Синий Цветок. Глава 12

Наверное, все, кто нас увидели в гостинице, недоумевали, где это мы могли так перепачкаться! Но нам уж точно было не до реакции  встречных! Кенджи привел меня в мой номер и сразу в ванную.
-Вы сможете сами принять ванну? Вам хватит сил, Нигаи?
Я чувствовала себя лучше и улыбнулась.
-Ничего, я справлюсь!
Ванна наполнилась, я вылила в воду какой-то душистый гель и, пока Кенджи выходил зачем-то, разделась. Он принес бутылку минералки из холодильника и, увидев меня, невольно замер.
-Нигаи… Вы хотите пить? Вот, я принес…  Помочь вам забраться в ванну?
-Идите, Кенджи, я справлюсь. Вам ведь тоже надо привести себя в порядок… Поужинаем вместе?
-О, да, непременно! – Кенджи выдохнул и улыбнулся. – Я скоро… Вы хотите ужинать здесь или в ресторане?
-Я давно не танцевала с вами, но снова собираться нет никаких сил! Давайте здесь, прямо в халатах!
Он улыбнулся и кивнул.
В ванне я едва не уснула, так было тепло, хорошо, тихо и светло! Надо было хотя бы волосы успеть уложить, и я выбралась из ванны и привела себя в божеский вид, напялив симпатичный гостиничный махровый халат изумрудного цвета. В дверь постучали – официант привез ужин с шампанским и букет цветов в вазе.
-Это для вас, госпожа Вишнева! – просиял официант, закатывая столик в гостиную. – Приятного вам вечера!
-Благодарю!
Не успел официант уйти, как в дверь снова постучали. Это был Кенджи. Он был в темно-серых в синеву брюках, жилете, темно-синей рубашке в мелкий-мелкий белый горошек и без галстука. Жилет невероятно стройнил его и этот синий цвет… Кенджи невозможно было дать его пятидесяти шести. Никак! Но…
-Кенджи, мы же договорились, что будем ужинать в халатах, а вы нарядились! А я теперь, как дурочка, в халате одна буду. Вот ведь какой вы!
Кенджи запер за собой дверь и привлек меня к себе, обнял.
-Мне не очень идет халат, Нигаи, а вы хороши в чем угодно. И потом в качестве извинения… Вам уже доставили?
-Спасибо, цветы чудесные! - я чмокнула его в щеку.
-А против шампанского вы ничего не имеете?
-Честно сказать, я бы выпила чего-нибудь покрепче! – заметила я. – Мне все еще не по себе.
-Вы правы, Нигаи.
Кенджи снял трубку местного телефона и заказал в ресторане коньяк. Скоро его принесли, и Кенджи снова запер дверь. Налил по рюмкам коньяк.
-Выпьем, Нигаи. Вам станет легче.
-У меня до сих пор весь этот кошмар перед глазами!.. Кенджи, теперь у вас есть возможность спокойно мне все объяснить. Здесь вам ничто не помешает.
Кенджи помолчал немного, поднял на меня взгляд.
-Вы ведь почти все поняли сами, Нигаи. Почти все. Но, похоже, именно то, что не дает мне покоя, осталось скрыто для вас. Оно и понятно – то, что мы нашли в том доме, вгонит в шок кого угодно… Вы знаете, как выглядела ваша бабушка, Нигаи? Вы говорили, что не застали ее в живых.
-Она умерла в семьдесят пятом. Ей было всего пятьдесят шесть. Сердце не выдержало… Ну, так мне сказали. Ее звали так же, как меня, Марией, а дома называли Марусей…  Я видела ее фотографии уже в возрасте. Дед твердил, что я похожа на нее, а папа… Он молчал. Всегда молчал. Он очень любил ее…
-А она?
-Больше всего на свете!
-Но ведь вы сами не можете судить об этом!
-Я видела фотографию. На ней отцу уже лет шестнадцать. На фото он сидел на стуле, а бабушка обнимала его за плечи. И столько чувства было в этом объятии!.. Ее глаза светились, как ни на одной другой фотографии.
-Нигаи, а вы знаете девичью фамилию своей бабушки?
Кенджи глядел на меня в ожидании ответа, и мне стало не по себе от его взгляда. Словно, от моих слов зависело сейчас для него все – тревога и обреченность горели в его глазах черным огнем.
Звонок моего сотового разорвал тишину, и я сперепугу не могла вспомнить, куда я его бросила. А он все звенел, и с каждым звонком я все сильнее боялась отойти от Кенджи, как будто, выйди я сейчас из комнаты за этим треклятым телефоном, и Кенджи уйдет. Просто встанет и уйдет. Совсем.
