Глава 5. В губернской ЧК

«Постановили. Назвать комиссию – Всероссийская Чрезвычайная Комиссия при Совете Народных Комиссаров по борьбе с контрреволюцией и саботажем и утвердить ее.
Задачи Комиссии:
1) Преследовать и ликвидировать все контрреволюционные и саботажные попытки и действия по всей России, со стороны кого бы они не исходили;
2) Предание суду Рев. Трибунала всех саботажников и контрреволюционеров и выработать меры борьбы с ними.
3) Комиссия ведет только предварительные расследования, поскольку это нужно для пресечения. Комиссия разделяется на отделы – информационный, организационный отдел (для организации борьбы с контрреволюцией по всей России) и филиальный отдел.
4) Отдел борьбы. Комиссия сконструируется окончательно завтра. Пока действуют ликвидационные комитеты Военно-Революционного Комитета. Комиссии обратить в первую голову внимание на печать, саботажников и стачечников. Меры: конфискация, выдворение, лишение карточек, опубликование списков врагов народа и т.д.»

(Постановление СНК о создании Всероссийской чрезвычайной комиссии (ВЧК). 7(20) декабря 1917 года)

       Наступила осень,  по небу  курлыкая, потянулись  к югу журавли «ты ж мая, ты ж моя перепелка (всплыло в памяти).
       Александр шестой месяц работал в укоме. Сначала инструктором, а потом заведующим отделом труда. Жил в  городе, получив комнату неподалеку,   воскресеньями навещал Ольховку, помогая родителям  по хозяйству. Вместе с отцом  перекрыл сарай, вывез на поле навоз,  помог выкопать картошку.
       Левка, как и обещал, отправился в Донбасс  работал там на шахте  в местечке Кадиевка, иногда присылая   немного денег. Перед отъездом они крепко повздорили. Старший брат в очередной раз выразил недовольство властью, завязался спор  (оба схватились за грудки), батька едва растянул в стороны.
       - Контра ты, - сказал средний. - Я таких ставил к стенке!
       - Попробуй, - сжал кулаки старший. На том и разошлись, каждый оставшись при своем мнении.
       Целыми днями  Александр был в делах, мотаясь  верхом на казенной  лошади  по уезду, организуя   коммуны по совместной обработке земли, участвуя в ее размежевании и создавая в волостях* партийные ячейки. Дважды в него стреляли (из лесу и дома в окно), банд в уезде по - прежнему хватало.
       А по ночам занимался самообразованием:  штудировал материалы недавно прошедшего  в Москве всероссийского съезда РКПб о хозяйственном строительстве  и борьбе с разрухой; вникал в работу Ленина  «Великий почин» и даже  почитывал «Капитал» Маркса, но мало чего понял.
       В октябре Ракитин  свалился с чахоткой  и был отправлен в  больницу, Александра назначили на его место. Там он  проработал до зимы, а сразу после Нового года вызвали в  губернский комитет партии, председатель которого сообщил, -  есть указание  товарищ, Ковалев, направить тебя в Гомельскую Губчека. Республика в опасности, возражения не принимаются.
       Положение дел  к тому времени снова  серьезно обострилось.
Бежавшие за границу контрреволюционеры при активной поддержке Франции, Польши и Великобритании развернули широкую антисоветскую деятельность.
       В борьбе против рабоче-крестьянского государства  и в частности Белоруссии, особо выделялся "Русский политический комитет", переименованный   в Народный союз защиты родины и свободы   во главе с эсером   Савинковым. Совместно с ним     действовали Белорусский политический комитет, крестьянская партия   "Зеленый дуб" и другие организации белорусских   националистов.
       Для усиления «союза», в его распоряжение с согласия польских властей перешли интернированные за рубежом 3-я русская армия генерала Перемыкина, дивизия казачьего полковника   Гнилорыбова, бригада есаула Яковлева.
