Наследство

     Бабушкин дом пребывал в полном запустении. В детстве он казался Лиле большим и значительным, а сейчас, как будто скукожился и просел, превратившись в маленький покосившийся домишко, спрятавшийся в непролазном бурьяне за чахлым забором.
От печального вида разорённого родового гнезда сжалось сердце. Она и не надеялась, что останется здесь жить. Деревенское неблагоустроенное жилье совсем не подходило для её хилого здоровья. По пути сюда ещё теплилась надежда, что дом можно немного отремонтировать и сдать хорошим людям, а самой наведываться сюда время от времени, как на дачу, отдыхать от городской суеты. Но надежда рухнула. Увидев всё своими глазами, Лиля убедилась, что отремонтировать эти развалины невозможно.
Замка на двери не было. С замиранием сердца она отворила едва державшуюся на ржавых петлях перекошенную дверь. Дверь ответила натужным скрипом. Внутри было ещё хуже, чем снаружи. Почерневший потолок опустился, в углах, словно рыбацкая сеть, болталась махровая паутина. Просторные комнаты, когда-то казавшиеся барским хоромами, сморщились до размеров чулана, штукатурка на стенах вздулась скорлупой, окна зияли пустыми выбитыми глазницами. На полу под толстым слоем пыли и битого стекла покоились кучи бесформенного хлама. Ни мебели, ни вещей не наблюдалось. Предприимчивые односельчане вытащили из заброшенного дома всё, включая оконные стёкла.
Послушав завывание ветра в печной трубе и скрип дверных петель, она расплакалась. Шесть лет назад, после смерти бабушки Лилю определили в интернат для детей-инвалидов, и дом осиротел. Она не предполагала, что шесть лет для дома — большой срок. Нежилой дом, не дождавшись хозяев, состарился и умер. Сквозь слёзы, как через пелену времени, всплыли детали убранства бабушкиного дома, того, каким он был когда-то.
В спальне у стены возвышалась нарядная, как невеста на выданье, кровать. Под кисейными накидками взбитыми сливками белели подушки. В углу стояла этажерка с книгами и иконкой Богородицы на верхней полочке. Маленькая она думала, что это бабушкин портрет в молодости и целовала его. В гостиной напротив окна под расписной скатёркой красовался круглый обеденный стол, рядом — старенький диван с откидными подлокотниками, скрипучими пружинами и деревянной спинкой-витражом, уважительно именуемый «Сталинским». В окошки витражей по праздникам можно было вставлять нарядные открытки, и угрюмый диван оживал. На стене висели чёрно-белые фотографии в рамочках, c портретом погибшего на войне деда-фронтовика в центре.
— Лиля, ты в порядке? — выдернул её  из воспоминаний окрик Геннадия.
— Всё нормально, Гена. Просто расчувствовалась, — ответила она, утерев слёзы. — Не думала, что будет так тяжело.
Свидание с бабушкиным домом состоялось, и пора было прощаться навсегда. Как же ей хотелось увести с собой хоть маленькую частичку на память. Но, увы, ничего не осталось — сплошные руины и пыль времён.
На лай собаки из соседнего дома вышел седой мужчина. Лиля решила зайти, поздороваться с соседями.
Юрий Иванович Ширяев постарел, располнел, и всё-таки это был всё тот же дядя Юра, в неизменной майке-алкоголичке, растянутых трениках и шлёпках на босую ногу. 
С нескрываемым интересом сосед разглядывал девицу, въезжавшую во двор на инвалидной коляске, в сопровождении бритоголового детины.
— Здравствуйте, дядя Юра,— поздоровалась девушка.
— Здорово, коли не шутишь,— прищурившись, ответил сосед, почёсывая макушку.— Это кто ж такие пожаловали?
—Не признали? — весело рассмеялась девушка. — Лиля Мотыль, внучка вашей соседки Матрёны Васильевны.
-—Да, ну! — всплеснул руками сосед. — Лилька-инвалидка? Лягушонка в коробчонке? Не может быть! Мать, ты где? Мать, поди сюда! Ну, надо же. Чудны дела твои, господи!
На его крик из дома выкатилась кругленькая, как колобок, бабёнка в цветастом халате с перепачканными мукой руками.
— Ты чего разорался, старый? У меня тесто на пироги подошло, а ты вопишь, как оглашенный. Мамаево нашествие или какая беда приключилась?
—Тьфу, на тебя. Что ты городишь! Типун тебе на язык! Какое нашествие? Лилька живая. Полюбуйся на неё. Мы думали, она давно сгинула в этом самом интернате. А она вполне ничего себе. Да ещё на такой коляске, круче моего мотоцикла.
— Какая Лилька?
— Такая Лилька. Бабки Мотылихи внучка. Не бачишь, чи шо?
— И где?
— Да вот она, перед тобой. 
— Живая?
—А то. Живее всех живых.
— Здравствуйте, тётя Нина, — подала голос Лиля, прервав перепалку соседей, почему-то похоронивших её.
Женщина, наконец, прозрела и бросилась её обнимать. Коляску закатили в дом и, перебивая друг друга, соседи принялись расспрашивать её про интернат, учёбу и городскую жизнь. За разговорами тётя Нина напекла пирожков с капустой. А потом все вместе расселись за столом на веранде, пили чай с горячими пирогами и ещё долго говорили обо всём на свете.
