раздавались теперь в два раза реже...

        Ян поправил упавшие на глаза волосы и снова замер в ожидании судьбы. Вот уже несколько часов, как они ехали неизвестно куда и непонятно зачем. Конечно, он слышал, что они перебираются в Горзу, но для него это название звучало так же непонятно и пугающе, как слова "поверхность" и "солнце". Мальчик просто не мог представить, что это значит, но чувство опасности не оставляло его. Раз переезд затеял отец, то ничего хорошего от этого ждать не приходится.

        Внезапно над головой раздался сипловатый голос возницы:

        – А тебя как зовут, мальчуган?

        Ян прекрасно расслышал вопрос, но отвечать не стал – он знал, что если промолчать, то взрослый вскоре отстанет. Однако такое поведение было не позволительно, и сидящий рядом отец с силой толкнул его в бок.

        – Ян, – через силу выдавил мальчик.

        Возница улыбнулся.

        – У меня так племянника зовут. Тоже кстати, в Горзе живёт. А вы там где будете?

        Ян промолчал, и это стало последней каплей для отца.

        – Ты что же, не слышишь? – закричал он. – Отвечай, когда тебя спрашивают, щенок! Если ты сейчас же не ответишь...

        Знакомая тирада обещала затянуться надолго. Легче было подчиниться, чем выслушивать всё это, и Ян послушно произнёс:

        – Я не знаю, где мы будем жить.

        Некоторое время они ехали в тишине. Ян чувствовал, что возница озадачен, отец раздражён, а сам он вдруг окончательно потерял интерес к происходящему. Он смотрел на играющие на стенах тени, и только копыта лошади размеренно отмеряли путь. Цок-цок, цок-цок..."

        Ян с трудом открыл глаза, обвёл взглядом комнату, и, не сдержавшись, застонал. Всё тело горело, как в огне, а тяжёлую голову, которую невозможно было оторвать от подушки, казалось, придавило камнем. Или камень лежал в ней самой?

        Однажды Ян уже испытывал нечто подобное. Тогда его чуть ли до смерти избили Горзовские ребята, и Ташу пришлось приложить не мало усилий, чтоб дотащить товарища до Нейта. Тёмные коридоры скрывают немало тайн, и иногда этими тайнами становились умершие в мучениях люди, не сумевшие дойти до светлых улиц. Не наткнись на него тогда Таш, скитания Яна оборвались бы гораздо раньше, он просто бы не дожил до каторги.

        Но, как говорил Нейт, судьба предопределена лишь для глупых людей. Умные же варят своё счастье на основе других людей. Глупые подчиняются, умные порабощают... Наверное, Ян был всё-таки глупым, поскольку ни порабощать, ни строить своё счастье в ущерб другим не умел.

        Ласковый голос, принадлежавший казалось бы главной подгорной фее, вдруг коснулся его слуха. Тёплые руки осторожно дотронулись до лба.

        – Милый, бедный... Это надо, ребёнка и так...

        Ян хотел было ответить, что его избили именно потому, что он ребёнок – дети никому не нужны. Но сознание путалось. Не додумав одну мысль, он уже перескакивал на какое-нибудь событие прошлого, видя его словно наяву. Фея осторожно смочила мальчику лоб, а Ян вдруг чётко увидел перед собой Нейта, точно так же ухаживающего за ним когда-то.

        – Я вас не выдал, учитель.

        Даже от этой короткой фразы перехватило дыхание. К тому же Ян попробовал приподняться, и острая боль пронзила голову. Мир мгновенно потух, оставив вместо себя темноту, да болезненно мечущиеся сполохи. И это тоже когда-то было... Тогда предводитель Горзовских мальчишек – верзила по прозвищу Каменюк – с силой ударил его по лицу, заставив на мгновение потерять сознание.

        – Не надо... Бить, – против своей воли прошептал Ян.

        И услышал сочувственный голос феи:

        – Бедный. И во снах-то его бьют.

        Но, кажется, это было последнее, что он услышал...

        "– Ян! Ян! – звонкий голос Таша раздавался откуда-то из-за угла. – Давай сюда! Скорее!

        Ян выплеснул из ладоней уже набранную из впадинки воду и поспешно подбежал к товарищу. Тот лежал на краю каменного выступа и рассматривал что-то внизу.

        – Что там? – шёпотом спросил Ян, поскольку рассмотреть что-либо за спиной у Таша было невозможно.

        Тот сдержанно рассмеялся.

        – Летька своё стадо выгуливает. Вон как куззы около воды столпились. Таш немного пододвинулся, и Ян, наконец-то, смог глянуть вниз. Из-за темноты, которая царила в тоннеле, почти ничего не было видно, но низкое урчание животных не узнать было невозможно. Ян вспомнил, как впервые встретил кузза. Этот покладистый зверь, немного похожий на пушистую собаку, долго-долго смотрел на него тёплыми умными глазами, а потом подошёл и ткнулся лбом в руку. Это было давно, ещё в Нордоне, но мальчик почему-то запомнил эту встречу. Он стал приходить в пещеры, где пережидали день стада, и гладить внезапного знакомого. Иногда, когда отец устраивал щедрый завтрак, Ян приносил куззу хлеб. Тот быстро расправлялся с протянутым куском, а затем осторожно подбирал крошки губами. Неторопливый, вечно задумчивый кузз...

        А вот нордонского пастуха Перко Ян недолюбливал и всегда уходил до того, как тот появлялся. Откуда, почему пошла эта неприязнь? Никто не знал, тем более Ян. Возможно, дело было в суровом характере отца, требующим беспрекословного подчинения, и называющем своего отпрыска десять раз "негодяем" и "щенком" и только один раз по имени. Возможно, Ян просто родился диким волчонком без шанса на дружбу с людьми. Встречаясь в коридорах с каким-нибудь человеком, идущим навстречу, он старался пройти как можно дальше и всегда смотрел исподлобья. Если незнакомец пробовал заговорить, то он молча уходил, отчего все на их улице были уверены, что мальчик родился немым.

        С Петко мальчик старался не встречаться и долгое время ему это удавалось. Люди приходили ухаживать за животными только поздним вечером. Тогда солнце уже скрывалось, и на поверхности наступала темнота. Можно было выпустить животных погулять... Ян же, зная всё это, навещал кузза днём. Пастух в это время отсыпался, и мальчик мог играть с животными не опасаясь гневного окрика. Но однажды Петко всё же увидел его. "Эге, – сказал он. – Вот к нам и гости пожаловали…" Улыбка покинула лицо мальчика, он медленно сполз с камня, и побрёл прочь. Больше он около загона с куззами не появлялся...

        – Хочешь развлечься?

        Ян вздрогнул и недоумённо посмотрел на Таша, щурившегося, словно довольный кот.

        – Развлечься? А как?

        – А вот так...

        С весёлой усмешкой Таш размахнулся и бросил камень вниз, прямо в середину стада. Куззы бросились в рассыпную, хромоногий Летька, крича и спотыкаясь, бросился вслед за ошалевшими животными. Таш громко засмеялся, совсем не опасаясь того, что его слышит пастух.

        Ян с непониманием уставился на друга.

        – Им же больно, – сказал он. – И Летунию Некуненко работы прибавилось. Разве это хорошо?

        Таш замер. Казалось, он впервые задумался о чувствах других людей, но нет, это была лишь секундная растерянность.

        – Зато весело, – вновь поднимая камень, радостно заявил он."

        Ян заметался по кровати, раз за разом повторяя одну и туже фразу: "Не весело, не весело". Ему казалось, что он кричит, на деле же его голос был едва слышен. Вдруг что-то холодное, опустилось на его разгорячённое жаром лицо, приятная влага смочила растрескавшиеся губы. "Не весело", – в последний раз прошептал мальчик, вновь окунаясь в мир тяжёлого прошлого...

        "Нейт. Он поручил мальчикам найти в бумагах Альберта Брейда план канала, и Яну ничего не оставалось, как тайно проникнуть в кабинет. Таш участвовать в опасном мероприятии отказался. Не потому, что боялся – опасность, можно сказать, была его стихией – а просто так, поскольку взбрело голову. Порой Ян сильно удивлялся другу, позволявшему себе подобные вольности. Вот будь у него отцом Альберт Брейд...

        Но что-то подсказывало, что даже в этом случае заставить Таша сделать что-либо было бы непросто. Он был ехидный, дерзкий, самодовольный, мог демонстративно усесться перед Нейтом кушать хлебный мякиш, хотя точно знал, что тот припас его для себя. Дядины слова для него значили не больше пустой болтовни в забегаловках. Если Нейт сердился, а в последнее время это случалось всё чаще, Таш просто отмахивался от него или же произносил нараспев: "Да плевал я". Так же спокойно он говорил дяде "отстань". Ян ещё помнил времена, когда Нейт мог запросто ударить племянника по затылку, но после одного случая прекратил не только бить, даже замахиваться. А случилось вот что...

        Таш вернулся домой позже обычного, когда Ян уже укладывался спать у Нейта, поскольку отец не собирался приходить домой. И ладно бы Таш тихонько проскользнул в кровать, виновато щурясь, так нет же... Как всегда пинком распахнул дверь, загремел табуретками в кухне – было уже темно – и что-то там разбил.

        – Таш, милый мой, нельзя ли потише?

        Нейт, отмеряющий важную и потому почти драгоценную жидкость, даже не оглянулся.

        Таш появился в дверях почти сразу же.

        – Нельзя, дядечка, – нагло улыбаясь, заявил он. – Мне хочется так.

        – Раз, два... Три капли. Будь добр отойди от стола, ты мне мешаешь.

        Таш, вместо того, чтобы отступить, придвинулся почти вплотную. С усмешкой взглянул дяде в лицо... Ян видел, что друг нарочно нарывается на ссору, но Нейт, казалось бы, этого не замечал.

        – Как прошёл день, мой мальчик?

        – Просто прекрасно. Ребята топили в речке собаку и...

        – Ты им помешал? – перебил Ян.

        Таш хмыкнул.

        – Что за дурацкий вопрос? Конечно, нет. Но я привёл патрульного, чтобы посмотреть на их лица. Да не волнуйся ты так, жива твоя шавка, жива.

        – И вовсе не моя, – хмуро заметил Ян, которому не понравилась насмешка.

        Нейт попытался перевести разговор на другое. Он был несколько раздражён.

        – А что ещё?

        – Столкнулся на улице с управляющим города... Своровал на складе кусок мяса. Там ещё...

        – Хорошо, хорошо, – нетерпеливо перебил его Нейт. – А что про мою просьбу?

        – Ничего.

        – Совсем ничего?

        – Совершенно.

        Разочарование в глазах дяди доставило Ташу истинное удовольствие. Он рассмеялся, взмахнул рукой. При этом крайняя из склянок зашаталась и едва не упала на пол. Ян, который в химических делах Нейта разбирался давно уже лучше Таша, испуганно замер. Он знал, что эта жидкость необходима для эксперимента, а достать её потруднее, чем золото, которое правители городов держат у себя. На то, чтобы приобрести пять миллилитров этой жидкости, пришлось копить деньги три месяца, а чтобы набрать необходимый объём...

        – Мальчик мой, нельзя ли осторожнее? – совсем уже сердито бросил Нейт. – Так ты перебьёшь мне всю лабораторию.

        Таш улыбнулся, и хитринка блеснула в его глазах. Медленно, наслаждаясь дядиным лицом, он взял соседнюю склянку. Вытянул над полом руку, разжал пальцы. Звон разбившегося стекла ещё стоял у Яна в ушах, когда Нейт ударил Таша. Тот пошатнулся, отступил... В миг с него слетела насмешливое превосходство, но вместо этого появилось нечто другое, то, чего Ян предпочёл бы не видеть.

        – Ну дядя, – почти прошипел он. – Ты ещё пожалеешь!

        И крутанувшись на пятках, Таш выскочил в коридор, а затем на улицу. Нейт, проявив непривычную резвость, бросился за ним. Вернулся он один, когда Ян уже всё убрал. Рассеянно потрепал мальчика по волосам, сказал ему "мальчик мой"...

        А на следующий день у Нейта начались неприятности. Он куда-то ходил, с кем-то договаривался, и почти не появлялся дома. Таш тоже отсутствовал. Ян извёлся в ожидании и со страхом вслушивался в долетающие до него сплетни, что "какой-то мальчик натворил что-то там".

        Наконец, Нейт и Таш объявились вместе. В закрытой комнате, куда Яна никто не пригласил, состоялся серьёзный разговор. Про что? Ян не знал. О случившемся он мог судить лишь по случайно брошенной Нейтом фразе: "Подпортил он мне всё, подпортил". Видно, Таш и в самом деле выполнил угрозу. Но в тоже время на улицах города чуть ли не кричали о краже, совершённой в ту самую ночь, когда произошла ссора. Нейту с трудом удалось замять это дело, воспользовавшись всеми своими связями.

        – Зачем ты это сделал? – недоумённо поинтересовался Ян, когда мальчишки остались одни.

        – Не смог удержаться, – усмехнулся тот. – Зато видел бы ты, как бушевал дядя!

        За прошедшие дни Таш немного присмирел, но разговоры Нейта о том, что необходимо быть благодарным за "благополучный исход", слушал с полуулыбкой. "Думаешь, я не знаю, почему ты меня спас? Если я, то и ты", – вот что ответил он на все дядины слова. Ян же тайного смысла последней фразы не понял.

        С этого дня Нейт стал как-то иначе относиться к Ташу. Не более уважительно, но осторожней что ли. А Яна, наоборот, приблизил к себе. Мальчики виделись друг с другом часто, но прежней весёлой дружбе пришёл конец – досуг они любили проводить по-разному. Ян по-прежнему считал Таша своим другом и встал бы на его защиту горой, но... Слишком разные они были, и жизнь медленно разводила их. Что толку, что гуляют они вместе и что у них один учитель – Нейт? Таш никогда и никому не желал подчиняться. Ян... Ян привязался к старику, как привязывается хорошая сторожевая собака.

        – Учись, мой мальчик, учись. У тебя великая судьба...

        Верил ли этому Ян? Наверное, нет. Ему просто было хорошо рядом с Нейтом, да и плохой памятью он не страдал. Спокойная атмосфера лаборатории притягивала его куда больше опасной улицы, где властвовали ребята.

        Правда, иногда Нейт как и раньше отсылал мальчиков побродить по городу и послушать что говорят. Но теперь он платил Ташу деньги, поскольку иначе тот отказывался делать что-либо. Яну же деньги были задором не нужны. Ему самому хотелось сделать приятное учителю и тем самым отблагодарить за хорошее к себе отношение. Например, как сейчас...

