Глава 3. Тринадцатая

Пробуждение было неприятным, в ушах шумело, к горлу подступала тошнота. Ника делала глубокие вдохи, заглатывая как можно больше воздуха в свои легкие, так ей становилось немного легче. Кто-то в комнате заботливо открыл форточку, и Ника с жадностью глотала морозную свежесть. Ее лицо стало быстро розоветь, потемнение в глазах сходило на нет.
- Тринадцатой будешь, - посветив Нике в глаз фонариком, ее приветствовала девушка, очень похожая на нее. Это и была сама Ника, только немного отличалась от нее. Если нашей Нике была свойственна неловкость, скованность, что бросалось в глаза вместе с каждым ее словом и движением, то эта Ника всем свои видом подавала абсолютную безмятежность, торжествующее спокойствие. Она была одета неброско, по-домашнему, в обтягивающие лосины и серую майку.
Наша Ника обратила внимание, что сама она одета в голубую больничную пижаму, которая была ей немного велика. Она приподнялась на своей койке.
- А где еще одиннадцать? Здесь нас только двое, - спросила она.
- С остальными еще успеешь познакомиться, – ответила другая Ника. - Может быть, некоторых из них ты уже знаешь…
- А Вы какая по счету? – поинтересовалась девушка.
- Первая, - ответил ей клон.
- Так вы как бы Главная? – уточнила Тринадцатая Ника.
- Слушай, давай на ты, мы ведь все-таки не чужие люди, - предложила Главная очень дружеским тоном, и Тринадцатой пришлось согласиться с ее предложением. «Действительно, она – это ведь, по сути, я. Почему я должна с ней общаться формально?».
- Не то, чтобы я Главная, просто я - Первая из числа тех, кто застрял на распутье жизненных путей, сбился со своей линии и, пойдя наискосок, стал пересекать миллионы других собственных судеб, шедших параллельно. Вот ты, например, - она кивнула в сторону собеседницы, - почему здесь оказалась? – она спросила это, сама собираясь ответить на свой же вопрос. - Потому что…
- Кстати, где я оказалась, можно поинтересоваться? – вставила недоумевающая Тринадцатая. – Я что, в психушке?
Она только сейчас стала рассматривать комнату, в которой находилась. Это была типичная больничная палата с крашенными зелеными стенами. Впечатление создавалось неуютное, у Ники даже зажало в сердце от предвкушения пустоты, монотонности и неловкости, которые ей предстояло пережить в стенах этой невзрачной палаты. С серого потолка падала штукатурка. В палате было четыре койки, три у окна, и одна вдоль стены, остальное свободное пространство занимал небольшой столик и шкафчик. Ее койка находилась у стены под окном, рядом стояла старая коричневая тумбочка, которая даже не закрывалась. Теперь из открытой форточки стало сквозить, она съежилась и зарылась в одеяло.
- Очень проницательный вывод, - по-доброму съязвила Первая, закрывая окно.
- И вы… ты тоже здесь лечишься? – спросила ошарашенная Ника.
- Все тринадцать из нас находятся здесь… - кивнула Главная Ника. Тринадцатая округлила глаза. – А что ты хотела? Где еще пребывать таким, как мы? Палата – это  единственное место, где мы можем не двинуться окончательно.
- Ты что-то говорила о том, почему мы здесь оказались? Я не совсем поняла, можешь объяснить, - попросила новенькая пациентка у старожилки больницы.
- Что тут объяснять? Ты ведь злилась на то, что твоя жизнь катится под откос, считала, что хочешь лучшего для себя, правильно? – она вопросительно уставилась на новоприбывшую.
- Да, - согласилась она.
- Вот ты и получила экскурсию по маршрутам, как твоя жизнь могла сложиться иначе…
- Ты тоже была такой, как я?
- Не совсем… Меня тоже не устраивала моя судьба, но я ничего не хотела менять. Меня, скорее, просто преследовал интерес: какой еще я могу быть? Какие грани не исследованы? Если все может быть иначе, то как? И вот я здесь, изучаю уже тринадцатый экземпляр Себя, если конечно включить в этот список саму Себя. Но все остальные из Нас попали сюда именно потому, что не желали находиться в рамках, в которые сами себя загнали.