       Кроме того, под командованием Савинкова и главарей белорусских националистов  находились части так называемой   Белорусской повстанческой армии генерала   Булак-Балаховича.   С началом года на территорию республики начали интенсивно забрасываться их эмиссары и вооруженные до зубов  банды.
       По замыслу своих хозяев  они должны были поднять   антисоветское восстание, в связи с чем   развернули активную подрывную деятельность: убивали партийно-советский актив, нападали на красноармейские отряды, жгли продовольственные склады, школы, больницы и дома, расстреливали сочувствующих.
       А поскольку основной формой борьбы с контрреволюцией явились     войсковые операции, Ковалев  оказался в родной стихии.  Вместе с  ротой  бойцов, приданной губернской ЧК,  он в  первую же неделю  уничтожил  крупную банду, действовавшую в  Речицком  уезде, а  спустя месяц,  организовав засаду,    расстрелял из пулеметов   группу конников в пятьдесят сабель,  совершавшую  рейд по деревням, захватив  ее командира.
       На допросе тот дал весьма ценные сведения о белом подполье  в Мозыре  которое было арестовано  через две ночи. 
       Познакомившись во время  служебных поездок  с  крестьянами  окрестных  деревень, Александр имел некоторые  сведения о действовавшей там более года,  банде  некого Смоляка.  Один из них, в прошлом красный партизан, как-то даже рассказал, что знает место в  урочище Большой лес, откуда та совершает налеты. Он   ставил об этом в известность уездную милицию, но  для   уничтожения бандитов  не имелось сил. Теперь же они были в наличии.
       Свои соображения Ковалев доложил руководству и получил согласие на   проведение операции.
       Для начала он выехал  в  уезд, где встретился с начальником  тамошней  милиции и ввел   в курс дела,  а от него, переодевшись  селянином и захватив   берданку*, на лыжах ушел в деревню. К ночи добрался туда  (улица  в сугробах была пустынной), постучал в крайнюю  избу.
       В одном из окошек затеплился огонек, внутри проскрипела дверь, из-за наружной хрипло  спросили,- кто там?
       - Дядька Игнат, открывай, Это я, Ковалев из Гомеля.   
       - За дверью упал крюк, она приоткрылась.
       Вскоре оба сидели  за дощатой перегородкой у задернутого окна, на столе тускло светился каганец.
       - Помнишь ты рассказывал про банду Смоляка? - наклонился вперед гость.
       - А як же.
       - Она все еще на старом месте?
       - Ну да, а чаго им  баяцца? 
       - Хотим взять ее к ногтю, место покажешь?
       - Отчего ж, банда в лесу, в старом панском фольварке. Душ двадцать.
       - Значит, слушай меня внимательно…
       Спустя три дня, метельным вечером,  на околице деревни остановился санный обоз с бойцами в заснеженных шинелях. Из первых вылез  человек в бекеше  и заскрипел валенками  к избе Игната. Оттуда вернулись вдвоем, розвальни тихо заскользили по лесной дороге. Из лошадиных ноздрей валил пар, тишину    иногда нарушал  далекий вой волка.
       Проехали версты две, стали  в кустах у длинного замерзшего озера. Метель  кончилась, сквозь тучи  проглянула  желтая луна.
       - Дальше пехом, тут рядом, - первым ступил на лед Игнат. 
       Взвод, рассыпавшись цепью, с винтовками наизготовку (позади катили «максим») тихо двинулся следом. Сразу за озером  на поляне окруженной  елями, светился   окнами  небольшой фольварк. Был он  в два  этажа, из  кондовых бревен и с вычурный   мезонином, сбоку темнел каретный сарай.
 
Не для меня придет весна,
Не для меня Буг разальется,
И сердце радостно забьется
В восторге чувств не для меня!

Не для меня, красой цветя,
Алина встретит в поле лето;
Не слышать мне её привета,
Она вздохнет - не для меня..!