        Ян торопливо, немного судорожно принялся открывать  и закрывать ящики в поисках заветной папки. Где отец держит бумаги? В шкафу? Нет... А ведь когда-то были здесь. В столе? Тоже нет. В тумбочке? От напряжения дрожали руки, страх сжимал сердце.  Да где же... Хорошо Ташу, он ничего не боится, и всё ему нипочём. А что делать, если страшно настолько, что об одной только мысли о вернувшемся отце кружится голова? Но он должен. Не только для себя и Нейта, для всех людей, которые не ведают, что творят. Канал – зло, его надо уничтожить.

        Наконец, необходимая папка была найдена. Старательно выполненный чертёж лёг на стол, и Ян ловко переписал необходимые цифры на выданный Нейтом рисунок. Готово! Вновь зашуршала бумага, возвращаясь в папку, скрипнула дверца тумбочки...

        Ян уже собрался было идти назад, когда в комнату вошёл отец. Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Ян с каждой секундой всё лучше понимал, что близится конец. Возможно, что жить ему осталось не больше минуты – рыться в своих бумагах отец не позволял никогда...

        Мужчина нахмурился. Гневная складка уже проступила на его лбу, и мальчик, знающий, чем всё может кончиться, закрылся от отца рукой.

        – Что тебе здесь нужно, щенок?

        Отцу некогда. Он торопится и, значит, вполне возможно, он не будет бить. Немного приободрённый этим обстоятельством, Ян ответил:

        – Я искал бумагу. Мне не на чем писать.

        Это была почти правда. У него и в самом деле вчера закончилась бумага, но пусть солнце сожжёт его, если он ради этого решился бы тревожить отца. Но Альберту Брейду было некогда разбираться. Двумя шагами он преодолел расстояние до сына и рывком раскрыл дверцу.

        – Держи. И больше не показывайся мне на глаза.

        Ян, не в силах поверить в счастливый исход, осторожно попятился к двери. Остановился он уже на улице. Белый листок в его руке совсем не  был похож на клочки серой бумаги, выданной ему Ташем. Этот листок был гораздо красивее, больше. В другие дни он бы посчитал отцовскую подачку даром судьбы, но только не сегодня – ему почему-то противно было держать в руках вещь, доставшуюся обманом. Поэтому, скомкав листок, Ян тут же выбросил его. Но противное чувство, терзающее его изнутри, никуда не делось..."

        Ян открыл глаза и обвёл взглядом комнату. Помещение оказалось маленьким. Низкий потолок... Голые стены местами даже не отшлифованы... Видно, обитатели этого жилища совсем бедные люди. Впрочем, в отличие от комнат, где спали заключённые, здесь всё же была кровать. Заключённые! Это слово заставило Яна подскочить, поскольку он не помнил, как сюда попал. Последние его воспоминания обрывались на камне, который он должен был поднять, но не смог.

        Вспомнить, вспомнить... Мальчик поспешно осматривал комнату, пытаясь найти хоть какую-то зацепку, но перед глазами то и дело поднимался туман, и всё приходилось начинать сначала. Вспомнить, вспомнить... С силой прижав ладони к лицу, Ян попытался сосредоточиться. Внезапно за стеной раздался шёпот. Чей-то голос, знакомый по эху, доносившемуся из-за пелены небытия, вдруг нарушил тишину, подарив надежду. Он звучал, когда на лоб Яну ложилась холодная тряпка и когда кто-кто смачивал его губы водой. Стараясь ступать как можно тише, Ян подкрался к двери.

        – Ортон, как же мне жаль этого бедняжку.

        – Смотри не привыкни к нему. Когда он очнётся, я переведу его обратно в камеры.

        Ласковый голос вздохнул. Сквозь щёлку в двери Ян видел уставшую, чуть полноватую женщину, которая вдруг резко отставила недовытертый стакан.

        – Я знаю, Ортон, – дрогнувшим голосом заговорила она. – Но... Я ничего не могу с собой поделать. Он напоминает мне нашего сына, понимаешь? У Нэнлика были точно такие же волосы, и ему было столько же лет, когда он...

        Повисло молчание. Некоторое время женщина всхлипывала и тёрла глаза, затем продолжила:

        – Когда этот мальчик смотрит на меня, мне кажется, что он смотрит в самую душу. Когда он стонет, у меня разрывается сердце. Ах, Ортон, неужели ничего нельзя сделать?

        Мужчина, тяжело опираясь на стол, поднялся. Медленно подошёл к жене.

        – Линни, – обнимая её за плечи, проговорил он. – Я понимаю, всё понимаю. Мне тоже тяжело, но правила есть правила. Я и так сделал больше, чем позволительно, забрав его к себе.

        – А прошение? – женщина с надеждой посмотрела на мужа. – Прошение о снисхождении?

        – Его могут подавать только родственники.

        – Ты говорил, что у него есть отец. Ортон, прошу...

        Мужчина хмуро смотрел в сторону.

        – Ну что же ты молчишь? Напиши ему! Давай поедем, поговорим в конце концов! Ортон, молю, не молчи... Не может же быть, что бы у его отца было каменное сердце. Ведь страдает его собственный сын!

        – Иногда мне кажется, что есть люди совсем без сердца.

        Услышав последние слова, тяжёлые, словно необхватные камни, которые должны были перетаскивать заключённые, мальчик отшатнулся. Сказано это было не слишком громко, но так же весомо, как когда отец говорил ему подойти для удара. Ян не много понял из разговора в комнате, лишь то, что эти люди помогли ему, когда родной отец отказался. Новость не удивила и не взбудоражила его. Словно любопытный зверёк смотрел он на людей, которые искренно улыбались друг другу, гладили друг друга по волосам и находили утешения в ласке. Сам он привык скрывать свои чувства, а из заботы знал лишь не слишком лёгкую руку Нейта. И люди, ведущие себя по-другому, настораживали его.

        Возвращаясь назад к кровати, Ян случайно задел висящий на стене чайник, и тот с грохотом свалился вниз. Голоса за дверью мгновенно стихли.

        – Я посмотрю, – поспешно произнесла та, которую мужчина называл "Линни".

        Ян стоял, прижимаясь спиной к стене, и с ужасом вслушивался в приближающиеся шаги. "Я не специально", – такие были его первые слова, когда Линни заглянула в комнату.

        – Конечно, не специально, – улыбаясь, проговорила та, вешая обратно чайник. – Лучше ложись, ты едва держишься на ногах.

        Её улыбка не обманула Яна – люди не должны улыбаться, по крайней мере, если желают добра. Тем не менее он послушно приблизился к постели и лёг. Ничего страшного не произошло.

        – Спи, – поправляя на мальчике одеяло, прошептала Линни. – И пусть тьма пещер сбережёт тебя.


***

        Ортон перевёл Яна в камеру с заключёнными, едва только тот смог ходить и не шататься. В то время мальчик уже чувствовал себя уже гораздо лучше, ему словно бы подарили вторую жизнь. Улыбчивая Линни, немного хмурый, но вполне дружелюбный Ортон промелькнули в его жизни слишком быстро, чтобы оставить большой след. Всё пребывание у этих людей Ян ждал подвоха, но не находил его и от этого беспокоился ещё больше. Поэтому, оказавшись в камере, он наконец-то смог вздохнуть свободнее         – здесь он знал, как надо себя вести, и никто ему не улыбался.

        В первый же день своего пребывания в камере Ян совершил целый ряд приятных открытий. Во-первых, тут отсутствовали кандалы, во-вторых, кормили обильно и питательно. Правда, несмотря на это, окружающие были тоще и слабее, чем на прошлом участке, но зато и работать было не надо. Лишь самые крепкие из них иногда уходили помогать на кухне, возвращаясь с полными карманами хлеба.

        Как позже рассказывали Яну, этот участок считался своеобразным лазаретом для больных, старых и совсем немощных. Надзирателем тут был Ортон Беркунд, относившийся к заключённым мягче остальных. В тот день, когда Ян не смог подняться, мужчина случайно оказался рядом и остановил избиение. Остальное мальчик знал и сам – пока он болел, Ортон подготовил бумаги о переводе под своё заботливое крыло.

        Впрочем, заключённые тут тоже относились к Яну по-другому. Добрее, мягче что ли, но это понятие доброты было далеко от истинного. Например то, что его не толкали в бок на каждом шагу и не шептали сквозь зубы ругательства, уже воспринималось мальчиком как вершина хорошего отношения. А уж если кто-то отдавал ему свои крошки от хлеба...

        И всё же было что-то, что мешало Яну сойтись с этими людьми. Какая-то смутная тревога одолевала его, заставляя сторониться остальных, и вскоре он понял причину страха – эти люди умели убивать. Осознание пришло вечером, когда все собрались у горячего котелка с напитком, именуемым чаем – заваривать его здесь не умели, это Ян понял ещё в первый день, но из-за постоянной жажды приходилось пить то, что дают.

        Ян втиснулся между двумя мужчинами, и добросердечные соседи тут же наполнили ему кружку с помощью широкого черпака. На прошлом участке заключённые засыпали, едва добравшись до "кроватей" – ими служили расстеленные на полу одеяла – здесь же имели место и вечерние посиделки, и разговоры. Обычно Ян не участвовал в этом, сохраняя те жалкие остатки энергии, которые и так едва теплились в нём, но сегодня у него ещё остались силы присоединиться к остальным.

        Обхватив двумя руками кружку, мальчик поспешно пил обжигающий рот и горло напиток. Глаза у него слезились. Конечно, можно было остановиться и подождать пока остынет, но делать этого не стоило – могли прогнать. Ещё живя с отцом, он уяснил, что с едой лучше расправляться быстро, и хотя здесь у него ни разу ничего не отбирали, Ян предпочитал не рисковать.

        Однако у быстрого питья была своя опасность. Так, желающий оставаться незаметным, мальчик вдруг поперхнулся, и его кашель немедленно привлёк внимание остальных. Сидящий рядом Длинный похлопал его по спине.

        – Куда торопишься? – со смешком спросил он. – На свадьбу что ль опаздываешь?

        Ян промолчал. Длинный ему не нравился. Высокий, сложенный казалось бы из одних костей, мужчина вовсе не выглядел слабым и замученным. Ян давно подозревал, что тот только притворяется немощным, а в "лазарет" попал благодаря хитрости. Длинный и здесь умудрялся отлынивать от работы, переваливая часть заданий на других. Его глаза – маленькие, плутовские – всё время бегали из стороны в сторону, словно их обладатель боялся ненароком выдать правду. Когда мужчина улыбался, становились видны его подгнившие зубы, два из которых были выбиты в драке. Всё это придавало Длинному весьма отталкивающий вид, поэтому не мудрено, что Ян старался держаться от него подальше. Это сегодня, спеша напиться, он случайно уселся рядом.

        – Эх, Кот... – Длинный хитровато улыбнулся и вновь похлопал Яна, на этот раз по плечу. – Твоя неслышная поступь могла бы сослужить нам неплохую службу. Если бы мы встретились раньше...

        – А чем ты занимался? – перебил мечтания Длинного Толстяк. – Воровал?

        – Да так, всем понемногу, – уклончиво ответил тот.

        Однако Толстяк не отставал. Он вообще славился упёртым нравом, и если уж что-то вбивал себе в голову, то переубедить его было невозможно. Сейчас, например, его заинтересовало как Длинный "зарабатывал" себе на жизнь.

        Надо сказать, у Толстяка были все шансы добиться ответа. Это прозвище у него громоздкое, неповоротливое, а на самом деле он о-го-го какой. Недаром всю жизнь проработал на стройке, ворочая такие глыбы, какие обычному человеку не под силу и пошевелить. Но не повезло, случился несчастный случай. Троих камнями завалило насмерть, а виновником признали Толстяка, хотя его в ту пору и в помине рядом не было. Начальник, говорят, его всегда побаивался, а потому и недолюбливал.

        – И за что же тебя взяли?

        Длинный попытался оттянуть ответ. Знал, что если Толстяк захочет, его в узел завяжет, но отвечать уж больно не хотелось. Поэтому он улыбнулся и наклонился к Яну.

        – Слышь, Кот, – проронил он. – Моя история зачем-то понадобилась.

        – Короче.

        – Подворовывал я. Там квартиру очищу, там на складе что-нибудь украду. Потом дельце подвернулось стоящее. У женщины одной украшений тьма. Всю жизнь собирала. Проник я к ней, а у неё в гостях две подруги. Ну и пришлось их...

        Длинный виновато развёл руками. "Не хотел, но так вот вышло, друзья, – казалось, говорил он. – Жалею вот". Но Ян видел, что это неправда: нисколько Длинный в своём поступке не раскаивался. Деньги жалел, а убитых – нет. Рассказ мужчины взволновал остальных, зазвучали другие истории, не менее жуткие...

        Никто не заметил, как испуганно попятился Ян. Осознание того, в какое общество он попал, сильно перепугало мальчика. Он знал этих людей с другой стороны, чувствовал их заботу и не представлял, что за негодяи скрываются за вполне обычными лицами. Зато сегодня он прочувствовал это до конца. Страх, а после и ужас, отразившийся на лице Яна, тоже остался незамеченным. Заключённые увлечённо переговаривались. Они винили в своих бедах кого угодно, даже собственных жертв, не вовремя проснувшихся или обернувшихся, но только не себя.

        Не известно, как бы Ян смог жить дальше – ведь по-прежнему улыбаться своим новым друзьям он бы не смог – но судьба решила смилостивиться над ним и познакомить с Герретоном. Вообще-то мальчик не собирался ни с кем знакомиться. Он пятился от заключённых и хотел только одного – незаметно забиться в какой-нибудь тёмный угол, где сможет пережить разочарование и страх. Вместо этого он натолкнулся на что-то мягкое.

        Быстро отпрыгнув назад, Ян принялся извиняться, попутно отступая, дабы избежать подзатыльника. Но удара не последовало. И тогда удивлённый мальчик решился поднять глаза.

        Как и у всех заключённых, у Герретона была кличка – Старик в углу. Он никому не мешал, ни с кем не спорил, в разговоры не вступал. Всё свободное время он проводил на отведённом ему одеяле и что-то писал. Все считали его немного сумасшедшим.

        Ян, конечно, знал о старике. Имея опыт общения с сумасшедшими – в Нордоне такой человек едва не убил его из-за игрушки – он старался обходить тот угол стороной. Иногда, заметив на себе внимательный взгляд Герретона, мальчик жался к другим заключённым, надеясь, что те его защитят. Но старик не приближался. Ян долго избегал его, но сегодня ему "посчастливилось" встретиться с ним лицом к лицу. И ведь даже отступить не мог, парализованный страхом.

        Старик пошевелился. Ян видел, как медленно тянется его рука, но сделать ничего не мог. Он зажмурился.

        – Ты меня боишься? – голос у старика оказался необычно мягким. – Почему?

        Мальчик открыл глаза. Он знал почему боится, но взглянул на Герретона и не смог ответить. Просто он вдруг понял, что тот не причинит ему зла. Человек с такими глазами не может совершить плохого, никогда.

