Один день из жизни писателя

ОДИН ДЕНЬ ИЗ ЖИЗНИ ПИСАТЕЛЯ
(Повесть)
1
– Папа, завтра нам надо тащиться в Долину кабана. Говорят, наша очередь пасти быков. Гюли сказал: «Идите, – говорит, – только пасти их не надо – пригоните стадо обратно в село».
– А почему он мне об этом не сказал – я же был вчера на сходе?
– Этого я не знаю.
– Кто там ещё был, когда он?..
– Да многие были. Вот хотя бы наш дед.
Сын меня никогда не обманывал. К тому же разговор слышал мой престарелый отец. А вчера на сходе как раз об этих быках и шла речь. Одни, ссылаясь на возможное похолодание, рассуждали, что быки за лето довольно отдохнули и нагуляли немало жиру – пора, мол, и честь знать; другие же урезонивающе напоминали, что впереди ещё бабье лето и что быки будут чувствовать себя в Долине кабана, как туристы с севера на Канарах. В душе я был солидарен со вторыми, потому что ещё сентябрь был в разгаре, но лезть в споры не стал. Я также знал, что первые не столько озабочены скотиной, сколько своими заботами, по которым у них вечно чесались руки. Им не терпелось запрячь быков в сани и отправиться в лес по дрова или ни свет ни заря подняться в горы за очередным возом сена. Дай им волю, они, кажется, выкорчуют все леса и c косой обойдут все горы, холмы и луга – и всё им будет мало. И хотя их было меньшинство, они, конечно, навязали вторым свою волю.

2
Скорее по привычке, чем из нужды, я обратился к жене за советом:
– Ну, – спрашиваю, – что скажешь: пригонять мне завтра стадо или нет?
– Поступай, – говорит, – как знаешь. Не женское это дело – быки.
– А кто мой напарник? Не один же я буду управляться с целой сотней этих рогатых чудовищ! Теперь они, должно быть, так отъелись и одичали, что впору к ним дрессировщиков послать, чтоб укротить.
– Не знаю, – отвечает жена, – не бабье, говорю, это дело – быков дрессировать. А напарником твоим должен быть кто-то из наших соседей. Спроси Малику. Может, Салман, муж её?..
– Папа, а дяди Салмана сейчас нет в селе, они хотят передать свою очередь кому-нибудь другому, – не без умысла вмешался мой сын Азиз.
Я, конечно, сразу сообразил, о чём печётся мой маленький прохиндей. Уроки, видно, захотелось прогулять и со мной отправиться в горы. Романтики жаждет парень, адреналина.
– Ты вот что сделай, – советует жена, – сходи к Малике и узнай, что и как. Тут нужно твёрдо определиться и заранее подготовиться – не в сад ведь на прогулку предстоит выходить, а в горы, под самые облака, подниматься. С рассветом вам в путь-дорогу отправляться. Иди, иди, выясни всё.

3
Я так и сделал: отправился к соседке.
– Малика, – говорю, – что решили: кто завтра пойдёт со мной в Долину кабана?
– Да, вот и мы с сыночком моим Рамисом ломаем голову. И мужа, как видишь, нет дома, и сын совсем ещё ребёнок… Может, думаю, Сервера попросить подменить нас?
– Да зачем вам кого-то просить, – объясняю ей, – всё, что завтра нужно нам сделать, это всего лишь пригнать стадо в село. Думаю, твой Рамис вполне справится – в девятый класс как-никак перешёл. Без пяти минут жених, можно сказать.
– Ну, скажешь тоже – жених, – отмахивается Малика. – Ладно, Герман, я поговорю с дядей Гюли, и если он согласится…
– Да согласится, согласится, куда он денется, старый дундук!

4
Через некоторое время меня окликнула Малика и сказала, что муж её, который  работал врачом в участковой больнице и уехал с больным в город, ещё не вернулся.
– Ты вот что, возьми с собой Рамиса, – попросила она. – Дядя Гюли тоже согласился. Ну, поворчал, конечно, немного: мол, мал ещё, не справится. «Опять же, – говорит, – быки могут затоптать», но я его уломала.
– Вот и отлично, – отвечаю я ей. – Чем твой врач, который будет там, в горах-то, на верхотуре такой, водку пить и меня поддевать, лучше уж пусть Рамис составит мне компанию.
– Хорошо. Тогда я уже сейчас начну собирать его в дорогу и сготовлю вам что-нибудь вкусненькое.
– Да, вкусненькое – это моя слабость. Люблю, понимаешь, поесть. Есть за мной такой грех. Мои тоже там на кухне колдуют, придумывают что-то.

5
Вечер. Накормив кур и подоив корову, моя жена Мария вошла в дом и сразу принялась за стряпню. Ей с удовольствием помогали дети: Зирена и Азиз.
Они чистили картошку, крутили мясо на фарш и даже лезли к матери с разными полезными, как им казалось, советами. Анар, старший сын, стараясь казаться взрослее, вытянув губы и морща лоб, сидел за компьютером и что-то там выискивал.
– Ну, и что вы решили? – спросила жена.
– С Рамисом я пойду завтра.
– Папа, а можно я тоже с вами? – взмолился Азиз.
– Сиди уж! – прикрикнула Зирена. – Учи свои уроки. Завтра как миленький потопаешь в школу – вот тебе! – и, довольная, показала ему язык.
– Ты, наоборот, радуйся, – обратилась ко мне жена, – на что тебе Салман-то сдался? Лучше Рамис – тебе же будет легче.
– Ещё бы! – согласился я.
– Он и за водичкой сбегает, и отбившегося бычка подгонит, и, главное, не будет лезть с пьяными разговорами.
– Говорят, Ражиб, бедняга, сейчас там один-одинёшенек, в этой Долине кабана. Как бы там его кабан какой клыками не обработал.
– Собака собаку не укусит, – сострил я. – А то, что он там торчит один, это наш почтенный Гюли сплоховал. Он забыл вовремя напомнить Малике, что пришла их очередь пасти стадо.
– Будешь возвращаться, не забудь принести прутья для метёлки, а то уже двор нечем подметать, – уже который раз напомнила Мария.
– Вот ещё! Я что, туда на экскурсию отправляюсь? Мне же стадо нужно погонять. Быстрая какая!
– Па-а-ап, вот видишь… Можно я тоже с тобой?..
– Сидеть, я сказала! – с издёвкой возникла опять Зирена, пользуясь тем, что она старше. – У самого ещё молоко на губах не обсохло, а тоже вякает здесь!
– Тебя забыли спросить, стрекоза! – огрызнулся Азиз и едва не всхлипнул.

6
Рассвет. Тишь да благодать. Село ещё не очнулось от сна. Только голодные воробышки стайками сгрудились на ветках деревьев и непрестанно  галдели, как бабы в воскресенье на базаре. Когда на востоке занималась утренняя заря, мы уже миновали село Кулиг. Рамис плёлся за мной нехотя и часто оглядывался назад.
– И что же это ты там потерял, что так насилуешь свою бедную шею? – поинтересовался я.
– А разве мы тропами пойдём? – недовольно буркнул тот. – Почему мы с дороги-то свернули? А то, может, попутка какая попадётся, и мы до перевала Гурьин могли бы на машине подняться. А то ведь топать ещё!..
– Э, брат, не ной! Даже если и попадётся попутка, от этого перевала до Долины кабана мы будем тащиться ещё дольше, чем если пойдём тропами. Не бойся, родной, иди за мной – не прогадаешь.
Любуясь прелестной природой и подбадривая своего юного спутника, я медленно, но упрямо лез по тропам вверх и, наконец, подобрался к селению Фертил. И в том же духе продолжил бы свой путь, но что это?!
Сколько я исходил эти места вдоль и поперёк, но такое вижу впервые: на огромном валуне, который, кажется, вот-вот перевернётся и покатится вниз, сминая траву и раздавливая ограждения вокруг частных усадеб, стоит похожий на огромный гриб камень. Можно было подумать, что здесь работал скульптор – так сильно обтёсанный камень напоминал гриб, но я давно для себя определил, что нет ни скульптора, ни художника, ни музыканта талантливее природы. Воистину природа творит чудеса! И разве я их мог бы видеть, если б мчался на машине?
А тут идёшь себе и, хоть и тяжело, любуешься изумительными пейзажами гор, чувствуешь бесконечную свободу и своё единство с природой. Когда мы сильно уставали, делали маленькие остановки. Сбрасывали с плеч свою ношу и ложились прямо на мягкую и душистую траву. У меня за плечами был туго набитый продуктами и всякой необходимой в горах мелочью старенький рюкзак, а на боку Рамиса болталась довольно лёгонькая для такого случая сумочка, с какой женщины обычно ходят в сельский магазин.