- Значит, ты самая-самая Первая из тех нас, кто сошел с собственного пути… - подвела итог Тринадцатая. – И за какой промежуток времени нас набралось так много?
- Я не считала…  - махнула рукой Первая Ника. – Для нас времени уже не существует, мы живем вне его границ…
- Кстати, как тебя зовут? – Ника догадывалась, что перед ней стоит ее тезка, а не просто клон, но ведь теоретически родители могли дать ей совсем другое имя.
- Догадайся, - фыркнула Главная Ника и прикрыла улыбку ладонью, чтобы не смущать новенькую. – Нас всех зовут Никами, поэтому мы и называемся по номерам. Есть только одно исключение… Нина… Твоя предшественница, кстати. Ей наши родители дали совсем другое имя. Она, будучи еще достаточно молодой, попала в аварию. Но мы все равно зовем ее по номеру, Двенадцатая, Нина Двенадцатая.
- Так это та самая Нина, которую я нашла мертвой на дороге… - догадалась Ника. – Но, погоди… Как она может существовать, если она погибла?
- Вот у нее и спроси, - загадочно улыбнулась Главная. – Я и сама не знаю, почему она вообще жива. Просто ей так захотелось. Так пусть живет себе, девочки ее очень полюбили.
Ника все больше недоумевала всему, что происходило сейчас в этой палате. «Если палата – это единственное место, где я не смогу окончательно сойти с ума… то… это явно не мой вариант. Я только еще больше путаюсь, как же тут не двинуться окончательно и бесповоротно?».
- Я слышу все, о чем ты думаешь, можешь сразу говорить вслух – потревожил Никины размышления ее же голос. – Ты ведь забыла, и я, и ты – одно целое… Я слышу каждую из нас, чувствую, но не всегда могу понять. Настолько раскидала нас в свое время шутница-судьба, что мы, казалось бы, один и тот же человек, не можем прийти к консенсусу.
- Да как тут не сойти с ума, если слышать мысли каждого из тех, кто живет в этой большой палате? – возмутилась Ника и спохватилась. – Кстати, а я ведь твоих мыслей не слышу…
- Тебе повезло, - ухмыльнулась Первая. – На самом деле, ты прост слишком зациклена на собственном Я, поэтому не слышишь людей, да что там, даже других Себя. Раскроешь уши – да услышишь, хотя, пожалуй, сейчас тебе это не нужно…
- А где все остальные? – задала очередной вопрос Ника.
- На обед пошли… Скоро вернутся… Вот, кстати, Четвертая, познакомьтесь, - в комнату зашла еще одна Ника. Эта Ника была одета в брюки, рубашку мужского покрова с рукавами, закатанными по локти, и коротко стрижена. Даже черты лица ее были более мужественны.
- О, у нас пополнение, что-то наши ряды стали быстро плотнеть. Ну ничего, чем больше, тем веселее - сказала Четвертая. Она протянула руку новоприбывшей, подойдя к ней вплотную. «Даже рука у нее более волосатая», - обратила внимание Тринадцатая.
- Эй, - обиженно отстранила руку Четвертая, - Я конечно все понимаю, но у каждого свои недостатки…
- Прости, - стала оправдываться Ника. – Я не хотела тебя обидеть…
Первая вступилась за новенькую, сказав, что это хорошо, что она вообще обращает внимание на других Себя, ей очень полезно понять, что она может быть разной.
- На самом деле это очень даже здорово, - улыбнулась Ника, - ты такая брутальная. Я буду называть тебя Мужественной Никой.
Четвертая довольно улыбнулась, а Первая пояснила:
- Она у нас тут вместо мужчины…
- Что значит «вместо», я лучше любого мужчины, - возмутилась Четвертая.
С этими словами брутальная Ника вышла из палаты.
- Ты не обращай внимания, она у нас немного странная… - пояснила Главная. – Кстати, хочу предупредить: Восьмая, она же Ванильная - его официальная девушка. Так что даже не думай.
- Ты хотела сказать ее? – поправила ее Ника. – Я и не думала. Я еще не настолько одичала, чтоб влюбляться в саму себя.