-Найдите свой телефон и ответьте, Нигаи, - полумертвым голосом произнес Кенджи. – Мне кажется, это важно.
Я кинулась в спальню, не нашла телефон там, бросилась обратно вспомнила, что сотовый в сумочке, которую я оставила на столике у зеркала. Я схватила ее, достала сотовый дрожащими руками, уже проклиная звонившего, и тут увидела, что это Петрович.
-Алло, Машенька! Да что же вы пропали все?! Звоню Кенджи – не отвечает, звоню вам, вы тоже молчите!..
-Добрый вечер, Андрей Петрович…
-Добрый, добрый… Мне Кенджи нужен. Простите, меня, но он, случайно сейчас не рядом с вами? Просто мне сказали, что вы куда-то поехали вместе и взяли машину с шофером… Вы только не подумайте ничего плохого!
-Я и не думаю. Кенджи у меня в номере, Андрей Петрович, мы собирались поужинать.
-О! Бога ради, простите, что помешал! Но у меня дело к Кенджи, дело, которое, собственно, он мне поручил, и как я понял, это очень важно для него. Если я сейчас поднимусь к вам, это не будет страшнейшей бестактностью?
-Если это такое важное дело, Андрей Петрович, то не будет! – пошутила я. – Ну, что вы говорите!? Мы просто сидим и пьем коньяк, разговариваем. Заходите и не стесняйтесь!
-Что ж, коньяк это замечательно! Сейчас поднимусь.
Я положила сотовый на столик и посмотрела в лицо Кенджи, который вертел в руке пустую рюмку.
-Ты не ответила мне, Нигаи... - тихо произнес он.
-Нет, я не знаю девичьей фамилии моей бабушки. Сейчас придет Петрович.
-Я понял.
-Жаль. Мне, если честно хотелось побыть с вами вдвоем…
Кенджи поднял глаза.
-Мне тоже. Если бы вы знали, как!.. Подойдите, Нигаи! Подойдите ко мне, прошу вас!
Он поднялся из кресла, и я бросилась к нему в объятия.
-Кенджи! О, Кенджи!! – вскрикнула я и прижалась к его губам.
Я целовала его так неистово, что он сжал меня в объятиях, и я едва не задохнулась от губ его, слыша его стон. Так звучит боль, и я никак не могла оторваться от него, как не могут оторваться перед долгой разлукой, понимая, что поцелуй может оказаться последним…
В дверь раздался дробный стук, Мы вздрогнули оба, и Кенджи ладонями удержал мое лицо. Я смотрела ему в глаза, и мне было страшно. Я поняла, что не хочу пускать сюда Петровича, как будто тот своим приходом мог что-то сломать.
-О, если бы через час вы так же захотели меня целовать! – прошептал Кенджи. – Молчите сейчас, не говорите ничего! Дайте просто увидеть еще раз любовь в ваших глазах.
Несколько мгновений в его руках, и Кенджи пошел открывать дверь.
Петрович вошел в гостиную с папкой в руке.
-Еще раз добрый вечер, Машенька! Я вижу, что все-таки, помешал вам, простите.
-Андрей Петрович, вы не можете помешать! – попыталась улыбнуться я. – Тем более, что вы пришли по делу, которое важно для Кенджи.
-Да… Кенджи, я принес все документы, какие только смогли найти мои люди. Они проверили весь архив, гарантирую!
И Петрович открыл папку.
-Машенька, вам придется переводить!..
-Но касается ли это меня?
Мои руки предательски задрожали, но Петрович только улыбнулся.
-Как раз, именно вас это и касается!
-Меня?!
-Да, Машенька. Речь идет о вашей семье.
-Моей семье?? Но почему? Что в ней такого, что так важно для Кенджи?
Я обернулась к нему.
-Кенджи! Зачем вам понадобилось рыться в архиве по поводу моей семьи??
-Вы поймете, Нигаи. Вы все сейчас поймете.
И он кивнул Петровичу, что бы тот начинал.
-Вы ездили сегодня с Кенджи в некий дом на окраине нашего города, Машенька. Раньше, во времена вашего детства, в нем располагалась детская музыкальная школа. Вы должны помнить.
-Да, мой отец водил меня туда…
-На самом деле, изначально этот дом принадлежал семье инженера Соболевского Николая Сергеевича. По рождению он дворянин, и его семья, его родители и родители его отца жили в этом особняке…  Ваша фамилия Вишнева, Машенька. Это фамилия вашего деда, фамилия, которую он дал вашему отцу и вашей бабушке, Марии Николаевне Соболевской. Дочери Николая Сергеевича Соболевского. По сути говоря, дом, в который вы ездили – ваш дом, дом ваших предков, Машенька. Вы что-нибудь знаете о них?
