Ариадна Дмитриевна

            Ей на ту пору было 94 года. Я подрабатывала соцработником. Мне было 38. Я приношу продукты, чеки, сдачу, это всё, что входит в мои обязанности, но Ариадна Дмитриевна каждый раз просит меня немного посидеть с ней. Она достает фотографию, здесь ей за сорок. Суровый властный вид высокой крупнокостной женщны. Год примерно 1947-й, послевоенный. Ничего общего с теперешней тщедушной старушкой. Она говорит, что была инженером и руковолила огромным заводским коллективом, под ее началом было две тысячи человек. Теперь она персональный пенсионер со всеми вытекающими последствиями - большой пенсией и прочими льготами. Она почему- то отдала государству свою большую квартиру в сталинском доме и переселилась  в однокомнатную квартирку на последний этаж хрущевской одноподъездной  девятиэтажной "точки" . Она объясняла мне выгоду такого обмена, но я так и не поняла. Кажется для неё выгода заключалась в том, что она получала заботу государства о ней.  Ровно месяц эту заботу олицетворяла я. Помню, как я выносила из ее квартиры разбитый унитаз и покупала с доставкой новый. Процесс его установки память не оставила в моей голове. Но эпопею помню... Я задерживалась на её кухне минут пятнадцать, чтобы послушать старую женщину. Ариадна Дмитриевена
жаловалась, что к ней постоянно заселяются посторонние люди, однажды вселился целый табор цыган. Мужчины, женщины, дети.
- Как же они к вам проникли? - спрашиваю я.
- Они влезли в окно.
- Но ведь вы на девятом этаже! Как они могли залезть?!
- По пожарной лестнице. - говорит она.
Деньги она считала превосходно, хотя к сдаче и чекам относилась без внимания, синдрома Плюшкина за ней не наблюдалось.
               Сижу с ней на кухне, записываю в специальную тетрадочку перечень продуктов, купленных для неё, вклеиваю чеки для отчетности. Звонит телефон. Тогда ещё стационарный.
Ариадна Дмитриевна снимает трубку.
- Алло. Да. Да, кашу сварила.... Мне некогда разговаривать, у меня соцработник. - Говорит она и трубка уже на рычаге. А у самой полуулыбка на старом, но не лишенном благородной миловидности лице.  Я выжидательно смотрю на нее, предвкушая услышать рассказ о неизвестном собеседнике.
- Ухажер. - говорит Ариадна. - Ему девяносто лет. Нас познакомили по телефону. Утром звонил, я сказала, что занята - варю кашу. Теперь вот узнавал, сварила ли я её.
Ариадна хоть и придает голосу пренебрежительный оттенок, но сама так и светится от удовольствия.
- Он всё пытается выведать у меня сколько мне лет. Когда я меняла паспорт? Когда пошла на пенсию? Всякими наводящими вопросами пытается вычислить, но я не поддаюсь, скрываю. Вот ещё, буду я ему говорить, что мне девяносто четыре!
- А вы с ним не виделись?
- Нет. Я не выхожу на улицу. Соседи не любят, когда я пытаюсь спуститься на лифте вниз и выйти из подъезда. Они боятся, что я упаду или потеряюсь, а им некогда со мной возиться. Было, что вызывали милицию... Нет, не выхожу...
А он выходит. Внуки или кто-то из родных, он ведь не один живет, выводят его на скамеечку на бульвар. Он сидит и мечтает, что я тоже выйду.
- Ариадна Дмитриевна! Давайте я провожу Вас на свидание, пообщаетесь,  потом отведу домой!
Я горячо и с энтузиазмом предлагаю ей свою помощь, хотя это не входит в мои обязанности и даже не позволяется в виду ответственности за здоровье подопечной.
- Нет.
Ариадна категорически не соглашается.
- Он сразу поймет сколько мне лет.
Тут уж возразить мне нечего. Вновь звонит телефон.
- Алло. Нет, соцработник еще не ушла. Я занята.
И трубка решительно падает на рычаг. Ариадна Дмитриевна опять кокетливо улыбается и это не сочетается с её безаппеляционным тоном,  каким она разговаривала с кавалером.
- Он уезжает скоро, родственники на всё лето отвезут его на дачу. Телефона там не будет. Хочет попрощаться.
               Я тоже прощаясь, поднимаюсь с табурета. Из всех моих шести подопечных Ариадна Дмитриевна самая яркая звезда!