        – Садись рядом, – хлопая по одеялу, предложил Герретон, и Ян сел.

        С этого дня их всегда видели вместе. Ян ни на шаг не отходил от старика, доверчиво прижимаясь к его тёплому боку. Спал он тут же, у Герретона в ногах, вполне оправдывая своё новое прозвище – Котёнок. Заключённые долго гадали, чем сумасшедший прельстил его, но потом перестали. Только Длинный никак не мог успокоиться и всё подбивал Яна после каторги пойти к нему в ученики. Тот не соглашался. С того самого вечера, как мальчик узнал о совершённых заключёнными преступлениях, он старался с ними не говорить. Дружба с Герретоном помогала в этом, поскольку, когда он сидел со стариком в углу, никто не приставал к нему с вопросами.

        Яна это вполне устраивало. Всю свою жизнь он прятался, старался уловками избегать наказаний, хитрил... Знакомство с Артасом изменило ситуацию, но не сильно – его по-прежнему преследовали другие дети, гонял отец, да и сам Нейт бывало замахивался на него рукой. Рядом с Герретоном он впервые почувствовал, что такое истинное спокойствие. Ян и не предполагал, что до этого жил в постоянном напряжении. Только сейчас, сравнивая своё прошлую жизнь и настоящую, он мог с уверенностью сказать, что та переменилась к лучшему. Спроси мальчика, поехал бы он добровольно на каторгу, и он с уверенностью сказал "да".

        Герретон ни о чём не расспрашивал Яна, а тот не расспрашивал его. Словно котёнок, он наслаждался хорошим к себе отношением и даже не задумывался, кто же его приютил. Он ел, спал и был вполне доволен жизнью. Постепенно, очень постепенно внутри у него разглаживался комок вечного его спутника – страха, и на его месте вырастало что-то ещё. Но Ян пока не понимал, что это. Он отсыпался в спокойствии и сытости за всю прошлую жизнь. Конечно, его устраивало общество пусть даже и сумасшедшего старика!

        Еду Ян теперь брал не только на себя, но и на Герретона, чтобы тому не приходилось лишний раз вставать с кровати. Больше всего его удивлял вид старика. Вроде бы тот и ел немного, а вид имел цветущий, несмотря на прожитые годы. Даже у Нейта, которому было от силы пятьдесят, костлявые руки испещряло множество морщинок, а у Герретона они были полноватые и почти гладкие. Очень часто сквозь дремоту Ян ощущал у себя на лбу жаркую ладонь старика, и ему хотелось схватить её и никогда не отпускать. Но он не смел неловким движением спугнуть долгожданное счастье. Он только молча щурил глаза.

        Неизвестно когда именно произошёл переломный момент. Просто в один из дней Ян вдруг понял, что не хочет спать. Он долго лежал, наблюдая из-под прикрытых век за стариком, затем встал. Герретон продолжал что-то увлечённо писать. Ян подлез ему под руку и как завороженный уставился на бумагу, где словно бы из ниоткуда появлялись ровные строки слов. Читать он умел, а вот писать... С последним он худо-бедно справлялся, поскольку Нейт не одобрял марательство бумаги, которой и так мало. Попросить же листков у отца мальчик не осмелился.

        Писать Яна учил Таш, специально стащивший для этого дядину бумагу. Однако воровство давалось ему гораздо лучше учительства. Нетерпеливо накарябав пару букв, он убегал гулять, оставляя товарища в одиночестве мучиться с написанием. Потом чистая бумага кончилась, как кончилось и терпение у Таша. Ян решил отложить обучение до лучших времён. Писанина – как он сам решил – удел взрослых, и не ему что-либо менять.

        Сейчас Ян наблюдал за размеренными движениями Герретона и приобщался к какой-то запредельной тайне, познать которую не мог. Он давно заметил, что у каждого человека свой стиль письма. Нейт, например, сгибался слишком низко над листком. Его буквы, мелкие частые, казались меньше игольного ушка и были такими неразборчивыми, что просто ужас.

        Таш частично перенял дядину манеру написания, но писал гораздо крупнее, показывая таким способом свою независимость. Чем больше Нейт уговаривал его писать поплотнее, тем больше мальчик делал расстояния между словами. Совесть не позволяла старику оставить племянника необразованным, и занятия превратились в пытку. Может быть поэтому, когда Ян попросил Нейта научить его писать, тот отказался, мотивируя это отсутствием бумаги.

        Ян вспомнил отца. Писал тот широко, размашисто, словно выплёскивая на бумагу свою душу. Наверное, так же писал и глава города, когда подписывал приказы о помиловании. Огромные буквы, растянутые слова...

        А вот Герретон писал аккуратно. Не крупно, но и не мелко, он выводил округлые буковки так, словно они стояли рядком и все дружно держались за руки. Красивые, хорошие буковки.

        – Нравится? – спросил Герретон, который уже с минуту наблюдал за мальчиком.

        Тот кивнул.

        – Хочешь, научу?

        -Да.

        Трепетно взяв протянутый стариком листок, Ян бережно расстелил его на одеяле. Принял протянутый карандаш, и замер, не зная как начать. Герретон улыбнулся. Осторожно переставил пальцы мальчика так, чтобы они стояли правильно, и вместе с ним коснулся бумаги. Ян учился писать.


***


        Чёрточка, ещё чёрточка, волнистая линия... Добавить пару штрихов... Ян рисовал. Неспешно, самозабвенно, как самый настоящий художник, он водил рукой по бумаге, чтобы потом склонить голову и оценить получившееся. Герретон уверял, что получается хорошо, а самому Яну не с чем было сравнивать свои работы.

        Давным-давно, ещё в раннем детстве, когда чтение книг было недоступно мальчику, он разрисовывал белыми камнями стены, и сам же всё стирал, пользуясь выданной отцом шкуркой. Потом рисование было заброшено. На смену ему пришли длинные коридоры, укромные закоулки, вражда с детьми. Вспомнил он про него лишь при Таше, когда тот решил похвастаться своим мастерством. Ян долго рассматривал уродливых и злобных человечков, всё больше тоскуя по оставленной в Нордоне книжке. Там были красивые картинки животных, но взять книжку с собой отец не разрешил, уверяя, что на всё не хватит места в чемодане.

        Ян вздохнул и снова склонил голову в бок. Накрывающая камни волна получилась хорошо, а вот русалка вышла немного кривой. И рука у неё странная... Ян с сожалением посмотрел на пальцы, которые дрожали всякий раз, как заключённые ссорились. Русалку он рисовал торопливо, стараясь с головой уйти в работу и забыть про крик. Ничего не получилось, а испорченный рисунок жаль. Тем не менее он старательно принялся за корабль. Именно такая картинка красовалась на обложке его книги с красивым названием "Сказки издалека".

        Стук половника по решётке отвлёк мальчика. Он бросил карандаш и побежал за обедом для себя и старика. Тут приходилось действовать быстро, иначе заключённые просто оттеснят его к стене. Так можно и без еды остаться. Но Ян умел подныривать под руками и пробираться к котелку. Тем более, что стражник, разносивший еду питал слабость к несчастному ребёнку. Он покрикивал на заключённых и обещал, что если мальчика не будут пропускать вперёд, то он перестанет всех кормить.

        Вернулся Ян к себе достаточно скоро. Сияя от радости, он продемонстрировал лишний кусок хлеба и тут же отдал его старику. Заботиться о Герретоне Яну нравилось. Он полюбил это занятие даже больше, чем рисование, и частенько "баловал" своего нового друга приятными мелочами. Такими, как полученный от стражника лишний кусок хлеба, например. Сам же мальчик не притронулся к еде, предпочитая сначала дорисовать.

        – Как же ты попал сюда? – тихо и немного задумчиво пробормотал Герретон. – Почему?

        Яна его вопрос не взволновал. Он только склонил голову в бок, и ответил, не отрываясь от рисунка:

        – Это потому, что я канал взорвал.

        – Канал? – недоверчиво переспросил Герретон. – А зачем?

        – Надо было. Нейт сказал, что так будет лучше для всех, – мальчик помолчал, вспоминая сказанные наставником слова. – Во благо всем.

        – Обычно во благо создают, а не разрушают. Кто такой Нейт?

        Ян поднял глаза на старика. Ему как-то не верилось, что можно не знать Артаса, ведь он...

        – Расскажи всё с самого начала, – попросил Герретон.

        Ему хотелось разобраться, как можно было в общем-то неплохого мальчишку заставить совершить столь чудовищный поступок. И Ян заговорил. Медленно, задумчиво... Истории забытые за давностью лет, одна за другой всплывали в его мозгу, навевая горечь, но не обиду – рядом с Герретоном невозможно было обижаться.

        К тому же Ян не до конца понимал, что произошло. Кто такой Нейт? Почему надо было взрывать канал? Он принимал всё известное как данность, доверчиво вслушиваясь в каждое слово наставника. Не потому, что был глуп или наивен, просто попал к Нейту в том возрасте, когда дети открыты всему миру. "Хороший человек не может плохо поступать", – так, наверное, он бы ответил, если бы обременил себя раздумьями. А ведь Нейт был хорошим человеком...

        Воспоминания о наставнике перемешивались с другими воспоминаниями. Отец тоже был хорошим человеком, только бил иногда. Ян сказал это мельком, небрежно, и это известие потонуло в море других событий, так и отдающих тоской:

        – А однажды я стоял и смотрел через приоткрытую дверь, а он заметил и прогнал... Мне хотелось, но я не смел попросить... А он не обратил внимания... А однажды обратил. И по голове погладил.

        Чем старше становился Ян, тем реже у него проскальзывало желание подойти и приластиться к отцу. Он словно бы привык, что этого делать нельзя, и смирился с неизбежным. Казалось, его вполне устраивал шаткий мир их давно затянувшейся неприязни.

        Но Герретон умел слушать между слов – его было не обмануть небрежным голосом. И он подмечал то, что Ян в силу возраста не заметил. Не смотря ни на что, Альберт Брейд всё же любил сына и даже пытался всё изменить. Ведь иначе зачем он гладил Яна по голове и сердился, что тот отворачивается от него? Зачем приносил сладости, которых почти не достать? Уж точно не за тем, чтобы услышать в ответ: "Я их не буду". Прав ли был Ян, сердящийся за разорванную книгу? Виноват ли был отец, пытающийся сгладить вину тем, чем мальчик и без того объелся у Нейта? В той истории не было виноватых и правых, была лишь трагедия, которую каждый усугублял в меру своих сил.


***

        Шёл обычный день, положенный заключённым в лазарете. С самого утра Герретон забрал у Яна карандаш и принялся писать письмо. На вопросы он не отвечал, а когда мальчик заглядывал ему через плечо, прикрывал бумагу рукой.

        – Я пишу твоему отцу, – только и говорил он.

        Провертевшись вокруг пол дня, но так и не добившись более развёрнутого ответа, Ян заскучал. Попробовал было уснуть, но не смог, съедаемый любопытством. Тогда он уселся рядом со стариком и задумался. Впрочем, ненадолго.

        – А почему ты здесь? – раздался его звонкий голос спустя несколько минут. – Разве ты тоже совершил что-то плохое?

        Герретон отложил карандаш. Больше всего его порадовало короткое "тоже". Старик много раз пытался растолковать юному арестованному, что взрыв был не так уж необходим, но тот не верил. "А Нейт говорил...", – к сожалению, эти слова были для мальчика не пустым звуком.

        И всё же Ян слушал. Большие, почти огромные глаза с детской доверчивостью смотрели прямо Герретону в душу. Мальчик хотел верить, и не мог, чтобы не предать самого лучшего в мире человека – Нейта. Ведь тот любил его и даже обещал спасти... То, что от старого знакомого нет ни слуху, ни духу, Ян старался не вспоминать.

        Герретон знал о терзаниях мальчика. Осторожно, чтоб не ввергнуть того в пучины отчаянья, он старался донести до Яна законы добра и зла. Но что он мог сделать один, являясь старым каторжником? Нужен был человек, который взял и повёл мальчика через жизнь, мягко подсказывая и направляя советом. Без этого раскаяние Яна такой же тупиковый путь, как и дорога зла. Что будет с его душой, когда он поймёт, что был просто игрушкой в руках негодяев? Куда денется его доверие к людям? Кем станет Ян? Озлобленным на судьбу маленьким предателем? Сколько Герретон повидал таких, и ни один не выбрал хороший путь.

        Но Ян сказал "тоже". Червячок сомнений всё-таки шевельнулся у мальчика в душе, и если бы его отец... Брейд имел все шансы помочь сыну. Герретон надеялся, что тот сделает это, хотя мужчина и не навещал Яна от слова совсем. Но ведь должен...

        – Ты не хочешь отвечать? – мальчик внимательно посмотрел на задумавшегося Герретона. – Мне больше не спрашивать?

        Старик встрепенулся. Какие бы мысли не лезли в голову, а рушить доверия Яна не следовало. Его открытость поможет открыться и мальчику.

        – Я светлис. Знаешь кто это такие?

        Ян покачал головой.

        – Это люди, которые верят, что Бог есть свет. Люди – дети Божьи, а значит, должны стремиться к свету и в мыслях своих, и делах. Гонения на светлисов были всегда. Им запрещали занимать высокие должности, есть в общественных местах. Светлис не мог подавать обычному человеку руку, дабы не запачкать его. Учение о том, что люди могут выйти из гор к свету, считалось запретным, но всё равно понемногу жило. Когда я был юношей, светлисам приказали отказаться от своей религии или уйти из гор.

        – И что было дальше? – нетерпеливо спросил Ян. – Они ушли?

        – Многие, – тихо, и с какой-то необычайной грустью протянул старик. – Но были и те, кто остались.

        – Как ты?

        – Я не мог уйти, у меня болела мать. Она была так слаба, что не перенесла бы дороги. После её смерти я попытался разыскать ушедших. Меня поймали и объявили предателем.

        – Почему?

        Герретон усмехнулся.

        – Вместе со светлисами ушло и большинство учёных-изобретателей. Главы городов не предполагали об истинных размерах гангрены, поразившей наш народ. Это их слова, не мои. Они испугались. Религия уже и так была объявлена вне закона, но теперь её приверженцы не могли уйти к своим. Несогласных отправляли на каторгу.

        – Как тебя?

        – Да.

        Больше Ян не спрашивал. Забравшись под одеяло, он отвернулся к стене. Серьёзность, с которой мальчик слушал рассказ, поразила старика, он бы никогда не подумал, что тот безоговорочно поверит в существование светлисов. Да... Доверчивость мальчика иногда поражала. Это было хорошо, но и страшно, поскольку Яну предстояло выйти и жить в полном обмана и коварства мире.

        Подумав об этом, Герретон с двойным усердием взялся за письмо. Альберт Брейд... Вот единственный шанс уберечь мальчика от плохих друзей. Старик думал, что Ян спит, поэтому донёсшиеся сзади слова оказались вдвойне неожиданными:

        – А всё-таки здорово было бы найти светлисов.