7
Оставив позади ещё одно село, Хурга, мы медленно карабкались вверх мелколесьем. Встретившихся нам в пути хургинцев мы предупредили, что сегодня перегоняем стадо. Попросили их проследить, чтобы скот не смешался с их стадом, потому что в этом случае потерь не избежать. Ведь там такое начнётся, что земля начнёт гореть под копытами разъярённых быков, которые непременно сойдутся, можно сказать, стенка на стенку. Ни одно стадо без агрессии не принимает чужаков. Они могут рога друг другу пообломать, поранить, а то и вовсе свалиться в схватке с какой-нибудь кручины или скалы, каковых в горах не счесть. Но местные нас быстро успокоили, заверив, что они уже перегнали своё стадо на сельские пастбища.
Мы, истекая потом, медленно продолжили своё нелёгкое путешествие.
Уже начинали ныть ноги, и мы уныло молчали. Но вдруг, откуда ни возьмись, позади нас появилась какая-то собака. Высунув розовый язык, она неотступно следовала за нами, как будто напрашиваясь в нашу компанию. Она словно говорила: «Ребята, родненькие, я тоже хочу с вами, возьмите меня! Я вам ещё пригожусь, вот увидите». С тем она неожиданно покинула нас и быстро забежала в кусты по каким-то своим, видимо, неотложным делам. Вскоре из лесочка донёсся остервенелый лай. «Медведь?» – мелькнуло в моей голове, и сердце сжалось.
– Медведь! – вырвалось у Рамиса, и он оцепенел.
– Да ты не боись! – попробовал я улыбнуться, стараясь быть спокойным, но, наверно, это у меня получилось из рук вон как плохо – мой спутник продолжал стоять с выпученными от испуга глазами и был готов в любой миг сорваться с места и пуститься наутёк, куда глаза глядят.
У меня по спине пробежал холодок. Мне представилось, как вот-вот из лесу выбежит разозлённый собакой лохматый зверь и набросится на нас как на более лёгкую добычу, нежели собака, которая, в отличие от нас, могла и больно покусать его жирненькое тело. Но собака продолжала лаять, а из лесу никто и не собирался выбегать. Тогда я немного успокоился и с облегчением понял, что это был её дежурный, безадресный лай, призванный, скорее всего, доказать свою готовность служить нам и растерзать любого, кто встанет на нашем пути. В этом, похоже, состояла её маленькая собачья хитрость, чтобы присоединиться к нам и, конечно, стать дольщиком содержимого наших сумок, которое так вкусно пахло, что не только собака, но и мы, усталые и голодные, исходили слюной.
Придя, наконец, в себя, мы двинулись дальше и вскоре выбрались на открытые луга в местечке Дараматар. Тут путники обычно делали привал, располагаясь возле маленького ключа, из которого непременно отпивали воду. Так, видимо, решили и Рамис с нашим случайным четвероногим спутником, который быстренько догнал нас и вслед за моим напарником приложился к ключу. Отойдя в сторонку, он сел на задние лапки и, уронив красный язык и учащённо дыша, стал дожидаться, когда мы полезем в свои сумки и дадим ему чего-нибудь вкусненького.
Но друзья мои просчитались – я решил сделать привал на Махараме, небольшом плато, откуда была видна вся округа. Я двинулся, Рамис нехотя поплёлся за мной, а наш четвероногий спутник занервничал и, ничего не понимая, забегал на месте; потом остановился и с такой тоской и сожалением посмотрел на нас, что, казалось, вот-вот он гавкнет нам: «Козлы!» Думаю, особенно это относилось ко мне.
Собака долго ещё стояла как вкопанная и смотрела нам вслед, видимо, решая трудную для себя дилемму: вернуться назад или всё-таки следовать за головокружительно вкусным запахом, который сопровождал нас.
 «Ну люди они или нет? – должно быть, думала она. – Никакого, понимаешь, уважения к “братьям меньшим”, жлобы!» Ещё немного постояв, собака всё же решила двинуться за нами, будто следуя поговорке: «Бродячая собака либо на палку нарвётся, либо на кость напросится». Да и мы не ушли бы без неё – с ней нам было приятней, надёжней, как-то уютней.
Чем выше мы поднимались, тем обширнее становился обзор. Нашему взгляду открывались всё новые и новые горизонты, появлялись невидимые доселе вершины, глубокие долины, на дне которых сверкали реки, сёла, о существовании которых Рамис, может быть, и не слышал. Вся эта прелестная картина была внизу, позади нас, а впереди нас уже встречал туман – частый спутник гор, среди которых вдали теснилась Долина кабана. Чем дальше мы шли, тем гуще становился туман. Трава уже мокрая, и ноги наши, несмотря на высокие резиновые сапоги, тоже мокрые от капель с высокой травы, обтрясаемой нами при ходьбе; под ногами хлюпает и немного амортизирует мягкая, как губка, земля. Но самое неприятное – это то, что впереди, метров за пять, ничего уже не видно. И тропинку трудно разобрать. Опять лёгкий холодок пробежал по моему телу.
– А если мы тут заплутаем? – озабоченно спросил Рамис.
Я сначала замялся, не зная, что ответить, но тут о мои ноги потёрлась собака и напомнила о себе.
– Так собака же есть! – бодро ответил я, скорее себе, чем спутнику. – Она, небось, не за одной сумкой проследовала в Долину кабана. Так что она и с закрытыми глазами проводит нас туда. Подкормить бы её надо, однако.
– Точно! – обрадовался Рамис и с готовностью полез в свою худенькую сумку.
Собака, увидев Рамиса за долгожданным занятием, с неописуемой радостью откликнулась на зов и с великим аппетитом съела два пирога. Затем она опять принялась за старое: то начинала рыть мышиные норы, то бросалась за перепелами, которые выскакивали из травы прямо из-под наших ног. Да, с собакой нам просто повезло. Она уже совершенно привыкла к нам, и нам стало веселее идти, тем более и туман вдруг стал быстро рассеиваться.

8
Наконец мы добрались и до Серой скалы, с высоты которой, как на ладони, внизу виднелась вся Долина кабана с её дикой и величественной красотой.
Прямо под нами были отвесные скалы высотой метров двадцать, ниже метров на триста тянулись почти такие же отвесные зелёные склоны, на которых могли пастись лишь овцы и козы. Пастухам приходилось постоянно следить, чтоб на эти склоны не взбиралось стадо. Уже были случаи, когда один из быков, не удержавшись, начинал катиться вниз, задевая и сбивая с ног других, что паслись ниже. Далее следовали два длинных холма, за которыми опять была пропасть. За пропастью высилась огромная гора Рапак с такими же отвесными склонами, как и под нами сейчас. На дне долины блестела река, вдоль которой по обе стороны зеленел мелкий лесочек. Кое-где на склонах и на самой макушке Рапака росли островки карликовых берёз, вернее будет сказать – берёзовых кустарников. О них-то и говорила мне жена, когда просила принести прутья для метёлки. Но до метёлок ли человеку, когда с головокружительной высоты открывается такая величественная панорама! Глядишь вниз с Серой скалы на Долину кабана – аж дух захватывает!
Среди этого зелёного мира чётко выделяется небольшая, голая, почти чёрная от навоза ровная площадка. Это лежбище стада. Повыше, метрах в ста, отливая холодным светом и мозоля глаза, стоит единственное творение рук человеческих на десятки километров вокруг – железная будка с торчащей из крыши печной трубой. На дальних пологих склонах хорошо видно пасущееся стадо. Быки, неторопливо щиплющие траву, смотрятся маленькими чёрными пятнами на фоне ярко-зелёной травы.
– Вот, – говорю, – Рамис дорогой, мы и прибыли, так сказать, к месту назначения. Теперь осталось только спуститься к нашей будке. Это не меньше километра.
– Фу-у-у! – облегчённо вздыхает тот. – Слава тебе, Господи! Я уж начал было подозревать, что конца и краю этой дороге нет. Думал, что она упирается прямо в небо.
Наконец-то мы у самой будки. В ней, кажется, никого нет: дверь закрыта, но не на засов – стало быть, пастух наш недалеко, хотя из-за тумана, словно по мановению волшебника вновь появившегося из ниоткуда, его нигде не видно. Я открыл дверь, от душераздирающего скрипа которой, казалось, закачались даже горы, вошёл внутрь. Да, пристанище наше не блистало, конечно, убранством пятизвёздочного отеля: железо кругом, крохотное окошечко, маленькая полусгоревшая железная же печь. Перед ней малюсенькая охапка дров, которых едва бы хватило даже на то, чтобы вскипятить весь побитый и чёрный от копоти чайник с не своей крышкой и скрипящей, грубо приделанной ручкой из обычной проволоки. По обеим сторонам лежат два деревянных топчана с голыми грязными матрацами. Они покрытыми там и сям прожжёнными одеялами, а у изголовья худенькие-худенькие подушки с торчащими из них перьями. В одном из углов на крючках висят дырявые болоньевые плащи, старые-престарые фуфайки с выглядывающей местами грязной белой ватой и засаленные пальто с плеч тех, кто в них больше не нуждается по той простой причине, что хозяева их приказали долго жить. Под одним из топчанов спрятан мешок соли, которую время от времени сыплют на камни перед возращением стада с пастбищ на лежбище. Две деревянные полочки, конечно, приделаны по обе стороны окошка, на них разложена кое-какая посуда и скудные припасы продуктов: хлеб, соль, сахар, заварка, несколько картофелин, одна луковица. Под окном, между топчанами, стоит маленький столик. В рамке окошечка выбито одно стекло, дыра заткнута совсем уж рваной фуфайкой. Над печью тянется проволока для просушки одежды, которая мокнет здесь, кажется, даже в солнечную погоду.
Под потолком висит керосиновая лампа, которую Рамис сразу же стал трясти, чтобы определить: заправлена она или нет.
– Кажется, на одну ночь должно хватить, – сказал он.
Я же достал с полки большой кусок зачерствевшего хлеба, разломал на куски и бросил собаке, которая, подняв голову и нетерпеливо виляя хвостиком, давно ждала этого момента, жадно заглядывая в нашу открытую дверь.