доносили порывы ветра  густой  бас Шаляпина, сопровождаемый хором. Остановились, прячась за деревьями, окружили усадьбу, взводный  подбежал к Ковалеву, - готово.
       - Пулемет сюда, -  показал тот на старый  пень рядом. - Вех кто будет выскакивать с тыла, брать живыми.
       - Есть,-  козырнул тот   и  растворился в темноте
       - Готово, - передернул  затвор  первый номер*.
       - Огонь!  - приказал   Александр.
       Гулкая очередь   разорвала песню, из окон полетели стекла (от бревен щепки), внутри кто-то пронзительно завизжал
       Выпустив  половину ленты, пулемет замолчал. Ковалев, приложив ладони ко рту громко закричал, -  всем выходить без оружия! В противном случае подожгу фольварк!
       На несколько секунд возникла звенящая тишина, потом дверь на крыльце  отворилась. Подняв руки, и затравлено озираясь, на свет луны  вышла дюжина расхристанных бандитов.
       - К стене!  - выскочил из-за угла взводный с четырьмя  красноармейцами  (построились у фасада).  К ним, толкая  в спины прикладами, добавили еще троих, пойманных  по другую сторону фольварка.  - Обыскать,- приказал   отделенному.
       Тот обошел шеренгу, на снег полетели браунинг и два нагана. 
В зале, за  проходным коридором с разбитым зеркалом, в  центре стоял  уставленный закусками и четвертями с самогоном длинный стол, валялись опрокинутые стулья, на затоптанном  ковре подплывали кровью два трупа.
       - Ото и есть  Смоляк, - показал  Игнат пальцем на одного, в офицерском кителе без погон и зажатым в руке «манлихером»*.
       -  Допрыгался гад, - сунул в кобуру револьвер взводный.
       На двух диванах сбоку были навалены  шинели  с полушубками, в разных местах валялось брошенное оружие.
       -  Осмотрите  весь дом, -  сказал Ковалев, и  они с  Игнатом вышли наружу.
       -  Так что в сарае  двое саней,    семь лошадок и фураж - доложил  один из бойцов в солдатской папахе. - И еще во - кивнул назад,  там  стояли двое с подбитыми глазами, икая и пошатываясь, -  в стельку пьяные.
       - Тоже туда, - кивнул  чекист  на понуро стоявших у стены бандитов.
       Спустя пару часов, обоз выехал из лесу. К нему добавились груженые награбленным добром и  трупами сани,  позади  вели  захваченных «смоляковцев».
       Под утро  въехали в  местечко, сдав все в уездную милицию, а на  следующее из Гомеля  прибыл военный  трибунал. В полдень всех бандитов расстреляли на базарной площади, при большом стечении народа.
       - Собакам собачья смерть! - выкрикнули   из толпы, а какая-то баба заголосила…