        Герретон встрепенулся. Он обернулся, чтобы ответить, но Ян уже спал, подложив под голову грязную ладонь. Фраза про светлисов была его последней фразой перед сном.


***

        Десять листов в неделю, три карандаша в месяц – такое количество письменных принадлежностей выдавали Герретону. В суде, после произнесения приговора о пожизненном заключении, ему разрешили загадать последнее желание. Именной этой привилегией пользовались светлисы благодаря милосердному жесту главы Горзы.

        Герретон попросил регулярно выдавать ему всё необходимое для письма. Его не оставляла надежда, что потомки одумаются, вспомнят о Боге и найдут записи, где будут изложены все истины, почёрпнутые из мудрых книг. Ведь сейчас все книги светлисов нещадно уничтожались.

        И вот уже много лет Герретон исправно получал бумагу и карандаши. Ему хватало с излишком. Однако на письмо к отцу Яна он израсходовал весь свой старательно скопленный "запас". Наконец, то было отправлено. Потянулись долгие дни...

        Ян переносил ожидание гораздо проще Герретона по большей части потому, что назначенные ему пять лет каторги казались мальчику вечностью. В приезд отца он верил не больше, чем в существование мышки-камнегрызки, которой пугали непослушных малышей. По словам взрослых, эта мышка уносила детей к себе в нору, и даже камень ей был не помехой.

        Но Герретон надеялся. Прошёл месяц прежде чем старик, наконец, понял, что не стоит ждать. Тогда он отправил ещё письмо, и ещё... Альберт Брейд не отзывался. Ян целыми днями грезил о встрече с ушедшими светлисами, донимая вопросами старика. И тогда Герретон решился.

        Когда мать умерла, он хотел отправиться к ушедшим, но не мог сделать этого сразу. Пришлось искать, прячась от патрулей, где остановились товарищи. Прошло несколько лет прежде, чем он нашёл. Словно сказочный мираж, предстал его взору далёкий город. Небесного цвета стены, упирающие в облака купола... Мыслями юный Герретон был уже там, поэтому на обратной дороге не шёл, а летел, окрылённый долгожданным успехом. Быстро собрав рюкзак, он поспешил в обратный путь. Тут-то его и сцапали.

        Герретон вздохнул – с того момента прошло шестьдесят лет. Он не знал, что случилось с ушедшими, живы ли в городе и не постигло ли их падение хуже, чем оставшихся. Временами ему казалось, что город ему и вовсе привиделся, ведь не может же на самом деле существовать такая красота. Достаточно нескольких слов, и он вновь окажется на свободе. Для этого нужно так мало, всего несколько слов...

        Однако всякий раз, как он думал об этом, перед глазами у него всплывал тот самый город. Далёкий, несбыточный, он придавал ему сил. Разве можно отказаться от своих убеждений, от той сказки, о которой столько времени мечтал? Что тогда останется ему? Есть много разных предательств и страшнее всего предать себя. Да, его выпустят, но будет ли он свободным?

        И всё же одно дело верить самому, а другое дело посылать на поиски города несмышлёного мальчишку. Что будет, если тот погибнет в погоне за мечтой? Но Ян так просил, так умолял... И Герретон не выдержал. Он открыл мальчику секрет, успокаивая себя тем, что в Нордоне и Горзе тому делать нечего. Окрутят в два счёта, а нет, так сам встанет на этот путь, не имея средств к существованию.

        Старик надеялся, что мальчик подрастёт, поумнеет и лишь тогда отправится на поиски города, как раз срок подойдёт к концу, но тут он не знал Яна.

        – Герретон, – услышала он через несколько дней. – Давай убежим к светлисам.

        – Как? – коротко усмехнулся тот. – Нас охраняют.

        – А мы тихонько убежим. Я там щель одну приметил, когда меня стражник на осмотр вёл, через неё и попробуем. Куда-нибудь уж точно попадём.

        Наслышанный о способностях мальчика всегда и везде находить удобные проходы, Герретон не сомневался в успехе. Казалось, мальчик создан для тёмных переходов, обладая удивительным даром чувствовать горы, иначе его везение просто нельзя было объяснить. Каждый раз, когда за Яном гнались горзовские ребята, он успевал юркнуть в какую-нибудь щель и затаиться. Конечно, можно было сослаться на хорошее знание местности, однако мальчик сам удивлялся. "Я же точно помнил, что раньше той щели не было, – говорил он. – Появилась. Специально для меня". Впрочем, одно дело слушать и верить, а другое дело поставить на карту всё и попытаться сбежать через неизвестную дыру. Ко второму Герретон не был готов, однако в слух сказал:

        – А до щели мы как доберёмся?

        – Я всё продумал, – радостно заверил его Ян. – Постараемся сбежать, когда нас погонят на работу. Я слышал, что скоро приедет комиссия, и Ортон наверняка постарается сделать видимость нашей нужности.

        Когда настал долгожданный день, Ян нарочно плёлся в конце, чтобы незаметно отстать. Старик шёл рядом, надеясь и одновременно не надеясь на успех. Столько лет...

        Щель оказалась Герретону мала. Этого следовало ожидать, но Ян так расстроился... Он даже хотел отказаться от побега, но старик его уговорил. Ведь если мальчику удастся найти светлисов, то  вместе они точно что-нибудь придумают. Конечно, надежды мало, но разве об этом стоит говорить? Ян сбежал. Глядя ему вслед, Герретон молился. Он не думал, что им удастся встретиться вновь, но всеми силами желал, чтобы мальчика хранила судьба.


***

        Тьма... Беспроглядная тьма у которой нет начала и нет конца, но зато есть подстерегающие неосторожного путника трещины. Ян ещё никогда не находился столько времени в неосвещённых пещерах. Даже блуждая с Ташем в заброшенной части города, он знал, что ещё немного и вернётся домой в светлую комнату. Но здесь, заблудившись в неизвестных переходах... На что он надеялся, когда убегал?

        Простившись с Герретоном, он решил, что самое трудное пройдено. Оставить друга и уйти одному... Что может быть сложнее? Хорошо хоть успокаивала мысль, что он вернётся со светлисами.

        Однако уже на следующий день Ян понял, что устал, проголодался и вообще ему хочется пить. Казалось, он бы всё отдал за глоток воды! Но приходилось терпеть и сжав зубы шагать дальше. Без веры, лишь с мизерной надеждой на успех. А ведь на каторге ему давно бы уже дали напиться... Новый стражник был добрый, он даже по ночам просыпался, если просили, и никогда не ругался. Арестованные для него были подобны провинившимся детям. "Вот зачем такое творили? – неодобрительно покачивая головой, вещал он. – Глупые были, вот. А почему были глупые? Осознания не было потому что. А каторга зачем нужна? Чтобы осознание пришло. И мы, стражники, для того здесь поставлены, чтобы вам осознание давать". Заключённые поначалу его разговорам дивились, ругались даже сквозь зубы, а потом привыкли. И по вечерам, когда старик заводил привычный всем разговор, сами того не желая, начинали вслушиваться в слова.

        – Во даёт старик! – вырывалось то у одного, то у другого. – Верно говорит, осознание нужно. Люди другими стать должны.

        Называли стражника теперь не иначе как по имени-отчеству, а иные и вовсе дядей звали. Ян, когда подобное слышал, всегда удивлялся. Ну какой он им дядя? Хороший старик, не отнять, но ведь не на столько, чтобы в родственники записывать. Герретон его не останавливал, но однажды не выдержал:

        – Так у большинства из них никого из родни нет. А у некоторых и не было никогда. Улица растила.

        И Ян замолчал, вспоминая лица никому не нужных детей. У него хотя бы отец есть, да и Нейт заботился. А у тех – никого. И глаза вечно голодные, словно у собак. Ян никогда не пытался заговорить с уличными, поскольку у тех была своя шайка и подходить к ним – себе дороже. Лишь раз он дал хлеба плачущей девочке и пробормотал:

        – На, передашь своим.

        Девчонка сразу же перестала плакать, а из-за угла выскочил мальчик и налетел на Яна.

        – Забирай свой хлеб! Уматывай отсюда! Не нужны нам твои подачки! – мальчик вырвал хлеб и бросил в грязь. – Убирайся, слышишь? – закричал он Яну. – И больше не приходи!

        И Ян зарёкся там появляться. Зачем, если прогнали? Девчонку только жалко и хлеб, но тут уж ничего не поделаешь. Пару раз они потом сталкивались на улице, но оба отводили глаза – не бывать дружбе между уличными и домашними. Девчонке и так попало за предательство, которое она якобы совершила взяв хлеб. Возможно когда-нибудь Ян и попытался бы заговорить с ней ещё раз, но тут отец увёз его в Горзу, и произошедшее вылетело из головы. Ну или почти вылетело... Кстати, в Горзе почему-то уличных детей не было. Травили их всех, что ли?

        Ян остановился и с силой потёр глаза. Как же ему надоела эта темнота! Блуждает по подземелью будто слепец, так и помереть не долго. А вдруг... Мальчик почувствовал, что на него повеяло холодом. А вдруг он и правда слепец? Дрожа с ног до головы Ян поднял руку к глазам и попытался рассмотреть пальцы – не получилось. Поводил туда-сюда рукой – тоже ничего. Страх проникал вместе с сомнениями, казалось, ещё немного и мальчик с криком рванёт обратно лишь бы убедиться, что не ослеп.

        С трудом уняв дрожь, Ян заставил себя успокоиться. Без паники, без паники... Просто так из-за ничего ещё никто не слеп. Но великая тьма, как бы хотелось увидеть сейчас хоть отголоски света!

        "– Скорее, Ян, не медли. Нас могут хватиться в любую минуту. Ну хватит уже...

        Ян, взбудораженный и едва не всхлипывающий, вновь прижался к старику. Он и сам понимал, что пора бы закончить прощание, но не мог заставить себя сделать это.

        – Беги, Ян, беги!

        Герретон с силой оторвал мальчика от себя и почти втолкнул в щель. Но Ян не обиделся. Схватив старика за руку, он вдруг зашептал торопливо и горячо:

        – Я вернусь. Обязательно, клянусь тьмой.

        – Почему ты клянёшься ей?

        – Она добрая. Тьма скрывает от посторонних глаз и является лучшей подругой тех, кто прячется.

        – Поклянись светом, Ян, он приносит надежду."

        Тогда Яну некогда было думать о словах старика. Ну сказал тот поклясться светом, но разве не всё равно, чем клясться? Хоть водой, хоть мышкой-камнегрызкой, это ни на что не влияет. Но теперь, блуждая впотьмах без надежды на счастливый исход, Ян вдруг понял, что ему не всё равно и он многое бы отдал хоть за малюсенький огонёк. Интересно, а какой переполох вызвал его побег? В ту щель взрослым точно не пролезть, значит, будут расширять отверстие или искать обход. Это займёт время, но всё же не сильно задержит преследователей. Или его вообще не станут искать, дав шанс на свободу? А может просто поленятся... Какая вероятность, что он сможет добраться до города живым, не зная дороги?

        Ближе к обеду – хотя Ян и сомневался в точности определения времени – ему удалось выбраться на дорогу. Откуда та шла? Куда вела? Неизвестно. Но всё же по ней было проще идти, да и наличие тусклых ламп радовало глаза. А ведь он почти поверил в то, что ослеп. Ещё бы найти воду... Где-то в стороне от дороги шумела река, но Ян пока не был готов уйти от света и вновь блуждать в темноте.

        Внезапно из-за поворота показалась повозка. Ян сразу же узнал скрипучую телегу с провиантом, которую присылали каторжникам и которую он пару раз помогал разгружать. Значит, не так-то далеко ему удалось уйти... Зря он улёгся спать, зря. И на дорогу не стоило выходить.

        Между тем сидящие в повозке люди заметили его. Кто-то присвистнул, кто-то вскинул ружьё.

        – Стой! – закричали ему. – Стрелять будем.

        И Ян рванул обратно по дороге. Вряд ли стражники будут стрелять – ружей и пуль в подземных городах осталось совсем мало, приходилось использовать копья и мечи – но всё же искушать судьбу не стоило. Сзади раздался одинокий хлопок, и тут же что-то просвистело у самого виска. Ян не становился. Слышно было, что стражники спрыгнули с телеги и побежали за ним, громко топая сапогами. Хоть это хорошо, их же за версту слышно.

        Нырнув в уже знакомую щель, Ян затаился. Преследователи сначала пробежали мимо, но потом вернулись и столпились около дыры. Кто-то снял со стены лампу и внимательно осмотрел вход – на запылённых камнях остались чёткие мальчишеские следы.

        – Вернёмся за собаками?

        – А если убежит?

        После недолгого совещания стражники решили разделиться. Трое из них должны были вернуться к телеге и доехать до ближайшего поста, двое – пойти за мальчиком.

        А дальше начался ад. Ян хорошо умел убегать и прятаться и даже смог легко уйти от этих двух, но потом на смену им пришли собаки, и тут уже игры кончились. Как любил говорить Таш, началась война не на жизнь, а на смерть. Погоня нагоняла. Злобный лай отзывался в ушах, заставляя сердце учащённо биться, а тело всё-таки двигаться вперёд. Порой мальчику казалось, что собаки потеряли его след. Тогда он присаживался на камень и устало прислонялся к стене, блуждая по темноте не видящим взглядом. А потом лай раздавался с новой силой, и Ян, не имеющий сил даже чтоб дышать, вдруг пускался бежать, преследуемый эхом. В такие минуты, мальчик проклинал себя за слабость, но уже был готов сдаться. Но всё-таки бежал. Бежал, поскольку обещал Герретону освободить его.

        Лай, лай, лай... Он гонится по пятам, кусает за пятки, трогает макушку. То, чего не происходило на самом деле, Ян в красках воображал, поскольку уже имел опыт быть подранным собаками. Нет ничего хуже, чем когда тебя окружает свора! В прошлый раз Яна спасли проходившие мимо люди, этот же окажется последним. Или не окажется, но тогда мальчик не позавидовал бы сам себе – за побеги наказывали очень жестоко.

        Вскоре Ян опять выскочил на дорогу. Здесь горели тусклые светильники, и можно было не опасаться провалиться куда-нибудь. Но и вероятность попасться была больше, поэтому мальчик кинулся назад. Лай раздавался уже совсем близко. Замелькали фонари...

        Ян нырнул в ближайший боковой проход, ловко протиснулся в найденную там щёлку и побежал. Мелкие камушки норовили выскользнуть из-под ног, справа шумела вода, но на раздумывания времени не осталось. Только бежать и надеяться на лучшее. Обернувшись, мальчик вновь увидел фонари. Их свет едва-едва не доставал до него. И тут он скорее почувствовал, чем увидел, что дальше обрыв. Ян остановился. Поискал ногой куда наступить и нащупав опору сделал шаг, потом ещё и ещё... Промелькнула мысль, что опасения напрасны и можно смело бежать. Но тут луч фонаря ударил ему прямо под ноги, собаки залаяли ещё громче и яростней. Ян повернулся, вскрикнул и тут же почувствовал, что земля под ногами ухнула вниз, прямо в шумевшую реку.