9
Прошло уже немало времени, как мы вошли в наше новое жилище, но пастуха нашего всё нет и нет. Мы даже успели разобрать некоторые из всевозможных надписей, усердно выцарапанных в огромном количестве на стенах и потолке временного пристанища односельчан, но Ражиб так и не появился, словно его здесь и вовсе не было.
– Да Бог с ним! – сказал я, потирая руки и развязывая рюкзак. – Думаю, и без него мы справимся с содержимым этого толстого мешочка – я, брат, проголодался.
Да-а-а, рюкзак, вижу, жена собрала на совесть. Чего только она туда не запихнула: огромный пирог, завёрнутый в белую скатерть; хлеба, сколько не съест и наш вечно голодный пёсик; есть сыр, масло, сахар, соль, заварка, конфеты, картошка… Посуду не забыла, целлофановая плёнка есть, чтоб от дождя мог укрыться; спички, свечи… Всего и не перечислишь. Прямо автолавка какая-то!
Наружные карманы я сам забил журналами и разной канцелярией. Времени свободного здесь выпадает много, и можно свободно почитать, записать, если что-то дельное придёт в голову, а то и просто лежать на топчане и заполнять кроссворды.
Рамис тоже стал было выкладывать свои тощие припасы, но я его остановил:
– Ты не суетись, – говорю, – оставь свою сумку, дамскую. Мы её содержимым займёмся, пожалуй, на обратном пути. А пока лопай, что есть у меня.

10
Наскоро поев холодный пирог с кефиром, я приложился к студёной воде, за которой со старыми баклажками из-под пива сбегал Рамис к ручью метрах в семидесяти от нас. Тело моё, ещё не высохшее от пота, продрал холодок. Это заметил мой спутник. Он содрал кору с тоненьких берёзовых поленьев, подложил их под дрова в печи и поджёг. Но горела только кора, сырые дрова начинали пищать, выделяя пенящуюся влагу, а гореть не хотели, только тлели.
Вдруг раздался лай. Я вышел. Откуда-то сверху, из тумана, донёсся крик:
– Эй, там, в пятизвёздочном, уберите собаку!
Мы это и пытались делать, но та не поддавалась и рвалась на голос. Вскоре из тумана начала вырисовываться чья-то фигура. Собака вырвалась из рук Рамиса и стрелой помчалась навстречу новоприбывшему. «А-а-а, Тузик! – радостно воскликнул мужской голос. – Ах ты бродяга, что же ты здесь ошиваешься, попрошайка?» Пёс с радостным визгом тёрся о ноги приближающегося к нам молодого человека. Сразу было видно, что они очень близко знакомы.
– Он-то что здесь делает? – удивлённо спросил подошедший.
Рамис охотно объяснил ему историю с собакой. Вскоре вслед за первым гостем, как мокрая курица, приковыляла и какая-то старушка. Я уже открыл было рот, чтобы пригласить их в наш «пятизвёздочный», но в этом нужда отпала, так как, усталые и вымокшие, они и не думали особо церемониться и уже были внутри, словно их туда засосало.
– Заходите, заходите! – робко прозвучало запоздалое приглашение моего молодого напарника.
– Добро пожаловать в нашу железную халупу! – приветствовал и я.
Старушка сразу принялась греть руки у печки, которая к тому времени уже разгорелась.
– Садитесь оба к столу, – пригласил я, – вы, верно, проголодались в дороге. Мы вот только что перекусили, отведайте нашего пирога и вы. Вот вам пирог, вот кефир, хлебушка берите.
– Малик, а ты что стоишь как бедный родственник – давай-ка за стол. Ляхлинцы, мой милый, знают толк в еде. Особенно у них хорошо получаются вот эти пироги. Боже, и чего только в них нет, даже орешки положили. А ты знаешь ли меня? – полюбопытствовала старая горянка.
– Боюсь, что нет. Но вы явно кого-то мне напоминаете.
– Я Жамила. Как там у вас Хасратовы живут, все ли здоровы?
– Так вы тёща его, мать Альбины?
– Да, я из Джули. Бычок мой потерялся. Может, думаю, к вашему стаду примкнул. Вот Малика ещё прихватила, пастуха нашего, и на поиски, старая, пустилась.
– Уж третий раз тащусь сюда в поисках потерявшихся бычков, – жалуется Малик. – Молодые ведь, отбиваются от стада – потом ищи ветра в поле.
– Больше, уважаемый, тебе не придётся таскаться сюда за пятнадцать километров от села.
– Это как же, почему? – искренне удивился гость.
– Потому что сегодня и мы перегоняем скот на свои, сельские, пастбища. Так что, брат, фенита ля комедия!
Тот немного задумался и говорит:
– «Фенита-менита» я не знаю, но не говори «гоп!», пока не перепрыгнул. Думаю, с перегоном стада у вас будут проблемы.
Теперь уже я удивляюсь:
– Как?.. Почему?
– Да хотя бы потому, что стада-то и нет. Перегонять некого! Нет вашего стада нигде – я же тут всё обошёл, каждый угол обшарил.
Я от этих слов просто оцепенел. Малик продолжил добивать меня:
– Да хоть бы оно и было здесь, стадо ваше, неужели вы думаете, что вдвоём справитесь с сотней наполовину одичавших быков и сумеете перегнать их в село? Как бы не так! Мы на днях вдесятером перегоняли наше стадо, и то нескольких бычков потеряли.
– Да где же этот старый баран Ражиб? – всерьёз испугался я.
– Ражиб у вас сегодня за старшего в Долине кабана? – поинтересовалась старушка.
– Да, бабушка, он самый. А вы, я гляжу, боевая женщина: в какую даль пустились, и в такие-то годы.
– А куда, сынок, мне деваться – надо ведь бычка-то найти.
– Да, – согласился я, – надо, надо. У нас вон в селе чуть не каждый день чья-нибудь скотина пропадает. Когда волки о четырёх ногах стараются, а когда и о двух. И такое теперь бывает.
– Да-а-а! – приуныла наша гостья. – Четвероногий загрызёт – обидно, но терпимо, а двуногий позарится – и обидно, и нестерпимо!

