9 Темная волна

      Что-то почудилось, неужели  дочь? Нет,  она занята, торгует новогодними подарками, - уговаривал он себя, но накрыла тревога, почувствовал боль в висках, звон, переходящий в нарастающий грохот. Он закрыл ладонями уши, поднял голову и увидел, как опускалась и поднималась гиря,  дверь дергалась в ритме тяжелого рока.
       Зоя ворвалась как торнадо.   
                - Почему не открывал? Ни вчера, ни сегодня на звонки не отвечал, отвечал бы, не бегала бы туда – сюда.   Ты один? Фонарь откуда? -  Огляделась, уставилась на диван, подошла ближе, откинула одеяло, сжала губы, увидев Мадонну, повернулась к нему,  – Снял бы, а то, как в борделе,  - заметила грязную посуду,  не успел убрать, лицо покраснело от гнева, - Это что такое?  Вы чем тут с ней  занимались?
                - Вчера мы только познакомились, - не успел договорить, Зоя потрясала пустыми  бутылками. – Только без крика, Лена все слышит.
        Она села на диван и медленно заговорила:
                - Я, конечно, понимаю, - он не расслышал, что-то вроде «на безрыбье и рак рыба» или «седина в бороду, бес в ребро», дальше уже понятно: - Ее фамилия – Хо-тел-ки-на. Ты с ней осторожнее, такие опасны для стариков, они все про-сти-тут-ки.
                - Тебе лучше знать, опытная моя.
                - Ты на что намекаешь? -  Он сделал вид, что не понял вопроса, отвлекся на Мадонну, - Что молчишь?
                - А? – улыбнулся, - Хотелкина, это хорошо, женщина должна хотеть, как иначе.
                - Вот как? Мне тоже надо было чего-нибудь от тебя захотеть? А вместо этого я по России моталась, чтобы зарабатывать на себя и сына.
   
       Скорее понял, чем услышал, текст заучил, ждал продолжения, но она замолчала, с трудом поднялась и удалилась, хлопнув дверью. Пронесло,  он облегченно вздохнул, скандалы ее бодрят, а в его голове начинает стучать метроном, звук по нарастающей, плач ребенка, крик матери, все выше и выше, за порогом восприятия, давление нарастает, все заглушает ритм шагов в низком регистре.

       «Ритм – начало зарождения жизни, - написал Ефим, когда Петр пожаловался на отсчет метронома в голове от женских криков, - совпадение ритмов – вот что такое любовь».

       Пристальный взгляд из-под опущенных век Мадонны. О чем она думает, чего хочет? Можно спросить, она тут рядом, запах лаванды, ее запах.

       Хруст ломающейся фанеры под тяжелым ботинком, небеса разверзлись, он вздрогнул и проснулся. Достал из-под подушки валидол, сунул в рот, отпустило, вяло подумал,  Зоя его не бросит, принесет и вина и еды. Не она, так Ефим, его одного в беде не оставят.

       Только бы Зоя не обиделась, мог бы не злить ее. Все надеется, что ему можно, что он у нее на особом положении, в память о прошлом, о лете восемьдесят третьего. Недолгая любовь, настоящая, награда за страдания.  Он разве знал, что все так быстро кончится. 
      С Зоей думали все бросить и устроиться где-нибудь  в Сибири, юг надоел: зимой штормовые ветра,  город замирал, такой тоски не ощущал в зимние долгие холода на Урале, там люди не прятались по домам.  Скука плюс безденежье вводили в депрессию. Летом столпотворение, транспорт перегружен, вокруг счастливые люди на отдыхе, чувствуешь себя изгоем на чужом празднике.
       
       Зоя бы поехала за ним и на Северный полюс. Именно такая женщина ему нужна была тем летом, он катастрофически терял слух. Из правого уха текло, Елена ругалась: «Прекрати ковырять пальцем в ухе, прекрати трясти головой, надоело смотреть». Это он слышал, нечетко, но понимал.
       Он работал  в ресторане «Парус» и в симфоническом оркестре Дома офицеров флота. Старый, рассохшийся контрабас на выброс отреставрировал  сам, собственноручно, в мастерской Дома офицеров. Сохранились фотографии с отцом в мастерской. Без него Петр бы не справился.
         
