Хочу - Нир Ванну...

   «…Сколько  себя помню,  всегда хотелось летать. Просто так, взять и полететь. Ни на чем-то, ни на ком-то, не с чем-то, а самому. Как птице. Остановиться,  распрямить руки,  вдохнуть до самых пяток, чуть шевельнуться и полететь. Парить, высоко-высоко!  Долго!  Устанешь лететь, остановись. Выпрямился  и пошел, прямо по воздуху! Иди куда пожелаешь! Так я летаю во сне. Но это не интересно. Во сне летать легко, наверное,  все могут.  Только этот полет не правильный, мистический. А  я мечтаю о реальном,  о настоящем!

…Выходил в уединенное место, садился прямо на землю, закрывал глаза и начинал священнодействие: уход в себя самого, до полного покоя. Подавал мысленные команды: отрешайся, отрекайся, забудь, иди  глубже, еще глубже. Выравнивал дыхание. Уплывали  мысли,  трансформировалась реальность. Мышцы постепенно цепенели, появлялся звон в ушах.  «Ш-ш-ши-шь! Не спи-и-и-шь!» - шипят литавры небесных гор.  В глазах картины Рериха, меланхоличные мумии.  Тело теряло вес, вибрировало, И – начинало медленно подниматься. Наконец, случилось!  Я полечу! Еще чуток отрешенности, и …

Но тут, на щеку сел комар и начал больно пить мою застывшую кровь. Хлоп  ладошкой.  Комар упал, не двигается. И я упал, сижу. А может я  не успел взлететь, показалось?

Проклятое насекомое. И так всегда, в самый ответственный момент что-то нарушало мою медитацию. Я понял – покоем  мне не взлететь! Нет его, покоя!  Возможно, где-то он есть, но не у меня. Можно, конечно, закрыться в каком бетонном бункере, или в погребе. Но смысл? Предположим  – взлечу! А куда лететь  в ограниченном пространстве? Расшибу голову, как перепел в клетке, о потолок, и все: полет завершен.

Попытаюсь  взлететь любовью. Выходил на красивое, приятное место. Красота, тепло, светло, зелено. Пчелки, вместо литавр – толстые шмели. Ж-ж-ж-ж! Песочек, речка. Что еще надо?

Погружался в память, выкапывал из  усохших  глубин воспоминаний  её: единственно любимую, симпатичную, черноволосую, смуглую.  Сколько ей было, тринадцать, на пару лет младше меня? Вроде так! Боже, как здорово! Все в первый раз: обнял, поцеловал, потрогал там, где колотится испуганное сердечко. Свое чуть не остановилось. Голова кружится, дыхание замерло, ноги сами  отрываются от земли. Лечу! Я лечу, закрыв глаза! «Ты позови меня с собой!» Вот, вот, волна памяти и любви, понесет меня надо всем и всеми…

Но тут – р-раз… и обрыв связи!  Горькой обидой хлестнуло: ушла, сбежала к Сашке, у которого был мотоцикл. Села, вцепилась в него, прижалась грудками к спине – и укатили… Целоваться…

Не взлетел я. Не помогла любовь. Окрылила – но не подняла. Врут всё, нереальные аллегории.  На крыльях любви летают  шальные поэты.  Швыряются  искрами слов  в облака, на перья. Кричат  про обожженную душу, а на деле, палят  свои крылья. И – а-ах, с небес... на гранит жизни! А там, кому слава, кому памятник, кому – забвение.  Те, кто умнее, летят спокойно, до перерыва на обед, или до появления  стервятника  критика. Но это, тоже, аллегории: не видел я парящих поэтов. Живых – да, пьяных – да, летающих – нет!

Есть еще вариант: отчаяние.  Вещь серьезная, на многое способна. Думаю  о том,  как  мне было плохо.  Снова вспомнился мотоцикл, веселая Катька. Холодело сердце, останавливалось от тоски и боли. Не хотелось ничего. Тело деревенело, испарялось,  умирало от горечи, легко  и невесомо. Высохла кровь, сгорела в пепел душа. Не страшно, потому как жизнь потеряла смысл. Струны души - голые, оплетка облетела, проволочками нервов тянутся. Тронешь, туп-туп, не звенят. Все признаки предстоящего взлета – апогей отчаяния!  Но почему не лечу? И почему, отчаяние дает обратный эффект? Не то, что летать, в землю зарыться охота… Живьем...

Пусто, тоскливо,  хреново.  Мутно, смутно, бездушно и душно. Не ем,  не сплю. Не бреюсь, зарос, оброс. Похудел, обрюзг.  Штаны не глажены, мешком висят. Глаза обесцветились. Депрессия налицо. На ней, точно не взлетишь.
Вышел на улицу. Смотрю  -  воробей! Летит, тварь  пернатая, быстро, проворно. Без всяких заморочек.  Без медитации, без любви, без депрессии. Вот живут, некоторые! Затосковал еще больше. Умом  понимаю все, а вот другим  местом – НИ-ФИ-ГА!
И еще больше хочется летать. Самому, без  ничего,  без никого. Но как? Может попробовать? Как воробей, только где взять крылья?»


   Напротив дачи  Георгия Петровича Заволжского  сидели соседки, старушки. В масках, лиц не видно, одни глаза.

- Глянь, чего он это с вениками прыгает?

- Пусть прыгает. Он так часто делает. Может это аэробика такая.

- Может скорую вызвать?

- Зачем? Да и не приедут. Не до нас, вирус народ ест! Петрович тихий, напрыгается и уйдет. Говорят, он умные книжки пишет. Писатель! Кто их поймет, писателей? -
 женщина прервалась, глянула налево: - Колька! Ты куда намылился, а ну марш домой! Ишь ты! Нажрешься и снова будешь вопеть: ты мне кры-ы-ылья, с молоду подрезала! Я те подрежу, я те  – повыщипаю! Летун! Кочет обтерханный!

Старушка погрозила, доверительно нагнулась к подруге.

- Я, говорит, пью, чтобы – душой взлететь! Нир Ванну, каку-то ищет! – и снова обернулась к мужу: - Иди-иди! Баптист тибетский!  Бабник!  Нир Ванну ему подавай! Да кто за тя пойдет? В зеркало, давно  гляделся?

Низенький толстяк, шмыгнувший было за калитку,  горестно вздохнул, и, опустив подбитой птицей руки, поплелся во двор…