На ковидном пути к геоэтнопсихологии

Текущий год близится к завершению. Три недели всего осталось западно-христианского рождества, в европейской и заокеанской традиции такого желанного, наполненного обилием подарков, бесконечно ранжирующих от милейших безделиц до многомиллиардных приобретений солидных инвестиционных бумаг, недвижимости, всего того, что может дать деньги, много денег.

Россия в свои собственные традиции, сформированные еще с языческих времен празднования Нового Года, с конца 80-х годов с удовольствием включила, дополнительную неделю праздничной суеты и все те бонусы, что дает расширенное и хорошо аранжированное умелыми руками и изощренными мозгами маркетологов потребление.

Нынешний год предстает совершенно иным для людей, истомленных многими социально-экономическими, психологическими, культурными и политическими проблемами. В управляемо- отражаемых зеркалах СМИ массово, но вместе с тем навязчиво-разнообразно, проводится мозговая перестройка, нацеленная на возможно крупнейшие изменения, в масштабности которых не было как минимум столетия.

Хорошо известны сравнения с «испанкой», поразившей весь мир в десятых годах прошлого века, обращаются к «чумовым» европейским периодам мрачного Средневековья, более понятны становятся «птичьи», «свиные», «летучемышные» эпидемии последних десятилетий. Но никогда раньше еще не происходила такая концентрация многих не связываемых факторов в силу опасности текущей ковидовской пандемии.

Я соприкоснулся с очень расширяющимся открытием этого весной этого года, вначале включенный в процесс подготовки научной статьи с российскими и китайскими коллегами по воздействию COVID19 на экономику Китая, и несравненно более глубоко, по приглашению коллег-философов.

Это была работа, предназначенная для журнала «Человек», ею была открыта серия серьезных обсуждений в этом авторитетном издании. Работа была интересная, но сложная, но как обычно бывает по требованию редакции, некоторые интересные, на мой взгляд, рассуждения были смягчены, изменены, скорректированы…

Здесь я вновь возвращаюсь и привожу первую, самую насыщенную творчески, эмоционально, направлено… аргументацию моих-соавторов профессоров-философов Б.В. Маркова и Сергеева А.М. о том, что уже происходит и что может быть ожидаемо. 
«Сегодня – когда мы столкнулись с последствиями эпидемии коронавируса, с последствиями не только медицинскими, но и целым рядом новых феноменов, напрямую связанных с комплексом мер, направленных на защиту от пандемии, – обнажилось, кажется, многое. Многое из того, чему мы не придавали значения в силу его близости к нам еще вчера, теперь уже стремительно от нас отодвигающегося».

«Кажется, что эпидемия возникает вдруг и неожиданно. Однако она «подготовлена» и «спровоцирована»: эпидемия оказывается ответом – нам – на многое. Она – ответ на нашу жизнь и наши желания, посредством которых мы влеклись к тому, что не имели, но желали… Эпидемия раскрывается нам как некое – новое – начало. Однако любое начало уже само является ответом. И тогда нам нужно понять, что эпидемия побуждает нас понять, кому или чему мы отвечаем. Нам надо понять то, ответом на что, является сегодняшняя наша жизнь, наши чувства и помыслы, наши страсти и мысли.

Но тогда сама эпидемия – это другое того, что мы есть сами. Это – другое того, что в нас, и того, как мы есть. И в этом контексте эпидемия, вероятно, поможет нам понять многое в себе. Особенно то, что воспринималось нами без каких-либо позитивных и негативных коннотаций, представая только фоном или ландшафтом того, что с нами происходило, но теперь становится акцентированным и, возможно, побудит нас изменить себя».

С конца прошлого года, я работал в паре с коллегой-психологом, а также экстрасенсом и шаманом Максимом Федоровым, звездой текущей 21 Битвы экстрасенсов, по новейшей тематике геоэтнопсихологии, отрабатывая фундаментальный аспект того как можно накопленный за тысячелетия опыт передачи знания человечеством «свернуть» в процессуально-понятную модель. И именно эта работа мне позволила разделять и соглашаться с глубиной рассмотрения ковидовской проблемы, предложенной питерскими коллегами.

«Эпидемия резко актуализирует то, что уже было в потенции, доводя появляющееся до крайности и предела. Многие из нас еще предполагают happy end и схождение эпидемии на нет, но такое предположение оказывается даже не инфантилизмом, ибо эпидемия буквально «всасывает» в себя буквально все из того, что мы еще вчера считали подручным, оказавшись черной дырой нашей жизни, способной вобрать в себя все наши надежды и чаяния.