-А вот это зря, - ответила Первая. – Полюбить себя – задача первостепенная.
- Себя – да, - нашлась Тринадцатая. – Но не эту девицу, стоящую из себя парня…
- Ну знаешь, на безрыбье и рак рыба, - протянула ее собеседница.
- Неужели ты из тех, кто может от безрыбья заинтересоваться кем-угодно? – удивилась новоприбывшая.
- О нет! – с ноткой гордости в голосе ответила Главная Ника. – Я просто решила тебя предупредить.
Главная казалась Нике настолько умиротворенной, что казалась почти святой, отказавшейся от всех земных удовольствий. Оставалось лишь нарядить ее в светлую мантию, и она бы действительно была бы среди этой группы Пророком. «Она ведь даже не обедает: пока все чревоугодничают, она просвещает меня. Вряд ли ее вообще интересует недопарень», - решила Ника.
- Пойду наводить порядки, сообщу нашим о новобранце, - перебила ее размышления Главная. – А ты осваивайся, отдохни. Чуть позже я еще навещу тебя. Соседки у тебя безобидные, хотя, возможно, тебе будет скучно с ними.
Главная вышла, а Ника устало откинулась на койке. Она хотела было прикрыть глаза и вздремнуть, как ее покой нарушили две соседки, вернувшиеся с обеда в свою палату.
- Привет, - приветствовала она их слабым голосом.
- Привет, - мило заулыбалась одна из них. Вторая же кинула на новую соседку настороженный взгляд и, вежливо кивнув, залезла на свою койку. Поджав под себя ноги, она стала наблюдать за происходящим. Казалось, она хочет спрятаться от новенькой и от давящей больничной обстановки.
- Это Шестая, - указала более приветливая соседка на нее. Та очень осторожно улыбнулась и тут же еще сильнее сжалась. – А я - Пятая. Я так понимаю, ты у нас Тринадцатая?
- Да, - кивнула она и приподнялась на локтях, но тут же опустилась: у нее кружилась голова. Она все еще не могла полностью прийти в себя после пробуждения.
- Тогда стоит тебя просветить в нашу жизнь, тебе ведь, наверное, это интересно? – предложила ей Пятая.
- Еще бы, - устало ответила Ника. На самом деле, у нее смыкались глаза, хотелось полежать в тишине и спокойствии. Но обидеть общительную соседку она не могла, тем более, что та собиралась рассказать ей то, что во многом касалось и ее самой. – Я слушаю…
- Так вот, - потирая руки от удовольствия от предстоящего монолога, начала Пятая. – Теперь нас тринадцать, вместе с тобой. Мы занимаем весь этаж этой больницы, наша палата номер четыре.
- Целый этаж? – Ника сделала вид, что удивилась. На самом деле, ей было все равно. Она с трудом всматривалась в щелочку между закрывавшихся век, наблюдая, как Пятая деловито расхаживает между кроватями.
- Так вот, в первой палате живет Первая… Во второй – Четвертая и Восьмая, они как бы пара, - она заухмылялась. - Мы обитаем в четвертой палате, как видишь, он рассчитан на четырех человек, в отличие от первых двух, двухместных. Но так как на нашем этаже мест довольно много, есть и те, которые все еще пустуют. До тебя мы с Шестой жили здесь вдвоем, но ты не подумай, мы рады твоему появлению. Хотелось бы, чтоб наше соседство было мирным и тихим, мы с Шестой – люди безобидные, но палец в рот ты нам лучше не клади. В третьей палате, напротив нас…
Далее Ника потеряла нить рассказа, хотя искренне пыталась вслушаться. Она почувствовала легкий укол в руке и полностью провалилась в сон.

Вечером ее беспокойный, неуютный дрем прервала Пятая и предложила поужинать. Нехотя, Ника поднялась с кровати, и Пятая пыталась накормить ее с ложечки, но Ника призналась, что имеет достаточно сил, чтобы есть самостоятельно.
- Я догадалась, что тебе еще не стоит выходить наружу и есть со всеми, поэтому я набрала нам еды в палату, - говорила Пятая, наблюдая, как Ника ест. Ее ужин остывал на ее тумбочке, но Пятая была озабочена сейчас лишь тем, чтобы поела ее соседка.
