Феникс

Текст, найденных при необычных обстоятельствах.

«Они пришли посреди ночи. Я не знаю, кто эти люди. Может быть, они работают на одну из государственных структур. Били, конечно, сильно. И довольно профессионально. Вот только чего они хотели, я так и не смог понять. Допрос был совершенно дурацкий. Даже пытать надо уметь. Может быть, они вообще обычные экстремисты. Они все одеты в чёрное, лиц не разглядеть под балаклавами. Говорят тоже мало. Но говорят без акцента, и это немного успокаивает. Слишком уж много было у меня неприятных финансовых эпизодов с гражданами бывших советских республик. Впрочем, вряд ли участь моя будет от этого легче.

Они оставили мне пачку бумаги, огрызок карандаша и точилку. Смешно. Даже если бы карандаш был длиннее, а вместо дешёвой точилки мне дали канцелярский нож, я бы не сумел использовать их как оружие. Я ни разу в жизни никого не убил. Своими руками.

Я взаперти. Меня привезли сюда с завязанными глазами, почти без чувств, бросили на пол и заперли дверь. Но это точно не КПЗ и не СИЗО. Кормить меня вряд ли будут но это мелочи. Хуже то, что они даже не предъявляют требований. Видимо, ими движет тупая жажда расправы

Они сказали, что хотят, чтобы я написал признание. В чём? Глупость какая! Не знаю, имеет ли смысл сейчас вспоминать жизнь, которую, кажется, у меня скоро отнимут. Но я решил вести эти записи. Как бы подвести итоги. И знаете, если вы это читаете, меня уже, наверное, нет в живых. Но скажу одно: я ни о чём не жалею. И если бы можно было повернуть время вспять и оказаться там, откуда я начинал свой путь, я бы прошёл его снова.

В своей жизни я совершил только две серьёзных ошибки. Я доверял людям и верил в силу денег. И если первую мне удалось исправить быстро и довольно легко, то вторая преследовала меня всю жизнь.

Свобода – это довольно страшная штука. Свободен по-настоящему лишь тот, кому совсем – понимаете? – нечего терять. Но я достиг состояния, близкого к этой самой свободе, хоть и имел большое состояние. Да, вся моя собственность, как движимая, так и недвижимая, принадлежит официально не мне. И после моей смерти всё это достанется людям, которые совершенно не заслужили такого везения. Они не сделали ровным счётом ничего, чтобы это получить. Слава богу, у меня хватило ума большую часть оставить жене и детям. Так что не радуйтесь, безымянные тюремщики мои, у них вам ничего не получится отнять. А я... Что ж, всё равно конец должен был когда-то наступить. Жаль, что такой.

В середине восьмидесятых, когда Союзу уже медленно, но неотвратимо приходил конец, я вернулся из армии в свой городишко. За два года, что я отдал родине, он изменился сильно. Перестроечные настроения находили слабый отклик в сердцах пожилых людей и совершенно превратно понимались молодёжью. Студенты, уехавшие в областной центр на учёбу, уже не стремились вернуться в провинцию. Колхозы, которых довольно много было в нашем районе, по этой же причине приходили в упадок. Страну лихорадило от новых веяний и ощущения свободы. Пышно расцветала коммерция.

На завод идти работать я не хотел, но работа была нужна. И тут подвернулся мне под руку бывший одноклассник, двоечник и прогульщик, который пригласил меня к себе в кооператив. В условиях дефицита он умудрился занять удачную нишу. Мы торговали продуктами. Конечно, капиталы свои он нажил не сам. Нас крышевал местный бандит, у которого были подвязки в органах и среди городского начальства. За его авторитетом мы были как за каменной стеной.

Когда заводчанам стали задерживать зарплаты, а с полок магазинов исчезли продукты, настал наш звёздный час. По талонам ничего нельзя было купить. У нас было практически всё. Во время «сухого закона» водку можно было купить только у нас. Время для слова «предприниматель» ещё не настало. Мы просто делали бизнес. Благодаря нашему покровителю ни разу не возникло у нас проблем с конкурентами. Об этом заботились крепкие ребята, у которых за плечами был Афганистан.

Да, кто-то скажет, что мы наживались на людских бедах. Но в этой стране никто и никогда никого не заставлял пить. Я склонен думать, что мы делали благое дело.

