Синий Цветок. Глава 7

И через полтора часа я стояла перед зеркалом абсолютно готовая к выходу. Я сделала все сама, даже прическа удалась, хотя мои непослушные, тонкие волосы редко поддавались укладке так, как хотелось бы. Платье сидело великолепно! Правда, я не очень привыкла носить перчатки вообще и к платью в частности, но и это меня не беспокоило – я, будто, бой собиралась. Сжав кулачки, переполненная адреналином. Меня несло! И легкая дрожь заставляла меня то платье оправить, то дотронуться до волос, вечно падавшей на глаза челки.
Я слышала, как раздался легкий стук в дверь, как она открылась и закрылась. Влад. Я закрыла глаза, вздохнула, повернувшись, открыла их, готовая высказать Владу за все, и… покачнулась от неожиданности – передо мной стоял Симосава и улыбался. Еле заметно. В темном, чернильно-синем костюме с блестевшими атласом лацканами, черной рубашке и шелковом галстуке на пару оттенков светлее лацканов пиджака и того же цвета шелковом платке, мягким треугольничком торчавшим из бокового кармана.
-Добрый вечер, Нигаи! Я позволил себе зайти за вами, хотя, договаривались мы с вами, что зайдете вы…
Он перевел взгляд с моего лица на синий цветок на моем плече. Снова поднял глаза. Улыбки больше не было, только неожиданная, легкая грусть.
-Цветок, это платье очень идут вам, Нигаи…
-Спасибо, господин Симосава… Хотя, я лишь вспомнила ваши слова.
Он приблизился на шаг, и я оказалась с ним лицом к лицу, почувствовала уже такой знакомый аромат и невольно закрыла глаза, которым неожиданно стало больно.

««-Твои брови дрожат, и слезы вот-вот заблестят из-под твоих ресниц. Почему? Тебе больно, мой Синий Цветок?..
-Мне до боли желанно и нет сил ждать. Мне страшно не дождаться…»»

Симосава улыбнулся, приподнял свой локоть и склонил голову, намекая, что бы я взяла его под руку. И мне ничего не оставалось, как осторожно просунуть свою руку в черном бархате перчатки под его локоть и, дрожа всем телом, почувствовать его руку под пиджаком и рубахой.
-Пойдемте? – спросил он. – Вы точно готовы идти, Нигаи? Мне показалось, вы бледны.
-Готова, господин Симосава…  Разве что, мы выходим слишком рано, еще только без двадцати семь.
-Это не страшно. Все-таки, лучше, чем опоздать!
И он положил свою ладонь поверх моей, лежавшей на его локте. Легонько пожал.

««-Ты дрожишь, мой Цветок. Не надо – я рядом и тебе нечего бояться…
-Я не боюсь. Мне некого бояться…
-Кроме самой себя?..»»

Я посмотрела в его лицо, даже не боясь, что не гляжу под ноги.  Его взгляд был внимателен и снова чуть грустен.
-Не беспокойтесь, Нигаи. Все будет хорошо. Вы прекрасно выглядите!.. И мы с вами отлично понимаем друг друга. Для нас ведь это самое главное, нет так ли?
-Для нас?.. Простите, конечно, вы правы.
Симосава рассмеялся, и у него оказалась совершенно чудесная, очень обаятельная улыбка.
-Называйте меня Кенджи. Так будет проще. Я не настолько велик, что бы хорошенькая женщина, вроде вас, старалась соблюдать дистанцию…  Надеюсь, и не настолько стар.
Тут я вспомнила свой разговор со стариком Хакамадой о зрелом возрасте Симосавы, о том, что мне глупо из-за этого пренебрегать им. Знал бы он, насколько был прав! Хотя, он-то, как раз, знал…
-Вы не старый, Кенджи. Совсем! – с чувством заявила я, и Кенджи, поглядев мне в глаза, улыбнулся.
-Я вижу, вы говорите правду, Нигаи. Рад, что вы так думаете… Но как-то мне не очень удобно обсуждать с вами всерьез мой возраст и возможную мою привлекательность. Не очень по-мужски. Гораздо приятнее для меня отметить вашу красоту!