- Спасибо, - сказала Ника, закончив трапезу и отставив тарелку прочь.
- Знаешь, как-то странно, - тем временем продолжала Пятая. У нас давно не было пополнения, а тут сразу два новичка за менее, чем трое суток. К чему бы это?
- Не знаю, - равнодушно пожала плечами Ника, - а раньше как часто поступали новенькие?
- Ну, вот я здесь уже почти год, - ответила соседка. - Шестая пришла почти следом за мной, через пару недель. Потом более четырех месяцев никто не появлялся в нашей компании, а теперь почти каждый месяц появляется новый персонаж. А вот Главная живет здесь не менее двух лет, и за все это время до меня в ее общество добавилось лишь трое… Мы разрастаемся ускоряющимся темпом…
- Слушай, я заснула, пока ты рассказывала мне о ваших порядках, - вспомнила Ника, что перед сном так и не дослушала ее речь. – Ты прости меня. Может, проведешь мне теперь наглядную экскурсию по вашей психушке?
- В НАШЕЙ психушке, - подчеркнула соседка, - это теперь и твой дом. - Все равно Первая хочет представить тебя народу, так что пошли, я выведу тебя в люди… Точнее, в нас…
Ника встала с кровати, ее соседка помогла надеть ей больничные тапочки, и, взяв ее под руку, вывела в коридор. Шестая, все это время молча наблюдавшая за ними, сопровождала их, делая участливый вид, но по-прежнему не произнося ни слова.
Коридор был  довольно широким и очень мрачным. Его слабо освещали тусклые лампы, половина из которых вовсе не горели. Стены коридора сотню лет назад были выкрашены в синий цвет на метр от пола. Во многих местах краска довольно крупными кусками отвалилась, и на стенах зияли дыры, обнажавшие прежние краски. Плинтуса были грязными, было видно, что их давно никто не отмывал. Коричневый деревянный пол тоже не отличался чистотой, на полу видны были разводы грязной воды. С потолка отпадала штукатурка, в углах висела густая серая паутина, один паук свисал на длинной ниточке прямо над дверью, ведущей в Никину палату. В конце коридора, в расширителе, горел свет.
- Вот, смотри, - начала свою экскурсию Пятая. – Слева от нас расширитель и комнаты Первой, Четвертой и Восьмой. Напротив, - она указала на белую грязную дверь с косо прибитой цифрой «3», - живут Седьмая, Третья и Двенадцатая. Третья поменялась местами с Восьмой, уступила комнату «голубкам»… А ведь было время, у Третьей и самой была интрижка с Четвертой, теперь же они практически не общаются. Третья у нас гордая, своенравная; измены Четвертой она простить не могла. Она всегда мечтала быть единственной, да хотя бы для самой себя, любимой…
- И не поспоришь, я бы тоже не простила измену самой себя с другой собой, - пошутила Ника, но Пятая не оценила ее шутку и увлеченно продолжила свой монолог:
- Рядом с нами, - Пятая повела ее направо, - живут Девятая, Десятая и Одиннадцатая. Напротив них, в пятой палате, живет Вторая. Еще одна небольшая палата рядом с ней пустует. За лестничной площадкой - душ, умывальник, туалет и столовая. Теперь ты ориентируешься в местности.
- Спасибо, - Ника с любопытством всматривалась в тени, мелькавшие в расширителе. – А где все?
- Все уже ждут нас там, - указала соседка на расширитель. – Сейчас Главная представит тебя публике. Девушки развернулись, закончив экскурсию по этажу, и прошли в расширитель.
- А вот и наша новенькая, собственной персоной, - заявила Первая, едва увидела в проходе Тринадцатую. Раздались аплодисменты, на Нику уставились еще около десяти ее же лиц.
- Привет, - тоненько прозвучал ее же голосок откуда-то справа. Ника повернула голову и залюбовалась собственным лицом. Ее милая копия была очень красиво накрашена, подчеркнуто выделены были ее кукольно-большие глаза и длинные ресницы. Волосы ее были уложены нежной морской волной. Она невинно моргала глазами и радостно смотрела на новенькую. Но девушки не успели пообщаться, Пятая затолкнула ее на импровизированную сцену из нескольких ящиков. Главная подала ей руку.
