Мишкины рассказы

ЛЕПРОЗОРИЙ

    Я ещё тогда с семейством в квартире жил. Двухэтажка-хрущевка блочная. Вы же знаете! Вокруг - голяк! Ни сарая ни огорода, а в магазинах от продуктов - одни этикетки. Сельский райцентр в начале эпохи вступления в капитализм.
    Народ изворачивается, как может. На пустырях у домов под видом гаража сараи строит, потом на крыше для курочек "голубятню" соорудит; сбоку для поросеночка закуток сделает. А какой и для коровенки местечко находит.
    Ну, не всем, ясно, хватало места. Кто дулю под нос получил, были жутко сердиты на этих "новых русских" с сараями.
    А ароматы вся эта сарайная живность на округу источала…У-у-у! Морду скручивает. Ругачки из-за этих сараев были, жалобы во власть, склоки. Но не из-за запахов.
Всем хотелось какой ни какой приварок к столу иметь.
    Терпел я, терпел, но стало и мне завидно. Захотелось свою хибарку. Нашел я местечко четыре на четыре - не самое завидное, у самой тропинки в местную котельную..
    Вот и стал строить. Аккуратненько, чистенько. Досочка к досочке, горбылёк к горбыльку.
    Надыбаю материала; где за деньги, где за пол литра умыкну, где просто, так приберу, что плохо лежит. И дальше строю.
    По крыше под шифер пленку полиэтиленовую подпустил, чтоб теплоизоляция была,какая ни какая! Потолок толстым картоном снизу подбил. По нему грунтовочку побелкой нанес, а уже по ней накат сделал - извилины, ромбы, круги, параллепипеды и прочий интеллектуальный пейзаж. Стены сначала покрасил - не понравилось! Обои наклеил в цветочках голубых - ну что нашлось.
    Стекла двух оконцев разметил и разукрасил  - получилось под витраж.
    Полы я три раза перекрашивал. Стали они ярко желтые, блестели и лоснились, скрипели и даже, казалось, похрюкивали, когда я ходил по ним босиком.
    Делал я всё так, чтоб была маленькая комнатёнка. Зимой - кладовочка. Летом - в квартире жарища, а там всё прохладнее ночевать. Я даже двери двойные сделал. Одну обычную из досок, а другую из железной сетки, чтоб на ночь наружную открыть, а за второй спать - и свежее и безопаснее – мало ли дураков по ночам блондает!
    Доделываю эту дверь. Радуюсь - хорошо получается!
    Но тут сам черт занес в наши сарайные закоулки местную достопримечательность,  бабу Дашу. Старушка - с богатым умственным содержанием! Я как с ней встречусь, о чём угодно треплюсь. Она на любую тему изъясняется. Словами и идеями затравить может.
    Ну, что ты! Агитаторское прошлое богатейшее! Всё обо всех знает, всем интересуется. Во все дырки влазит. Помните, передача на радио была, "Пионерская зорька"? Во! Так она у ней ещё играет в одном месте!
    - О-о! Мишк, и ты сарай сколотил?-
    - Да-а! Вот возвел! Дворец - а?!- гордо так вопрошаю. А она жалостливо смотрит, как на покойника, ручки на животике скрестила, губки гузкой…
    - Всё ругал, ругал, а теперь и сам не утерпел. В капитализьм ударился. Спекулянтом небось хочешь стать? Олигархом! Чай тоже цыпленков заведешь? Как все, вонять будешь?
    Тут она заглянула внутрь и оценила с точки зрения классового подхода:
    -Да, у тебя тут курорт! Никак самому жить можно! Чего ж ты для курей так расстарался?
    Мне бы помолчать или сказать, как есть, но нет же! Понесло меня.
    - Почему это для курей! Не-е! У меня тут производство особенное будет. Вот чем сейчас выгоднее всего торговать?
    Баба Даша думала недолго. Газеты она регулярно читала и конъюнктуру зарождающего рынка знала от и до.
    - Ну как чем? Наркотики да водка! Да ещё эта… Сам знаешь.
Она так скромно, но явно намекала на проституцию. Нефть тогда ещё в моду не вошла, дешёвая была.
    - А вот, тетя Даша, и не то! Совсем не то! Ещё дороже занятие есть. Сложное, опасное, но нашему многострадальному народу, в очередной раз безоглядно строящему недалекое светлое будущее, просто необходимое и полезное…
    Для здоровья.
    Мои радетельные слова о народе старушку сразили окончательно, а по загоревшимся глазам я понял, что без чистосердечных признаний о моём будущем бизнесе, она не уйдет.
    - Чего ж это у тебя дороже будет?
    - Э-э-э, бабуля, не скажу. Перебьешь бизнес - пиши пропало.
    Тут она по всем канонам агитации и пропаганды с другого боку стала обрабатывать.
    - Да ну тебя, Миш! Что над старой женщиной измываешься? Я тебя всегда привечаю. Даже, в крайнем случае и похмеляю. Ведь другим, ты знаешь, я ни-ни!
    - Тёть Даш, ты так откровенно намекаешь, что я могу подумать что-нибудь не то!
    - Фу ты, охальник! Я тебя о деле спрашиваю, а ты дуришь тут!
    - Тёть Даш, не мо-гу. Здесь дела крупные начинаются! У-у! Финансы! Дебит, кредит! Лизинг, клиринг! Маклёры - сталкёры!
    - Мишенька! Не заливайся соловьем! Знаю я весь этот капиталиcтический процесс. Чай  в молодости «Капитал» конспенктировала в политпросвете. Ладно уж, скажи старой… Ну не дом же свиданий тут устраиваешь?-
    - Как! Как ты могла засомневаться в чистоте моего морально-нравственного облика? Мне же моя суженная за одни мысли об этом башку скалкой обобъёт! Ладно уж, только никому боле! Полная конфиденциальность. Расстроишь коммерцию - для меня это будет чревато очень тяжкими последствиями. Может, даже жизни лишиться могу.
Бабка просто стойку сделала. Ну я и ляпнул, чтоб отвязалась:
    - Лепрозорий это будет!