Я замерла от неожиданности, хотя, с момента моего первого видения в руинах того дома я подозревала что-то подобное. Выходит… я видела там всех моих предков? И та девушка в белом платье – моя бабушка…  А повесившаяся женщина… Это ее мать? И те двое на полу… Они кто? Тот же человек в дверях с обожженным лицом, он мой прадед?
-Что же стало с ними, Андрей Петрович? Что там случилось?
-Случилось? – переспросил Петрович. – С чего вы взяли?! Ваш прадед – да, он погиб при взрыве на авиационном заводе. Знаете ведь, был здесь когда-то небольшой завод?
Я лишь молча кивнула. Не зачем Петровичу знать о моих видениях. Они, мои чувства, мои страхи – все связано с Кенджи и только мое, наше с ним, а Петрович своим появлением, словно, гранату взорвал между нами...
-В конце тридцатых, в тридцать седьмом, кажется…  Тут, в папке, есть сведения об этом. Так вот, прадед ваш работал на том заводе ведущим инженером. Хоть и происходил из дворянской семьи, его очень уважали за выдающиеся достижения. Даже дом ему сохранили! Что для того времени нонсенс. Впрочем, здесь, в глуши, видимо, отнеслись мягче. Думаю, что именно когда построили этот секретный завод, сюда и понаехали НКВДшники, тогда и началось черт знает что…  А вот что произошло с остальными, доподлинно неизвестно. У Николая Сергеевича и Александры Ивановны Соболевских было трое детей. Кроме Марии, еще двое сыновей – Алексей и Сергей. Мне известно лишь, что они куда-то исчезли. Там тогда… произошла странная история. На заводе у Николая Соболевского, в конструкторском бюро работал молодой человек, японец Такеши Нигасе. Как он попал на секретный завод, особенно, если учесть то, что в то время наши отношения с Японией оставляли желать много лучшего, не понятно. Судя по документам, приехал он из Петербурга, после учебы, зарекомендовав себя, что называется, с самой лучшей стороны. Он очень подружился с семьей Соболевского, с его сыновьями, с которыми играл в футбол, и с Марусей Соболевской тоже…  Откуда такие подробности, вы спросите?
Я молчала, но такой вопрос был бы вполне уместен. Я лишь кивнула, еле в силах переводить рассказ Петровича. Я смотрела на Кенджи, всем своим нутром чувствуя его горькое, отчаянное напряжение в ожидании конца истории. Боже, как же мне хотелось обнять его! Но Петрович продолжал:
-Мы нашли человека, который очень много знает об этой семье  практически из первых рук. Это старуха Дарья Сизова. Ей сейчас восемьдесят пять лет, а тогда, в тридцать седьмом, ей было шесть. Она была дочерью Пелагеи Сизовой, которая служила домработницей в доме Соболевских. Многого она, конечно, не понимала и не знала в силу своего возраста, но потом ее мать рассказала ей все, что знала сама. Разумеется, тогда, когда стало безопасно болтать языком… И теперь Дарья в свою очередь поведала нам эту историю. Здесь, в папке, есть этот ее рассказ, распечатанный с записи на диктофон. А вкратце… Оказалось, что этот Такеши Нигасе – агент японской разведки. И ему мало было работать на секретном заводе и добывать различные технические данные, что называется, из первых рук. Ему потребовалось втереться в доверие семьи Соболевского, возможно, в надежде переманить на сторону Японии человека, которого Советская Власть лишила превосходного положения дворянина, лишила состояния, оставив лишь дом и возможность работать, занимаясь любимым делом. Расчет обычный, и вот тут не очень понятно, насколько ему это удалось. Каких-либо признаков работы Соболевского на японское правительство обнаружено не было. Если за эти признаки в итоге не приняли то, как легко Нигасе удалось добыть столько информации…Тут остается только гадать. Тем не менее, на заводе произошел сильнейший взрыв, приведший к гибели множества людей и пожару, уничтожившему все. Среди погибших оказался и сам Соболевский. Видимо, для НКВД этот факт не стал оправданием инженера, ибо сыновья Соболевского исчезли. Никто ничего не знает, и нет никаких документов, которые пролили бы свет на их судьбу. То ли скрылись они, услышав в воздухе кандальный звон, то ли еще что… Дарья говорит, что мать ее убежала из дома, только узнав о гибели Соболевского, услышав разговоры и увидев машину НКВД у ворот. Убежала так быстро, что так и не смогли уследить, куда. А она спряталась в глухой деревне, у своей тетки, о которой и не знал никто в городе. Потом она вернулась, узнав у знакомых, что после уничтожения завода и, практически исчезновения семьи Соболевских, деятельность НКВД в городе сошла на нет. Нет завода – нет смысла для работы разведчиков и диверсантов. Что могли, прошляпили!..