11
Ожидая, когда закипит чайник, Малик вышел на улицу и принялся, как и мы, окликать Ражиба, но ответа не последовало. Он стал орать и свистеть ещё громче – гробовое молчание.
Между тем начало моросить. Белая пелена тумана окутала всё вокруг.
– Уж не случилось ли с ним чего? – озабоченно спросил Малик. – А то, неровен час, мог свалиться с какой-нибудь скалы или в тумане заблудиться. Тут, знаешь, сам чёрт ногу сломит.
В это время послышались проклятия Ражиба, которые он всегда обрушивал по любому поводу и без, на всё и вся без разбору: на соседей, жену, кур, скотину, на камни, деревья и даже на самого себя. Потом из тумана медленно вынырнула и хилая фигура нашего старенького пастуха. Поравнявшись с нами, он прогундосил на ходу что-то вроде приветствия и, встряхиваясь, полез в будку.
При виде нашей гостьи и кипящего чайника он несколько оттаял.
– Жамила, ты-то как здесь очутилась, старая боевичка? – шутливо обратился он. – Не по мне ли соскучилась, что поднялась на такую верхотуру? А то ведь я ещё совсем ничего, верно?
– Верно, верно, – усмехнулась та. – Конечно, ты ещё совсем ничего, если выставить в огороде, в качестве чучела. Ворон отгонять ещё годишься, а так – старая калоша. И только!
Ражиб добродушно улыбнулся и спросил:
– А где твой Марат? Что он-то не поднялся в горы вместо тебя?
– Отлынивает. Пропал куда-то, дезертир несчастный. Правильно говорят: у плохого солдата понос перед боем.
Все громко рассмеялись, и я, наконец, улучил момент обратиться к Ражибу с терзающим меня вопросом:
– Дядя Ражиб, а где наше стадо-то? Уж не разбежались ли быки, поражённые невиданным доселе потоком проклятий, которыми ты их наверняка одаривал каждую минуту?
– Сказал бы я тебе, да при даме неудобно, – опять нахмурился тот и послал тысячу проклятий на голову бедного Гюли. – Двое суток я тут один мыкаюсь с этой скотиной, чтоб она сквозь землю провалилась, а вас он только сегодня послал… Чтоб быки эти проклятые все до единого сдохли! Чтоб они!..
– Да что ты тут раскаркался – поешь лучше, – пригласила Жамила.
– А что мне есть-то, если жена моя, дура эта, ничего, кроме хлеба, в рюкзак мой не положила, чтоб она с голоду подохла! Чтоб её вороны украли!
– А ты вот пирога поешь.
– Со вчерашнего дня ничего не ел – от злости аж аппетит пропал. Всю землю, кажется, я сегодня исходил. Стадо искал, а эта рогатая сволочь, эта тварь безмозглая, чтоб её!.. Дайте мне стакан чаю…

12
– Сегодня, дядя Ражиб, мы эту «безмозглую сволочь» в село перегоним, – попытался подступиться я.
– Вот и перегоняйте, а меня оставьте в покое!
– Это Гюли нам так сказал, правда, Рамис? Я..
– Плевать на Гюли и на вас тоже плевать! Чтоб вас!.. Чтоб этого Гюли!..
– Слушай, Герман, я ещё раз говорю, это полудикое стадо в сто голов вам не под силу перегнать. Даже если мы с дядей Ражибом будем помогать...
– Дядя Ражиб никому ни в чём помогать не собирается! – буркнул наш пастух и добавил: – Перегнать такую ораву безмозглой твари из Долины кабана в село – это вам, быстрые мои, не во двор из дома выбежать по малой нужде.
– Ты лучше скажи, где стадо-то ваше, – толкнула его в плечо бабушка Жамила. – Мне не терпится на бычка своего поглядеть, Красавчика моего. Он наверняка в твоё стадо забрёл, а ты и не разглядел, старая жаба.
Ражиб засмеялся.
– Ничего себе, – говорит, – кликуху придумала – Красавчик! Если ты, старая, бычка вонючего так обозвала, то чем я не Обама? Такой же тёмненький, худенький… Вот разве только барак мой не совсем похож на Белый дом?
– Да это внуки так звали его – вот и прицепилась кличка.
– Отлично придумали внуки, – вмешался я. – Давайте выйдем к нашим быкам.
Вышли, а на площадке пусто. Жамила снова вопросительно поглядела на безразличного пастуха:
– Где стадо, Барак?
– И что это за бардак? – вырвалось у обычно скромного Рамиса.
– Так я же и не собирался пригонять их до самого лежбища. Я вернул их, собак, на наши пастбища, направил сюда и оставил в покое.
– Ну, дядя Ражиб! Так нам же надо принять стадо у тебя: пересчитать поголовье, перед тем как погнать их обратно.
– Да кто и когда их пересчитывал? – возмутился тот. – Тут очередники скорее ворон считают, чем быков. Да и куда быкам деваться-то из этой долины? Это же курорт, рай бычий. Скотские Канары.
– Ладно, уговорил.
– Ну, я пошёл?
– Сделай одолжение! – попросила Жамила.
Ражиб тронулся в обратный путь и быстро исчез в тумане.

13
– Малик, ты с бабушкой похозяйничайте здесь, а я с Рамисом отправлюсь за дровами. Кажется, придётся переночевать здесь, на что я не рассчитывал. А ведь уговаривала жена меня, дурака, одеться потеплей. Даже колготки свои совала вместо моих прохудившихся подштанников. Да знай я наперёд, я бы и ночнушкой её не побрезговал.
Все засмеялись.
– Рамис, хватит хихикать, давай-ка топор в зубы – и вперёд. Заготовим сейчас дров, а вечерком запряжём быков и привезём.
– Раскатал, парень, губу, – улыбнулся Малик, – быков он запряжёт! Тут, брат, у вас, можно сказать, Мамай прошёл. Какие-то придурки пустили на дрова и сани, и ярмо, и настил из прутьев – словом, всё, что горит. Даже лопату обчистили от деревянной составляющей. Лень было, оболтусам, за дровами сходить. Далеко ведь, и вверх, в гору, таскать надо.
– Да-а-а, хорошо, что сама будка не деревянная, а то бы и её спалили, – сострил Рамис.
– Ну, хоть верёвка-то какая осталась здесь – на ней ведь суп не сваришь?
– И верёвку в ход пустили, – ответил Малик, – на пачку сигарет обменяли. У меня, – добавил он, достав верёвку из-под мешка с солью. – Я специально спрятал её. Ехида и Жлоб хозяйничали тогда здесь. Бардак кругом, бутылки… Ну, люди!
– Вандалы какие-то, ей-богу!
– Так что вам придётся на себе таскать дрова.
– Придётся, – согласился я и скомандовал раскисшему Рамису: – Вперёд, мой верный оруженосец, выше голову, Санчо!
Мы двинулись в сторону Цимца, ущелья, на склоне которого росли те самые карликовые берёзы.

14
Усталые, мы поднялись к Серой скале. Туман лез в глаза, трава под ногами была мокрая. Теперь требовалось спуститься по очень крутому склону. Хватаясь за траву и редкий кустарник, мы медленно продвигались вниз, туда, где росли кривые и низенькие деревья.
– Четыре деревца мы срубим тебе, – сказал я Рамису, – шесть – мне. Больше нам не затащить наверх.
– Да тут такой подъём, что и порожняком взобраться трудно, – согласился напарник.
– Согласен. Тут, знаешь, можно кубарем скатиться и внизу вписаться прямо в бок голодного медведя.
– А тут что, и медведи водятся?
– Ещё бы!
– А стадо? Как же тогда они на быков не нападают?
– Боятся. Быки, брат, это тебе не овечки безобидные. Они сами любого хищника на рога поднимут.
Мы с трудом подняли дрова к Серой скале, связали их верёвкой и потащили вниз по каменистой тропе с частыми ухабами. При этом сырые, тяжёлые дрова так тряслись, что вместе с ними, казалось, тряслись и наши мозги, так что аж голова затрещала.

15
В будке оживлённо беседовали. Не дожидаясь отставшего Рамиса, я стал рубить дрова. Потом, взяв их в охапку, я тоже вошёл внутрь. Гляжу, ещё одного старичка нам Бог послал.
«Его-то как занесло сюда?» – подумал я и за руку поздоровался с гостем.
Тут, желая выпить стаканчик чаю, я тайно покосился на чайник и увидел, что он пуст. Я хотел было из баклажек налить воды, но и они все были пусты. «Расселись, понимаешь, тут – даже за водой не соизволили сходить, – как-то само собой пронеслось в голове. – Да ладно, – как бы урезонил я себя, – может, за доброй беседой и не заметили ничего. Ах, как скоро и легко мы поддаёмся плохим мыслям! Как всё-таки несовершенен человек». Потом говорю гостю:
– Ты, дяденька, извини, но я сначала сбегаю за водичкой, а потом мы и познакомимся подробней.
Весь мокрый почти по пояс, я взял три баклажки и отправился за водой.

