на краю длани

розги были глубоки.
на краю длани витал я,
и притяжение было мертво.
медленно утопал я в гроздях,
медленно приближал к ним свое чрево.
сердце билось молотом в груди,
и сандал стеснял мою душу,
горел несмолкаемой виселицей.
краем неба касался я своих рук,
краем сердца касался другого
сердца.
плоть блистала.
я пытался спрятать ее под одеждами,
пытался утихомирить ее
бесполезными укорами и издевками.
плоть громыхала в тоскующих перинах,
в отутюженных наволочках-лавочках.
все продавалось легко и беззаботно,
и гроши сыпались в зияющий кошель.
плоть отражалась в сияющих божествах,
она даровала гнетущие искры,
она зажигала огонь в расплавленной душе.
месяц горел дико.
утроба моя была близка к конвульсиям,
шорохи сыпались один за одним на мои уши.
руками я хватался за огонь,
воду я мутил своими омертвевшими
бесами-пальцами.
грохот длился целую вечность.
возникновение росло,
оно стесняло меня своим величием.
к нему прибывали все вещи,
вся тяжелело и падало согласно
своему желанию, последнему желанию
на краю пропасти, на краю казни.
в шепот я втискивался, продвигая свою робу
ближе, к любви, к благодати.
нога моя торчала из безвестной трясины.
я был на краю погибели.
злые духи ухмылялись мне своим
растасканным оскалом.
они ликовали и аплодировали
миллионами своих рук-лапищ.
руки мои тянулись к сердцу,
норовили вырвать его из груди,
подарить его витающим в поднебесье божествам.
сердце мягко противилось, поскольку,
наверное, было сделано из камня.