        В последствии Ян сам не мог объяснить каким образом остался жив. Видно, есть на свете Бог, раз допускает подобные чудеса. Упасть со скалы в воду, быть увлечённым в бушующий поток, удариться об десяток или же сотню камней... И остаться в живых. Утягиваемый рекой, Ян видел где-то под потолком свет и слышал громкие возгласы людей. На короткий миг он ощутил злорадство – пусть ему суждено погибнуть в реке, но зато свободным. И тут же его ударило об камень с такой силой, что потемнело в глазах.

        Сколько времени Ян провёл в воде? Наверное, не очень много, раз сумел не замёрзнуть, а выжить и выплыть, но и эти минуты показались ему вечностью. На берег он выбирался ползком, хрипло дыша от пережитого страха и крепкого удара, ведь его буквально вышвырнуло на камни. Руки у него дрожали, горло болело от попавшей внутрь воды.

        В последующие дни Ян многое пережил. Стоило ему спастись из реки, как он тут же потерялся в бесконечных лабиринтах пещер. Как часто ему хотелось обратно к Герретону или на крайний случай к отцу! Хотелось кушать и пить, но обратной дороги он не знал, да и не мог предать старика, которому пообещал свободу и жизнь у светлисов. Приходилось выживать.

        Случайно натолкнувшись на патрульный пост, Ян сперва решил, что те охраняют дорогу на каторгу, но потом послушал разговоры и понял, что ошибся. Те сторожили дорогу из Нордона в Горзу. В то время Ян уже шатался от голода и, съедаемый отчаяньем, решился проделать давно забытый трюк с обманом...

        – Обвал, обвал!

        Вид щупленького мальчика со следами давних, перемешанных с грязью, слёз, заставил патрульных сначала застыть в недоумении, а потом броситься к нему. Ян отвечал путано, рассказывая, что вместе с отцом ехал в Горзу, но тут раздался грохот, и телегу завалило. Он показал синяки, и продолжил уже более уверенным голосом:

        – Скорее! Их надо всех спаси! Там папа, возница, они же умрут, если к ним не прийти! И лошади сломало ногу!

        В его голосе было столько правдивого отчаянья, что никому даже в голову не пришло сомневаться. Тем более, что на дороге порой случались обвалы. Вот если бы построили канал...

        Патрульные собрались быстро. Мальчика похвалили за мужество и усадили за стол, приказав Нику накормить его. Тот поворчал, но согласился. Словно бы из ниоткуда перед Яном появился хлеб, чай и – вот это поразительно! – печенье. Видно, его рассказ сильно разжалобил патрульных, раз они решили поделиться самым дорогим.

        Однако общество Ника не входило в планы Яна, ведь тот мог что-нибудь заподозрить и сорвать побег. Поэтому вцепившись мужчине в руку, он зашептал:

        – Пожалуйста, идите с ними! Там папа! Там возница! А вдруг не хватит людей, чтобы вытащить их?

        Его попытались успокоить, но Ян всё сильнее умолял патрульного идти со всеми. Он уже едва не плакал, по крайней мере голос его натурально дрожал. Наконец, старший плюнул на уговоры и приказал Нику ехать, а Яну сказал сидеть и ждать здесь.

        Впрочем, тот и сам знал, что ему делать. Стоило повозке скрыться из виду, как он бросился искать запасные фонари и лампы. За считанные минуты он перетряхнул всю палатку. Фонари нашлись в стоящей в углу тумбочке, и там же лежала свёрнутая в рулон карта. Всё это Ян планировал взять с собой, но в чём? Не долго думая, мальчик стащил с подушки наволочку и с помощью найденной верёвки приспособил под походный мешок. Кинул туда тройку фонарей, карту, куртку, положил сверху хлеб и фляжку с водой. Печенье, кстати, оставил, но не удержался и попробовал одно. Затем написал на каменном полу короткое "простите" и спешно покинул место преступления, твёрдо пообещав себе, что ворует в последний раз.

        И снова потекли одинаковые дни, полные блужданий. Фонарики Ян включал только в самом крайнем случае, но те всё равно быстро сели, а карта помогала не больше чем кузз собакам, которых на дух не переносил. Почему? Да потому, что там были отмечены только основные выходы на поверхность, а их, заведомо известно, хорошо охраняют. Ещё, конечно, можно было попытаться найти дорогу Герретона, но за давностью лет тот и сам не помнил где сворачивал и как. Ян много раз выспрашивал у старика подробности – тот не помнил, а сохранившихся крупиц воспоминаний было недостаточно, чтобы восстановить маршрут. Поэтому мальчику ничего не оставалось, как вновь брести наобум, доверившись интуиции.

        Где-то через неделю Яну посчастливилось натолкнуться на засечку. Кто её ставил? Зачем? Куда приведёт дорога, если пойти по ней? Однако бесцельное блуждание настолько утомило мальчика, что он пошёл по меткам, выбрав их своим временным ориентиром. Как шатающемуся на грани сознания человеку необходимо цепляться за что-то взглядом, так же и Яну до трясучки требовалось хоть что-то незыблемое в бесконечной паутине пещер, какое-нибудь место, куда он сможет вернуться и заново начать путь. О том, что засечки выведут его на поверхность, Ян даже не надеялся. Но...

        Сперва ему показалось, что воздух стал менее спёртым, потом – что вдали мелькнул свет. Первой мыслью Яна было то, что начались галлюцинации. Вот уже два дня, как ему приходилось экономить воду, и жажда одолевала даже во сне, дразня стаканами с водой. Однако стоило мальчику сделать несколько шагов вперёд, как тонкая полоска солнечного света резанула привыкшие к мраку глаза. Вот уж когда Ян до конца понял фразу: "Поклянись светом, он приносит надежду"! Ян закричал, запрыгал и словно безумный бросился вперёд, но вскоре остановился, почувствовав резкую боль в глазах. Сквозь выступившие слёзы он взирал на долгожданный выход, и всё лучше понимал, что только сумасшедший согласился бы пойти туда. Не зря говорили, что солнце жестоко и уничтожает всё живое.

        Внезапно в голове у него всплыли слова Герретона: "Но смотри, не торопись. Увидев свет, не спеши бежать к нему. Дождись ночи". Успокоившись, Ян вернулся обратно в тьму пещер. Да, ему по-прежнему хотелось побежать к просвету, взглянуть на солнце, на окрестные холмы и луга. Мир на поверхности, по словам Герретона, был гораздо больше и разнообразнее, чем подгорный, но мальчик уже смог усмирить любопытство. Долгое блуждание по пещерам не прошло для него даром и сильно закалило характер. На поверхность готовился выбраться уже новый Ян – не тот прежний мальчик, который слепо верит и надеется на лучшее, но тот, который уже имеет силы что-либо изменить.

        До наступления ночи Ян успел и выспаться, и сравнить ощущения от поверхности. Они были двоякие. С одной стороны он знал, что даже людям Нордона и Горзы порой приходится выходить туда, чтобы собрать урожай и выпасти стада, с другой стороны – всё это делалось только ночью, без того яркого светила. Работающих на поверхности презирали и ходили слухи, что те  не живут больше двух лет. Впрочем, последнее точно было враньём, поскольку Ян знал нескольких пожилых людей, всю жизнь выпасающих куззов. Но существование их было жалким, это он тоже видел.

        И всё же было что-то в этой поверхности такое, что манило и привлекало. Возможно, дело было в тайне и удивительных светлисах, живущих там, а может просто непривычно свежий воздух со множеством незнакомых ароматов будоражил воображение. С детства зная только запах камней и сырости, мальчик и не думал, что может пахнуть по-другому. А эти новые запахи... Они нравились ему!

        Однако привыкнуть к воздуху оказалось гораздо проще, чем к свету. И пусть лунный не резал глаза, как солнечный, но представить, что какой-то шарик сверху может давать столько света было трудно. Коптящие лампы подземных городов и то не давали такого результата, поскольку людям приходилось экономить энергию. А тут такой свет, да ещё и природный. Это потрясло Яна, знающего, что ничто природное не может светить само по себе.

        Полный торжественного ожидания и в тоже время страха, мальчик зажмурил глаза и вышел навстречу неведомому миру, почувствовав на лице непривычное прикосновение ветра. Такое же, как от вентиляционных труб, только в сто раз приятнее. Это как с поглаживанием: пока Ян знал только отца, он был доволен, но когда встретил Нейта, а затем Герретона, то понял разницу. Ласку он теперь хорошо умел распознавать, а ветер был именно ласковый.

        Оказавшись на улице, Ян первым делом взглянул вдаль, на голубые стены города и золотые купола. Герретон был прав, зрелище предстало ему сказочное. Переливающие мягким светом, созданные словно бы из струй воды, стены города скрывали за собой самую прекрасную в мире загадку – там ли живут светлисы. Её Яну только предстояло разгадать.

        Мальчик посмотрел в усыпанную звёздами пустоту, погладил рукой чахлый кустик травы, и почувствовал необычайное родство с этим огромным миром. С самого детства он знал, что выйти на поверхность подобно смерти. Нет, не так. До встречи с Ташем он вообще не знал, что существует такое слово "поверхность". Его мир ограничивался камнями и землёй, и Ян даже не представлял, что может быть иначе. Таш открыл ему глаза. Вместе они строили планы, как пробраться сюда, но вообще-то это была задумка Таша – он любил делать всё наперекор, а дядя запрещал даже близко приближаться к поверхности. Потом Нейт всё-таки прознал об их задумке, мальчикам сильно влетело, и они отказались от своих планов. А зря.

        Ян присел на землю, ёжась от непривычного холода. В горе воздух был неподвижен, и людям приходится самим перегонять его с места на место, дабы происходил обмен углекислого газа и кислорода, но ветров там не было. Ян передёрнул плечами, стараясь унять дрожь. Что ж, придётся ему привыкнуть и к этому. Яркий свет, зелёная трава, двигающийся воздух... Что ещё принесёт новый мир?

        Тем не менее он смело двинулся в путь, мечтая как можно скорее оказаться в городе. Над головой нависала пугающая пустота. Кажется, Герретон называл её небом...


***

        Принц Линаен стоял у окна спальни и смотрел на расположенный вокруг город. Глядя на наследника можно было подумать, что природа собиралась создать девочку, но потом резко передумала, и родился мальчик. Тонкие черты лица, волнистые от природы волосы... Всё это заставляло окружающих невольно умиляться, хотя принц никогда не был неженкой. Случалось, он сам убирал в комнате, мог оседлать и расседлать коня, а так же спокойно включался в работу наравне с "простыми" людьми, если того требовал случай.

        И всё же природную красоту невозможно скрыть. Во время разговора его лицо приобретало выражение благосклонной заинтересованности, но при этом сквозь привычную маску проглядывала живая душа и искреннее желание помочь. "Мой утешитель" – как часто называл его король. И это было действительно так. Участливый, словно звёздная сестра, выбравшая своим долгом ухаживать за больными, стариками и детьми, он никогда не оставался равнодушным к чужой беде. Этим он, говорят, пошёл в мать, чья королевская добродетель не раз воспевалась музыкантами.

        Сейчас Линаен смотрел в окно, и рассказы о прошлом светлисов один за другим проносились у него в мозгу. Когда-то те оставили подгорные дома и взяв с собой только то, что могли унести в руках, двинулись к солнцу. С верой и молитвами они пробивали себе дорогу вверх.

        Принц перевёл взгляд на сверкающий купол храма, и его пальцы сами собой сложились в привычный уважительный жест. Коснувшись расположенной на обруче звезды, он прошептал:

        – Хранительница...

        Каждый раз, когда на землю спускалась ночная прохлада, а сад приобретал новую, таинственную красоту, Линаен спешил к фонтану. Вот и сегодня, едва на небе зажглась первая звезда, он отошёл от окна и пошёл в сад. Вечера были целиком и полностью в его распоряжении, поэтому он мог отдохнуть от учёбы и государственных дел.

        В саду Линаен побродил по усыпанным камушками дорожкам, и, отпустив за ненадобностью слуг, присел с прутиком у фонтана. Вокруг пели птицы, наперебой щёлкая клювами и выводя переливчатые мелодии, стрекотали кузнечики. Яркая полная луна проглядывала сквозь кроны деревьев. Всё здесь дышало миром и спокойствием. Внезапно сзади раздался шорох, словно кто-то сидел в кустах. Линаен вскочил.

        – Кто здесь? – требовательно, как и положено королевскому сыну, спросил он. – Выходи!

        Никто не появился. Принц уже успел разочароваться и мысленно укорить себя за трусость, но тут кусты раздвинулись, и на полянку вышел мальчик, с ног до головы перемазанный землёй. Линаен вскинул голову.

        – Ты не слуга, – заметил он. – Слуги не бывают такими грязными. Так кто же ты?

        Ян, а это был он, промолчал. Три дня он добирался до города, и всё это время ему казалось, что он попал в сказку. Деревья, цветы... Почему-то голубая вода. Сладкие шары на ветках, которые можно есть. Всё это удивляло не искушённого красотами мальчика. Он даже готов был остаться на поверхности в одиночестве, если вдруг окажется, что никакого города нет, а спасти Герретона невозможно. Вот только солнце нещадно слепило глаза, но Ян был готов терпеть и это. Он уже приспособился – стоило горизонту окраситься в предрассветные тона, как он прятался в укрытие или ложился на землю и закрывал голову курткой.

        Однако оказавшись за городской стеной, Ян всё же усомнился в реальности происходящего. Может быть он утонул в реке и теперь находится в мире мёртвых? Но нет. Там, говорят, тело не реагирует на боль, а Ян чувствовал каждую царапину, каждый порез. И к тому же, мёртвым не требуется пища.

        Вымощенные каменной плиткой дороги, в которые было вложено столько труда, оставили равнодушными Яна, зато дома заставили его застыть. Они стояли отдельно друг от друга! Странные сооружения всевозможных форм сильно отличались от грубо вырубленных в скале комнат. Хорошо, что в этот час на улицах не было прохожих, иначе они сильно бы удивились, увидев заглядывающего в окна мальчика – он никак не мог поверить, что в таких домах можно жить.

        Между тем приближался рассвет, и Яну ничего не оставалось, как отправиться на поиски укрытия, поскольку показываться на глаза людям он пока не собирался. Выбор пал на укромное, как ему показалось, строение в центре города. По виду оно больше всего напоминало испещрённую ходами гору, что и привлекло мальчика. Солнечное время суток он переждал где-то в подвале, а вечером вылез  и пошёл гулять. Тут-то он и столкнулся с принцем.