    Она не поняла.
    -Чего, чего? Лепло…леплозорий? Это чего?
    Этого она, оказывается, не знает! А зря!
    - Чего, чего! Змеев буду разводить!
    Тут бабка достигла требуемой кондиции - оторопела:
    -Каких змеев?
    - Каких, каких? Ядовитых, натурально. Яд из них буду выдавливать и продавать. Места мало занимают - в клубочек свернуться и посапывают себе. Конкуренции в обозримых окрестностях - никакой. А здоровье всем хочется иметь. У тебя поясница болит, ноги ломит? Вот! То-то и оно! Враз вылечу. Тебе, конечно, подешевше это станет. Всё-таки свой человек! А так - дороже золота!
    Бабка луп, луп глазками.
    - А иде ж ты их возьмешь, змеюк этих?
    - Тёть Даш, ты ж знаешь! Я в юности в Средней Азии жил. Песню слышала "Уч-Кудук - три колодца"? Во! Это там. А друг остался, живет до сей поры. Я уже договорился, привезет. Опять же! Ежели по нашим окрестностям побродить, то столько гадюк на припеке насобираешь… Да, каждый день встречаются…
    А бабка мне так потеряно:
    -Да, где ж у нас-то? Их почитай, ещё при Хрущёве в 60-ые годы перевели, когда всю целину распахали…
    - Так когда это было!? Опять развелись. Твари! Они такие! Конечно, трудно с ними, риск. Вдруг расползутся… Но за то, когда продам яд, - это мне будет не только на овчинку… я себе тулупище из итальянской замши закуплю! Тока молчок. Раньше времени - никому. Вдруг вся организация сорвется. Друг предупредил, если змеев не пристрою, он их тут и выпустит в окрестностях. Назад уже не повезет. Состав заказан в один конец.
    Бабка слушала почти окоченев. Более ни слова не сказала и бочком, бочком упорхала.
    Знал я, что раззвонит, но чтоб так…
    Вечером лежу на диване, дремлю, телик одним глазом обозреваю. Звонок в дверь. Жена открыла и из прихожки кричит:
    - Мишк, это к тебе. Целая делегация. Можешь выйти, но ни шагу от двери. Никаких домино, а то опять на бровях придешь.
    Вот любит преувеличить и покомандовать. "И от двери ни на шаг", и "на бровях придешь". Да не было это никогда в жизни. Ну, да ладно, пусть потешится. Это она, конечно, для прибывших, чтоб не соблазняли.
    Выхожу. Смотрю. У дверей сосед снизу - Витек, да из другого подъезда - Серёга. А за ними пониже на ступеньках баба Даша пристроилась. Витька стал гудеть:
    - Михаил, мы понимаем, что ноне всем жить хочется, но ты бы как-то свои занятия эта… Теть Даш, как? Во! Лепкозорий не разводил. У нас вокруг скотина, да и детишки бегают. Вдруг они уползут, а наши, по ничайности, наступят. Михаил, давай по-хорошему, а? Ты тока не обижайся, мы по-соседски...
Я сразу подключился и дальше пургу погнал.
   - Эх, Дарья Филлимоновна, Дарья Филлимоновна! Как я в тебя верил! Сокровенным поделился, все планы раскрыл, А ты, Брут? Ведь партийная была? Где же твоя честь и совесть эпохи?
   - Ты меня не чести и ренегатскими кличками не обзывай. Ишь, задумал чего! Людям на погибель такую напасть заводить. Не дадим. И никакой демократией не прикроешься. Езжай себе или ныряй в этот самый… три колодца и там нянькайся, и хоть целуйся, если хочешь, со змеюками. Не хватало нам здесь этих тварей!
Тут, услышав чего-то, в разговор сходу врубилась вышедшая из квартиры жена:
    - Я чего-то не пойму? Михаил, ты чё? Задолжал что ли кому?
    - Ничего, ничего, роднуленька. Иди, иди. Щас разберусь и зайду, всё расскажу. Всё нормально, нормально. Закрывай, закрывай дверь.
    - Мужики, - трагически так говорю, с придыханьем,- ничего уже не могу поделать. Состав идет, деньги уплачены, клиенты ждут товар. Если не выполню своих обязательств - по горлу меня могут. И хана! Вы что, не знаете, что твориться? Безопасность от змей для вас и всех ваших родственников гарантирую! Обещаю льготы при продаже продукции. Всё, что в моих силах - сделаю! Мужики, вот клянусь - с меня литр!
    Витька с Серегой сразу подобрели.
    - Раз так, то… Мы понимаем, но ты сам знаешь. Мы же просто, по-соседски. Тетка Даша вот сказала, а нам же боязно. Но если тебе будут это… Мы готовы поддержать, если что…
    А баба Даша просто закипела:
    - У-у, алкаши проклятые, на всё пойдут за бутылку. Но я выведу вас на чистую воду. Я всех этих гадов передушу!
    Выкрикивая лозунги протеста, проклятий и угроз, покатилась на первый этаж.   
    А мужики топчутся.
    - Витя, Серёжа,мужики! Давайте до завтра всё отложим. Видите же сами…
    -Всё, всё, мы пошли! Будем, как говориться, ждать от тебя вестей. Ага, ага! Ну бывай.
    В квартире меня встретила жена.
    - За что ты пообещал литр и почему эта змеюка расшипелась?
    - Роднуленька, ты прям, как в воду глядела! Я тут пошутил, что змеев в сарайчике буду разводить, а бабка Дарья поверила. Теперь мировой пожар раздует.
    - Чё, правда, что ль? Ой, Мишк, дошутишься ты. Морду когда-нибудь набъют. Ей-бо, набъют. Ты вот где-нибудь, что-нибудь ляпаешь вечно, а мне потом бабы высказывают черти чё!
    -Да ладно, ты, не обращай внимания!
    На этом дома всё и улеглось.