Теперь с многими нашими надеждами придется расстаться. Но это же обнажает понимание нами себя, напрямую связанным с разделение того, что мы есть, и как мы есть, т.е. того, что можно поколебать, но невозможно у нас отнять, что не может быть «всосанным» в черную дыру, от того, что, отделяясь и отличаясь от нас, которое мы еще мгновение назад считали своим, оказывается исчезнувшим безвозвратно.

Такая безвозвратность многого из нашей жизни со всей определенностью и резкостью устанавливает барьер между своим и не своим, между внутренним, которое неприступно, и внешним, казавшимся внутренним и представавшим нам таковым еще мгновение назад, но теперь уступившим себя и отказавшимся от себя».
География породила геополитику, и в ее свете мы осязаемо встречаемся с новыми ликами глобализации, хотя бы прежде всего потому, что эта наука должна учитывать взаимосвязи между человеческим восприятием, воздействием и антропогенным изменением физической среды и мировой политикой (К. Грей).

В гуманитарном знании термин "цивилизация" является одним из наиболее популярных, имеющий в этой связи исключительную многозначность и обеспечивающий передачу огромного разнообразия процессов, характеристик, функций и аспектов многих сторон социальной картины мира. География в этой логике отвечает за пространственное изложение человеческой истории, в том числе и в обосновании и представлении человеческих знаний, что можно отметить в очерчивании динамично меняющейся границы между человеческим знанием и незнанием, совпадающей с отображением все более усиливающейся экспансии Ойкумены человека.

Реакции человека на влияние природных, социальных, культурных факторов чрезвычайно многообразно, и их можно фиксировать с определенной долей условности в формате «ландшафтных отпечатков», или ландшафтно-экологических условий для осуществления человеческой жизнедеятельности. В начале этого тысячелетия получила широкое распространение геоэкология, собравшая обширную информацию о том, что антропогенное воздействие все более превосходит способности природы к самовосстановлению.

Л.Л. Розанов пишет, что предметным фокусом в этой дисциплине должно быть выделение «геоэкологической» среды, которая рассматривается как «совокупность нетронутых или измененных производственной деятельностью ландшафтов любого уровня, за счет которых в той или иной степени обеспечиваются экологические потребности человека (общества) в пределах определенных территорий на данный период времени».

  Драйверы глобализации представляют международный финансовый рынок, ТНК, разнообразные сетевые сообщества, обеспечивающие международное взаимодействие, сбыт и перераспределение товаров, продуктов и услуг, информационный и инновационный обмен. Главные потребители углеводородных ресурсов мира и производимой энергии - страны Запада (Европа, США) и Китай – исходят из убеждений обязательности максимального снижения для себя геостратегических и политики-экономических рисков, что достигается «удерживанием» своих интересов любыми средствами, в том числе и на основе военной силы.

Вполне очевидно, что происходят вполне очевидны масштабные перемены в мировой экономике, которые происходят в результате текущих геополитических перемен, но представляется, что не все важные события получают должное, и самое главное многостороннее научное освещение. Есть вполне обоснованные ожидания того, что через несколько лет добыча ресурсов вновь станет недостаточной для удовлетворения международного спроса, что будет неизбежно провоцировать на все новые и новые политические, военные и экономические конфликты, что видно уже в политических раскладах сейчас.

И вновь пояснение философа: «Все то, к чему прикасается эпидемия и к чему она относится, оказывается моментально погружено в насилие, хотя многие формы насилия изначально не понимаются нами таковыми. Насилие – многопланово, многофакторно и многолико.

Еще более значимо то, что люди заражаются насилием, оказываются им инфицированы. Такая угроза заражения ведет к резкому ограничению территории свободного действия. Извне такие территории могут восприниматься только отдельными локусами нашего сегодняшнего – пандемического – существования, которые стремительно сокращаются в своих объемах».

И еще: «Эпидемия не считается с индивидуальным и частным: она их настолько не замечает, что принуждает их к отказу от себя. В результате индивидуальное и частное растворяются в бездне общего. В разгар эпидемии и в ее эпицентре – а о периферии в ситуации пандемии говорить можно только условно – становится крайне трудно ставить вопросы о целом. Целое подменяется общим, будучи вытесненным на край жизни.

Эпидемия – это насилие, которое разными путями стремится уничтожить все различия. Она не просто компрометирует различное: эпидемия отменяет и изламывает его. В таком контексте эпидемия раскрывает нам слабость всего того, что связывается нами с просвещенческим пониманием сущности человека, ставшем фундаментом современной цивилизации и ее институтами, когда человек – в сущностном смысле – отождествлялся с разумом и индивидуализмом».

А как обстоит дело с государственным подходом? Здесь все в мире варьирует чрезвычайно широко, приведу некоторые аспекты лишь по Китаю.  Китай первым вышел из тяжелой фазы пандемии и имеет хорошие шансы воспользоваться связанными с этими возможностями для укрепления доверия в международном сообществе, продемонстрировать себя как надежного партнера, способного стабилизировать ситуацию в мире.