       В майские праздники они давали по два концерта в день классической музыки, вечером джаз в ресторане, он очень уставал, боясь сфальшивить, куда там обращать внимание на окружающих.
       На выходе из ресторана его ждали два матроса, что-то говорили, понял только,  чем-то недовольны, вдруг один из них вырвал контрабас из рук, бросил на землю и стал топтать. Треск фанеры часто снился ему.
       Был суд, матросы извинялись: ошиблись, спутали его с трубачом, к которому ушла девушка одного из них. Петр не получил никакой компенсации. Что-то нечистое в решениях суда, и пусть не рассказывают, что судьи были неподкупны. Отец попал в больницу с сердечным приступом. На этот все закончилось. 
 
       Зоя сама подошла,  когда он на стройке брал цемент, заплатил немного знакомому рабочему, что-то говорила ему, улыбалась, стройная, беловолосая с темными глазами, жестами показывала, знает, что он музыкант. Он тоже улыбался и повторял: «Я не слышу, я глухой, так получилось, сломали мой инструмент,  я не слышу».
       Не сразу дошло до нее, а когда дошло,  изменилась в лице, зажала рот ладонью и заплакала. Плакала, пока знакомый  насыпал цемент, а потом взялась за мешок, помогая его донести до мотоцикла  коляской.  Петр предложил ей прокатиться.  Они уехали в степь, и между поцелуями он говорил, плохо слыша себя, что несвободный, что глухой, безработный, зачем он ей такой. Зачем ей себя обрекать на муки. Когда они вернулись в город, она купила блокнот и ручку и написала по-женски красиво и понятно: «И нисколечко не страдаю, когда любимого обнимаю, и лечу, лечу навстречу раю», как он понял, из ее подростковых стихов.
        Он написал мелким почерком,  она тоже легко поняла: «Навстречу раю – это здорово!»  Почувствовал ее разочарование и дописал: «Я тебя обожаю!»
        С Зоей  он учился говорить, не слыша себя. Он говорил, она писала в блокноте.   Сохранилось несколько таких блокнотов, исписанных тем летом. Догадайся  Елена, уничтожила бы.  Все, что написано и напечатано, вызывало  раздражение, школу она так и не окончила. Петр пытался пристроить ее в какой-нибудь техникум, опасался, что она так и будет сидеть дома,  уговорил на краткосрочные курсы страхового агента, вернее не он, а соседка Вера. Но заработков не было, страховать  имущество и жизнь - желающих  мало, а у Елены не было  терпения уговаривать.
      
        Решил с Еленой развестись, она не понимала, чего ему не хватает, а он объяснял, что чувствует себя так, будто по нему каток прокатился.  Над  плоской степью ветер легко выдувает кислород,  дышать нечем, он задыхается. Ну и черт с тобой, задыхается он, если думаешь, что я уеду к родителям, ошибаешься, убирайся сам. Перебрался к родителям, а в июне вдвоем с Зоей поселились на песчаном пляже. Присмотрели вагончик, оставленный строителями, немного заплатили сторожу туристической базы, потом расплачивались вином, Зоя доставала его почти даром.  Что  строили и почему не увезли вагончик, Петр так и не понял. В море не плавал, чтобы не набрать воды в уши,  лежал на песке под зонтом с утра до ночи, порой и с ночи до утра.

       Наступил июль, днем в  вагончике было душно, металл нагревался на солнце, как в мартеновской печи. Ночью не намного лучше, чуть-чуть тянуло прохладой со стороны моря, но внутри металлического короба не чувствовалось. Ложились на дощатый пол, сон прерывался из-за кошек, казалось, набегали со всей округи, прыгали на их тела, ничего не боялись.
       Зоя просыпалась под кошачьи вопли, будила его, и  они занимались сексом. Вагончик раскачивался, он опасался, что подпорки не выдержат, и они скатятся в море.
        Когда она была рядом, он ни о чем не думал, смотрел на ее загорелое тело в красном купальнике,  вспоминал предыдущую ночь и с нетерпением ждал следующую. 

       На их пляж отдыхающие забредали редко, со стороны турбазы  надо было пройти   по узкой тропинке над обрывом. А дальше на много километров  виноградники. За два месяца, что он тут жил (в июне Зоя приезжала вечером после работы, а июль – законный отпуск), чужих на пляже можно перечислить на пальцах одной руки.
         
       Он понимал, что с наступающей глухотой  заниматься музыкой не сможет, надо искать другую работу. У него идей не было,  Зоя  советовала,  на стройку всегда нужны рабочие,  медкомиссию прийдет, у нее все схвачено.

       Ей хотелось, чтобы он ушел к ней, он колебался, бросить дом, родителей был не готов, оставлять их с  Еленой небезопасно для их здоровья, к тому же  она  могла себе найти мужчину, и вроде кто-то приходил в гости, видели соседи.