    Утром, вернее ближе к обеду(Я люблю долго поспать. По ночам, когда заказов нет, допоздна, а то и до утра читаю), пришёл посыльный от главы администрации Виктора Ивановича. "На беседу" - говорит, - приглашает." Я обрадовался. Думаю, работу подкинет. Я ж - художник-оформитель. До перестройки работы у меня было… Столько!
    По ночам работал.Не успевал! Весь год аврал: то посевная, то уборочная, то пахота, то дойка! Доска соревнований, доска почета, уголок победителей, портреты передовиков, лучшего экипажа, звена, доярки, механизатора…
    Лучший народ всегда висел на видном месте.
    А оформлял всех на повешение я.
    Ещё и менял каждый квартал, а то и месяц.
    Если бы я за всё деньгами брал, то б уже омиллионился, но, по молодости: то коньячок выпьешь с самим председателем райисполкома - горд, с какими людьми пью; то кусок мяса вместо денег возьмешь с колхоза - а для них мясо тогда - копейки!       Вот так и остался при своих интересах.
    - Здорово, Михаил!
    Виктор Иванович крепко пожал мне руку.
    - Слушай, какие-то слухи до меня доходят непонятные. Вроде, как в бизнес ударился?
    - Да что вы, Виктор Иванович! Какой бизнес! Вы ж по партшколе знаете! Бизнес заводить - деньжонки нужны, первоначальный капитал - по-Марксу ещё известно было. Я бы знал раньше, что к капитализму идем, деньги - в заначке не пропивал, а всё бы за батарею складывал.
    - За какую батарею?
    - За отопительную.! Зимой - горячая - за деньгами не полезешь. Сами знаете, как раньше-то топили - не тронь, обожжешься! Летом их уже не бывает.
    - Это почему же?
    - Так жена весной находит и перепрятывает. Отопление-то отключают. Она первая узнаёт - каждый день воду набирает, посуду мыть.
    - Ладно, ладно, Михаил! Куда-то в сторону увел! Ты там, какое-то помещение непонятное построил, лепрозорий что ли, и, вроде как, змей разводить вздумал? Запретить мы по закону не можем, но посмотрим, как ты соблюдаешь все меры безопасности. И учти - такая деятельность, по-моему, лицензирования требует.
    "Вот у бабки Даши скорость! Уже до таких высот дозвонилась!" - думалось мне между тем, как Виктор Иванович продолжал меня обрабатывать.
    - Михаил, может не стоит. Я прошу, брось ты это занятие, чего-нибудь другое придумай. Не будоражь людей, а?
    - Не, Виктор Иванович! Ну, как можно так просто взять и отказаться от продуманного плана и денежного дела. Да я всем сердцем, можно сказать, проникся свободой предпринимательства. Да и состав уже идет.
    - Какой состав, о чем ты бредишь! Куда ты его денешь. У тебя ж там сараюшка двадцать квадратов! Ты что? Хочешь, чтоб мы власть применили?
    "Ну бабка, и тут уже обсчитала площадь, стахановка хренова»!
    Но вижу, мужик юмора не понимает, раскаляется. Взаправду, без балды! Сейчас начнёт наезжать. А его мне дурить невыгодно".
    - Виктор Иванович! Да пошутил я, пошутил, ей богу! Построил я сарайчик, чтоб летом ночевать на свежем воздухе, а на зиму под кладовку использовать.
    - Ты мне это брось заливать! Кладовку! Здесь целая делегация была. Говорят, снесем или пожжём всю его затею под основание. Мне эти волнения не нужны. Под этим соусом ещё чего-нибудь снесут. Дестабилизировать обстановку в районе я тебе не позволю в каких бы хороших отношениях мы с тобой не были.
    - Виктор Иванович, лепрозорий, вообще-то, предназначен для больных проказой,       а змей разводят в сенпертарии…
    - ??? …
    - Так ты что? И в правду пошутил?… От дает, мать твою! Ну, ты прям провокатор какой-то! А я? Я - старый дурак слушаю их - и всё думаю, что-то тут не чисто. Я же знаю, что ты на ровном месте повытребениваешься, лапши на уши навешаешь - и глазом не моргнешь. Но Дарья-то Филлимоновна - старая перечница - как мне мозги запудрила. Хотя, Михаил, давно я тебе хотел сказать… Что, бывает…Раскудрит твою канитель… Ну и шутки у тебя!
    - Так, Виктор Иванович, я что думал! Поточит она лясы с соседями, да и успокоиться. Да и кто поверить мог? С лепрозорием-то!
    - Кто, кто! Я вот даже поверил!
    И уже успокоившись, Виктор Иванович доверительно поведал:
    - Дарья обещала к вечеру митинг собрать во дворе. И ведь соберет. Иди, объясняй и отговаривай.
    - Да пусть соберет! Устроим дворцовый переворот! Я от Вашего имени объявлю, что отказываюсь от лепрозория, но скажу, что мне поручено, все сараи обмерить. С каждого метра площади застроек налоги по рублю собрать и направить деньги на благоустройство всего этого сарайного безобразия. Разобьем дорожки, заасфальтируем, яму выгребную выкопаем.
Виктор Иванович поморщился:
    - Михаил, ты меня не втравляй в свои авантюры. От лица власти я такие поборы объявлять не могу.
    - От и хорошо! Тогда я от лица общественности объявлю. Создадим общественный совет, ревизионную комиссию. Бабку Дарью в председатели выдвинем, а?
    Виктор Иванович задумался:
    - Ну, с общественным советом - как бы местное самоуправление получается. Сейчас это поощряется. Давай валяй, но меня - никаким боком! Насчет работы - ничем тебя утешить не могу. Думай сам! Может действительно, какой-то бизнес открыть. Разрешение и благославение получишь без всякого! Ну всё! И так ты у меня кучу времени отнял.
    Виктор Иванович снова крепко пожал мою руку и я быстренько побежал домой. Набросал десяток объявлений об общенародном митинге по поводу строительства лепрозория, развесил на подъездах близлежащих домов и к семи вечера уселся на крылечке своей хибарки.
    Жду.
    Первая прибыла Дарья.