16
Вскоре я вернулся с водой. В печи, затопленной Маликом, трещали пропитанные смолой дрова. В будке подмели, протёрли пол и все вещи разложили по порядку – так что любо-дорого было поглядеть. Позади печки, возле трубы, были развешаны мокрые носки гостя и Рамиса.
– Заходи, заходи, сынок, – приглашала меня бабушка, отодвигаясь к окошку. – Садись поближе к печи.
Я снял свои резиновые сапоги, пододвинул кастрюлю, перевернул её вверх дном, постлал старую смятую газету, чтоб не измазать зад в копоти, и сел. Вскоре я обсушился и согрелся после тяжёлого, но совершенно необходимого похода за дровами.
– Ну, давайте знакомиться, – обратился я к гостю. – С остальными вы, я думаю, уже успели поговорить?
– Да мне особо и не с кем тут знакомиться. Вот только молодого, Рамиса, раньше не знал, а остальные давно мне знакомы. Я в прошлом году тут по соседству с вами пастухом был, вместе с Маликом Джулинское стадо пас. Меня Хамат зовут.
– Дай Бог вам здоровья! Я Герман, хотя и не немец. И что же вас, дядя Хамат, в такую даль привело? Не скука ли по горам?
– Горелым запахло! – подняла тревогу бабушка. – Уж не спалил ли ты себе чего, «не немец»? А то ведь не только без колготок жены, но и без штанов останешься.
– Точно, бабуля, – горю! Только это не штаны, а майка моя за дымоходом тлеет. Говорила же мне жена…
– И правильно говорила, надо было тебе и ночнушку её прихватить, на всякий случай.
Все, конечно, опять посмеялись, видимо, представив меня в женской ночной рубашке.
– Опять горим! – забеспокоился уже наш гость и стал принюхиваться. – Да дрова это, дрова на печи…
Точно, дрова, разложенные для просушки на плите, начали дымить. Рамис их снял и положил за печью. Наконец все успокоились, и Хамат объяснил мне, зачем он пожаловал в Долину кабана:
– Бычок потерялся.
– Как, и у тебя потерялся? Да что же это?..
– А вот, потерялась скотина. Пришёл домой, старухи моей нет. А тут дети, внучата мои, из школы вернулись, говорят, бабушка в горы ушла. И как тут усидишь дома? Я, конечно, следом пошёл. «Старая, – думаю, – как бы чего не вышло. Может, заблудится или, упаси Бог, волк её слопает, и мне чай некому будет наливать». Вот и иду и у каждой развилки горло деру: зову её – ответа нет. А вокруг тоже ничего не видать: всё туманом заволокло. Дошёл до Карчака, зову – ответа нет; добрался до Чилликской дороги – опять никого; Серую скалу осмотрел – пусто; а спускаюсь сюда, гляжу, сидит себе, милая, у печки греется.
– Да где же она? – не могу понять я.
Тут, конечно, опять все смеются, и я начинаю соображать, что Хамат – муж нашей славной бабушки Жамилы.
– Да-а-а, – говорю, – поступок настоящего мужчины. Славная вы пара, прямо Асли и Керем, Ромео и Джульетта. Только я одного понять не могу, уважаемый дядя Хамат, как же вы здесь весь сезон скот пасли, как вытерпели такую долгую разлуку с женой?
– Э-э-э, братец, да я вижу, ты любопытен. Тебе всё вынь да положь. Это, знаешь, секрет.

17
– Ну, что будем делать, Ромео? – обратилась к мужу Жамила. – Ражиб бросил стадо и, как говорят, спешно покинул поле боя. Герман тоже прилип к печи и не хочет нырять в туман…
– Да что же мне, бабуленька – божья коровка, делать-то, где мне стадо искать, когда перед глазами сплошная белая пелена?
– Даже Ражиб – уж на что ленивый и безответственный тип! – а ведь в соседний район забрёл и стадо отыскал. Вы же тут сидите, чаи гоняете.
– Да ладно уж, – махнул Хамат, – нашла кому поверить! Стадо никогда так далеко не забредёт, ведь здесь полно и корма, и воды – а что скотине ещё нужно? Скотина, брат жена, это не человек, которому всегда всего мало. Скотина…
– Вот что, – прервал я разговорившегося гостя, – вы, бабуленька, с Рамисом остаётесь в нашем вигваме, охраняете наш очаг, а мы с дядей Хаматом и Маликом идём на охоту.
– Не переживайте, найдём мы стадо и Красавчика вашего тоже отыщем, – подбодрил старушку Малик.
– Ты, Рамис, тоже тут не особо рассиживайся: поруби дрова, просуши на печке. Да, и ещё: картошку почисти – вижу, нам здесь придётся переночевать. Давай, похозяйничай тут.

18
Мы отправились на поиски стада. Было сыро, холодно, неуютно. То и дело поскальзываясь, мы поднимались по одной из многочисленных чёрных троп, протоптанных быками.
– Я знаю, где может находиться стадо, туда и двинемся, – предложил Малик. – В этом году ваших быков я, кажется, больше пас, чем ваши очередники. Многие из будки не вылезали, в карты всё резались и водочку, родимую, глушили. Им-то что, им лишь бы время провести. У очередников ведь, как у солдат-срочников: солдат спит – служба идёт.
– Слушай-ка, братец, – обратился я к нему, – ты ещё совсем молодой, тебе бы в самый раз гулять, девок, понимаешь, тискать, а ты всё лето в горах пропадаешь. И как же это понять?
Малик засмеялся:
– Помните, как в песне поётся: «Первым делом, первым делом самолёты, ну а девушки, а девушки потом». Что я буду без дела всё лето слоняться, лучше уж заработаю хоть что-то, родителей поддержу.
– Как своих родных, люблю вот таких, серьёзных, с мозгами, молодых! – живо отреагировал Хамат. – А то живут, великовозрастные оболтусы, и всё пенсию из стариков своих тянут. Курят и пивцо себе посасывают. Противно видеть даже такую молодёжь.
– А зимой-то как, зимой, наверное, приходится дома сидеть? – опять спросил я. – Работы ведь у нас не найдёшь.
– Да нет, зимой я на Север еду, в Урай. У меня там магазин свой.
– Я говорю, толковый парень, – хлопнул по плечу Рамиса Хамат. – Настоящий мужчина!
Тут мы взошли на верхнее лежбище стада, где быки отдыхали как бы между делом. Здесь, по предложению Малика, мы разделились, чтобы быстрее найти наше заблудшее стадо.

19
Кругом холмы, горы, крутые склоны, отвесные скалы, долины, ущелья и повсюду туман, туман, туман, туман. Порой ничего не видно даже на расстоянии трёх-пяти метров. Тут не то что сразу найти стадо, самому бы не заблудиться! Можно пройти в нескольких метрах от будки и не заметить её. Скотина в этом плане ориентируется куда лучше. Она в любую погоду и с закрытыми глазами выйдет к лежбищу – обоняние работает. Когда бродишь в этом сплошном тумане и не встречаешь ни одного быка, становится немного страшновато. А встретил, знай: не промахнёшься мимо будки – иди себе за скотиной спокойно, и она тебя обязательно приведёт к желанному жилищу с дымом из трубы, горячим чаем и уютом.
Вскоре нас окликнул Хамат и сказал, что он наткнулся на семерых быков, которые паслись над Красными скалами. Поднявшись на самую макушку Лисьей горы, к огромному своему облегчению, вдруг я тоже заметил в тумане знакомые очертания двух быков. Подгоняя их, я вошёл в какую-то лощину и заметил ещё двадцать голов. На сердце моём так полегчало, словно гора с плеч свалилась.
Усталость и злость сразу как рукой сняло. Подгоняя быков и неотступно следуя за ними, умилённый, я любовно поругивал их и обзывал  разными безобидными словечками: негодники, шельмы, утробы ненасытные… Прошло ещё некоторое время, и, как это часто бывает здесь, в районе горы Рапак, туман незаметно рассеялся; там, далеко, почти у самой реки Мукку, я заметил ещё одну большую группу, отбившуюся от стада. Другой бы, скорее всего, и не стал бы спускаться к ней в такую даль – по положению группы я видел, что быки, пощипывая траву, взяли направление как раз в сторону нашей будки, но я для полного своего спокойствия решил всё-таки забыть об усталости и спуститься вниз; тем более что эта свободная от лезущего в глаза тумана полоса так и манила меня своей сверкающей чистотой, в которой, кажется, каждая тропиночка, каждый кустик и даже каждая травиночка виднелась отдельно. Время определялось с трудом, но, по моим расчётам, должно было быть что-то около четырёх. Я наметил ориентир – оползень на горе Рапак и поспешил к замеченной группе. Но не успел я пройти и полпути, как туман застлал и мой дальний ориентир, и всё, что было вокруг. Дальше я шёл, полагаясь только на свою интуицию, и, надо же, вышел прямо к тому участку над Красными скалами, где я сверху и заметил тёмные пятна быков на умытой росой траве. Вот и тропиночка, связывающая нашу стоянку с соседней Джуллинской, откуда совсем недавно Малик и Хамат погнали своё стадо; вот и ориентир пастухов, сложенный из камней и помогающий им при перегоне отар с гор в низины или наоборот. Все приметы, замеченные мной с высоты Лисьей горы, на месте, вот только быков и след простыл. Отыскивая их, я и не заметил, как очутился на самом краю высоченных Красных скал, у подножия которых шумела река Мукку, знаменитая водящейся в ней форелью. При шуме реки я вспомнил рассказ Малика о том, как сюда приехали браконьеры из числа местных чинуш, засыпали в реку большое количество хлора и на «УАЗе» вывезли такое количество рыбы, что этой маленькой речке не под силу восстановить и за годы. Эта история задела меня за живое, и меня сейчас почему-то так сильно потянуло к Мукку, что я даже забыл об осторожности и о быках, и ноги сами понесли меня к усыпанной красными камнями кривой и опасной тропе, ведущей вниз, к реке.
Надо заметить, что скалы и сами были сплошь красные, за что и получили своё название. При виде их величия и головокружительной высоты мне невольно подумалось: «Воистину велик Бог, создавший этот бесконечный и чарующий мир! О Господи, как огромна и всесильна Твоя власть! Всё это Ты создал ради людей. Кому, как не Тебе, явившемуся в обличии человека и сотворившему всё сущее, нам поклоняться, и кому ещё нам внимать! Спасибо Тебе, о Господи, спасибо Тебе за милость Твою: за грехи наши Ты пострадал, не пожалел Себя, но обещал вернуться в этот мир – приди скорей, о Великий и Милосердный! По Твоей воле воздвиглись земля и небо, появились животные и птицы, реки и моря, солнце и луна, трава и деревья и всё, что населяет моря и океаны! Пусть люди, которых Ты сотворил, ещё более уверуют в Тебя и восхваляют Твоё Величие!»
И как же мне не восхвалить Всевышнего, хозяина всего сущего на Земле и в небесах! Я преклоняюсь перед Исой, сыном Бога, полюбившим меня и пожертвовавшим Собой ради искупления моих же грехов. Я верую и радуюсь тому, что Он Бог, сотворивший этот мир. Медленно и осторожно спускаясь вниз, я просил Господа помочь мне и всецело доверил себя Ему.
Спустя некоторое время я выбрался к реке. Подошёл и увидел развороченные камни, мусор, оставшийся после браконьеров, и воду реки, в которой не было уже ничего живого. Эта мрачная картина ввергла меня в уныние. Какой урон был нанесён природе! Пусть Господь спасёт наши сердца от зла и насилия, которые мы творим, не ведая, что губим самих себя!