       Лето. Июль. За окном цвели липы. Ковалев сидел в кабинете председателя губернской ЧК  Леонюка.  Кроме него там находились еще  двое:  сам начальник и приехавший  из Минска человек.  Среднего  роста, лет двадцати пяти, худощавый, с русыми, зачесанными назад волосами.
       Это был  Председатель   ЧК Белоруссии  Ян Каликстович Ольский.
       По национальности поляк и   член РСДРП* с семнадцатого года, он имел богатый опыт работы в подполье, в  Гражданскую являлся одним из руководителей Особого отдела ВЧК Западного фронта. Близкий друг   Дзержинского.
       Разговор шел по службе. Ковалев, (уже заместитель Леонюка) докладывал Ольскому  о результатах работы на своем участке, а именно - борьбе с националистическим подпольем.
       - Неплохо, очень неплохо, - внимательно выслушав, сказал Ольский. - Давно служите у нас?
       - Второй год.
       - А до этого?
       - Был на фронте, командовал взводом,  ротой.
       - Образование?
       - Учительская семинария, не закончил и курсы красных командиров.   
- Для чекиста, я бы сказал высшее,- улыбнулся  Ян Каликстович. - Удачи в работе (пожал через стол руку).
       -  Разрешите идти? - встал со стула  Александр.
       -  М-да, - перспективный сотрудник   (сказал, когда тот вышел). Возьму себе на заметку.
       - Никак думаете забрать? - насторожился  Леонюк.
       - Пока нет, а там посмотрим.
       Спустившись к себе, Ковалев  пригласил  одного из начальников отдела  Радкевича, -   Александр Петрович, что нового по  разработке?
       Уже  месяц они искали  в Гомеле подпольную типографию,  где  печатались, а   ночами расклеивались листовки, призывающие к свержению советской власти, террору и саботажу.   Банд в губернии поубавилось, но подполье существовало.  И теперь  чекисты   вышли на след,  приведший  в  один из костелов. Там,  в   подвале, и находился печатный станок, на котором трудились трое. Их пока не брали,  отрабатывая   связи.
       - Все  по плану, -  уселся напротив Радкевич. -  Имеем адреса  всех «почтальонов» и двух явок. На одной зафиксирован  некий Фурман, в прошлом царский офицер, служит в земельном комитете.
       - А вторая?
       - Кроме содержателя, там пока никого не наблюдаем.
       - Хорошо, активизируйте работу,- отпустил его Ковалев. 
       Часов в десять вечера, он  убрал в сейф дела, запер кабинет и,  кивнув  дежурному,  вышел из здания. На город опускались лиловые сумерки, изредка встречались редкие прохожие, где-то по булыжнику прогрохотала телега.
       Миновав два квартала,  вошел во двор одного из домов, с цветущим кустом сирени, поднялся по лестнице на второй этаж, отпер ключом дверь, щелкнул выключателем.
       Лампочка под потолком осветила  комнату, где у одной стены стояла заправленная по-армейски койка  с тумбочкой и стулом, у другой  старый шифоньер.
Положив на него фуражку,  Александр прошел во вторую, поменьше,  с умывальником,   приспособленную под кухню. Вымыв руки,  вскипятил на керосинке жестяной чайник  и поужинал ломтем  черняшки, намазав комбижиром и двумя вареными картошками.   
       Вернувшись в комнату,  снял  портупею, сунув  под подушку револьвер, стянул сапоги, обмотав  голенища портянками.   Взял с тумбочки  учебник Гросса  по  следственной тактике, улегся на  жесткую  койку и принялся читать.
       На следующее утро (было воскресенье)  встал как обычно в шесть, заправив койку, натянул галифе и прошел на кухню, где  умывшись холодной водой, побрился и причесался перед осколком зеркала. Через полчаса  снова сидел в своем кабинете, работая с  секретными документами.
       Примерно в одиннадцать  закончил, сдал дежурному ключи и вышел на улицу. Перекусил в наркомпросовской столовой напротив, сел на конку и проехал   до железнодорожного вокзала. За ним  находились казармы, где размещался кавалерийская бригада 15-й конной  армии Гая*, сражавшаяся под Варшавой. 
       Там у Ковалева имелся  приятель, командовавший эскадроном. Они познакомились еще на Польском фронте и теперь встретились вновь.  Звали  эскадронного  Семен Вишняков, родом был с  Дона.
       Помимо прочих кавалерийских качеств, он был виртуозом рубки, за что на Империалистической получил  два «Георгия» и теперь в свободное время обучал Александра этому искусству, к чему имелись причины.
       На одной операции, при ликвидации конной банды  зеленых* того едва не зарубил главарь - спас случай. Шашка полоснула  по   накладке винтовки и сломалась. Теперь  друзяк * (так звал приятеля Семен) сам неплохо ей владел и   предстоял урок по освоению  «баклановского» удара.  Таким можно было развалить противника от плеча до пояса, что могли немногие.
       Вишняков умел и  передавал опыт Ковалеву.
       Занятие по счету было третьим  и  проходило на специально оборудованной полосе за частью. Там, под присмотром эскадронного, посылая лошадь в намет,  Александр  для разогрева рубил лозу, затем ее же, с одетой поверх фуражкой, а в заключение  прикопанные в землю березки толщиной с руку.
       -  М-да, - поигрывая плеткой, рассматривал косые срезы Вишняков. - Уже лучше, из трех развалил две. Токмо не напрягай кисть, держи  рукоять нежно, как бабу за сиську и руби с потягом на себя. Уразумел?