    - Что, милок, трясёс-ся? Боис-ся народного гнева? Думаешь, тебя только ветром обдует? Не-ет! Щас мы тебе покажем, чаво делать можно, а чаво и не надь!
    Куда её умность-то делась? Одна боевая стойка осталась - ну кобра коброй.
    Я смолчал.
    Подтянулись Серега с Витькой. Уселись рядом. В бок толкают:
    - Ты это… ничего, не сдавайся. Если что - мы за тебя. По уговору.
    Бабка Дарья снова рванулась в атаку:
    - Чего вы там заговор против народа плетете. Я всех на чистую воду выведу. Вредители. Я вам не дам народ травить.
    В это время заявились  могучей кучкой бабкины товарки, ещё новый люд подтянулся, я поднялся и начал речь:
    - Господа-товарищи, соседи вы мои ненаглядные! За то время, как мой глубокоуважаемый оппонент в лице Дарьи Филлимоновны сообщила, кому успела, сногсшибательную новость о возведении мною лепрозория для прокаженных, ситуация в корне изменилась.
    - Каких прокаженных? Чего ты головы народу морочишь?- бабка Дарья встряла, - Змеев ты хотел разводить ядовитых и яд продавать.
    - Дарья, не перебивай! Тебе слово после дадим.- Это меня Серега с Витькой поддержали.
    Остальной народ лупит глазами и ничего не поймет.
    - А смысл в том, дорогие мои соседи, что санэпидстанция запретила разводить здесь змеев! Атмосфера тут смрадная, грязищи - не пролезть. Змеи таких условий не выдержат - перемрут. Тогда я предложил заселить на лето, как в курортную зону, в мою хибару двух-трех больных проказой. Так сказать худа от худа не ищут - хотел проявить благотворительность, согреть моей душевной теплотой страждущих.
    Дарья всё пыталась в промежутки слов моей пламенной речи попасть со своим негодование, но у неё ничего не получалось.
    Кто-то из толпы рявкнул:
    - Мишк, кончай ахинею пороть. Чего собрал то? Мы ведь прям с работы - не жрамши!
    - И не выпивши! -
    Дарья прямо взвилась, ударив себя кулачком в грудь: -Да это не он собрал-то. Это я народ скликала…хотела…тут…-
    - А объявление кто вешал? – закричал кто-то.
    - Мишка вешал - там и закорючка его.
    Я по-ораторски поднимаю руку, мол, спокойно, народ! Народ поутих, одна бабка Дарья всё рвется сказать что-то, но кто ж ей даст!
    - Поскольку моя благотворительность оказалась не достаточным благом, так как и прокаженным жить в таких гнусных условиях невозможно, я оставляю мою хибарку под сараюшку и летнюю спальню. Но! Предлагаю! Создать общественный совет во главе со мной и бабкой Дарьей - остальных при принципиальном согласии доберем общим голосование. Совет обмерит все эти постройки.
    Величественно обвожу рукой все сараи.
    - С каждого метра площади построек хозяева будут платить совету по рублю раз в квартал, потом, может, и надбавим с учетом инфляции. На эти деньги сделаем асфальтовые дорожки, выкопаем выгребную яму, выложим стенки кирпичом, огородим узорной решеткой. На мехзаводе наши же мужики выкуют. Вокруг высадим деревья, кустарнички, рассадим клумбы.
Да не шумите! Дело ведь говорю. Конечно, совету маненько нужно будет приплачивать за всю организацию. За  использование денег  по назначению - ручаюсь.
    Да дайте слово-то сказать! Дарью изберём  председателем ревкомиссии. Она-то уж за каждую общественную копейку отчитается. А если надо, то за неё, вы все знаете, любого удушит. Согласны?
    Собравшийся народ с гневом, проклятиями и матюгами в мой адрес, Дарьи, перестройки, демократии и всего капитализма мгновенно рассосался.
    Остались только я, Дарья, Серега да Витька.
    - Враль, болтун ты, Мишк, и бестыдник. Чего народ взбаламутил?
    -  Дарья Филлимоновна, да кто его баламутил, как не ты? Я воспользовался. Дело предложил. Хорошее. Было бы здесь красиво, чисто. Пахло бы цветами. Но народ не созрел. Не дошел, так сказать, до ручки.
    - Ты мне зубы не заговаривай! Ты с чего начал-то? Змеев разводить. А чем кончил? Сразу бы предложил, взаправду, я б уже всех старух в округе окучила. Не можешь агитировать - не берись! Вопрос надо было проработать. Подготовить народ, убедить, найти союзников. А-а, что с тобой говорить, пустомеля!
    - Нет, теть Даш! Но ты-то чего меня не поддержала? Ведь председателем ревкомиссии выдвигал. Звучит то как! Ревкомиссия! Почти революционная комиссия! Эх Дарья, Дарья! Загубила идею!
    - Да иди ты, шалопут, знаешь куда?…- Ни себе, ни людям.
    И Дарья поплелась восвояси. Поникшая, старенькая, даже жалко её стало. Чего это я, в самом деле, её разыграл?
    Серега и Витька стояли насупленные:
    - Про литр, небось, тоже заливал? А мы вот даже закусь принесли, первые огурчики с огорода сорвали.
    - А вот тут вы, мужики, и не угадали! Хибару обмыть надо? Надо! Бутылочка бимберочка у меня давно припасена. А бимберочек - на дубовой коре да на зверобое - слеза рубиновая! Чистый "Наполеон"! До пяток забирает!
     Скидывай обутку на крылечке, у меня там только босиком ходить можно.



КАНАВА

    Недавно Генка Позняк до смерти обиделся. Ни за что! Говорит, чего–то не то я про него рассказал.
    Генку знаете? Не знаете, конечно!
    Человек золотой! Его обижать - себе дороже.
    Да отойдет он, и всё будет по-старому.
    Он же мне первый помощник, когда чего вырыть надо, перекопать. Я его частенько заставляю холсты мне грунтовать под плакаты. Придет ко мне от нечего делать.
    У него всегда так.