20
Хоть было по-прежнему пасмурно, чутьё мне подсказывало, что дело идёт к вечеру. Вдруг в одно мгновение туман повсюду рассеялся, и только теперь я увидел, в какой бездонной бездне нахожусь. Позади и впереди надо мной громоздились огромные холмы и горы, остриями своими уходящие под самые небеса. Пылинкой и соринкой я казался себе среди этого огромного и дикого мира. Поражённый тем, что натворили чинуши-браконьеры, осуждая и в то же время жалея их и моля за них Бога, я решил вернуться назад. Но я не люблю проделывать один и тот же путь дважды и решил назад идти по другим тропам – ведь здесь столько интересного! Приблизившись к Красным скалам, я увидел неисчислимое множество камней, каких вблизи села днём с огнём не сыщешь. Камни эти были все одной формы, словно выпиленные станком для строительства домов. Одна беда – далеко, да и проехать здесь невозможно.
Я продолжил свой путь, опираясь на палку и стряхивая ею влагу с травы. Вскоре мне встретились две большие пещеры в Красной скале. Некогда сюда на ночь загоняли многочисленные отары. Теперь они заброшены, и в них поселились орлы и целые стаи других горных птиц, от громкого клёкота и отчаянного гомона которых иногда, кажется, содрогаются даже невозмутимые горы. Здесь же, если приглядеться, можно заметить следы и норы разного мелкого зверья, особенно лис. Ведь не зря одна из вершин называется Лисья гора. В этих местах встречается огромное количество мышей и других грызунов, их норами изрыта вокруг вся земля. Кабаны, которые раньше водились в самой низине, поближе к лесу, сейчас либо истреблены, либо ушли ещё ниже в поисках лучшей и более спокойной доли. Немало здесь также и родников. Звонко журча в горной тиши, их воды мелкими ручейками стекают по склонам и вливаются в Мукку. Я любовался каждой такой речушкой, норой, оброненным пером орла и даже свежими испражнениями зверушек. Между тем чувствую: время уже позднее, и мне давно бы пора быть в своей тёплой, уютной и, главное, безопасной будке. «А вдруг, – думаю, – нарвусь на голодного волка, что тогда? Слопает ведь и фамилии не спросит». И карабкаться по скалам становилось всё опасней и трудней.
А день уже на исходе. Туман всё гуще и гуще. Потихоньку начинает темнеть. Что теперь делать? Как быть? Стало даже немного страшновато, но именно в это время я заметил тропинку, уходившую наверх. Я был уверен, что это Бог услышал мою мольбу и вывел на верный путь.
Вскоре я выбрался на более пологие склоны. Только не могу определить, в какую сторону мне двигаться, чтобы выйти к своим. Опять холодок пробежал по моему телу. Вдруг впереди я увидел в тумане две расплывчатые фигуры. «Волки!» – чуть слышно вырвалось у меня. Но, слава Богу, один из «волков», к великой моей радости, громко замычал. В тот миг мне показалось, что нет на свете звука милей и родней, чем это «му-у-у». Далее я увидел ещё несколько голов и стал их бодро подгонять. Узнав мой голос, слышу, Рамис окликнул меня:
– Дядя Ге-е-ерман!
– Здесь я, здесь. Живой и даже не покусанный.
– Возвращайся к будке, стадо уже здесь.
– Куда идти, где будка?
– Здесь все дороги ведут к будке! – услышал я знакомый женский голос.

21
Когда я, наконец, вернулся к будке, меня стали расспрашивать, где я пропадал.
– А где Малик? – спросил я в свою очередь. – Я же хотел его кое о чём спросить.
– А мы его домой отправили, – ответил Хамат. – Правда, было уже поздновато, но ничего – с ним Тузик. Нам со старухой придётся здесь переночевать. Домашние будут волноваться – вот Малик и успокоит их.
– А вы быков сколько нашли, дядя Хамат?
– Да порядочно. Пригнали сюда.
– А Красавчика-то своего видели?
– Темновато уже – не определишь тут.
– В таком случае эту ночь мы все проведём в нашей скромненькой будочке. Уж придумаем что-нибудь.
– В тесноте да не в обиде.
– А как вы смотрите насчёт того, чтобы подзаправиться? Рамисик, нарисуй-ка, братец, нам ужин.
– А ужин, сынок, давно готов, – объявила бабушка Жамила. – Мы тут с Рамисом тоже не сидели сложа руки: суп вот приготовили, с мясом, кашу ещё сварили гречневую.
– Отлично – живём, значит!
Я ещё достал кильку, а Рамис – масло, смешанное с сахаром. Поужинали мы на славу, лучше, чем в любом ресторане. После Рамис подал нам традиционный чай, который мы потягивали долго за приятной беседой.

22
Вскоре Рамис начал клевать носом. Я встал со своего места и уложил его там. Измотавшийся за день парнишка быстро погрузился в сон.
В это время с улицы послышались какие-то голоса и возня. Решив, что это наши милые старички, вышедшие по нужде, я не рискнул выглянуть из будки и лишь через окошечко поинтересовался, как и что там со стадом. Всё было спокойно, и только два силуэта бродили между безмятежно дремавшими быками, и два голоса то и дело повторяли: «Красавчик, Красавчик!»
Предвкушая всю прелесть этой ночи в далёких от людской суеты высоких горах, я с нетерпением выскочил на улицу. Горы, облитые жёлтым лунным светом, казались ещё выше, строже и величавей. Всё небо было усыпано мерцающими красавицами-звёздами. Вокруг царили бодрящая свежесть и услаждающая тишина, наполненная звоном ручейка и редкими глубокими вздохами наевшихся за день до отвала быков. Внизу под нами, цепляясь за верхушки гор, как белые медведи в снегу, кувыркались пушистые облака.
Интересуясь, нашёлся ли Красавчик, я тоже спустился к стаду. Похоже, скотина вся была на своём месте. «Дай Бог, мои рогатые и хвостатые друзья, завтра мы все вместе отправимся на сельские пастбища, – как бы вслух подумал я, – а то по вам сильно соскучились ваши хозяева. А дети-то, дети!.. Как они, черти, обрадуются и забегают, завидев вас! Будут обнимать за шею, подкармливать чем-то вкусненьким, тайком от семьи. Даже выпрошенного с великим трудом у мамы мороженого не пожалеют и скормят вам, наивно полагая, что вы его жаждете так же, как и они».