       -  Уразумел, - кивал  потный ученик и  повторял в очередной раз.
       - Здоровый черт, -  глядя вслед, качал чубатой головой Семен.   
       Потом  они рубились   шашками по-пластунски на земле, а в завершение  устроили конный поединок.
       - Ну што, неплохо, - сказал отдуваясь  после  завершения комэск. -  Казака в бою свалишь, хотя и не всякого.
       Дав жеребцам остыть, они  купались с ними в  прохладной реке и загорали. Семен рассказывал про Тихий Дон,  Александр, прикрыв веки, слушал.  Где-то  на окраине загудел фабричный гудок.
       - А давай к нам на обед? - перевернулся на спину комэск. - Сегодня обещали борщ с мясом.
       - Нам вчера выдали жалованье  (улыбнулся Александр) лучше пошли в город, я угощаю.
       -  Отчего ж, айда, - стал тот натягивать галифе с леями.
Вернув лошадей в конюшню, Вишняков предупредил дежурного, что отлучится на час, оба вышли за ворота.
       - Куда двинем? - одернул гимнастерку. 
       - Есть тут  у вокзала   одно место, хорошо кормят.
       По весне Совнарком объявил в стране НЭП*,   и в городе открылись множество частных заведений, в том числе в системе общепита. Миновав  запруженный  людьми вокзал, оба  пересекли площадь перед ним  и вошли в зеленый сквер. Там имелись всяческие ларьки,  торговавшие снедью, а еще  заведение с вывеской «Пролетарский трактир».
       Внутри было немноголюдно, сели за столик со скатеркой у окна, тут же подбежал малый в красной рубахе и с полотенцем на руке, - чего товарищи желают?
       - А что есть? - поинтересовался Ковалев.
       Тот, загибая пальцы, начал перечислять, потом заговорщицки наклонился, -  а к сему  хлебный самогон.
       - Значит так, -сказал Александр, -  тащи  свекольник,  по куску мяса, хлеба  само-собой   и  бутылку.
       -  Да смотри, чтобы не конина, - постучал пальцем Семен   по эфесу шашки. 
       -  Не извольте беспокоиться, - заверил малый  (умчался).
       Через несколько минут вернулся с  тарелками на подносе, двумя стаканами и заварным, в цветочках, чайником.
       - А это што за хрень? - вскинул брови комэск?
       -  Так что подаем в чайниках, пакольки заборонено.  Не сумневайцесь.
       Александр разлил «чай» по  стаканам,  звякнув ими, выпили.
       - Первач, - крякнул казак, занюхав хлебом,  приступили к обеду. Свекольник был с грибами и сметаной,  отбивная  поджарена с картофелем - все на уровне.
       Когда все съели и выпили, рядом снова возник  официант и предложил на десерт кофе-глясе.
       - Неси, попробуем, - согласился  Ковалев.
       Спустя минуту, перед ними стояли бокалы, наполненные сверху чем-то белым, а внизу коричневым.
       - Духмяно пахнет, - отхлебнул из своего комэск.
       - Это да, - сделал то же  Александр.
       - А вот  когда взяли Перекоп, у меня   в эскадроне был случай, - продолжил Семен. -  Сидим с ребятами в барском особняке у моря, отмечаем победу и пьем шустовский коньяк. Тут   помощник и гутарит, - это што, у меня есть получше. Англицкий.
       - Давай, говорю, попробуем. Выходит наружу, приносит черную бутылку с наклейкой, ставит на стол, откупоривает,   наливает в кружку.- Ты первый - предлагаю. Он залпом выпивает, глаза по пятаку и выскакивает наружу.
       - Сразу видно, вещь, -  наливает себе взводный  Ракита,   повторяет и выскакивает еще хутче. Тут в дверь заходит полковой  ветеринар из бывших и интересуется,- што случилось, с помощником и  Ракитой? Их  во дворе наизнанку выворачивает.
       -  Да вот, - показываем на бутылку, - выпили англицкого коньяка.
       Тот берет ее, читает наклейку и гутарит, -  это  жидкость от клопов,   закончил свой рассказ  комэск,  и оба весело  рассмеялись.
       Потом Ковалев расплатился с официантом, друзья вышли  на улицу. В пыли, чирикая, купались воробьи, ярко светило солнце.
       - Ну, брат бывай, - тряхнул  ему руку Семен. - Пошел нести службу.
       Ковалев тоже вернулся  к себе, час  поспал, а затем, сняв гимнастерку, вынул из шкафа пиджак с кепкой, захватил удостоверение с наганом   и опять  вышел на улицу.
       Через полчаса он сидел  на  явочной  квартире, беседуя с осведомителем.
       Тот в свое время был жандармским ротмистром и помимо сведений, которые предоставлял, обучал чекиста сыскному делу: подбору, формам и методам вербовки агентов, правилам наружного наблюдения, конспиративной связи.
       Александр внимательно слушал, задавал вопросы и порой делал записи в прихваченном с собой блокноте.
       Назад   возвращался в сумерках, город спал, изредка проходил, блестя штыками, ночной патруль.
       К августу разработка белогвардейского подполья   завершилась.
       В городе и его окрестностях  губернская ЧК  арестовала  несколько десятков  активных участников (из офицеров и левых эсеров), а еще  обнаружила тайный  склад с оружием и взрывчаткой.
       Седьмого ноября отмечали очередную годовщину Октябрьской революции. Центр города украсился  кумачовыми флагами с транспарантами, на главной площади установили трибуну, состоялся  торжественный митинг.
       На нем выступили партийно-советские руководители, после чего состоялось торжественное прохождение войск гарнизона.
 