В нашем российско-китайском анализе воздействия коронавируса на экономику Китая отмечено, что кризисная ситуация влияет на функционирование ключевых отраслей китайской промышленности и межрегиональных транспортных каналов поставок.

Еще до начала эпидемии COVID-19 китайское правительство внесло серьезные коррективы в планы развития проекта «ППП» из-за резкого замедления развития национальной экономики и растущего недовольства стран-партнеров условиями, выдвинутыми Пекином, прежде всего, финансовыми. Последнее направление имели ранее мощную государственную поддержку в условиях официальной государственной поддержки концепцию «экологической цивилизации Китая», безусловно Китай и далее будет развивать, но насколько ему интересными будут зарубежные, в т.ч и российские рынки?

В настоящее время регионы в России и в Китае развиваются не просто диспропорционально, а по-иному, в режиме фактической человеческой изоляции, но продолжающего товарного обмена. Очевидно, что пределы прежней модели экономического роста достигнуты, в результате чего, в частности, возникают экстраординарные вызовы, связанные со здоровьем населения.

Так фактически происходят колоссальные изменения, меняющие облик современного мира, смещается ведущий вектор глобализации при неуклонном развитии технологической и информационной инфраструктуры, целевой поддержки сохранения человеческого капитала, поощрении проектов «зеленой экономики».

Суть национальных интересов – защита национальной независимости и суверенитета, содействие стабильности в стране и обеспечение ее экономического развития. Данный тезис инструментально можно раскрывать и как константу того, что с ростом знания о влиянии хозяйственной деятельности человека все более доказательно-заметными становятся проявления и последствия феномена непрекращающейся территориальной и природно-ресурсной экспансии человека на планете и за ее пределами. Что изменяется?

«Разум – во время эпидемии – вынужден принимать то, что он обычно принимать не может. Со всей очевидностью обнажается ситуация, свидетельствующая о том, что есть реальность и вне разума, принципиально неразумная реальность. И это становится сущностным вызовом всей нашей жизни, связанной с разумностью, ею пронизанной и ею фундированной.

Эпидемия резко обостряет понимание того, как сложное заменяется и подменяется простым. Происходит стремительное упрощение и опрощение многого из того, что до эпидемии понималось чем-то, нечто собой разумеющимся. Простейшее одерживает победу на всех фронтах, когда вирус, не будучи даже бактерией, становится реальной угрозой сложноорганизованному живому, а меры управления обществом на основе запрета и насилия отбрасывают накопленный и воплощенный – в институтах, регламентах и процедурах – социальный опыт.

Эпидемия – это удар по близкому: все близкое, которое определяло наш уют, комфорт и безопасность, став тем, что нас притягивало, вдруг оказывается не просто отодвинутым, но подорванным и взорванным. На месте близкого оказывается дыра, в которой оно исчезло.
Такая дыра в бытии обнажает то, что у нас нет алиби, «алиби в бытии».
Но тогда эпидемия обладает способностью отдаления, хотя сама она захватывает нас и потому становится предельно с нами связанной. Захватывающая сила эпидемии такова, что она нас – от нас же самих – отдаляет, заменяя собой то, что было к нам ближайшим, заменяя нас самих. Теперь уже, когда захват нас эпидемией случился, она оторвала нас от себя самих».

Б.В. Марков добавляет существенны мазки происходящего: «… подозрение не уводит от мира, в котором непереживаемое есть нечто мнимое. Оно там, откуда никто не возвращается. И все же никто не может отрицать, что если такого рода опыт существует, то оно есть. Можно дать дефиницию тому, о чем не говорит дух времени: это экстремизм. Экстремист – это тот, кто реализует серьезный случай, создает условия его реализации. Недействительное, которое реализуют экстремисты, основа артефактов, в которых симулируется серьезный случай.

Потребность быть уверенным в своей стабильности в экстремальной  ситуации, заставляет искать такие переживания, которые непосредственно граничат с непереживаемым. Есть такие люди, которые желают это попробовать, даже посредством симуляции. В любом случае, они надеются, что смогут вытерпеть трудности и проверить себя в рискованной ситуации. Несомненно, это является базисной потребностью человека. Людей, способных выдержать трудные испытания, называют "стоическими". Однако есть такие ситуации, когда речь идет не о самоиспытании, а чем-то существующем вне нашего мира. Речь идет о прошлом, где условия существования радикально отличались от современных.

Поколение, которое слабо представляет, какие испытания выпадали на долю предшественников, ощущают отвращения по отношению к неудачам и зависти в связи с тем, что им уже никогда не представится возможность удачно или неудачно противостоять этим рискам. Необходимость преодолеть убеждение, что природа остается неизменной в любой момент истории.