Оба сына Ширяевых были давно женаты, жили в этой же деревне, осчастливив ещё не старых родителей внуками.
— Когда, после смерти Матрёны, тебя в сиротский приют увозили, мы уж мысленно на тебе крест поставили, — призналась Нина. — Ты такая хилая была, ну просто кожа да кости, да ещё с парализованными ногами. Вот мы и решили, что без бабкиного ухода, на казённых харчах ты долго не протянешь. А оно, видишь, как вышло. Выправилась, расцвела, жаль, что ножки не восстановились. И парень у тебя видный. Жених? —  соседка весь вечер косилась на Генку и только сейчас отважилась спросить.
— Муж моей подруги, — разочаровала её Лиля.
— Ну, ничего, ты не расстраивайся, может и для тебя какой добрый человек сыщется. Вон ты, какая хорошенькая, да умненькая. На бухгалтера, говоришь, выучилась? Это хорошо. Всегда при деньгах будешь, да в чистоте. Видишь, какое у нас государство — сироту не бросило. Матрёна-покойница очень хотела, чтобы ты образованной стала. Стало быть, сбылась бабушкина  мечта.
— Я не расстраиваюсь, — честно призналась  Лиля. — Давно привыкла к своему инвалидному статусу. Работаю. Получила комнату в коммуналке. Квартиру не дали, вроде не положено, раз у меня недвижимость имеется. Бабуля мне дом завещала. Кто ж знал, что жить в нём нельзя. Не дождался меня дом. Я же к вам из-за дома приехала.
— Уж догадались, что не просто так. Что тебе в нашей-то глуши делать? Ты теперь девка городская. Да и ехать к нам по бездорожью тоже, поди, не великое удовольствие.
—Тёть Нин, мне бы бабушкин дом продать. Деньги нужны. Купите по-соседски. Отдам недорого.
— Да разве это дом? Так, одни дрова, — начал было артачиться подвыпивший Юрий Иванович, пропустивший под пироги стаканчик-другой самогонки.
— Знаю. Уже насмотрелась на развалины, обревелась даже. Жалко, будто человека оплакиваю. Обещаю, за дрова не возьму, только за землю. Хочу свою комнату в коммуналке на отдельную квартиру обменять. Доплата требуется.
— А на что нам столько земли? Трактор нанимать придётся, чтоб распахать.
— Молчи, нанимальщик фигов. Ты лучше о детях да внуках своих подумай. Ладно, Паша машинистом на железной дороге работает, ему казённое жильё дали. А Вовка до сих пор у тёщи живёт в примаках. Перед людьми стыдно. А фундамент у Матрёниного дома хороший. Стены укрепить, да крышу перекрыть — за лето управитесь. И сын рядом поселится, и внуков будешь каждый день видеть, а не по праздникам.
— И то, мать, дело говоришь, — согласился Юрий Иванович. — Матрёна нам не чужая была. Вроде как по старой памяти можно и сторговаться.
В конце концов, о цене договорились, планируя через неделю подписать купчую у нотариуса. Деньги небольшие, но на доплату по обмену комнаты на квартиру хватит.
 Уже прощались у калитки, как вдруг соседка, всплеснув руками, заохала:
— Ой, Лиля, погоди. Что это я, совсем запамятовала, — и убежала в дом, оставив всех в полном недоумении. Вернулась тётя Нина с каким-то узелком. — Вот, возьми. Это твоё. Не зря берегла, хоть и не верила, что ты жива, но что-то внутри подсказало: сгодится.
— Что это? — удивлённо спросила  Лиля, а сердце уже колотилось в радостном предчувствии.
 Она узнала вышитую бабушкой наволочку с васильками. Матрёна Васильевна слыла знатной рукодельницей. Все наволочки и рушники в её доме были вышиты васильками — старалась для внучки «подходяще справить» под васильковые глаза.
— Мелочи разные, я после похорон Матрёны припрятала. В опустевший дом долго зайти не решались — нехорошо это. Только пока мы изображали из себя порядочных да суеверных, местные ворошки шастали туда по ночам регулярно. Сама знаешь, какие у нас люди вороватые, ничем не гнушаются. Юра их гонял, так в него из ружья пальнули. Хорошо — промазали. Участкового вызвали, а тот, не разбираясь, Юрику стал угрожать, будто это он в доме мародёрствует. И попробуй, докажи, что мы тут не причём. Кое-как самогонкой отмазались.
— Спасибо, — искренне поблагодарила Лиля, крепко прижав узёлок к груди, будто в нём была вся её жизнь.
Уже в машине она бережно развернула наволочку, чтобы полюбоваться на свои сокровища. Фарфоровая статуэтка балерины, тяжёлый бронзовый  подсвечник, часы на цепочке и резная деревянная шкатулка с письмами и фотографиями — вот и всё нехитрое наследство.
— Старинные, — заметил Гена,— наверняка дорого стоят.
Об исторической или коммерческой ценности внезапно свалившегося богатства Лиля даже не думала. Она не собиралась ничего оценивать и продавать. Милые сердцу вещицы хранили память о бабушке, самом близком и родном человеке. Рыдая, она целовала каждый предмет, точно зная, что память не продаётся.