        Миловидный мальчик, казалось, был его ровесником, но имел весьма нелепый вид. Так, например, одет он был в роскошные пышные одежды, которые, может, и защищали его от ветра, но прятаться и ползать в таких по тоннелям явно не удобно. А эта шляпа с пером... Конечно, она придаёт мальчику весьма благородный вид, но разве это поможет, если он вдруг столкнётся с патрульными? Он ведь даже не сможет убежать, запутавшись в рукавах. То ли дело Ян, на котором нет ничего лишнего. И всё-таки мальчик не мог не признать красоту представшего перед ним жителя города. Он снова вздохнул. Линаен истолковал этот вздох по-своему.

        – Не бойся, – повелительно сказал он, вновь присаживаясь на бортик фонтана. – За тобой кто-то гонится? Не переживай, если это так, то властью моего отца ты будешь спасён.

        Ян колебался. Сказать или не сказать? А вдруг светлисы не захотят иметь дела с ним, только выбравшимся из горы? Вдруг они решат схватить его и отправить обратно на каторгу? Однако слова принца и его добрый взгляд развеяли сомнения мальчика.

        – Меня зовут Янус Брейд, – представился он, интуитивно чувствуя, что разговаривает с важной персоной. – Я пришёл из гор.

        – Из гор?! – Линаен был так удивлён, что даже вскрикнул, хотя дворцовый этикет вообще-то запрещает кричать. В то время он только нащупывал грань между величием и простотой, и частенько забывался, становясь обычным мальчишкой. – Как же я сразу не догадался?! Я должен был вспомнить историю. Из какого ты города, мальчик? Из Нордона или Горзы? Или, быть может, вы построили новый город? Почему ты молчишь?

        – Я из Горзы, но вообще-то родился в Нордоне.

        – Мой дедушка тоже был из Нордона. Рассказывай, как там внизу? Вижу, ваш быт сильно отличается от нашего, а я ещё ни разу не видел оставшихся в горах братьев.

        Однако Яну вовсе не хотелось рассказывать. Он уже понял, что наверху люди живут гораздо лучше, чем внизу, и ему вдруг стало стыдно. Он ковырял носком рваного ботинка песочную дорожку и молчал. Восторг принца моментально угас. Линаен был совсем не глупым, и понял, что жилось Яну не сладко. Поэтому он сделал изящный жест, коим подзывал обычно приближенных, и ласково сказал:

        – Расскажи мне свою историю, мальчик. Может, узнав её, я смогу тебе чем-нибудь помочь?

        Ян исподлобья взглянул на принца.

        – И почему я должен тебе доверять? – хмуро спросил он. – Вдруг ты меня обманешь?

        Наивный детский вопрос! Разве настоящий мошенник признается в коварном замысле? Однако ответ Линаена был не менее прост:

        – Потому что я принц, – уверенно отозвался он, встряхивая длинными, почти девичьими волосами. – Принцы никогда не обманывают. Ты мне веришь?

        Ян верил. Рассказ не занял много времени, поскольку Линаен прочитал много книг и знал о жизни внизу. Под конец Ян признался, что не понимает, кто же на самом деле хороший – Нейт или отец. Ведь если представить, что Герретон прав и канал не надо было взрывать, то тогда получается, что он и в самом деле негодяй. Линаен задумался. Ян с трепетом ждал ответа, словно тот должен был стать приговором. И принц понял это.

        – Нет, – с серьёзной уверенностью, обычно не свойственной мальчикам его лет, ответил он. – Тебя обманули, Янус Брейд. Конечно, твой поступок нельзя назвать хорошим, но и наказывать тебя одного было не справедливо. Я думаю, нам стоит пойти к отцу, он точно придумает какой-нибудь выход.

        – Я не пойду.

        – Почему?

        Ян замялся. Наконец, после долгих уговоров, он признался, что боится. К тому же у него грязная одежда, он не знает, как обращаться к принцам и королям, и вообще скоро взойдёт солнце. Линаен рассмеялся.

        – Да не бойся ты, – взяв мальчика за руку, сказал он. – У нас есть защитные очки. Правда, они старые и хранятся в музее, но так и что? Послужат ещё раз. А меня зови очень просто – Лин. Меня так отец зовёт.

        И не слушая больше вяло сопротивляющегося Яна, принц потащил нового друга к королю.


***

        С момента первого знакомства не прошло и часа, а Ян уже сидел в комнате принца и с аппетитом наворачивал еду. Умытый, причёсанный, наряженный в красивые одежды, он чем-то напоминал маленького пажа. Правда, прислуживал пока Лин, старательно подкладывая мальчику самые лучшие куски.

        – Ешь, ешь, – приговаривал он, – Бедный, какой ты голодный... Но ничего, больше тебе не придётся голодать. Вот, возьми мою тарелку.

        Но Ян уже насытился. Отодвинув недоеденный торт, он спросил:

        – А твой отец скоро придёт? Как долго может длиться совещание?

        – Не знаю, может, до утра.

        – До утра?!

        – Знаешь что, – лицо принца посветлело. – Давай пойдём к Меллону. Это наш самый старый долгожитель. Он служит в храме и помнит ещё те времена, когда светлисы жили в горах. Ему приятно будет увидеть человека с родины.

        До храма было недалеко. Он располагался неподалёку от дворца, и упирался золотыми куполами прямо в звёздное небо. Они служили Яну ориентиром в трудном пути до города, однако вблизи выглядели в сто раз красивее. Лин перехватил восхищённый взгляд мальчика и удовлетворённо кивнул.

        – По рассказам ушедшие из гор светлисы в первую очередь заложили храм. Они расчистили под него место, положили первый камень, и только тогда приступили к строительству других домов. Светящиеся купола напоминают о стремлении к свету, а белоснежные стены о чистоте помыслов. И ещё... Видишь звезду над входом? Это знак того, что мы прилетели на эту планету из космоса.

        Ян недоверчиво уставился на Лина. Он думал, что люди всегда жили под землёй.

        – О, ты и этого не знаешь? – сочувственно протянул принц. – Что же ты имел в виду под воспитанием, если ни отец, ни Нейт не объяснили тебе элементарных вещей? Наши предки летели четыреста лет, прежде чем нашли подходящую планету.

        Они зашли в храм. Внутри царил полумрак, но он был совсем не такой, как под горой. Он был светлее, прекраснее что ли. На стенах, словно светлячки, копошились блики от приглушённых ламп. В них не таилась угроза, как в желтоватом свете подземных тоннелей, в них бережно хранился белёсый свет звёзд. Недаром над входом горела одна из них.

        Прислушавшись к укрывшейся в храме тишине, Ян послушно двинулся за принцем. Тот не останавливаясь шёл впереди, уверенно выбирая нужный путь. Наконец Лин остановился.

        – Это здесь, – почему-то едва слышно прошептал он, осторожно постучав.

        Никто не отозвался. Тогда принц постучал ещё, на это раз более настойчиво, и дверь тут же распахнулась, словно только этого и ждала. На пороге возник облачённый в белое старец.

        – Света вам, благородный принц, – начал он и смолк, увидев, как прячется от яркого света Ян.

        Сомнений быть не могло, мальчик был жителем гор. Несколько секунд старик молчал. Он помнил те времена, когда светлисы уходили, и знал, что по договору они не имеют права вмешиваться в жизнь жителей гор. Те, которые хотели уйти, должны были сделать это сразу, так сказали главы городов.

        "– Мы не потерпим у себя нечистых, тягой к свету искушающих нас. Люди созданы жить под землёй, и им нет места там, где есть солнце. Но мы великодушны. Если вы верите, что на поверхности можно жить, то уходите туда. Докажите, что ваша вера хоть чего-нибудь стоит.

        Меллон слушал жаркую речь главы, а сам оглядывался на стоящих рядом братьев. Они вышли на главную площадь прямо из цеха. Перемазанные землёй и смазкой, уставшие, полуголодные... Несколько дней назад их работа снова встала из-за старого оборудования, и начальник орал на них, а кто-то из работников орал в ответ, поскольку больше не мог так жить. "Мы подыхаем здесь. Медленно, но верно", – кажется, именно в этот день прозвучала запомнившаяся Меллону фраза, но суть её он улавливал уже давно и не только по отношению к их цеху. Вся жизнь под землёй, казалось, была построена так, чтобы род человеческий медленно угасал.

        И в это же время, словно восходящее солнце, религия светлисов проживала свой расцвет. Толпы людей, уставшие от тягот подземной жизни, верили, что на поверхности их ждёт лучшая доля. Власти делали что могли ради пресечения "всеобщего безумия", но ничего не помогало. Всё чаще звучали призывы бросить всё и идти на поверхность. Словно бессмертные фениксы возрождались уничтоженные научные трактаты о необходимости солнца для людей. Все рвались к свету.

        И тогда главы городов решили пойти другим путём. Они уже поняли, что чем больше они запрещают верить в угодную сказку, тем сильнее люди верят в неё. Поэтому решено было дать недовольным уйти, но высказать своё желание так, чтобы каждый прочувствовал – власть имущим известно больше, и ушедшие погибнут.

        – Мы же призываем вас бросить глупые надежды. Люди, кои пытаются вытащить вас к свету, на самом деле ни разу сами не бывали на поверхности, и им просто выгодно обманывать вас. Не верьте! Спросите у тех, кто выпасает стада, можно ли жить под солнцем?

        На подмостки взошёл пастух, и Меллон физически ощутил идущее от толпы презрение. Даже глава, который и пригласил пастуха, не только не пожал ему руку, но и отступил на несколько шагов дабы не запятнать себя общением с недостойным. Но тот, привыкший и к худшему отношению, не обратил на это внимания.

        – Я много раз бывал на поверхности, – хриплый голос пастуха, казалось, походил на скрежет телеги. – Наши отцы и деды завещали прятаться до появления солнца. Однако один раз я не успел сделать это и был наказан. Я видел его! Этот сияющий диск несёт смерть! Сначала он выжигает глаза, потом – кожу, и лишь в самом конце – сердце...

        Стоящие вокруг Меллона люди зашумели. Он видел, как уменьшается количество желающих уйти. Даже из "нечистого" цеха многие уже сомневались. А ведь были среди них и те, кто громче всех называли себя светлисами...

        И тогда главы города решили закрепить результат. Один из них вновь поднял руку, и когда крики толпы стихли, второй начал говорить:

        – Вы слышали пастуха. Он презреннейший из людей, но правдивость его слов не вызывает сомнений. Откажитесь от своей веры, светлисы, признайте, что вас обманули!

        – Нет!

        Одинокий крик сменился нестройным хором ещё нескольких десятком голосов. Негодующих оказалось больше, чем Меллон ожидал, да и в толпе многие были удивлены. Вон тот паренёк считался, по-видимому, "порядочным" человеком, поскольку его одежда была не только чистой, но и с нотками изысканности. Но – кто бы мог подумать! – он тоже оказался светлисом. Люди сразу отшатнулись от него, и его мать тоже.

        Глава Нордона вновь поднял руку, призывая всех к тишине.

        – Мы не будем принуждать вас отказаться от веры, но, повторюсь, в нашем обществе нет места таким, как вы. Уходите или откажитесь от собственных убеждений. Мы даём вам сутки. По истечению этого времени любой оставшийся в пределах наших городов светлис будет подвергнут расправе.

        Главы города спешно покинули подмостки, но светлисы молчали. И Меллон словно наяву слышал их безмолвный вопрос: "Уйти или остаться? И не окажется ли так, что я уйду один?"

        Лин перевёл взгляд со старца на притихшего Яна, затем снова на старца. Понимание отразилось в его глазах.

        – Вы правильно поняли, Меллон, – сказал он, чтобы хоть немного разрядить обстановку. – Это Янус Брейд, и он пришёл из подземного города.

        – Из какого? – тут же поинтересовался старик. – Из Нордона или Горзы?

        Казалось бы, за столько лет он и думать забыл о своём прошлом. Ушли в небытие тёмные улочки подземного мира, стёрлись из памяти тусклые фонари и чадящие лампы. Что хорошего было там, внизу? Ни одного приятного воспоминания, всюду мрак и отчаянье. Такое место и домом-то назвать нельзя. А прилетела весточка из-под земли, и замерло сердце. Родиной повеяло. Долго ещё людям придётся на поверхности жить, прежде чем уйдут в эту землю корнями.

        – Ян жил в Горзе, – медленно, оглядываясь на молчащего мальчика, ответил принц. – Но сам родился в Нордоне. Меллон, можно мы войдём? Я устал. Сегодня и тренировка была трудной, и с отцом мы долгое время провели в седле, объезжая поля.
 
        Старец посторонился. Ян, который опасался входить к незнакомцу в комнату, а больше хотел убежать и спрятаться, вдруг почувствовал уверенную руку принца.

        – Не бойся, – награждая мальчика улыбкой, попросил Лин. – В городе светлисов тебя никто не обидит.

        И Ян доверился. Послушно уселся на приставленную к стенке скамью, и, потупившись, уставился на новые ботинки. Таких он никогда не носил. Отец зарёкся ему что-либо покупать ещё в раннем детстве, когда увидел, как быстро Ян пачкает одежду. Вещи мальчик получал всегда с чьего-то плеча: то знакомые передадут от своих сыновей, то женщины перешьют отцовские... Но таков быт всех детей, и даже многих взрослых, поэтому первое чему удивился Ян, увидев светлисов, это их одежде. Да, у многих из них она была поношенная, но всё равно почти новая. Или это только на его взгляд?

        О жизни Яна под горой рассказывал принц. Поминутно оглядываясь на нового знакомого, он словно бы старался получить у того разрешение говорить. Ян не возражал. Ковыряя носком ботинка пол, он вновь стал похож на того неуверенного и хмурого мальчонку, каким был всегда. Как его называли? Волчонком? Сейчас он был как никогда похож на него. Хмурый, согнутый, чуть-чуть взъерошенный... Казалось, соверши Меллон хоть одно резкое движение, и всё доверие, заслуженное долгим трудом Лина, рассыплется в пыль. Дикий зверёк шарахнется в сторону, даст волю чувствам, и одна только Хранительница Звезда знает каких сил будет стоить его вновь поймать и приручить.

        Когда Линаен дошёл до взрыва канала, Ян приложил все усилия, чтобы остаться безразличным. Ботинок по-прежнему интересовал его больше всего на свете, и он бесцельно водил ногой вправо-влево, стараясь таким образом скрыть напряжение. Однако тихий шорох камушков не успокаивал, а раздражал.

        "– Как замечательно, что ты тут, Ян!

        Таш как всегда молниеносно приблизился к другу. Выкинув вперёд два кулака он предложил тому самому выбрать судьбу. Ян не раздумывая указал на правую руку. Нейт говорит, что сомневаться – то же самое, что проявлять слабость. Настоящий мужчина должен быть уверен во всём.