       Периодически возникала боль в правом ухе, накатывала, достигала пика, все, предел терпению,  Зоя давала таблетку, повязывала платок, он клал голову ей на колени,  боль утихала, «Ты моя любимая на веки вечные»,  - шептал он, а она смахивала слезы.
        Когда задувал южак, ломило шею, челюсть, всю правую половину головы, пил цитрамон, как и Зоя и мать тоже -  универсальное лекарство от головной боли.

        В августе  Зоя вышла из отпуска, рано уезжала и приезжала, когда уже стемнело, светила только луна, он с фонариком шел на остановку ее встречать.  Перед этим окунался в море вместо душа. Однажды, в  сумерки, пару раз окунулся, стараясь, чтобы в уши не попала вода, повернул к берегу и краем глаза увидел что-то темное, похожее на змею, она преследовала его, выскочил на берег и оглянулся, если и была змея, то успела нырнуть.  На следующее утро вошел в воду в том же месте и, возвращаясь, боковым зрением  снова увидел змею. Когда успокоился, подумал, возможно, при закате так воспринимается гребень волны, потому что находится  на границе света и тени. Но если предположить, что это не игра света и тени, а змея с ее гладким телом, то ее движение связано с волной и ее скоростью. Он стал входить в воду только по щиколотку, так и бродил вдоль берега.
       Вспомнилось предупреждение врачей, без  лечения воспаление перейдет на мозговые оболочки,  характер будет меняться не в лучшую сторону. Змея – порождение больного мозга, он был в отчаянии.

       Как-то, перебирая блокноты, нашел запись: «Темная, но не до черноты, темно-дымчатая, как дворовой кот Кузя, если в сумерках осветить фонариком, сбегается в черно-змеиный зигзаг. Змея пытается догнать, но я успеваю выскочить на берег».
         
       Зоя не спорила и не утешала, только попросила показать  то место.  Вечером пришли на пляж, луну закрыла туча, он осветил  приближающуюся волну фонариком и увидел, как ее гребень сжался в упругую, мускулистую змею. «Страшно, - прошептала она и прижалась к нему, - это змея, они могут жить и на суше и в воде».  Тоже увидела, но что?   Он попросил  привезти фотоаппарат «ФЭД», хранился у родителей. Сам не может, из-за Елены, начнет скандалить, родителям в их возрасте нужен покой.
       Отец принял ее тепло, прочитал записку, отдал фотоаппарат. Мать тоже была приветливой, даже нашла сходство со своей младшей сестрой Симой, такие же карие глаза, но у сестры черные кудри, а Зоя  была блондинкой.
       Пленку проявили и ничего не увидели, кроме хаотичных белых пятен на черном фоне.
   
       Зоя стала бояться  на закате плавать в море. 
   
       Он предположил,  что в этом месте под водой  пустота, разлом, провал, бездна, если хочешь, место вхождения в другое измерение.
       На что похоже? Представь, звучит мелодия и прерывается, пауза, что ты слышишь? Что слышу? Поскрипывание, покашливание, там, где люди, полной тишины не бывает. Ты слышишь голос зала, согласна? А почему? Потому что сделала паузу. Остановись, присмотрись,  и ты увидишь много интересного.

       Хотел казаться умным и сам поверил в необычность того места, пытался запомнить, положил камень, отметил  далеко за пляжем забор, выкрашенный зеленой краской, такого же цвета крышу и за ней столб с электропроводами. Было время, уже на пенсии, съездил, понял, что пейзаж типичный для всего побережья. Со временем стало  больше заборов и крыш над ними.
    
       Темная волна стала для него  знаком расставания. Он запаниковал, боялся безумия, боялся не успеть исполнить миссию, ради которой родился, был не готов  уходить от родителей, резко менять жизнь, уже проходил, больше не хочет.
       Но расставание с Зоей ему нелегко досталось, будто сам от себя отрывал куски мяса, кровоточащие раны, обрыв линии, все погружено во тьму, вой собак. А ты сидишь один одинешенек и страдаешь от отчаяния, годы идут, а ты ничего еще не сделал, ничегошеньки.  Может, писать романы не его, ему навязано, и от этого желания, как от алкоголизма, надо освободиться.
       
       Жалеет ли он сейчас, что тогда расстался с Зоей? Что все сложилось бы иначе, что ему с ней  легче, она практичная. Пожалуй, нет, она властная,  видит только внешнюю сторону его жизни, а внутренний мир ей не доступен.   
       В конце концов, он не собирался работать на стройке, как предлагала она, у него появилась идея где-то за нормальную зарплату проявить свои художественные способности. Ведь говорил ей, она пропустила мимо ушей.