       Белая армия, чёрный барон
       Снова готовят нам царский трон,
       Но от тайги до британских морей
       Красная Армия всех сильней!

разнесся в воздухе  молодой чистый голос
 
      Так пусть же Красная
      Сжимает властно
      Свой штык мозолистой рукой,
      И все должны мы
      Неудержимо
      Идти в последний смертный бой!

подхватил его  размерено шагавший с винтовками на плечах  стрелковый полк, с гарцующим  впереди на коне усатым командиром. За красноармейцами,   урча,    катили в синеватых выхлопах  три  броневика, а  за ними, под алым, с кистями знаменем, цокала копытами по брусчатке кавалерийская бригада.
      - Ура! - бежала позади  босоногая  стайка  мальчишек.
      После митинга и торжественного прохождения,  Ковалев, в числе многих отправился на вокзал.  Там     стоял  длинный состав теплушек  под парами,  куда грузилась кавалерийская бригада. Она в полном составе  перебрасывалась на Туркестанский фронт, где шли упорные бои с  басмачами. 
      Вишнякова он нашел в середине состава, где тот командовал погрузкой эскадрона.
      - Ну, вот и пришло время расставаться, Ляксандр, -  развел   руками. - Так что, не поминай лихом. Друзья, крепко обнявшись, расцеловались.
      -  Будешь в наших местах, непременно заезжай, - отстранился Семен. - Станица Еланская, там меня каждая собака знает.
      - По ваго-онам!  - прокатилась вдоль перрона команда.
      Паровоз  дал длинный гудок, (вдоль состава прошел лязг сцепок),  капельмейстер  военного  оркестра взмахнул палочкой  - грянул походный  марш. Все убыстряясь завертелись колеса, теплушки  поплыли мимо, стоявшие на перроне  люди,  замахали фуражками и руками. 
      Александр долго смотрел вслед, пока последний вагон не скрылся в голубом тумане.  Слишком часто  приходилось терять с боевых друзей. Одни полегли в боях, как  весельчак  Осмачко и многие другие,  где то на фронтах затерялся отчаянный  матрос  Рогов, а вот теперь  на войну с басмачеством  уехал Вишняков.
      Он вздохнул и  пошагал  назад. С деревьев, кружась, осыпались листья...

      Примечание: фото начсостава Гомельского Губчека. 1921 год. В нижнем ряду 4-й справа замначальника Александр Ковалев