- Привет всем! Очень приятно! – смущенно сказала Ника, не зная, что еще добавить к своему приветствию.
- Друзья, прошу любить ее и уважать в нашей большой, дружной семье, - бросила Главная напоследок и соскочила со сцены, растворившись среди прочих Ник. Тринадцатая замерла, рассматривая с высоты своих соседок по коридору. Ее лица смешались в ее глазах, она уже не могла различить среди девушек ни Пятую, ни Шестую, ни Первую. Лишь только Четвертая в своей мужской рубашке выделялась среди остальных.
Весь вечер то одна, то вторая Ника подходили к ней и бросали пару вежливых слов, рассказывали о себе и спрашивали о ней. Но все они смешались в памяти новоприбывшей, и несколько раз она подходила и знакомилась с теми своими клонами, которые буквально несколько минут назад успели с ней пообщаться.
- Не переживай, - заметив ее растерянность, к Нике подошла Четвертая и, обняв ее, отвела в угол, - я до сих пор плохо ориентируюсь в некоторых из нас. Они сливаются для меня в одну массу. Когда у нас появилась Десятая, я долго вертелся около нее, думая, что это Девятая. Они похожи друг на друга… Десятая вежливо меня отшила, а Девятая, прознав о моей ошибке, тоже послала меня к черту. Сейчас я с Восьмой… и знаешь, почему? Просто я могу отличить ее от всех прочих, она выглядит как кукла, всегда хороша собой. Ее не волнует, что она находится в психушке, ей важно всегда быть прекрасной.
- Интересно, - кокетливо спросила Ника, замечая, что поддается собственным чарам. – А меня ты отличаешь среди остальных?
- Тебя я отличаю по растерянному взгляду и больничной пижаме, - засмеялась Четвертая. – Остальные одеты каждая на свой вкус. Среди всей группы по имиджу я не перепутаю  Главную, Ванильную, Замкнутую и Мертвую. Мертвую вообще трудно с кем-то спутать.
- Мертвую? – переспросила Ника и тут же вспомнила рассказ Главной о ее предшественнице, Нине, попавшей в больницу незадолго до нее самой.
- Да, Мертвую… - повторилась Четвертая. Убрав руку с плеча Тринадцатой, Четвертая озабоченно стала оглядываться по сторонам.
- А сейчас где эта Мертвая? – поинтересовалась Ника.
- Ей нездоровится, - бросила Четвертая. – Прости, мне надо идти. Ато моя Ванилька меня приревнует…
- Мертвой – и нездоровится? – оставшись одна в стороне от массы собственных клонов, Ника заулыбалась. - Это звучит, как анекдот.

Из любопытства Ника отыскала Пятую и попросила поводить ее по палатам.
- Это хотя бы допустимо? – спросила она осторожно, когда они вышли в коридор.
- Почему бы и нет? Мы часто ходим друг к другу в гости… - с этими словами Пятая постучала в дверь палаты номер Два. Ответа не последовало, и Пятая бесцеремонно зашла вовнутрь, потянув Нику за руку. – Вот, любуйся, - она демонстративно показала Нике обитель Четвертой и Восьмой. Там царил бардак, но в этом бардаке жила суматошная жизнь. Кровати парочки были сдвинуты, смяты и незастелены. Их многочисленное шмотье скопом лежало на свободной кровати, на полу были разбросаны безделушки.
Ника почувствовала смущение, атмосфера в палате казалась ей слишком интимной, и она попросила:
- Пойдем отсюда, очень неловко будет, если она заметят, что мы ворвались в их внутренний мир.
- Я тебя умоляю, - прыснула Пятая. – Они обе – душа нараспашку, уж их ты точно не обидишь своим визитом.
- Все равно мне как-то неловко, - Нику не покидало чувство стыда. – Покажи мне лучше палату Первой.

В палате Первой тоже никого не было.
- Почти все сейчас общаются в расширителе, так что не бойся и не стесняйся, - Пятая поспешила успокоить Нику, которая боялась переступить порог очередной пустой палаты.
