Рассказы о войне ветерана 534

                А Т А К А  С  Х О Д У

                Повесть

                Автор повести Василь Быков

  Василь Быков, Василь Владимирович Быков(1924-2003)
(белорусс. Васіль Уладзіміравіч Быкаў).
Советский и белорусский писатель, общественный деятель.
Участник Великой Отечественной войны. Член Союза писателей СССР.
Герой Социалистического Труда(1984). Народный писатель Беларуси(1980).
Лауреат Ленинской премии (1986). Лауреат Государственной премии СССР(1974).
Лауреат Государственной премии Белорусской ССР(1978).

Продолжение 5 повести.
Продолжение 4 — http://proza.ru/2020/12/01/1371

  Натыкаясь на повороты траншеи, задевая плечами стенки, мы несколько десятков метров бежали её ходами. Кто-то бежал впереди, но не понять было — свои или немцы. Но вот совсем рядом в траншее выстрелили — из мрака почти в упор остро блеснуло огненной вспышкой. Ананьев вдруг будто споткнулся и исчез — я даже испугался за него. К счастью, Ананьев тут же вскочил и как раз вовремя. Что-то большое метнулось неподалеку, ротный впопыхах ткнул туда пистолетом. Выстрела его, однако, я не услышал — сам дрожащими руками вскинул над бруствером автомат и пустил вдогонку торопливую, пожалуй, слишком длинную очередь. Затем ещё кто-то выскочил из траншеи в поле, кто-то другой на бегу перемахнул бруствер. Тут и там вспыхивали автоматные очереди. На высоте вовсю шёл бой, но было похоже — немцы удирали.

  Тогда мы прекратили свой слепой бег в траншее и вскочили коленями на мягкие комья бруствера. Поднимаясь, я успел заметить, как вдоль траншеи за нами, пригнувшись, бежали двое, один вскинул автомат, и на его дульном срезе запульсировал огонёк очереди. Пахнув в лицо вонючим теплом, очередь визгливо прошла мимо нас, туда, где от траншей наискось бежал кто-то в длиннополой расстёгнутой шинели. Ко мне он был ближе. Вскочив, я торопливо выстрелил, тот упал на колено, из-под его рук огненно сверкнуло в нашу сторону. Ананьев вскинул пистолет, однако выстрела не было: наверно, что-то случилось с его «вальтером». Командир роты угрожающе крикнул: «Васюков, бей!», а сам, нагнувшись, обеими руками схватился за пистолет. Приостановившись, я снова тыркнул коротенькой очередью, но, видимо, мимо: немец уклонился, вскочил и стремительно пустился наутёк. Ананьев люто выругался. Сквозь треск очередей я отлично услышал его энергичный мат, только у меня также заело — выстрелов не было.

  Я клял себя за непростительный промах, но затвор только беспомощно клацал — наверно, опустел диск (и надо же случиться такому в самый неподходящий момент). Я выхватил его из автомата и сунул за пазуху. Но не успел я перезарядить, как Ананьев ринулся впереди прямо на немца. Тогда и я вскочил. На бегу, одной рукой стараясь расстегнуть сумку с магазинами, я не спускал глаз с ротного. Тот что-то кричал. Немец ещё раз грохнул торопливым винтовочным выстрелом, однако опять промазал и, пригнувшись, бросился в темень. Винтовка почему-то осталась на земле, Ананьев тут же подхватил её и, широко размахнувшись, швырнул убегавшему под ноги. Немец споткнулся, едва не упал, но удержался на ногах и обернулся. Наверно, увидев сзади только одного преследователя, он вдруг сделал резкий поворот навстречу, чтобы броситься на командира роты. Но тут уже подоспел я.

  Наощупь затолкав в автомат новый диск, я почти в упор дал по нему длинную огненную очередь. Немец неестественно выгнулся и разом осел, я побежал дальше, не сразу поняв, что поспешил: мы зарвались. Впереди были немцы, поблизости в потёмках мелькнуло несколько теней, и тут же в трёх шагах впереди что-то, стремительно метнувшись, ударилось оземь. Я не увидел, что это было, я почувствовал только удар, в лицо плеснуло мокрым снегом и грязью, и тогда я смекнул: граната! Она подскочила и в одно мгновение оказалась где-то у меня под ногами. С необыкновенной отчётливостью, какая возможна только за секунду до гибели, я понял: конец! Испуг толкнул меня от этого места, да так сильно, что ноги не выдержали этого спасительного толчка, и я через голову, каким-то непостижимым чёртовым колесом покатился по мокрой земле.