    Как нечего выпить, значит и делать нечего. Вот и просит, дай чего-нибудь сделать. Когда у меня в запасе есть чего налить, я ему даю чего-нибудь сделать.
    Человек он не шумный. До сей поры любит пошутить, рассказать историю: про то, про сё.
    То про себя, то про других. Честно сказать, раньше это у него лучше получалось. Складнее, заковырестее и остроумнее.
    Что поделаешь, - возраст!
    А если уж начистоту, то и по себе замечать начал; частое и чрезмерное употребление острых горячительных напитков - прямая дорога к притуплению умственных способностей.
    И потере чувства юмора.
    Или оно какое-то другое становится? Не замечали?
    Если не замечали, значит с вами тоже уже чего-то не так.
    Вот и у него с этим стало как-то неважно.
    Выпьет рюмочку, посидит переваривая, а потом и выдаст философское: "Сколько ещё в жизни осталось таких выпить?"
    Глубочайшая мысль!
    А то поддаст до "отключки". А придет в себя и непременно скажет:  "Хорошо, что, как Гоголя, живым не похоронили".
    Книги он все-таки в промежутках между выпивками читает. Этого у него не отнять. Правда, промежуток совсем скукожился, но всё же…
    Усугубляющим потустороннюю тему Генкиных воззрений стали приглашения чуть ли не на все похороны. Для копки могил.
    Да он, почитай, пол села уже похоронил.
    Народ–то, как-то легко стал на тот свет уходить. Куда-то подевалась жажда жизни. Раньше было: ушел человек, жалели всегда – рано ушел. А сейчас всем по фигу.
    Вот Генка к этому процессу и подключился, буквально. Вносит в этот процесс реальный вклад!
    Стал главным на селе копальщиком могил! Во! 
    Но и вправду! В этом деле он мастером недаром прослыл. Всегда толково сделает. Просторно копает, не мельчит. Глубину не меньше двух метров выберет, в нашей-то глине.
    Да больше даже, когда увлечется!
    В стенке всегда склеп подкопает. На совесть, чтоб гроб весь почти вошел.      Старики его за это непременно похвалят: " Вот Генка, зараза, завсёгда могилы копает - не вылезешь! Понадобиться - не дай, Бог, в его могилу троих положить можно." А так оно и есть!
    А Генка и старается, и старается. Стенки стал зачищать. Ему уже говорят: «Да хватит, Генка, не мавзолей же!» А он нет! – «Зачищу вот и вылезу.»
    Сделает. Поднимут его из ямы. Постоит, подумает, вздохнет и непременно скажет: "Помру и мне такую же возведите."
    У него-то эта фраза была  подобна: "Ай, да Пушкин! Ай, да молодец!". Его поначалу от таких завещаний отговаривали, убеждали не наговаривать на себя, а потом махнули рукой… Мели, Емеля!
    В тот раз соседку его хоронили, бабу Клашу. Старушка была заслуженная, строгая. Его, когда видела в подпитии, всегда по-соседски костерила за пьянку.
    Но ругала не матерно. Корректно, как сейчас говорят. А уж когда он страдал с перепоя до смертного посинения, то она даже похмеляла его. Понимала, что если сейчас не поднесёт полстакана, то уже другой раз похмеляться он никогда не придет.
    Работала раньше медсестрой и по портрету могла сразу определить, когда с перепоя человек кончится может.
    Жалела она Генку. Да и за жизнь любила с ним поговорить, - не уйдет же он просто так после поднесённой рюмки! Деликатности в нем тоже осталось почти в пределах морального кодекса строителя коммунизма. Гадостей людям он никогда не делал. Конечно, иногда за похмельем и забывает о своих обещаниях, но долг всегда отдает, тем более, если напомнить неоднократно.
    Генка, конечно, ей могилу особо копал. Сам лично всё сделал. Стенки до блеска отполировал. Денег с сына не взял, только пол литра на копку. Знаете, как это водится: копает, копает – четвертинку стакана пропустит, закусит, отдохнет и снова…копает.
    Было это в день похорон, с самого утра. Солнце ещё рано встает - август на дворе.  Как раз до полудня и выкопал к самому выносу. В руках-то сила у него осталась. Кандидатом в мастера спорта по классической борьбе в молодости он не даром был.
    После  пол литра за пол дня Генка был ещё на ногах крепок. Сам и гроб закапывал. Поставил крест, холмик аккуратно надсыпал, землю вокруг утоптал, загородку вкопал, венки разложил. В общем, - всё, как положено.
    И поехал на поминки. Сделал их сын не в материнском доме, а в столовой ДРСУ, дорожных строителей. На краю села. На поминках Генка, конечно, выпил ещё.      Сколько? Никто сказать после не мог.
    Наливают у нас, как положено: два раза по полстакана.
    А женщины многие не пьют или пригубят только и отставят. Свою порцию мужикам доливают.
    Потом мужики ещё допивают, что остаётся. А уж Генке завсегда по стакану и наливают, и доливают, и он же допивает, что остаётся.
    Многовато вышло по всем подсчетам.
    Стал он рассказывать, как любовно копал бабе Клаше могилу. Раскрывал, так сказать, секреты своего мастерства. Плакал и предлагал всем, выкопать для них могилу «насовесть», «отдуши». 
    Откровенно надо сказать, никто не согласился.
    Когда Генка полувыходил с поминок, его по всем сторонам водило очень далековато от осевых линий, сын сунул ему ещё одну бутылку.  Так он после говорил,  Генка этого не запомнил. Кто-то из пацанов видел, как Генка сидел на бережку нашей речки, беседовал с кем-то запредельным, чего-то доказывал, поучал, клялся и винился и, верно, ту бутылку выпил.
    Или потерял?
    Хотя в это поверить трудно!
    Когда в кармане бутылка - автопилот у него работает безупречно. Случая не было, чтоб разбил!
    А тут - потерять!
    Впрочем, может, и сбой в программе вышел! Принял он тогда, как…как… Ну, очень много!