23
Утром, едва ночная мгла начала отступать, нас разбудил бодрый голос нашей заботливой бабушки, приглашавшей нас на чай, который она успела вскипятить на нашей прохудившейся печке.
– Давайте-ка позавтракайте и бегите к стаду, пока быки не поднялись и не разбрелись кто куда, – слышал я, уже плетясь к ручейку, чтобы умыть ещё сонное лицо. – Ты, Рамис, – продолжала бабушка, – заберись вон на ту вершину и хорошенько осмотрись, нет ли ещё где отбившихся от стада быков. Иногда они, наевшись, группой могут где-то отдельно залечь и остаться там до утра.
– Ур-ра! – воскликнул я. – Кончилась моя смена. Домой, дядя Хамат, на восток! Как говорится, в горах хорошо, а дома лучше.
Я стал собирать свой рюкзак и прощаться с моими гостями, которые удивлённо и даже с испугом смотрели на меня.
– Постой-ка, – воскликнула Жамила, – а как же наш Красавчик? Как же мы, старая рухлядь, его погоним? – обратилась она уже к мужу. – Где нам за разбойником угнаться!
– Не боись, бабуленька, мы втроём погоним твоего разбойника. А Рамиса оставим здесь, волкам на съедение. Шутка!
– А вдруг твоя смена не придёт?
– Придёт или не придёт, мне плевать, а только моя смена закончилась.
– Да Герман же шутит, дурочка ты моя. Неужели тебе неясно?
Я вышел на улицу. Рюкзак оставил у дверей будки, сам же из дровишек, принесённых нами накануне, выбрал палку поровнее и принялся строгать её. В это время, погоняя перед собой пять отбившихся быков, вдали показался Рамис. Прибавив пять голов к тем, что я насчитал утром, пока стадо ещё не поднялось, я получил число сто шестьдесят пять.
Наши горы уже давно осветились лучами солнца, тогда как внизу ещё было мрачно и холодно. По мере того как поднималось солнце, внизу всё наполнялось туманом, невесть откуда появляющимся.
– Поторопись, Рамис, собери свой хлам и закрой будку на замок. Оглядись хорошенько, не забыли ли чего. Вроде своё всё забрали и лишнего не прихватили. Остатки продуктов скормили скоту, только вот соли семь пачек осталось. Ничего, пригодится ещё в следующем году. Давай, брат, запирай дверь и ключи спрячь в карман. Придём, передашь Гюли и подробно опишешь нашу операцию по перегону крупного рогатого и хвостатого скота к месту назначения. Ясненько, молодой человек?
– Так точно! – отрапортовал тот, взбодрённый тем, что мы наконец-то отправимся вниз, туда, где ждёт мать, добрая еда, мягкий диван и телевизор.
– Да вы же без помощи не справитесь! – всё больше беспокоилась Жамила.
– Бабуленька, ты не паникуй. Вчетвером мы должны справиться. Пока туман не поднялся выше, нам обязательно нужно миновать Серую скалу. Там дорожка слишком узкая – как бы чего не вышло. А в остальном, Бог даст, всё получится.
– Да, – согласился Хамат, – если у Серой скалы быки сцепятся или один рогами подденет другого – пиши пропало. Свалятся вниз – и костей не соберёшь.
Поднявшиеся с лежбища быки, пощипывая траву, взяли привычное направление вверх по склону. Я послал Рамиса в голову стада, чтобы тот свернул вожаков в сторону Серой скалы.
Опытный Хамат посоветовал мне:
– Иди к скале, там есть очень узкое место, где быки могут проходить только по одному, стань там и пересчитай, сколько голов в стаде.
– Так я же утром, чуть свет, пересчитал.
– Пересчитай ещё раз! Бык, брат, всё-таки не курица. Бык для нас, сельских жителей, опора хозяйства, можно сказать.
Я молча сделал несколько шагов вверх по склону и стал дожидаться, пока подойдёт стадо.

24
Туман всё поднимался и ширился. Казалось, что и скотина так же торопилась покинуть Долину кабана и вернуться в родные хлева, где добрый хозяин и приласкает, и вёдрышко с отходами поставит, и даже шею почешет.
Вскоре послышался шум мотора. А вот показалась и «Нива», медленно взбирающаяся к нам. У самой скалы машина остановилась, и из неё вышли глава сельской администрации Аджи и его водитель Эмиль. Они поздоровались со мной, и глава подсел ко мне.
– Утром я был на сходе, – начал он, – просил сельчан отправиться сюда, чтобы помочь вам перегнать стадо, но у всех нашлись отговорки: у кого вдруг спину прихватило, у кого – ногу, кто на свадьбу собрался, кто – на похороны… Словом, горящих желанием подняться в Долину кабана, увы, не нашлось. Вот и пришлось мне самому засучить рукава.
Я поблагодарил старика, который, невзирая на должность и весьма преклонный возраст, не поленился-таки и поднялся на такую верхотуру, чтобы помочь мне со стадом.
– Семьдесят шесть, семьдесят семь… – продолжил я считать поголовье. – На твоём месте, дядя Аджи, другой вряд ли пустился бы в такое далёкое и нудное путешествие.
– Наши только на сходе горазды болтать и оговаривать друг друга, – поддержал Эмиль. – На сходе да, на сходе они все герои и патриоты. И всё обговорят, и всё перемелют. Президентов снимут и новых назначат… Этот полосатенький бычок который по счёту?
– Сто четвёртый, – ответил Аджи.
– А у тебя, Герман?
– Так же.
– Что-то я тут своего быка, Рыжика, не приметил, – беспокойно огляделся глава.
– Да вы, наверное, просто его не узнали, – успокоил его Эмиль. – Они ведь за лето в этих горах, в раю этом, так меняются, что и родная мать… Вот пригоним стадо, который из них забежит в ваш хлев, тот и будет ваш Рыжик.
– А сменщик мой вам по пути не встречался? – поинтересовался я.
– Да плетётся сюда, директор хренов. Пьяненький ползёт, собака! Из принципа я ему машину не остановил. Бессовестный тип, слушай. Вроде директор, а ведёт себя, как сапожник последний: мат-перемат, на людей кидается, пьёт... Помяни моё слово, как только я уйду с этой должности, его тут же выгонят с работы.
– …Сто тридцать девять, сто сорок… Сам потом будет кусать пальцы. Не умеет он себя держать в руках.
– А вон тот рыжий бычок, с верёвкой на шее… уж не мой ли он? – показал пальцем глава.
– Раскатал губу! – притворно рассердилась Жамила. – Где видано, чтоб у вас, у лодырей-ляхлинцев, такая скотина уродилась: кругленькая, как полная луна; мощная, как лев; быстрая, как молния, упитанная…
– …как свинья, – как бы в продолжение добавил Аджи. – Тоже нашла кого хвалить, дохляка своего, доходягу. Гляди, как рёбра по бокам торчат. Не бычок, а сплошная стыдоба, ей-богу!
 Старушка добродушно улыбнулась, заметив некоторую обиду в голосе главы, и поспешила успокоить его:
– Да это ж мой Красавчик. Мы его уж который день ищем.
– Это ты, что ли, Жамила? А я, старый дундук, и не узнал тебя. Ты уж это…
– Да ладно! – примирительно махнула та и добавила: – Тоже нашёлся спец по крупному рогатому скоту. Собственного быка признать не может, а с оценками лезет, Красавчика моего позорит!
– Да я!.. Да ты уж!..
Мы все громко рассмеялись.