  Взрыва я почему-то не услышал — почувствовал только, как ошалело рвануло палатку и, словно зубилом, звонко звякнуло о каску. Одно ухо враз заложило, будто в него вогнали тугую плотную пробку, щека одеревенела, на какое-то время я перестал ощущать себя и, когда подбежал Ананьев, никак не мог взять в толк, что случилось, и что ему от меня надо. Пока я судорожно корчился на земле, командир роты тормошил меня за рукав, затем что-то прокричал в лицо — я почувствовал только его горячее дыхание, — тут же сам попытался подняться на колени и застонал от жгучей боли в плече.
Ананьев энергично замахал рукой. И вдруг, будто вынырнув из-под воды, я услышал его непонятно чужой и очень далёкий голос:
— Стой! Рота, стой! Назад! В траншею, назад!

  Тогда, очнувшись от горячего удушья, я понял, что жив, и начал медленно подниматься с земли. Плечо горело и бесчувственно-тупо деревенело, рука обливалась чем-то горячим, из рукава часто закапало на сапоги и в грязный, истоптанный снег...
Я слышал, как командир роты кого-то позвал, кто-то подбежал ко мне, подобрал оброненный на снег автомат, поправил на голове каску. Приходя в себя, я сделал два шага. Ноги мои были невредимы, рану в плече я зажимал здоровой рукой, но из рукава капало — с каждым шагом всё больше. Боец подхватил меня под мышку здоровой руки.
— Постой, Васюков. Перевязать надо.

  Слышал я, кажется, одним ухом и по голосу узнал его — это был Лутохин из взвода Пилипенко. Ананьев исчез — может, со взводом Ванина побежал дальше, на другой склон высоты. Часть роты, однако, осела в траншее: я слышал недалёкие голоса и пошёл на них. Лутохин, поддерживая меня, шёл рядом.
Мы соскочили в грязную траншею. Здесь уже хозяйничали автоматчики из взвода Пилипенко. Трое возились в темноте с трупом немца, который никак не могли поднять наверх. Один из них выбрался из траншеи, и с его помощью бойцы втащили убитого на край бруствера. Тащить его дальше у них не было охоты.
— Пусть валяется. Всё от пуль укрытнее будет.

  Боец присел над убитым и начал шарить по его карманам. Двое внизу брезгливо вытерли о шинели ладони и посторонились, пропуская нас. Кто-то, узнав меня, сочувственно окликнул:
— Что, Васюков, накололи?
— Накололи, — вместо меня ответил Лутохин. — Не видели, где Цветков?
— А кто его знает... Под горой, верно.
— Сзади, конечно. Чего ему тут быть?
Лутохин заботливо снял с меня остатки изодранной взрывом палатки, как-то освободил плечо от лямок вещевого мешка, также иссеченного осколками.

  Свежевырытым ходом сообщения я прошёл, пошатываясь, ещё несколько шагов и на повороте столкнулся со старшиной Пилипенко. Шурша о стены волглой палаткой и отдавая команды, тот деловито обходил траншею. Завидев меня, старшина закричал:
— Ты куды? А ну гэть на место! — и спохватился: — Цэ хто?
— Это я. Где Цветков, не видели?
— Васюков? — удивился старшина. — А дэ ж командир роты?
— Там, — я кивнул в сторону, где всё ещё слышались очереди.
— Тэбэ поранило? Ага? А цэ хто? Лутохин? Вас тэ ж поранило?
— Он сопровождает, — сказал я.
— Ныяких сопровождачив! — отрезал Пилипенко. — По уставу заборонэно. Шагом марш, Лутохин! Доложить командиру отделения!
Перед командиром роты он почти мякиш, подумал я, а тут такая непреклонность.

                Продолжение повести следует.