        – Чёрный, значит, будешь отвлекающим, – довольно громко сказал Таш. – Я хочу...

        – Как ты можешь думать о чём-нибудь кроме канала? – Ян, который мысленно всё ещё раскладывал взрывчатку, удивлённо покачал головой. – Что ты опять задумал?

        – Видишь девушку, которая полощет бельё? Это дочь Марты Лункин, прачки. Давай столкнём её в воду?

        – А если не мы её, а она нас? Да ещё и полотенцем мокрым...

        По правде говоря, Ян не был против спихнуть её в воду. Девушку не любили не только они, но и все горзовские ребята, однако наличие у той дяди патрульного мешало выплеснуть гнев. Тем более, что дядя часто доставал племяннице орехи, и та ела их на глазах полуголодных детей. При этом толстые губы у неё растягивались в улыбке и она обещала поделиться с тем, кто её очень-очень попросит. Но ни одна из самых жалобных и унизительных просьб не была ей по душе – отобрать у неё орехи можно было разве что силой.

        – Ну и что, что полотенцем? – весело возразил Таш. – Больно страшно! А орехи-то, орехи у неё в мешочке на дне корзины.

        Ян замер. Попробовать это лакомство с поверхности ему хотелось давно, но его нигде не продавали. Даже на столе у Нейта, у которого частенько появлялись самые запрещённые товары, и то не было орехов. И всё же он сомневался. Не потому, что считал возможный поступок плохим – красть на улице не считали зазорным, и даже сын главы таскал у прохожих еду – а потому, что вскоре его ждало исполнение великой миссии, взрыв. А что он? Как потратит свой вечер перед этим судьбоносным событием? Стащит орехи? Тем более, Ян опасался, что Нейт не одобрил бы их выходку, наверняка бы привлёкшую слишком много нежелательного внимания. Как нарочно, в животе заурчало, напоминая о том, что целый день прошёл без еды. Таш скривился.

        – Сомнения? – презрительно бросил он. – Опять сомневаешься? Да как ты собираешься взорвать канал, если боишься даже...

        – Не боюсь.

        – Тогда чего медлишь? Видишь, уходит.

        Вместо ответа Ян спрыгнул с камня и уверенной походкой пошёл к девушке. Мары... Ману... Руся. Мать называла девушку Русей, а полное имя и не нужно. Главное ведь позлить. Таш хитрый, как всегда для угадывания взял два одинаковых чёрных камушка, но Ян на друга не обижался. Отвлекать он умел, наверное, лучше всех.

        – Руся, – старательно выискивая что-то невидимое под порванными ботинками, пробормотал он. – А ты тут не видела...

        – Что?

        – Монетку...

        Краем глаза он увидел, как подкрадывается к девушке Таш. Столкнуть в реку её уже не удастся, а вот выхватить орехи очень даже легко. "Если они там есть, – подумал Ян и сам же себя отдёрнул, поскольку без орехов Руся никуда не ходила".

        Однако его явная ложь сильно понравилась девушке. Глаза её хитро заблестели, а сама она даже голос изменила, что бы он звучал как можно ласковей:

        – Всего одна несчастная монетка?

        – Ну не одна...

        Таш был уже близко-близко, на расстоянии вытянутой руки от корзины. И Ян включился в игру по полной.

        – Нет, не одна. Мне отец дал кошелёк, приказал сходить и купить всякой всячины к ужину. А я потерял.

        – Бедный! – без всякого сочувствия воскликнула Руся, а взгляд её цепко осматривал окружающие камни. – Как же ты теперь. Ведь не найти...

        – Но я должен! Обязательно должен найти! Я вижу что-то яркое за камнем...

        – Где?

        – Вон там! Точно, это кошелёк! Я вижу его!

        Однако девушка пресекла попытку мальчика даже двинуться в ту сторону. Схватила за руку своёй крепкой, словно тиски, ладонью.

        – Да там же ничего нет, – беззаботно ответила она. – Совсем ничего. Тебе показалось.

        – Да есть же, клянусь.

        – А знаешь что? Давай-ка я тебе дам орешков, и ты уйдёшь? Орешки, точно, орешки. И нет никакого кошелька...

        Ян не стал дожидаться, пока Руся обнаружит пропажу, и поспешил скрыться. Вскоре за спиной у него раздался полный возмущения крик, но он не обернулся. Только оказавшись рядом с Ташем в хорошо скрытом убежище, он немного успокоился и решился выглянуть из щёлки. Место, где Руся полоскала до этого бельё, было видно, как на ладони. Девушка, опустившись на колени внимательно выискивала что-то среди камней.

        – Кошелёк... Монеты... – долетели до мальчишек обрывки её фраз.

        Оба фыркнули. Позже они грызли орехи и с весёлыми улыбками наблюдали за не желающей уходить девушкой – жадная до денег, она даже в мыслях не могла подумать, что её обманули и никакого кошелька не было. Жалко ли было её Яну? Ничуть. Хоть он и понимал, что это плохо, а всё-таки радовался возможность позлить девушку, которая и для него когда-то пожалела орехов. А ведь он просил, и даже попрыгал, как она велела... Жаль только в ответ услышал лишь смех.

        – Не ищи, не найдёшь, – крикнул он спустя какое-то время, когда наблюдение уже перестало доставлять веселье, и на смену пришло отвращение. – Не было кошелька!

        Не известно, поверила ли Руся, или просто устала ползать, но поднялась. Ян видел, как зло она отряхивала юбку и как, подняв на плечо большую корзину в бельём, медленно шла в сторону дома. Орехи, облитые сахаром, вдруг перестали быть сладкими.

        Таш посмотрел на его помрачневшее лицо и вдруг расхохотался.

        – Радуйся, – торжественно провозгласил он. – Мы отомстили.

        – И что здесь радостного?

        – Всё. Её злость, наше превосходство, эти орешки... Сами орехи ничего не значат, это такой пустяк, но кушая их, я ощущаю вкус победы. Ты ещё сумеешь познать, как он хорош, когда прогремит взрыв.

        И Ян, который уже успел отвлечься от мыслей о канале, вдруг заново прочувствовал, что он должен совершить ночью. От понимания бросило сначала в холод, потом в жар. За одну секунду вспотели ладони. А ещё мальчику подумалось, что у победы весьма противный вкус."


***

        Появление Яна с его ужасающей душу историей взбудоражило светлисов. Всем хотелось увидеть мальчика, расспросить его о подземных городах, существование которых давно уже казалось легендой. Однако король запретил понапрасну тревожить ребёнка. Тогда люди обратились с вопросами к самым древним старикам. Те, выуживая из воспоминаний крупицы знаний, старались дать полную картину происходившего под землёй. Для многих подобная жизнь казалась по-фантастически нереальной, но Ян, как никто другой, доказывал обратное – под землёй тоже кипела жизнь.

        И всё же ту жизнь нельзя было назвать настоящей. Отсутствие света пагубно влияло как на тела, так и на умы, порождая ненависть и злобу. Учение светлисов отрицало тьму и призывало стремиться к солнцу, иными словами к теплу в душе. Но что они могли сделать, немногочисленная группка ушедших? Да, за прошедшие годы их численность существенно выросла, а численность подземных жителей, наоборот, уменьшилась, но превосходство всё же было на стороне подгорных.

        Вопросы о помощи оставшимся во тьме поднимались уже давно, Ян просто вызвал новое волнение. Всем была ясна необходимость помочь братьям, но как? Не получится ли так, что они просто-напросто навяжут свою волю? И главное, не начнётся ли война? Уходя, они поклялись не возвращаться. Вера светлисов запрещала обман, тем более нарушение договоров, но вправе ли они оставаться безучастными к чужой беде? Ян наглядно доказал им, что жизнь оставшихся стала хуже. Если на поверхности враньё и хитрость имели место быть в виде редчайшего исключения, то под землёй такой же редкостью были честность и благородство.

        И всё же король не спешил. Сдерживая пыл нетерпеливых, он призывал тщательней обдумать то, что они собирались сделать. Приняв малую дозу яда, человек имеет все шансы выжить, но стоит чуть-чуть переборщить, и смерть неминуема. При всём сострадании к подземным братьям, король должен был заботиться и о своём юном государстве, оберегая его от влияния тьмы.

        Не сложно представить, что начнётся, захоти все подгорные выйти и поселиться в городе светлисов. Вместе с ними придут и беспорядки, превращая размерено-спокойную жизнь в хаос. Воровство, интриги, козни... Светлисам придётся вновь окунуться в то, от чего они когда-то сбежали и что смогли побороть в себе. Понимая всё это, король и его советники склонялись к торговле и дозированному "обмену" знаниями.

        Сам же Ян не подозревал о вызванном им переполохе. Долгие споры, во время которых обсуждалось, что же теперь делать, прошли мимо него, поскольку главным для мальчика оказалось влиться в новую среду. Принц Линаен помогал Яну во всём, но всё же тому было трудно перестроиться. Самым тяжёлым оказалось отучиться жаться к стенам.

        – Не бойся, Ян, никто тебя не тронет, – кажется, эту фразу Лин произнёс около миллиона раз.

        Спокойно и твёрдо удерживая своего нового друга от попыток бегства, принц знакомил его с дворцом и людьми. Лица светлисов при этом выражали живейшее участие, но Яну всё равно хотелось убежать. Прошёл не день, и не два, пока он не перестал всех сторониться и не спустился один на кухню. Правда, встречаясь в коридорах с людьми, он невольно отступал к стенам, но всё же не вжимался в них, как раньше.

        – Молодец! – искренне похвалил Лин, когда тот впервые сам принёс уставленный едой поднос. – Страшно было?

        – Ещё как!

        Теперь Яна частенько видели одного, исполняющего мелкие поручения принца. Новое занятие доставляло мальчику искреннюю радость, и только тревога за Герретона омрачала её. Со временем он научился не прятать глаза и при встречах даже бурчал едва слышно "здравствуйте" и "света вам". Жизнь светлисов казалась ему сказкой, и Ян очень старался хоть чем-то отблагодарить приютивших его людей. Правда, мог он пока не много, но быстро учился, направляемый дружеской рукой. Возобновив занятия чтением и письмом, мальчик всерьёз заинтересовался историей, особенно теми временами, когда колонисты бороздили космос. Во время отдыха Лин рассказывал ему обо всём, что знал сам, и Ян впитывал новые знания, как губка. Когда у принца шли уроки, он непременно садился рядом и тоже старался во всём разобраться. Мир знаний манил его всегда, а теперь мечты стали реальностью. Будучи учеником Нейта, Ян изучал только то, что требовалось старику, здесь же он имел возможность выбирать, а так же самостоятельно организовывать досуг. И он с подачи Лина стал заниматься черчением, надеясь когда-нибудь завершить строительство взорванного канала и тем самым заслужить прощение.

        Однажды королю доложили, что его светлость принц имеет какое-то важное дело и просит принять.

        – Папа, – с порога начал он. – Я очень подружился с юным Брейдом, ты можешь оставить его во дворце?

        Во время всех важных разговоров, предвещающих глобальные изменения и для светлисов, и для живущих под землёй, король не забывал и о Яне. Маленький мальчик с огромными, доверчивыми глазами не шёл у него из головы. Куда его пристроить? Отправить работать на какую-нибудь полезную, но лёгкую работу или же отдать Меллону, чтобы тот выучил его? Просьба сына положила конец сомнениям. Король был рад, что Лин подружился с мальчиком и теперь имеет отличного напарника, да и самому Яну эта дружба приносила пользу.

        – Если ты сомневаешься по поводу учёбы, то Ян занимается со мной, – поспешно добавил принц, обеспокоенный молчанием отца. – И воровать он не ворует. Однажды повар упомянул, что из кухни пропал поднос с пирожками, так он целый день ходил сам не свой. Думал, мы на него подумаем. А оказалось, повар сам велел скормить эти пирожки собакам.

        Король рассмеялся.

        – Я знаю, что Ян хороший мальчик и нисколько не сомневаюсь в нём. Мой вопрос касается скорее тебя. Ян не игрушка. Сейчас ему, как никогда, нужен мудрый наставник, научивший бы его различать добро и зло. То, что он чувствует, что поступал неправильно, это хорошо, но гораздо важнее, чтобы он не повторил своих ошибок впредь. Готов ли ты взять ответственность за его жизнь, как когда-то возьмёшь на себя заботу о процветании нашей страны? Готов ли ты своим примером, день за днём учить Яна свету?

        Линаен не дрогнул, но значимость момента осознал. Пальцы его сами собой сложились в уважительный жест Хранительнице.

        – Готов, отец, – смело пообещал он, глядя в лицо королю.

        Так Ян официально стал другом принца. Ему сшили особую одежду, выделили обруч с особым знаком, чтобы каждый мог понять, кто перед ним. Помимо обязанностей помощника, которые Ян и так исполнял, у него появились ещё и привилегии. Так, например, сопровождая принца, он должен был занимать место справа от него, что считалось весьма почётным. Впрочем, это не мешало мальчикам валять друг друга по траве, отрабатывая удары, а по вечерам устраиваться с книжкой на кровати у принца. Дружеские узы связали их покрепче иных родственных.

        – Ян, – как-то спросил Лин, разглядывая звёзды. – А какое твоё самое важное воспоминание?

        – Не знаю, – откликнулся тот. – У меня много таких.

        – Ну всё же?

        Ян задумался. Сразу же вспомнилась ласковая морда кузза, книжка со сказками, и как он впервые увидел свет после долгих блужданий по пещерам. Но это всё было не то. Мальчик чувствовал, что принц говорит не просто о чём-то приятном, а о вечном. О том, что искрой света пронесётся сквозь года, и даже в старости наполнит душу теплом. У него тоже было подобное воспоминание: всего одно, которое он вроде бы и забыл, но почему-то на грани сознания помнил. И было здорово сейчас признаться, и в тоже время чуточку стыдно. Лин не торопил.

        – Один раз, – Ян всё-таки решился заговорить. – Отец сильно отругал меня. Не помню уже за что, может гулять без спроса ушёл или сломал что-то, но крик стоял... Аж уши закладывало. Перед глазами туман из слёз. Я тогда ещё сильно переживал по поводу подобных случаев, старался быть хорошим, но у меня ничего не получалось. Это потом пришло безразличие, а в раннем детстве всё воспринималось иначе, живее, больнее что ли. Так вот... Отец, как обычно, кричал, что я негодяй и неблагодарный щенок, что жизнь кончу в тёмном тупике, а потом прогнал гулять. Я долго плакал. Бродил по улицам Нордона, рассматривая двери, и думал, что там, небось, сейчас кушают. От нечего делать пошёл к реке, лёг на камни и стал смотреть в воду. Там рядом кто-то из важных жил, женщины бельё полоскать приходили, поэтому света было достаточно и отражение чётко просматривалось. И я смотрел, смотрел... Не сказать, что это светлое воспоминание, просто оно... В какой-то момент мне показалось, что мы с тем мальчишкой совсем разные люди. Он – это он, и живёт в сказочной стране Подводнии, где всем хорошо. И сам он хороший. Я тогда часто подобное придумывал. Но потом я посмотрел на своё отражение и понял, что я, это я. Такой, какой есть. У меня тогда глаза блестели, и мне показалось... В общем... Ну, что я...