25
– Сколько всего голов ты насчитал, Герман?
– Сто шестьдесят восемь.
– У меня так же, – сказал Аджи. – Теперь вот что: я пойду впереди стада, буду сдерживать и направлять, а вы, Герман, Хамат и Рамис, будете сзади подгонять. Да смотрите, чтоб ни один бычок не отстал и от стада не отбился. Сейчас они слишком резвые, после своего скотского курорта.
Эмиль же, по наказу главы, посадил нашу старушку в машину, спустился вниз впереди всех и остановился на том самом маленьком плато, где мы с Рамисом сделали привал, когда поднимались.
Мы стали потихоньку погонять стадо, но не тут-то было: спокойно пройдя через Серую скалу, быки вдруг как взбесились. Они грозно замычали,  воинственно задрали хвосты и помчались вниз во весь опор. Страшное это было зрелище! Казалось, попадись кто им на пути, растерзали бы вмиг на клочья. Хорошо, глава, приняв пару неудачных попыток остановить их, вовремя сообразил, что пора ему делать ноги, и отбежал в сторонку. Стадо протопало по нескошенным участкам хургинцев и направилось прямо в сторону белеющей внизу «Нивы». «О Господи, – пронеслось в моей голове, – что же теперь будет?! Наверное, быки почуяли, что поблизости стадо хургинских коров, и обезумели от страсти. Они же растопчут, раздавят, уничтожат… О Господи, помоги нам!»
Мы все стали кричать Эмилю и Жамиле, чтобы они попытались остановить «лавину», но те ответили, что им ещё охота немного пожить, и быстро юркнули в машину. Да, их можно было понять, но что же теперь будет с одичавшим стадом? Казалось, быки с этим грозным мычанием будут мчаться до тех пор, пока не свернут себе и другим шеи. Но Бог, похоже, услышал мои молитвы: стадо, к всеобщей радости, замедлило бег, а вскоре и вовсе остановилось. «Спасибо Тебе, Милостивый и Милосердный!» – воскликнул я, воздев руки к небу.
Теперь нам предстояло догнать быков, которые отдалились на приличное расстояние.

26
Мы спустились вниз. Аджи сказал:
– Вот что: мы – ты, Герман, Хамат и я – все втроём пойдём впереди, а Рамис сзади будет подгонять стадо. Ты, Эмиль, со своей старушкой летишь мухой вперёд и предупредишь хургинцев, чтобы те отогнали подальше от нашего пути своих коров и быков тоже. А то, не дай Бог, сойдутся они вместе – рога все друг другу пообломают!
Так мы и сделали. Некоторое время скотина не причиняла неприятностей. Быки шли ровно, время от времени пощипывая траву. Но вскоре они стали останавливаться и, подняв головы, принюхиваться, глядя куда-то вниз и прислушиваясь. Затем они забеспокоились и заторопились.
– Точно хургинский скот поблизости! – заметил Хамат.
– Если коровы, раздавят, – заволновался и глава, – а если быки, наверняка пойдут, как говорится, стенка на стенку! Скотина есть скотина: чужака и соперника она не любит и мимо не пройдёт – обязательно сразится.
– Не дай Бог! – вырвалось у меня. – Это же будет кровавое побоище!
Но вопреки всем нашим усилиям вскоре стадо и вовсе побежало, заполнив всю долину душераздирающим мычанием. И даже не мычанием, а скорее рычанием. Временами огромные туши быков с невероятной лёгкостью подскакивали, останавливались, начинали рычать и рыть землю рогами и копытами; потом снова, подпрыгивая и бесясь, бросались бежать.
У меня душа ушла в пятки. Я и представить себе боялся, что нас ожидает, если вовремя не остановить эту чудовищную и сокрушающую силу. Не помня себя, я со всех ног побежал вперёд, пытаясь задержать стадо. Взбодрённые моим примером, и спутники мои сделали то же самое. Даже Рамис кинулся нам на помощь. Нам удалось чуть-чуть изменить направление стада, но после такого физического и нервного истощения мы едва дышали. Хамат, прокуривший все лёгкие, и вовсе задыхался. Тут, к великой нашей радости, на подмогу подоспели хургинцы, пасущие скот. С их и Божьей помощью мы отогнали наше стадо и пустили его по мелколесью, по рытвинам и ухабам, где не очень-то и разгуляешься. Правда, и нам было тяжело идти: ноги уставали от бесконечных ям, колени дрожали от напряжения, ветки то и дело били по лицу, и приходилось нагибаться, но мы были довольны. Главное, быки целы, и мы минули самые опасные участки столь изнурительного пути.

27
Мы уже были на пастбищах фертильцев. К Рамису, который опять двигался позади стада, подошёл кто-то в зелёной куртке.
– Смотри, дядя Аджи, кажется, и Мамуч к нам присоединился.
 Глава и не оглянулся. Видимо, ему было неприятно видеть пьяного спутника, который ему приходился ещё и родственником. Мамуча кидало из стороны в сторону. Он что-то мычал Рамису, то и дело хватая того за плечо и останавливая, и непрестанно жестикулировал, как герои индийских фильмов или что-то доказывающие друг другу итальянцы.
– Эй, который в хвосте и под мухой, подгоняй скот и перестань мычать. Кажись, не в компании дружков-кутил! – сердито скомандовал Аджи.
Наш новый попутчик продолжал ковылять, ломаясь и извиваясь во всех частях тела, в которых только это возможно.
Когда мы гнали стадо по узеньким и кривым улочкам Фертила, всё село, и стар и млад, высыпало на улицу, чтобы наблюдать это зрелище. Одни задавали вопросы, другие махали руками, третьи цокали языками, замечая, как заметно поправились и изменились наши четвероногие подопечные.
А вот, наконец, и родимая земля, ляхлинская. Мы вышли на ровную местность – Чихтил. Боже мой, какая благодать кругом, какая красота! Сочные луга и зелёные поляны, холмики и лесочки, милые сердцу тропинки и родники, и всё это родное, знакомое с детства. Мы все умилённо оглядывались вокруг. Лишь Мамуч один ничего не оглядывал – он пропал. Глава громко окликнул его. Неподалёку от нас из-под одинокой дикой сливы появился мой сменщик. Протирая сонные глаза, весь помятый и разбитый, он двинулся к нам. Аджи смотрел на него с таким презрением, что, казалось, под этим взглядом родственник не выдержит и провалится сквозь землю. Но чуда не произошло, и Мамуч остался стоять перед нами.
– Мы все сейчас пойдём домой, – буркнул ему глава, – а ты и Рамис остаётесь со стадом. Вечером пригоните.
– Хорошо, – был ответ.
– И смотри не спутай быков с дружками и в магазин за бутылкой не беги. Не смей ни на шаг отлучаться от стада!
– Рамис, ты наверняка здорово проголодался, я пошлю твоего брата Замира с чем-нибудь горяченьким и вкусненьким. А то до вечера вон ещё сколько.
– Целая вечность! – замотал головой Мамуч. – Дожить бы ещё. Ты это… – оглядываясь, как бы воровато зашептал он, – ты, брат Германчик... У меня голова... Ну, ты меня, брат, понимаешь… Трещит, ноет и воет!
– Ты же по дороге в Фертиле у Мусайиба три рюмки тяпнул! – урезонивающе сказал Рамис.
– Как? Когда?! – вырвался у меня вопрос, ответ на который я знал. – Да-а-а, ты, брат, прямо ювелир в своём деле. И когда это ты успел, не пойму?
– Ты это… Ты, брат, с Замиром пришли что-нибудь, а то, ей-богу!..
Я махнул рукой и побежал догонять своих старичков.

28
Конечно же, нас в селе с нетерпением ждали. Когда я проходил мимо дымящих на сходе мужиков, меня спросили, пригнал ли я стадо.
– Да, – ответил я.
– А не поторопился ли ты, Омар Хайям местный, – съязвил один вечно недовольный седой вдовец по кличке Перец.
– Мне дядя Гюли сказал пригнать, вот я и пригнал.
– Ты больше слушай этого пройдоху.
– А что, собственно, произошло? Я никак не пойму…
– А тут и понимать нечего. Очередь топать в Долину кабана вот-вот должна была дойти до нашего любимого и незаменимого, понимаешь, главы, и вот он-то, собака, и подговорил Гюли, чтоб тот распорядился пригнать стадо.
– Я об этом и знать не знал.
– Да брось ты ваньку валять – ещё как знал! – встрял в разговор очкастый старикан Гнидо, который даже сам не знал, сколько ему лет.
– Не поверите, но, ей-богу, я даже быка своего не знаю и не смогу отличить его от других. Не знаю даже, в стаде ли он сейчас, хотя стадо пригнал я сам. А вы говорите о каких-то там очередях, слухах… Мелочитесь! Правду говорят: «Одни ищут в дерьме зерно, другие – в зерне дерьмо».
– Топай-топай! – раздались голоса. – Видно, что ты тоже их прохвост.
Пришёл домой, а там и  жена стала наставлять:
– Да почему ты не такой, как все? Кому сейчас твоя правда нужна? Жил бы как все и горя не знал.
– Я не «все». Я – это я. И ни под кого подстраиваться я не собираюсь.
– Да пойми же ты, телячья душа, люди слабых и чистеньких-пушистеньких не прощают!
– Бог простит! Прости и спаси, Господи, грешную душу мою!
(Перевод с табасаранского языка Кюребека Мурсалова)