       Прямо так не говорил, но намекал после одного случая, когда он один лежал на их пляжике, и вдруг со стороны виноградников подъехал Жигуль, остановился у самой кромки песка, первым вылез  мужчина, встал во весь свой немалый рост, скрестил руки на груди и стал смотреть на море. С другой стороны выбралась блондинка, полная, высокая, - статная с прической – башней, неестественно увеличившей и без того крупное лицо. Открылась задняя дверь, появилась нога, гладкая белая, уперлась в землю, кто-то  пытался, но не мог подняться с сидения.
       Гладкие ноги  дезориентировали Петра, это была пожилая женщина, ухоженная, с золотым блеском на мочках ушей и на пальцах рук, волосы  коричневые с фиолетовым оттенком, явно от парикмахера.
       Пока она потирала поясницу, поглаживала жирную складку на загривке, высыпали и разбежались в разные стороны дети. Они носились так, что Петр не сразу подсчитал,  их было трое: две девочки и мальчик.
       Богатырь подал руку пожилой, предположительно  его мать, обменялся с  блондинкой взглядами, она закатила глаза и скривилась, типичная взаимная неприязнь невестки и свекрови.
       Дети побежали к воде, а молодая вытащила из машины сумки, мужчина кроме матери прихватил  длинный зонт.

       Расположились на одной линии с Петром но ближе к воде, их рты широко открывались, говорили все разом.  Он  порадовался, что глухой и не слышит их голосов, закрыл глаза, когда открыл, увидел, что подстилка аккуратно расстелена, красно – желтый зонт раскрыт и воткнут в песок. Пожилая стояла в золотистом купальнике, чем-то похожая на экзотическую шарообразную рыбу, молодая тоже в закрытом купальнике голубого вылинялого цвета, та же рыба, только у пожилой живот опущенный, а у молодой торчал вверх, подпирая грудь. Ноги молодой бугристые, в гроздьях синих вен.
        Пожилая повернулась к морю, со спины она вообще молодец, и села под зонтом, раскинув ноги. Красный цвет розово освещал ее лицо, омолаживая до возраста невестки, была бы привлекательней, если бы не  презрительно изогнутые губы, -  помещица, недовольная своими  крепостными.
       Блондинка выразительно посмотрела на мужчину,  достала еще подстилку и отошла в сторону.
      
        Прибежали дети, полезли в сумки, девочка достала бутылку с водой, мальчик забрал, завязалась драка, недружное семейство, - Петр опять порадовался глухоте.

        Муж и жена  пошагали к морю, окунулись и поплыли рядом. Они были уже далеко, только торчали лохматая темная голова мужчины и белая прическа женщины, неожиданно по пляжу прошел продавец мороженого. Ни разу такого не случалось, а тут явился и сел на песок под кустом шиповника. Дети забегали, замахали руками уплывшим родителям. Петр  привстал, волнение детей передалось ему,  тоже переживал, продавец уйдет, а дети останутся без мороженого.  Старшая с сосками - бугорками бросилась в волны и попыталась плыть, но  накрыло с головой, она выбралась на берег. Родители размеренно плыли, синхронно взмахивая руками, неспешно приближались к берегу. Дети широко открывали рты, Петр слышал писк, будто сквозь толщу воды. Наконец, мужчина и женщина вышли на берег, в лучах яркого солнца рядом с детьми казались языческими богами. Они шли, оставляя глубокие следы на песке, следом плелись дети. Все ясно, у родителей денег нет.
 
        Продавец мороженого терпеливо ждал и дождался. Женщина под зонтиком взмахнула рукой, все так же презрительно сжимая рот, дети подбежали,  неспешно открыла  сумку, достала золотистый кошелек и стала перебирать купюры изящными пальчиками. Сколько же у нее денег, если так долго перебирает?  Наконец достала одну и протянула мальчику, ага, любимец.
       Мороженое получило все семейство.

       Вечером сцену описал во всех подробностях, с диалогами. Зоя удивилась, а говорил, что не слышит. Догадался? Как? Талант, - скромно ответил он.
       
       Как-то вдвоем сидели в партячейке, он правил статью для газеты, Зоя зачем-то вспомнила о темной волне, он давно забыл, рассердился, нашла, чем порадовать, хитро улыбнулась, засмеялась даже. «Ничего не было, я тебе подыгрывала, - сказала она, - пожалела тебя, ты был такой беспомощный, такой несчастный. Но сумасшедшим не стал, и то ладно». Она  все также хитро улыбалась.
       Про волны он искал у Фрейда, но ничего не нашел.