Там царил  полумрак и спокойствие, было уютно, без особых изяществ. Оранжевая настольная лампа освещала стол, на котором лежали несколько открытых книг, а также чистые листы бумаги и ручка. Окна были завешены плотными однотонными шторами, через которые даже в самый яркий день едва могли пробиваться лучи света. Остальные элементы интерьера были скрыты в полумраке, освещался ли угол аккуратно застеленной кровати Главной. Атмосферу ее жилища создавали не вещи, а нечто спокойное, жившее в самой обитательнице комнаты. Это было тихое, приятное томление. Отсюда не хотелось уходить.
- Ну же, пошли дальше, - поманила ее за собой Пятая. Тринадцатая нехотя последовала за ней. – Нашу палату ты уже знаешь, а вот в третью палату я не советую тебе входить. И ты сейчас поймешь почему.
Не успела девушка приоткрыть дверь в третью палату, как до ноздрей Ники донесся дурманящий запах трав и восточных пряностей. В голове закружилось, она не могла рассмотреть обстановку, все поплыло в ее глазах.
- Я не хочу здесь находиться, - взмолилась Ника, и Пятая помогла ей выйти из палаты.
- До чего же стойкий запах… - пожаловалась Тринадцатая, когда они уже были в коридоре. – Как там можно жить?
- И не говори, - кивнула Пятая. – Назойливый и дурманящий запах, неприятный именно по той причине, что слишком уж приятный…
Ника молча согласилась. Это было подходящее описание.
В шестой палате горел свет. На стук любезно откликнулась Одиннадцатая, на вид очень приветливая и доброжелательная.
- Не против будешь, если новенькая посмотрит на ваши хоромы? – подмигнула ей Пятая.
- Конечно же нет, - звонко отвечала Одиннадцатая. – Вот только ничем примечательным мы не можем вас порадовать, - она развела руками.
В этой палате не было общей атмосферы, каждая жительница палаты была сама по себе. Над одной кроватью висели яркие плакаты из популярных фильмов. Кровать и тумбочка второй была завалена игрушками и сувенирчиками, третья кровать пустовала. Четвертая была аккуратно застелена, так, словно была просто предварительно занята, но пациент еще не поступил. И только брошенные сверху на синее покрывало кисти и краски подавали признаки жизни в этом участке палаты.
- Здесь спит Девятая, - пояснила Одиннадцатая. – Раньше она все время проводила за своими художествами. Кстати, разрисованная стенка в расширителе – ее работа. Но неделю назад на нее что-то нашло, она скомкала и выбросила все свои шедевры. С тех пор в палате она не ночует, появляется редко, а если и попадает сюда, то всего на пару часов. Где она пропадает – я не в курсе, она не раскрывает своих тайн.

- Я смотрю, эта психушка слабо напоминает больницу. Это больше похоже на общежитие, - Ника поделилась впечатлениями с Пятой. – Все на своей волне, проявляют себя как могут, одеваются кто во что горазд. А как же режим?
- Такая у нас странная больница… - пожала плечами Пятая. – Нам не запрещают быть собой, а наоборот, проявление своих интересов приветствуется. Это что-то типа своеобразной системы лечения.
- Удивительно, - Ника приподняла брови.
- Закрыто, - Пятая уткнулась в запертую на ключ пятую палату, где обитала Вторая. – А жаль, там довольно мило… Вторая решила съехать от Первой и заняла пустую комнату, хотя они вместе прожили более года. Ей не хватает уединения. Скорее всего, она просто заперлась изнутри и не желает никого видеть.
Последняя палата оказалась пустой. Ее двери были напротив закрытого выхода на лестничную площадку.
- Сюда еще никого не поселили, - проинформировала Пятая. Внутри было пыльно, кровати пустовали в одиночестве, на них не было даже матрасов. Свет полной луны освещал эту комнату через незанавешенное окно так, что не было необходимости включать свет.
- Страшно здесь, бездушно, - съежилась Ника. – Пошли отсюда…

На ночь глядя, Третья, прозванная среди остальных Шаманкой, угостила всех девушек чаем из своих трав. Он приятно пахнул, даруя аромат степи и гор, и вдохнул в Нику новые силы. До часу ночи она в полутон общалась с Пятой, рассказывала ей о себе и своей жизни. Та повествовала в ответ о себе.