-Но как же Александра и  Маруся? – спросила я, вновь изображая полное неведение.
-Об Александре я ничего не смог узнать. Дарья не знает… или молчит. Черт разберет эту старуху! Может, склероз, а может темнит… Но вот о Марусе она рассказала кое-что, да и документы кое-какие есть.
Кенджи оперся головой, лицом о ладони, я не могла видеть его глаз, и мне стало так страшно, что я вцепилась пальцами в сидение кресла так, что они онемели. Только я этого не замечала.
-Дело в том, - продолжал Петрович, - что Маруся Соболевская, ваша бабушка, Машенька, она стала любовницей Нигасе. Их то и дело видели вместе помимо того, что он был частым гостем в доме… После взрыва он исчез, а она бегала искала его, расспрашивала в доме, где он снимал комнату, и там… там ей сказали, что он прибежал, что-то забрал, видимо, и скрылся. Даже вещи свои оставил. Маруся взяла их себе, и «легавые» НКВД обнаружили их у нее. После этого Маруся была арестована и сослана в лагерь, откуда вышла, правда, довольно скоро.
-Как это? – изумилась я.
-А вот тут тоже довольно интересный поворот! – усмехнулся Петрович. – Через несколько месяцев после высылки оказалось, что Маруся беременна. Обычно с такими обходились, не церемонясь – позволяли выносить ребенка, потом отбирали его у матери, и та продолжала работать. А дите попадало в детский приют, часто так и не узнав, кто его мать. Но на этот раз получилось иначе. За Марусю вступился следователь НКВД, товарищ Вишнев, ваш дедушка, Машенька. Он вел ее дело, и он же заявил позже, что ребенок от него. Мало того, он всячески пытался оправдать ее, заявляя, что Маруся была коварно обманута Нигасе, что ничего серьезного между ними не было, и она понятия не имела о подлинной личности японца. В деле есть несколько писем в различные инстанции, в которых он заступался за Марусю, пытаясь всячески доказать ее невиновность. Он ездил к ней на свидания, он же забрал ребенка, а потом и саму Марусю, которую все-таки, отпустили, как ни трудно в это поверить. А ведь для этого необходимо было добиться пересмотра дела, что само по себе невероятно! Видимо, любил этот парень Марусю до смерти!.. В итоге она вышла за него замуж растила сына, а Вишнев, дед ваш, Машенька, прошел войну, вернулся и прожил с вашей бабушкой до самой ее смерти в семьдесят пятом. Рано она умерла, что и говорить! Да видно, слишком ей досталось тогда из-за этого Нигасе. Из лагеря вышла больной, не смотря на то, что и пробыла там совсем не долго. Хотя, что и говорить, там и одного дня хватило бы, что бы почувствовать себя мертвецом! Рука у нее «сухая» осталась – кто-то, видимо, избил ее там, искалечил. Так и дразнили в лагере – Муська Сухоручка… Простите, Машенька! Это есть в деле вашей бабушки. А еще сердце больное…
-Я нисколько не удивлена! – выдохнула я.
-Вот, собственно, и вся история, Машенька. Теперь вы знаете все о вашей семье. По крайней мере то, что удалось узнать мне… Но Кенджи, вам-то зачем это понадобилось? Правда, ваш фильм… Эта история очень похожа на ваш сценарий, разве что, героям вашим удалось встретиться. Но откуда вы могли узнать даже только то, что в вашем сценарии? Документы в архиве, о старухе Сизовой вы понятия не имели.
-Не имел, вы правы, - произнес Кенджи, поднимая голову. – И в архиве никто не предоставил бы мне никаких документов… Но в этих документах не отмечено, что настоящая фамилия Такеши Нигасе – Симосава, и он – мой отец.
-Ваш отец?! – поразился Петрович. – Выходит…  это он рассказал вам эту историю. И вы с его слов снимаете ваш фильм.
-Да, он рассказывал мне обо всем, но я не хочу сейчас это обсуждать. Простите меня.
Кенджи поднялся и двинулся к выходу, даже не глядя на меня, а я сидела ни жива, ни мертва, зажав в руках принесенную Петровичем папку, и не могла произнести ни слова. Дверь за Кенджи захлопнулась, и Петрович посмотрел на меня.