    На следующий день с утра, как и в чем был, Генка пришел ко мне в мастерскую, просить что-нибудь сделать. Смотрелся он снаружи как пережженный кирпич,   почти рассыпающийся.
    Я, конечно, сразу налил ему.
    После полстакана трещинки на Генке стали потихоньку затягиваться и он сам. Сам, поверьте, рассказал мне ту самую историю, после поминок приключившуюся. Я ничего не придумывал. Теперь с моим участием это, как анекдот по селу ходит… Но уж, что случилось, то случилось!
    К слову! Рассказывал свою историю Генка с удовольствием. А может, это у него кайф от первого пол стакана действовал:
    - Проснулся я… Нет! Не проснулся, а очнулся…
    Вернее понял, мля, что, вроде, очнулся, мля! И мне как-то жутковато, и неуютно … И холодновато.
    Знаешь, как в детстве было. Засыпаешь, в хате жарко, одеяло-то во сне сбросишь, а к утру уже зябко, сожмешься в комочек… Да ещё и напрудишь, мля! Но в этот раз, ты не подумай! Я ещё до этого не дошел!
    Так вот, муторно мне как-то стало сразу! Вот сразу как-то! Как-то не так сразу задалось! Эх! Как-то душа… Затосковала что ли, сразу, заныла…
    И в последнее время чаще… Да! Думаю, щас опять надо ходить, искать… на опохмел.
    А в нос вроде как земля лезет  или пыль. Ещё мысль проскочила, "надо постель выбить". И как-то неудобняк лежу, вроде как постель сбилась подо мной буграми, как… как.. Ну да ладно!
    Думаю, надо хоть водички глотнуть. У меня, ты же знаешь, рядом с койкой-то стол. А я завсегда, как ложусь, на стол ставлю кружку с водой. "Трубы"-то почитай, каждое утро «горят»! Ну, и я так, не глядя, за ней и потянулся. Тырк! А моя рука в какую-то шершавость уперлась и обсыпается. Вот, думаю, галлюцинация!     Надо бросать пить-то, бросать… Так много...
    Думаю, может, как-то наоборот, в другую сторону головой лег? Другой рукой тянусь, стол-то ведь должен быть в этом ряде с другой стороны, правильно мыслю - а и тут шершавость. Я глаза-то открыл - темнотища, ни зги! Лежу ведь на чем-то жестком. А на постели как крошки или сухари насыпали.
    Голову приподымаю, а с головы что-то сыплется. Рукой… Это, вперёд торкнулся… Тоже щершавость! Вроде как стена, но карявая вся. Вроде вся замазка стен обтрескалась.
    Пошарил я, пошарил рукой – везде так. Земля! Как в могиле.
    И тут меня, как под дых, что-то…
    Едрит твою налево! …
    Нет, наоборот, как все кишки вынули…Пусто так! Вот впрямь чувствую, пустота, пустота в животе, даже вроде как звенит. Хотел крикнуть, а не могу - в рот сразу землю вдохнул.
    Эх, думаю, суки! Всё-таки, как Гоголя… Как Николай Васильича дорогого! Живьём схоронили. Падлы!
    В голове всё пояснело-пояснело. Думаю, только не шевелиться шибко, только не шевельнуться, а то совсем завалит...
    Лежу тихонечько, не дышу - воздух тоже экономлю. Может, как-то выберусь.    Может, выберусь, думаю.
    Потом мысль как сверкнет! Честно, как молнией гвозданула!
    А как же земля то в гроб, попала!?  И опять же, вроде ж я стенки щупаю!
    Вот тут меня и осенило, а потом ещё и обида взяла! Вот гандурасы дикие! Это ж надо!
    Даже без гроба закопали. Суки!
    Нет ! Ты понял? Без гроба !!!
    Скольким я всего хорошего сделал, народу всему? Кому когда боровка подрезать, али телка завалить, кому огород вскапывал, не говоря уж о могилах.     Крыши перекрывал, фундаменты для домов заливал. Да на мне полсела ездит. За стакан! Ведь дешево беру! Не курвничаю!… И вот!
    Так мне обидно стало. Может, и зря так дешевил всю жизнь? А, я…
    Как, мля, собаку! Неужели ж я, какого-никакого гроба завалящего недостоин? Да пусть хоть доски неструганные будут, хоть горбыли! Да что ж я, думаю, не достоин был хоть ящика какого-никакого. Да кто ж это меня вот так-то, без всего!     Аж комок в горле, вот как щас…
    Да, Мишк, честно сказать и про тебя вспомнил! Вот думаю, па… Ну, не буду повторять, как я тебя обозвал. Честно, нехорошо обозвал… И он не мог… красочки манешечко выделить, чтоб хоть покрасить гроб-то,…которого нет, правда. А потом, думаю, может ты, и на похороны не приходил. Кому я нужен? 
    Друзья все - на похмел только! Гады ползучие... Ты вот вроде и один есть. Некому обо мне подумать и поболеть, порадеть, так сказать и погорюниться.
    Давно хожу, как по острию… Бритвы. Между  хм.. жизнью и смертию…
    Помнишь! Прошлой зимой чуть дома не замерз! Я уже приуснул, а мужики уходили, дверь за собой не закрыли. Нажрались паразиты и отвалили. За ночь выхолодило. Ладно, баба Клаша утром зашла проведать! А то б всё! Царствие ей небесное!
    Да-а! Плесни-ка мне ещё чуток. Помяну дорогую мою соседушку!  Да и кровь пусть разжижится. Или загустеет? Черт его знает! Одни говорят, загустевает, другие – разжижает.?
    Ух! Щас последние пробочки в мозгах рассосутся…И аб… У-ух! -стиненция отойдет.
    У тебя какой-нибудь корочки на закусь нема?
    Ну и «дунькина радость» пойдет… У сла-асть какая! Половиночку оставлю, кипятильничек сунь в стакан, чайку попью! Да не надо мне ещё. Знаешь, не люблю сладкого.
    На чем я застрял? Да! Вот думаю, жизнь моя! Вперегиб коленку, положа на задницу! Ну всё через неё! Да чё, «брось ты». Было б чего бросать, а то и бросить нечего…
    Твоя правда! Бросить можно только пить.