-А мне говорили, что вы совсем не поклонник женщин! – рассмеялась я. – Говорят, вы их не замечаете? Это правда?
Кенджи помолчал, помогая мне не упасть на лестнице, потом поглядел на меня и медленно произнес:
-Можно не замечать цветов даже посреди цветущего луга, но однажды увидеть цветок, один среди всех, который для тебя окажется редкой красоты…
Наш столик оказался на небольшом расстоянии от сцены, скрытой сейчас черным с блестками бархатным занавесом. Но за счет возвышения пола, отсюда сцену было видно гораздо лучше, чем рядом с ней. Ресторан был забит до отказа, и, как я слышала, столики здесь заказывали едва ли не за неделю. Великое мое везение было оказаться здесь, да еще на халяву! Ибо и кухня здешняя славилась на весь город.
Петрович и Влад уже расположились за столиком и поднялись при нашем появлении.
-Добро пожаловать снова в наш ресторан, господин Симосава! – улыбнулся Петрович и пожал Кенджи руку.
Я перевела, Кенджи ответил на приветствие и пожал протянутую Владом руку. Мне показалось, что на Влада он посмотрел как-то совсем иначе, чем на Петровича. Без неприязни, но как-то пристально. За соседним столиком устроились телохранители Кенджи, которых я и не заметила, пока мы шли в ресторан.
Петрович заказал салат, рыбу, холодные закуски, шампанское для меня и водку для мужчин. Поинтересовался, не хочет ли Кенджи сакэ, тот рассмеялся и замахал руками.
-Не стоит, Андрей… Я ведь могу вас так называть?
Петрович просиял.
-Это было бы просто замечательно, Кенджи! Нам предстоит долгое и, уверен, приятное общение. И я очень надеюсь, что наши деловые отношения, наше удачное партнерство превратятся в искреннюю дружбу! Я бы очень гордился ею, ведь вы, Кенджи, для меня не только уважаемый бизнесмен, но прежде всего, знаменитый актер. Я всегда так восхищался вашей работой в кино! Честно!
Кенджи широко и очень тепло улыбнулся.
-Спасибо вам, Андрей, за ваше такое теплое отношение!.. Только я ведь совершенно ненормальный в смысле работы. А особенно, работы в кино… Это моя жизнь с очень давнего времени. Все началось с фильмов, где основным привлекающим фактором являлись восточные единоборства. Мое умение и привело меня в эти картины. Но потом я, а главное, режиссеры, поняли, что мне удается больше, чем просто показывать мастерство борца. Так началось настоящее дело. Я стал актером… Вернее, я до сих пор им становлюсь и фанатично этого добиваюсь, как и мастерства в работе режиссера. И, как вы понимаете, такая работа, такие стремления требуют от меня, прежде всего, а следом и от тех, кто работает со мной, полной самоотдачи. А из-за этого со мной бывает трудно.
Кенджи мягко улыбнулся и вздохнул, словно, извиняясь за то, о чем рассказал.
-Но я стараюсь, очень стараюсь при этом не забывать о своих друзьях, о том, что я их очень люблю…
-У вас и семьи поэтому нет, господин Симосава? – подал голос Влад.
Я вздрогнула, перевела и опустила взгляд, успев заметить выражение лица Влада. Снова эта усмешка. Нехорошая, совсем не добрая.
-Простите? – Кенджи наклонился ближе ко мне.
Я еще раз произнесла вопрос Влада для Кенджи, он вздохнул, на мгновение опустив глаза, но тут же прямо посмотрел Владу в лицо.
-У меня была семья, господин Ковальский…  Почти двадцать лет я разведен. Но у меня есть дочь, которую я очень люблю. Да, возможно, моя работа повлияла на то, что моя семья развалилась. Но не только это. Впрочем, не думаю, что стоит это здесь обсуждать. Как и то, почему я не женился снова. Совсем не интересная тема для разговора за столом!