Постепенно мой работодатель стал отходить от дел. Шли девяностые, страна переживала агонию. Бизнесы рождались и умирали вместе со своими владельцами. Я подумывал заняться самостоятельным бизнесом, но понимал риски. Проще было оставаться замом и ждать своего часа. И в конце девяностых, когда всё почти устаканилось, а все бандиты поубивали друг друга, мне улыбнулась удача. Мой шеф, который оказался в сфере интересов спецслужб, переписал бизнес на меня, поскольку я умудрился нигде не засветиться. Нет, были моменты, когда в суде рассматривались дела о наших связях с одной горной республикой, в которой отмывались немалые деньги, но нашу причастность к этим операциям никому не удалось доказать.

На момент моего вступления в права собственника под началом нашего офиса было уже несколько магазинов в разных городах области. Я не собирался выходить на федеральный рынок, хотя имелись активы и полезные знакомства для развития и расширения дела. Я прекрасно знал, чем это чревато. Тем более, что моего компаньона, освобождённого из зала суда, нашли спустя две недели в овраге за городом с обезображенным кислотой лицом и дыркой в голове. По хорошему говоря, мне не полагалось этого знать. Но в мэрии и ГУВД оставались люди, заинтересованные в дружбе со мной. По своим каналам я узнал, что подозрения в совершении этого убийства пали на группу преступной молодёжи, на чьём счету уже была пара «мокрых» дел. Настоящих виновников и заказчиков органам было не достать, а раскрываемость повышать требовалось.

Надо уметь делиться. Это я знал всегда. Поэтому меня никто особо не трогал. Да и времена уже наступили другие. Дело работало на меня, дети подрастали, прекрасная квартира в Москве и загородный дом в три этажа с подземным гаражом на четыре автомобиля, коллекция старинного холодного оружия, дружеские посиделки с губернатором «без галстуков» – всё работало на мой имидж преуспевающего человека и приносило мне очередные баллы к общественному и политическому капиталу (а это посерьёзнее, чем деньги, которые довольно просто отнять).

Я был полон сил, уверенности в себе и готовности идти по головам. Да, сменились приоритеты, появились другие ориентиры, старые друзья отвернулись от меня. Дураки, они решили, что я зарвался и зазнался, они так и не сумели приспособиться к новому миру, оставшись при своих смешных идеалах и несбыточных мечтах. Что мне было до их ничтожной спеси и глупых игр в благородство! Я-то точно знал, что в глубине души они точно такие же, только им недостаёт смелости идти вперёд и вверх. Никто не совершенен. У каждого есть свои призраки. Но мои меня не мучили никогда. Да, паре-тройке живых помех пришлось исчезнуть с моего пути. Но, повторюсь, я сам никого не убивал. Сильный жрёт слабого, таков закон жизни.

Шантаж, подкуп, вымогательство, запугивание… все средства хороши для достижения цели. Главное, чтобы ты сам был ни к чему не причастен. Мои дети подрастали в Европе, под присмотром жены и гувернёров. Жаль, что нам редко удавалось видеться. Пожалуй, мне больше не о чем пожалеть.

Плохо то, что в моей камере нет отопления. Всё-таки март довольно холодный. Ещё у меня сломана левая рука, а обезболивающих мне не оставили. Ужасно воняет от ведра с парашей. Дискомфорт есть, но это не важно. Слишком часто в жизни мне приходилось по много дней обходиться без единого рубля в кармане. Вы все думаете, что быть богатым легко. Жизнь делового человека красива только снаружи. Впрочем, вам этого не понять.

Не знаю, как долго мне осталось. Часов у меня нет. Я даже не знаю, утро сейчас или вечер. Я предельно изолирован. Оружия, как уже говорилось, у меня тоже нет. Но я умею кое-что, о чём эти подонки даже не догадываются. Ещё в детстве у меня получалось нечто особенное. И мне хватало ума никому в этом не признаваться, иначе я бы, наверное, не дожил до этого дня.

Мне часто приходилось начинать всё заново, почти с нуля. В конце концов, не зря же моё предприятие называлось «Феникс». Это умение всегда проявлялось в критические минуты и часто спасало мне жизнь. Кажется, сейчас именно такой момент. Если всё получится, то вот вам мои последние слова, уроды: мне доводилось «кидать» и не таких. Прощайте.»

Вошедшие на рассвете в камеру люди в чёрном нашли только эти записки и небольшую кучку пепла на грязном бетонном полу.