-Знаете, Машенька, я думаю, сейчас ему явно не по себе. Пусть побудет один.
-Но почему?? – ужас и обида рванулись из меня с этим криком.
-Почему?.. – переспросил Петрович. – Потому, что предательство его отца, подлость, приведшая к трагедии целой семьи, вышли наружу. Уж бог его знает, что рассказывал ему отец, но документы – вот они и против них не попрешь…  Но вот как он решился принимать меня вместе с этой папкой при вас?! Умный ведь человек, мог допустить, что отец рассказал не все!
-А как иначе? Я – его переводчик и без меня он вообще ничего не понял бы.
-Ирония Судьбы угодить вам ему в переводчики, а ему в вас влюбиться! И не смотрите на меня так, Машенька, это заметили уже все. Он, конечно, очень корректен в поведении, но взгляд не спрячешь, отношение заметно даже без поцелуев и объятий. Только вот…
-Что?
Я машинально открыла папку. Петрович это заметил.
-Кроме документов там есть фотографии всей семьи Соболевских. В основном, конечно, с паспортов, удостоверений или, в случае с вашей бабушкой – с карточки ее дела. Вам, наверное, будет интересно…  Я хотел сказать, Машенька, что вам, наверное, нелегко теперь будет общаться с Кенджи. В конце концов, его отец, по сути, уничтожил всю вашу семью.
-Вы так уверены в этом, Андрей Петрович?
-Думаю, что да. Если он был агентом японской разведки, если он был заброшен так давно, что и в институте себя так хорошо зарекомендовал, то рисковать таким прикрытием ради любви к девушке вряд ли стал. Японцы – не мы. У них чувство долга не имеет никакого отношения к эмоциям, чувствам, привязанностям. Суть понятия чести тех же самураев стоит на этом – они своего готовы убить, если этого требует долг перед тем, кому принесена присяга. Так уж есть. Конечно, время самураев давно прошло, но у меня ощущение, что тот же Кенджи сейчас просто спокойно закончит съемки и улетит. А возможно, и свернет на время.
-Но зачем ему были нужны эти документы? Ведь многое ему отец рассказал, а остальное он придумал сам. Фильм получится интересный, трогательный, если постарается, зрелищный. Этого достаточно. Кенджи ведь не претендует на отражение достоверных данных!
-Ну-у, я не знаю, Машенька. Может, надеялся на какие-то новые факты, которые добавили бы истории перца…
-Легче придумать!.. А когда он попросил вас об этом одолжении?
-В то утро, когда мы опохмелялись втроем с Ковальским. Что-то, кстати, его давно не видно. Надо бы встретиться, пообщаться на лоне природы. Вы не против? Он пригласит эту Алину свою, а вы, если захотите, Кенджи.
-А вы? – улыбнулась я, сводя разговор к шутке, хотя когти всех адских кошек, что раздирали сейчас мое сердце, казалось, добрались и до горла.
-А я? Я могу позвать Мариночку Ивановну. Так ведь ее у нас все называют? Очень, оказалось, милая женщина!
-А она слышала от вас такое мнение? Коньяку не хотите, Андрей Петрович?
Я отдавала должное вежливости, хотя, мне страшно, до истерики хотелось, что бы этот невольный горевестник ушел. Прямо сейчас!
-Да-да, спасибо, Машенька… Нет, пока не говорил.
-Скажите непременно! Она этого заслуживает, как никто, уж поверьте!
Петрович выпил, закусил кусочком лимона и поднялся.
-Пойду я, дела ждут… Простите, что испортил ужин! И знаете… он… я имею в виду Кенджи, хороший мужик. Хоть и японец. Натворил его отец чего-то или нет, Кенджи не виноват… Правда, жизнь показывает, что грехи отцов все-таки, падают на детей. Приходится им отвечать. И знаете, как бы я ни относился к Владу – для меня эти салажата были тогда, как собственные дети – он… я не уверен, словом, что пошел бы с ним в разведку. Да, вот так…
-Но вы пригласили его сюда, к себе на работу! – удивилась я.
-Пригласил… Он сам нашел меня, просил помочь с работой – мол, надоела армия, да и мама боится все время за него, а у нее сердце слабое. В общем, я пошел навстречу. Просто потому, что свой, что жили там, в Чечне, как одна семья, рисковали одинаково. Не мог я ему отказать, вот и все. Тем более, что летчик он очень хороший, этого у него не отнять… Все, хватит с меня языком болтать! До свидания, Машенька, спокойной вам ночи!