Кенджи улыбнулся, словно, извиняясь, но взгляд его, обращенный на Влада, окончательно лишился теплоты. Влад же лишь кивнул головой, подняв брови, словно Кенджи дал ответ на какой-то обыденный вопрос…  Не знаю, почему мне стало стыдно. Вернее, знала, и от этого становилось совсем тошно.
-Вам налить шампанского, Нигаи? – тихо спросил Кенджи.
-Если можно, то водки, - ответила я и вздохнула, ухватившись за его теплый, заботливый тон, звучавший сейчас только для меня.
И он не удивился вслух моему выбору, не сказал ни слова, а только налил водки сначала мне, а потом себе. В это время свет в зале притух, занавес на сцене медленно поднялся  и тут же вспышка, похожая на отсвет молнии, озарила стены и потолок, раскатился грохот грома, еще один. Тяжелые, мощные басы первых тактов музыки, и яркие прожектора осветили танцоров на сцене – странные, в чем-то наводящие жуть на фоне завораживающей музыки, фигуры затянутые в глухое черное, из-за чего в глаза бросались только золотые кисти рук, голени и ступни ног. Но главное – на головах танцоров зрители видели огромные солнца со змееобразными лучами. Невозможно было понять, где лица, а где затылки. Возникала ассоциация и с индейскими танцами, и с африканскими – движения резки, геометричны, синхронны фантастически! Боясь пропустить даже мгновение, я мельком посмотрела на Кенджи – он не отрывал глаз в поблескивавших очках от сцены, получая неприкрытое удовольствие, следя за каждым движением… Петрович и Влад тихонько переговаривались, лишь время от времени оглядываясь на танец. А когда он закончился, и зазвучала музыка, что бы дать возможность артистам подготовиться к следующему номеру, Петрович предложил выпить.
-Я вижу, господин Симосава, вам нравится здешняя развлекательная программа?
Кенджи поднял свою рюмку и чокнулся со всеми, кивнув мне при этом. Еле заметно, с легкой улыбкой.
-Очень нравится! Я бы удивился, что такие талантливые люди работают здесь, а не в столице, скажем. Но я уверен, что, может быть, именно здесь они чувствуют особые силы, черпая их в вашем воздухе, среди ваших людей, в этом замечательном городе…  В конце концов, и я именно здесь хочу снимать свой фильм!
Кенджи улыбнулся Петровичу и выпил.
-Спасибо, господин Симосава! -  просиял Петрович. – Я понимаю, что ваши слова – дань вежливости гостя, но чувствую, вы вполне искренни сейчас…  А кстати, о вашем фильме. Что это за фильм, о чем он? Хотя бы, вкратце, если можно! Мне страшно интересно!
-Нет, не секрет…  Это трагичная история, связанная с событиями, происходившими перед началом второй мировой войны. Тогда в России работали агенты японской разведки. И моя история об отношениях одного из них, молодого разведчика и русской девушки из семьи, пострадавшей от большевиков. Семье инженера, лишившейся всего – положения, состояния. Наш герой втерся в доверие этих людей в надежде, так сказать, завербовать в интересах японского правительства, собиравшегося объявить России войну. Для этого он, молодой и симпатичный, стал ухаживать за русской девушкой, а потом и влюбился в нее. А она в него. Но события сложились так, что ему пришлось срочно покинуть Россию, попросту исчезнуть. Его раскрыли. Девушка в отчаянии искала его, расспрашивала в той конторе, в которой он, якобы работал. И тогда ей рассказали о его «работе» и о том, что его ухаживания за ней были обманом с целью втереться в доверие семьи. Семья же попала в адскую машину репрессий, как враги народа. Отец оказался расстрелян, а мать, сыновья и дочь оказались  в лагерях. Выжила в итоге только дочь, которая родила в лагере ребенка. Его естественно, отобрали, а девушка вышла только после войны. Понятно, что после лагеря ее жизнь в советской стране оставляла желать много лучшего. Но однажды она встретила хорошего человека, который искренне полюбил ее и женился на ней, не смотря на ее изуродованную судьбу. Летчик-испытатель, а значит, достаточно влиятельный человек, он помог ей найти ее сына, которому тоже приходилось несладко в приюте. Очень похожий на своего отца-японца, он терпел многочисленные издевательства от сверстников… Прошли годы, мальчик вырос, оказался очень способным к языкам и выучил японский язык, что бы поехать в Японию и работать там переводчиком в посольстве, а заодно изучать так интересующую его страну. Парень знал правду о своем происхождении, ибо скрывать это от сына моя героиня не стала – мальчику достаточно было в зеркало посмотреть, что бы понять, что человек, считающийся его отцом, вовсе не его отец… Вы еще не устали меня слушать?