        Лин крепко сжал ладонь мальчика. "Не бойся", – хотел сказать он, но иногда жесты говорят сильней слов.

        – Мне показалось, что я всё-таки хороший! – выпалил Ян. – Раз уж в моих зрачках есть свет.

        Принц улыбнулся, соглашаясь. Сам он с детства знал, что все люди имеют искру света, но представлял, как было трудно Яну найти её в себе. Самым лучшим воспоминанием Линаена было то, как однажды они с отцом выехали на ночную прогулку. Кони шли медленным шагом, на ясном небе отчётливо виднелась луна и звёзды. Отъехав достаточно далеко, король всё же решил повернуть обратно. И тогда Лин впервые увидел купол храма...

        – Он горит в напоминание о том, что каждого ушедшего ждут обратно. Каким бы ни был твой путь, какая бы тьма ни застилала сердце, где-то обязательно найдётся маяк, светом указывающий нужную дорогу.

        Храм указывал дорогу обратно, и его золотые купола горели в ночи так ярко, что вокруг них виделся ореол. В тот день Лин путался в своих чувствах, ошарашенный открывшимся ему великолепием, но именно тогда пришло желание сродни мечте – он хотел стать для всех маяком.


***

        Шли дни, недели... Ян и Лин всё больше привязывались друг к другу, и вот однажды принц проговорился, что скоро в Горзу отправится делегация во главе с королём, и что они тоже будут там. Ян потупился.

        – Я не могу, – прошептал он. – Ты можешь на меня сердиться, но я не поеду.

        – Почему?

        – Потому что я взорвал канал.

        Лин нахмурился. Сложив руки на груди, он отошёл к окну и долго стоял так, в задумчивости рассматривая блестящие в лучах солнца купола. Взгляд у него было поистине королевским. Внезапно лицо принца просветлело.

        – Я знаю, что тебе нужно сделать, – серьёзно сказал он. – Ты должен пойти в храм.

        – А зачем?

        – Чтобы раскаяться. Раскаяние очищает душу, – в голосе Лина появились наставительные нотки.

        – Но зачем мне куда-то ходить? Я и так...

        Ян не закончил фразу и умолк. Принц тоже молчал, впервые задумавшись над столь важным вопросом.

        – Я думаю, – наконец, медленно произнёс он, – храм был построен, что бы помочь нам обрести связь с Богом. В умиротворяющей обстановке, при свете звёздном гораздо проще услышать тихий голос души. И при том, мне нравится бывать в храме, зная сколько людей там молилось до меня.

        В ответ Ян только вздохнул. Он вовсе не был уверен, что раскаяние поможет, ведь изменить уже ничего нельзя. Однако король, к его удивлению, оказался согласен с Лином, если не по поводу молитв, то по крайней мере по  поводу поездки.

        Ни у кого из светлисов не было сомнений, что мальчику стоит побывать в родном городе. Честность – вот главное правило, которого они старались придерживаться. Ян убежал с каторги, нарушив тем самым закон. Никто не собирался возвращать его обратно, но договориться с властями и решить дело миром хотели. В случае отказа король встал бы на защиту мальчика грудью, однако Ян всё равно боялся.

        Вскоре небольшой отряд выступил в Горзу. Тут были и лошади, и повозки, и даже странная металлическая конструкция, которая двигалась сама. Проводником должна была служить старая карта, когда-то выведшая их предков на поверхность.

        – Интересно, каково будет очутиться под землёй? – не переставая спрашивал Лин.

        Из всех уезжающих, ему больше всех не терпелось окунуться в таинственный подземный мир. Большую роль в этом сыграли рассказы Яна, звучащие для принца заманчиво, поскольку произошли не с ним. Ему не терпелось остаться один на один с темнотой, испытать толику тех приключений, которые выпали на долю друга, и хотя он понимал, что весёлого в тех скитаниях мало, романтическая дымка продолжала привлекать. Ровно до тех пор, пока за спиной не погасла полоска природного света, и они не очутились в темноте, почти не рассеиваемой фонарями.

        – Ужас, – тихо прошептал Лин. – Неужели так можно жить?

        Обступающие со всех сторон стены давяще действовали на всех людей, и только Ян наконец-то оказался в своей стихии. Кажущийся робким и нерешительным во дворце, он смело нырял в узкие проходы и безо всякого страха скакал по шатающимся камням. И тут же впервые познал, каково быть ребёнком у небезразличных к его судьбе взрослых. Мальчику постоянно выговаривали за то, что он неоправданно подвергает себя риску.

        Однажды Ян, отправившийся без фонаря за водой, кубарем покатился по каменной насыпи, и, громко охнув, затих внизу. Подскочили все. Лин первый бросился к другу, и так же первый отругал его. Впрочем, в тот раз его ругали все, включая короля, который до этого предпочитал не вмешиваться.

        Лин долго не мог успокоиться.

        – С ума сошёл, да? – сердито спрашивал он, каждый раз по-новому запуская круг недовольства. – А если бы с тобой что-то случилось?

        – Что, например?

        – Да всё!

        Будь на его месте Таш, он бы только посмеялся. "Не случилось, ну и ладно", – таков был его девиз. Наткнувшись в коридоре на забитого до полусмерти Яна, он больше обеспокоился необходимостью его тащить, чем трагичным состоянием. Царапины и синяки на взгляд Таша вообще не требовали внимания.

        Но отношение Лина было совсем другим, и Ян это понимал. Если с Ташем он мог себе позволить рассориться на день, на два, то терять расположение принца не хотелось даже на минуту. И, главное, Ян сам чувствовал, что виноват. Поэтому он пообещал не ходить больше без фонаря и честно исполнил обещание.

        Поход занял десять дней. Узкие тоннели сменялись широкими, широкие – узкими. Они проходили увешанные сталактитами пещеры, протискивались в щели, в которые, казалось, было невозможно пролезть. Для их преодоления приходилось развьючивать лошадей, а после водружать груз обратно. Из-за давности карты иногда им на пути встречались завалы. Тогда приходилось или делать стоянку и разгребать камни, или искать обходные пути. Во втором случае незаменимым помощником становился Ян, словно чувствовавший тайные ходы. Без его "нюха" светлисы шли бы гораздо дольше. Король тщательно зарисовывал каждое отклонение, чтобы без проблем выйти обратно. Так, придерживаясь указанного предками маршрута, они дошли до дороги.

        Ян сразу же узнал Главную, словно изогнутая нить соединившую между собой Нордон и Горзу. Идти стало в разы проще. Кони не проваливались в ямки, а ненадёжные камни не пытались "выскочить" из-под ног. Первый же встреченный патруль пожелал проводить их до города, и теперь за королём шла самая настоящая свита.

        Ян держался позади принца и был полностью погружён в свои невесёлые мысли. Он старался не смотреть на людей. Как его встретят в Горзе? Придёт ли поговорить отец? С одной стороны мальчику очень хотелось встретиться с ним и попросить прощения, но было стыдно. И страшно, как если бы его отправили на казнь. Конь принца шагал впереди, поэтому посоветоваться с другом он не мог. Сосредоточившись на маячившем в тусклом свете белом пере на шляпе Лина, мальчик постарался отрешиться от действительности. Будь, что будет... Будь, что будет... Хранительница-звезда сына своего защитит.

        Внезапно один из патрульных поравнялся с ним. Почтительно склонил голову перед обернувшимся принцем, взглянул Яну в лицо и вдруг резко натянул поводья.

        – Постой! – крикнул он. – Я узнал тебя. Ты тот самый маленький предатель, который взорвал канал. Так вот кто твои покровители! Не удивительно, что тебе удалось сбежать.

        Послышался звон вытаскиваемого оружия. Люди поудобнее перехватывали мечи, поднимали копья, а некоторые бесшумно доставали оставшиеся со времён предков лучестрелы. Обстановка накалялась. Вот-вот должно было начаться самое первое кровопролитное сражение на этой планете, где люди бы убивали людей.

        – Опустите оружие, – внезапно раздался спокойный приказ короля.

        Его голос, запомнившийся Яну как мягкий, теперь звучал жёстче металла.

        – Мы пришли с миром.

        Под его властным взглядом оба отряда опустили оружие.


***

        Лин стоял рядом с повозкой и с интересом разглядывал толпу замерших неподалёку людей. Его отец ушёл и теперь вёл переговоры с главой Горзы, в то время как отряд светлисов стоял на главной площади и собирал всё новых и новых зевак. Большинство смотрели недоверчиво, испуганно и лишь немногие очутились здесь из простого любопытства. Да...

        Принц обернулся к Яну.

        – Теперь я понимаю, – тихо сказал он, – почему цель нашей жизни заключается в стремлении к свету. Люди не могут обходиться без солнца. Из их сердец исчезает доброта, они становятся жадными, пугливыми... Только посмотри на лица. Разве может быть зрелище печальнее того?

        Не дождавшись ответа, Лин вновь перевёл взгляд на толпу. Он видел, как через неё с трудом пробрался мужчина и принялся ходить от одного светлиса к другому, что-то взволнованно говоря.

        – Смотри, Ян, этот человек кого-то ищет. Может быть тебя?

        Тот не ответил. Развернувшись, принц понял, что мальчик исчез. Куда интересно...

        – Тише, – донёсся вдруг из-под повозки шёпот Яна. – Это мой отец.

        Ответить принц не успел. Мужчина уже пересекал площадь, быстрыми шагами направляясь их сторону. Лин постарался успокоиться и принять горделивый вид. Он сын короля, а значит, должен защищать Яна в отсутствии отца. Мужчина остановился в двух шагах. Неумело поклонился. Лин ответил лёгким кивком.

        – Кто вы такой и что вам нужно?

        – Принц, прошу вас, помогите мне. Я ищу сына. Говорят, с вами видели мальчика лет десяти с чёрными волосами. Его зовут Ян.

        – А если я не знаю, о ком вы говорите?

        – Прошу вас, скажите правду. Я был слишком горд, и поплатился за это. Когда мой сын взорвал канал, я сказал себе, что никогда его не прощу. Мальчика отправили на каторгу, но я не пришёл его проводить. После какой-то старик стал присылать письма, где рассказывал о мучениях Яна, но я сказал себе – поделом, предатель должен быть наказан. А потом он пропал, и мне вдруг стало не важно, что и почему он сделал. Считалось, что мальчик утонул в реке. Но он мой единственный сын. Прошу вас, принц, если вы что-нибудь знаете...

        Лин видел, что мужчина говорит искренне и что он совсем не такой, каким его описывал Ян. Отчаянье, плещущееся в глазах, дрожащие руки... Но стоит ли выдавать ему Яна, пока не вернулся отец? Может быть лучше подождать короля, чтобы встреча произошла на его глазах? Лин не был уверен, что справится с любыми неожиданностями. Он нерешительно потёр лоб... Однако судьба сама разрулила этот вопрос.

        Ян выбрался из-под повозки и с плачем повис на отце.

        – Прости, пожалуйста, прости, – прерывисто зашептал он. – Я вырасту, выучусь и построю новый канал. Папа, папочка... Я всё исправлю. Ты веришь мне?

        Альберт не ответил. Крепко, очень крепко он прижимал Яна к себе, и в его глазах стояли слёзы. Говорить он не мог, но обещал, всей своей душой обещал, что никогда больше не оттолкнёт сына.

        Неслышно подошёл король и погладил Лина по голове.

        – Папа, у меня для тебя...

        – У меня тоже для тебя есть хорошая новость. Для всех нас, – добавил он, увидев оглянувшихся на голос Альберта и Яна. – Я договорился с главой Горзы о сотрудничестве. Мы будем обмениваться товаром и знаниями. Всех людей, пожелавших перебраться на поверхность и которых мы будем готовы принять, отпустят к нам.

        – И Герретона? - уточнил Ян.

        – Да. Сидящих по каторгам светлисов отпустят в первую очередь. И ещё... Брейд, вы назначаетесь главным строителем дороги, соединяющей наш город и ваш. Возможно, вам придётся перебраться во дворец.

        – А Ян? – требовательно спросил Лин, который даже сейчас продолжал беспокоиться о друге. – Что будет с Яном, отец?

        – Думаю, он мог бы остаться с тобой. Если Альберт Брейд примет приглашение, Яну всё равно придётся жить во дворце. Так почему бы вам не продолжить дружить?

        Все с ожиданием посмотрели на Брейда.

        – Можно? – Яну вдруг показалось, что отец не захочет отпускать его от себя.

        – Можно, – через силу улыбнулся тот и добавил поспешно: – Но ты же будешь ко мне забегать?

        – Конечно!

        Вечером этого дня, когда взрослые ушли на ужин к главе, принц и Ян остались одни в отведённых королевской семье комнатах. Они весело болтали, вспоминая прошедший день, делились впечатлениями, и уже мечтали, как завтра-послезавтра поедут вызволять Герретона. Внезапно в дверь постучали. Возможно, то был один из светлисов, решивших узнать всё ли благополучно, а может, глава города распорядился прислать какие-нибудь вещи. Ведь несмотря на то, что это жильё считалось лучшим в городе, лампочки иногда начинали мигать.

        – Я посмотрю.

        Ян, довольный ролью помощника, скрылся в коридоре. Было слышно, как скрипнула, открываясь, дверь... Принц не стал напрягать слух и подслушивать. Углубившись в изучение карты, которую держал на коленях, он пытался хоть немного разобраться в хитросплетениях коридоров. Ян вернулся спустя пять минут.

        – Кто приходил?

        – Таш.

        Упоминание этого имени мгновенно стёрло благодушие Лина, навеянное подкрадывающимся сном. Принц подобрался, вскинул голову...

        – И что он хотел?

        – Передать привет от Нейта, – Ян удобно устроился на ручке кресла и помахал ногой. – Тот рад, что мне удалось выбраться с каторги и примкнуть к светлисам. Намекал, что просто необходимо повидаться. Пообщаться о жизни, подумать о будущем так сказать... Но я отказался.

        Лин облегчённо вздохнул.

        – Признаться, я испугался, что ты согласишься. Старый обманщик! Обязательно надо обо всём рассказать.

        Словно в ответ на его фразу в коридоре зазвучали голоса – король и Альберт Брейд вместе возвращались с совмещённого с переговорами ужина. Мальчики переглянулись.

        – А вот и мой отец...

        – И мой, – внезапно для самого себя гордо добавил Ян и, заметив недоумённый взгляд принца, впервые в жизни рассмеялся.