Даже критики прогресса не считают, что опыт одного поколения полностью подходит для другого и тем самым допускают необходимость попробовать действовать по-новому. Но все это не может быть с точностью установлено и поэтому всякое новое сопряжено со значительной долей риска.

Несмотря на это, нельзя отрицать стремление знать наперед, что будет потом. Выход состоит не только в том, чтобы избегать экстремальных ситуаций. Выход состоит в самовнушении, которое есть нечто большее, чем обстоятельства и власть, предопределившие неудачу.

Суть дела в том, что в случае проявления угроз, равных прежним, возможна другая реакция людей. Отсюда игра с властью, которая была раньше, и нынешней должна вестись очень осторожно. Точно также ссылка на "систему", закабаляющую человека, должна приниматься с долей сомнения…

Для тех, кто хочет знать, каково было в прошлом, тем, кто хочет любой ценой испытать ужас пограничного опыта, необходимо познать эластичность сопротивления. Изменение условий существования не линеарно воспринимаются людьми, нет объективного порога, за которым ухудшение условий становится непереносимым. Различные формы осмысления начала пандемии сходятся в том, что была необходима попытка сопротивления. До сих пор попытки самоиспытания для большинства были артефактом. Речь не шла о физической угрозе существования.

Например, любые виды игры, это артефакты, не связанные с приближением к границам выживания. Также нарастающие сегодня игры с властью – это выдумка, которая не имеет дела с реальностью, не сталкивается с чужой волей, произволом, давлением власти. Такие игры опираются на допущение, что нет никакой реальной или виртуальной власти, воздействующей на людей.  Речь не о попытке сопротивления власти, наоборот, предполагается, что ничего не нужно бояться.

Пора поставить принципиальный вопрос о вирусологии. Она сегодня лидирует на интеллектуальном рынке. Дело не ограничивается открытием антидота. Понятия вирусологии входят в естественный язык, оживляя старые метафоры друга и врага. Философы вопрошают: Кто такие вирусы, можно ли им приписать свойства субъекта? Обычными людьми  эти невидимые существа воспринимаются как враги. Если кинематограф переключится с инопланетян на вирусы, то, несомненно, будет изображать их как маленьких чудовищ.

Образ врага является весьма сложной психо-политической конструкцией. Обычно он интенсифицируется не только в состоянии реальной угрозы, но и как средство скрыть внутренние проблемы общества. Вместо того, чтобы менять политику, говорят, что она ведется в правильном направлении, но враги препятствуют ее развитию и поэтому обещанное будущее отодвигается на неопределенный срок. При этом в качестве врагов чаще всего фигурируют представители маргинальных групп.  Сегодня на их место пришли вирусы.

Враждебность понятие политическое, а дружественность – антропологическое. Это определяется условиями нашего времени. Безболезненная дружба извечное понятие. Где ее нет, можно говорить о вражде. Враждебно то, что близко. Эта презумпция не действует, если близкий оказывается другом. Политические категории замкнуты на насилие, этические - на дружественность. В раю нет места политическому.
Чужие, в отличие от своих, имеют весьма экзотический недифференцированный габитус. Они выглядят одинаково опасно.

Когда чужие наносят убыток, они становятся врагами. Если вреда нет, то механизмы враждебности не запускаются.

Мы живем в таком мире, где не действует завет: возлюби ближнего. "Дружба" с вирусом – это иллюзия. Неопределенный страх перед чужим нарастает и это значит, что наш тесный мир виртуально заражен расизмом сильнее, чем раньше. Нас пугает то, что есть враг, с которым мы ничего не можем сделать, ибо его способы экзекуции превосходят нашу способность защищаться.

В свете отмеченных трудностей проект инверсионной или негативной антропологии следует оценивать не как описание и, тем более, смакование «ужасного», а как попытку преодоления сложившихся жестких различий «животного» и «человеческого», которые без каких либо сомнений, часто анонимно, принимаются как исходные предпосылки научных исследований.

Поэтому нужно выявить не только разрушительные, опасные последствия негативного, но и позитивные результаты борьбы или игры с ними, опыта балансирования на границах возможностей человеческого существования.

Для людей, оказавшихся в состоянии поражения, важно выйти из него, не повторяя опыта ресентимента, ненависти, мести, жажды реванша, конструирования образа врага и нагнетания страха. Основанное на этих чувствах единство недолговечно. Чувства необходимы, но тоже должны проверяться и подкрепляться.

В отношениях отдельных людей, а также групп, обществ и государств задействовано множество факторов, и ни один из них не является главным и единственным. Никто не может избавиться от груза очевидностей, которые являются условием возможности жизни в том или ином обществе, в то или иное время».