Но этого делать нельзя. Это ж вся жизнь в селе перемениться. Я же начну деньги за всю работу требовать. Стану богатым, толстым…
    Всё, всё! Рассказываю дальше…
    Может ещё сто грамулек плеснешь?
    В организме остались ещё зажимы. Нет? Ну где же уже «полбутылки выпил»? Я тебе чё, алкоголик, чтоб с трех раз то…? А?  А-а, и вправду уже…
    Ну давай, я тебе чего-нибудь покрашу. Не надо?! А чего тогда мучишь? Я, можно сказать, к тебе только што из сырой могилы вернулся.
    Ну ладно! Тогда я чайку хлебну. Давай зелененького. Он, говорят, полезнее, сердцебиение не вызывает, а сердце нужно беречь!
    Ну так вот! Лежу я, тоскую. Даже слеза покатилась. Это не объяснишь. Это там самому надо побывать, чтоб стало мучительно больно, как Коля сказал. Как, «какой Коля?» Островский ! Настоящий мужик был. Я его уважаю. Я за него, если что, башку всем поотрываю!
    Ладно. Лежу я, жду, когда же воздуха-то хватать не будет. Наслаждаюсь последними мгновениями и мне как- то снова стала зябко. Голову-то я руками прикрываю, одежонка задралась с поясницы, ей и холодновато. Я с этого, можно сказать, и проснулся.
    Я так руку потихоньку назад за спину, чтоб подтянуть рубаху, пиджачок. Теплее ж будет. Рука свободно идет. Может, думаю, и на бок перевернуться можно. И потихонечку, потихонечку.
    Мать честная! Ничё не пойму! Вижу сверху вроде как дырочки, как точечки. Свет скрозь их пробивается.
    Во, думаю, паразиты, даже утрамбовывать землю не стали! Ну стоило только помереть, как халтурить начали. Ведь теперь земля будет оседать черти сколько! Ни памятник поставить, ни оградки. Перекуежит всё.
    Лежу я на боку, земля вроде как не осыпается. Дай я думаю на спину перевернусь. Перевернулся. Лежу. Даже руки под голову подложил, чтоб удобнее было.
    Удивляюсь!
    Может, надо мной все-таки какой-то шалашик сделали, чтоб прямо-то землей не засыпало? Потом смотрю, всё равно, сверху что-то не так. Рукой пощарил, нет ничего сверху.
    Глядь, а между дырок светлая стрелка чирканула. Чирк, так! Да и дырки какие-то … аккуратные, кругленькие такие, как горошины. Я так ещё глаза потер. Ничего не пойму! Чирк, снова! Чирк…
    Это ж метеориты! Ведь август на дворе! И звезды светят. Мать честная! И звездопад.
    Да меня закопать забыли! Гады! Яму вырыли. Гроб не сколотили, так бросили.    Да ещё и закапывать не стали. Перепились что ли? Ну ничего святого. Ну, думаю, узнаю, кто сделал… Не только ноги повыдергиваю… Кой-чего просто оторву! Вот, ей Богу! Всех по горбам лопатой отхожу! Каждому гаду подсечку сделаю!
    Чего ж, думаю, мне теперь делать-то?
    Нет, ты понимаешь? Вот лежу и соображаю, как же я теперь в селе-то появлюсь. Ведь переполох выйдет. Ведь похоронили! А я воскрес! Как же я появлюсь перед народом? Это ж, можно сказать, библейские события в местном масштабе! Это ж какие-то во мне способности – даже страшно подумать!
    Но какие бы не были, думаю, эх и погуляю!   
    А потом смотрю за ноги-то свои. Че-то, думаю, могилу длинную выкопали.       Приглядываюсь, а того края могилы-то, что за ногами, не видно.
    Не пойму.
    Так вон они, наверно, что! Трактором могилу-то копали! Энтээровцы хреновы! Вот даже по-человечьи руками уже ничего сделать не могут! Вконец скурвились, последний путь на поток поставили даже! Заразы!
    Ну! Чё ж, думаю, надо выбираться! Матушки у меня святой нет, никаких почитателей моих талантов - апостолят тоже. Придется всё самому!
    Встал это, я на ноги, а тяжко так. Глаза протираю, а того конца могилы и не видно вовсе! Вот тут у меня чего-то опять заклинило, почему-то подумалось, что это общая могила какая-то… Какие-то думы про концлагерь полезли. «Ну, с перепою, что возьмешь?»
    Я так ещё развернулся и стал было вылазить из могилки-то по стенке, что в головах была, а силов – ну никаких же… Подлезу, вроде… И кувырк – назад! Подлезу – и кувырк!
    Попытался в растопырку подняться. Куда там?! Назад скатился на ту же задницу… Ни подпрыгнуть, не уцепить за вверх и всё кажется, что вот меня сзади кто-то схватить. Страху было…
    Да не «полные штаны», чего ты ржать начинаешь? Побывал бы там – узнал бы, как мурашки с кулак по спине бегают. То вверх, то вниз! То вверх, то…
    Так вот, чую я - не выберусь тут. Передохнул я и к другой стороне подался, сделал я шагов десять, а могила не кончается. Что за чёрт!
    И тут я дотумкал!
    Вот только тут дошурупил алкаш недоделанный!
    В канаве я!
    Для водопровода!
    Гришка Шармыль копал под новые трубы по Новостроичной улице. Как я на эту улицу попал? Пёс его знает! Ну да, конечно, после поминок! Только всё равно как-то не по пути мне было, если до дома шёл. А куда же я мог ещё итить?... И я не знаю!
    Стал я опять враскоряку выбираться между стенок. Поднимусь на сантиметров 50… Вот уж край верхний… Щас уцеплюсь! Ан, нет! Сосклизываюсь! Ноги, руки-то не держат! Да и ростом я маненько подкачал!
    А тут  развидняться стало!