-Это очень интересно, господин Симосава! – заверил Петрович Кенджи.
Влад молчал, а я, набравшись хмельной смелости, тихонько, в полумраке зала, дотронулась кончиками пальцев до руки Кенджи, лежавшей на его колене. Не оборачиваясь на меня, он подхватил мои пальцы и нежно сжал в своей ладони. Я вздрогнула – так горячо вдруг стало в моей груди. А Кенджи продолжил, выпив воды:
-Сын нашей героини попадает, наконец, в Японию и встречает там своего отца. Не вдруг, разумеется. Узнав от матери все, что возможно, он ищет его сам. И находит. Рассказывает ему, кто он и везет его в Россию. Тогда, разумеется, Советский Союз…
-Летчик-испытатель, как я понимаю, к тому моменту благополучно почил, что бы освободить дорогу доблестному папаше своего пасынка? – подал голос Влад.
Кенджи вздохнул, выслушав перевод.
-Вы правы, господин Ковальский, летчик разбился во время испытательного полета незадолго до тех событий, о которых я рассказываю.
-Скажите, Кенджи, для чего мальчик искал отца? – спросила я. – И что испытывала ваша героиня к тому, кто ее бросил, кто своими действиями, своим обманом обрек ее на все ее несчастья?
-Сын хотел посмотреть в глаза отца, узнать, какой он и в чем правда… А она…. Мне не очень хочется раскрывать все тайны, которые должны захватывать зрителя в процессе просмотра… Но мне кажется почему-то, что именно вы, Нигаи, способны легко догадаться, чем все кончится!
-Я бы с удовольствием посмотрела! – воскликнула я совершенно искренне.
-Боюсь, что именно вы, Нигаи, узнаете все раньше всех! – Кенджи поднес мою руку к губам. Но слишком быстро отпустил. Гораздо быстрее, чем мне хотелось!
 -Вы же будете сопровождать меня и на съемках, все время, пока я здесь?.. – Кенджи повернулся к Петровичу. - Это так Андрей?
-О, да, господин Симосава! Если Машенька справляется, если ее стараниями вам легче общаться здесь со всеми, то я только рад буду, что служащая моей компании, работает рядом с вами и помогает вам!.. А почему вы называете ее Нигаи, Кенджи?
-Так звучит ее имя на японском…  О, кажется, начинается новый номер!
Все обернулись к сцене, свет потух, и зазвучало неожиданное вступление на, как будто, простой гармошке или на чем-то, звучанием очень похожем на нее. Правда, мелодия была скорее, арабской. Но гармошка эта внезапно стихла, и ударили такие мощные, такие низкие и тяжелые барабаны, что, казалось, сотряслось все мое нутро. Невольно я вжалась в кресло, а на сцене, прямо из кучки девушек в восточных костюмах - ярко выделявшихся золотистых шароварах, пестрых одеждах и накидках на волосах, блеске украшений – взмыла вверх девушка в сияющем синем костюме на широкой ленте, на которой держатся, накручиваясь на нее в буквальном смысле то руками, то телом, то ногами. И то, что она вытворяла там под завораживающие ударные, невозможно описать – так красиво, так захватывающе опасно это было! Никто слова не мог произнести до самого конца номера! А когда он закончился, зал взорвался овацией.