    Вдруг слышу рядом с канавой–то баба какая-то: « Давай Ночка, давай, ступай! Геть-геть! Пошла!» Выгоняет корову в стадо!
    Здрасьте!  Мама родная! И щас я вылезу наверх! С пересохшим горлом, небритой рожей и ласково так заявлю: "Привет, я ваш пастух насёдня!»
    Позора на всю деревню не оберешься! Ещё и бабу перепугаю до одурения, заподозрит непотребное, визжать начнет, всё село перебудит… Подумают, что я её и поджидал только… В канаве-то.
    Я тихонько, тихонько так побрел по канаве дальше. А она такая длинная, сволочь, - конца не видно ! Шармыль постарался деньгу зашибить. Темнова-то ещё тут! Иду, а дно неровное, спотыкаюсь через шаг!
    Пакостно Шармыль дно канавы ровняет. Да совсем, можно сказать, не ровняет. Ему всё так! А бы как! Паразит перестроечный! Я ему всё время говорю, ты поглаже, поглаже дно-то делай. Трубы ведь положат – деформация раньше времени начнётся. Придется опять раскапывать. Он: "Канава не баба, чтоб её разглаживать." И чё ты ему на это скажешь?-
    Бреду я тихонечко, за стенку рукой держусь, ко дну приглядываюсь, чтоб не сверзиться, начал приспосабливаться, хода набирать и тут такое…
Не поверишь! Я чуть не сдох на месте! Сердце просто оборвалось, мозги вылетели и, не поверишь, - аж заискрили  прямо…
    «Че было , че было?» Я же говорю, не поверишь!
    Говорю ж я… Плесни капельку!
    И всё, всё, завязал…
    Вот черт бы её побрал! Ну не сладкая же… Зараза... Ладно. 
    Иду, под ноги смотрю, чтоб не сверзиться, ход набираю, за стенку придерживаюсь и тут…
    Хрясь! Отлетают взад, падаю на шармылевские бугры задницей!
    И мать твою!     Передо мной мужик! Рожа пропитая, заплывшая, ободранная! Ну ханыга-ханыгой! Кто ещё в канаве в такое время может быть!
    Чего «действительно!?». Ты меня с ним не ровняй! Я жертва обстоятельств и душевных переживаний!
    Ты вот только вообрази мозгами своими живописными. Два пьяных мужика, ночью падают в канаву, бредут выбираться и сталкиваются лбами на перекрестье двух канав.
    Шармыль отвод в переулок какой-то сделать успел, стахановец капитализма. Чё ты ржешь-то? Мы из-за углов на друг дружку налетели. И не видели друг дружку, и не слыхивали.
    Но самоё главное-то!
    Когда у него глаза – сфокусировались, он мне и говорит: «Мужик, скажи ради Бога, как…- не поверишь, - как на железнодорожную станцию пройти? Я, говорит, уже полночи брожу по вашим закоулкам и никак не выйду, а у меня утром поезд?»
    Я ему говорю: "Милок, ты канаву-то с железнодорожной колеёй маненько спутал".
    Чемодан у него в руке, правда. Я говорю:  "Тебе куда, родной, ехать-то? Такую рань, щас и поездов-то скрозь нашу станцию нет?" А он: "Да я хоть подремлю в зале ожидания на скамеечке. Устал всю ночь бродить в этих ущельях. И куда не пойду везде тупик."
    Ну, я говорю, пошли вместе выбираться. Наш выход как раз только в тупике. Где Шармыль не докончил траншею, стенка должна быть положе. Ты во всех сторонах был?
    А он мне говорит: «В каких я только сторонах не был. В одном конце даже мужика встретил. Правда, спал он, и я его не добудился. Вот хорошо, что хоть на тебя, человека опытного и разбирающегося в этих лабиринтах, набрел!»
    «Мать честная! Это ж, думаю, он меня тормошил. А я вот чувствовал среди ночи, что меня кто-то зовет. Я его, ещё помню, послал на… на другой конец! И он всё спрашивал, где конец, где конец? А чего конец, какой такой конец? Так до меня и не дошло! Я и послал его, конечно, как водится… на конец...
    Ну и побрели мы с ним. Я - вперед смотрящий, он за мной. Дошли до конца. Тупик оказался, каким надо! Сначала он меня под зад подсадил наверх. Потом подал мне чемодан. Не тяжелый был! А вот сам-то он хряковатым оказался! Руку мне оттянул и в икоту ввергнул! Ей, Богу! Еле я отдышался! Думал, всё нутро вывернет!
    Ну, конечно, я дал ему направление на станцию. Ориентируйся, говорю, ещё на гудок. Все поезда при подходе к станции, гудок дают. Так что найти её – плёвое дело!
    А как, говорю, ты в траншею- то угадал?
    Оказывается он сначала в наш ресторан «Голубой поток» угадил! Схлестнулся там с какой-то бабой, она и увела его к себе. А среди ночи выпинула на улицу. Что с него возьмешь! Зараза!
    Он и влетел в траншею, как десантник в горное ущелье.
    Я догадываюсь, кто эта баба, но тебе говорить не буду!
    А всё равно удачно мы с ним попадали. Ведь ни синяка, ни вывиха! Могли и шею запросто свернуть! Ан ведь нет!
    А уж благодарил он меня перед расставанием. От сердца, но чувствовал я, всё равно не бескорыстно! Рассчитывал , что у меня на похмел было чего… А у меня не было… Так мы и разошлись в маете.
    Только ты давай так, Мишк. Никому не рассказывай особо. А то опять начнут про меня: допился, совсем память потерял. Помирать собрался, скажут. А я и не собирался. Ни в коем разе.
    Ну, плесни мне остаточек. Может, и себе капнешь? Нет?
    Ну , будем жить!
    Я же не удержался и рассказал двум-трем знакомым. Стало известно всему селу и, конечно, с новыми подробностями и картинками.
    А теперь вот Генка обижается. Есть, правда, на что обижаться-то!? Может, не так что и перерассказывал. По–евовски, ведь не перескажешь! Но придумывать,  я не придумывал ничего. Ей-ей, ни капельки!