- В восемнадцать лет я уехала из дома, чтобы получить образование, - рассказывала Пятая. – Но так и не поступила. Чтобы не расстраивать родителей, я стала работать в магазине. Родители снимали мне квартиру, я не знала забот. Деньги, которые они высылали мне на учебу, я не тратила, собираясь сохранить их на следующий год. Но однажды у меня их украли, скорее всего, это сделала сама хозяйка квартиры, которая иногда посещала свои апартаменты в мое отсутствие, как бы для проверки, добросовестная ли я квартиросъемщица, выполняю ли все условия нашего длинного договора. Но это уже не имело никакого значения, поскольку выучиться мне было не суждено. На работе я встретила Ярика, своего мужа, вместе мы вскоре уехали из страны. Где мы только не бывали в поисках лучшей жизни… - она вздохнула. -  Спустя три года скитаний мы вернулись в город, с которого и началась вся наша история. Наконец, Ярик нашел перспективную для него работу, как он утверждал. И мы зажили счастливо, ни в чем не нуждаясь. Но три года назад его убили. Как оказалось, он связался с криминалом, а совсем не занимался фирмой, о которой так искусно распевал свои дифирамбы. А я-то думала: неужели он так быстро стал много зарабатывать? Я ведь серьезно верила его рассказам об успешных продажах, учебных командировках. Он слишком талантливо врал мне. Мы жили в большом доме, он баловал меня всем, чего я только не пожелала, водил меня по самым шикарным ресторанам. Хотя мне не сильно было нужно это все, я не могла не принимать от него подарков: даря их, он чувствовал себя значимым для меня.
Когда я увидела его мертвое тело на опознании, я была в ужасе. Над ним зверски издевались, - Пятая поежилась, вспоминая убитого мужа. – Еще долго он снился мне каждую ночь, его били, пытали на моих глазах, и он просил о помощи. А я была рядом и ничем не могла помочь, его палачи грубо отбрасывали меня в сторону и продолжали еще более изощренно над ним издеваться. Мне до сих пор порой снится этот сон…
Была угроза, что я тоже могу пострадать от результатов действий Ярика; я же, все еще пребывая в шоке от его смерти, согласилась на предложение родителей вернуться в нашу глушь. Но вместе с уверенностью в безопасности, меня также постигла и депрессия. Более двух лет меня пытались вылечить, но я просто не хотела возвращаться к жизни, проклиная себя за то, что не уберегла Ярика от беды. Лучше бы мы жили плохо, небогато, но он был рядом, жив и здоров. Ведь мне не нужно было ничего из того, что он так стремился мне дать. И вот однажды, еще больше углубившись в депрессию, я оказалась здесь. Знаешь, здесь мне стало намного проще. У Первой и Третьей огромное количество книг, не мрачных, а таких, знаешь, воодушевляющих. Вместе с ними я обрела увлеченность, которая отводит меня от воспоминаний о Ярославе…
Ника сочувствующе смотрела на собеседницу. «А я-то сетую на свою судьбу», - в очередной раз пронеслась у нее в голове укоризненная мысль. У некоторых ее Я происходили драмы, которых даже врагу не пожелаешь. «Моя жизнь была всего-навсего скучной, а это уже не так уж и плохо», - решила для себя Ника.
- А что ты знаешь о Шестой? – спросила Ника, убедившись, что та спит. – Она такая запуганная…
- Она ничего не рассказывает о себе, и вообще говорит мало, - ответила Пятая, зевая. – Девки выдумали на ее счет много историй, кто-то даже утверждает, что ее похитили и долго держали в подвале. Но я считаю, что это выдумки. Может, есть у нее просто какой-то комплекс, доведенный до абсурда, вот и все, - она снова зевнула. – Если хочешь, спроси у нее, авось, войдешь к ней в доверие. Только не спугни ее своим интересом, она у нас барышня застенчивая и замкнутая. Мы ее так и называем – Замкнутая. А я буду спать, - она обняла подушку и, прежде, чем с головой укрыться одеялом, добавила. - Спокойной ночи!
- Спокойной ночи, - автоматически ответила Ника. Сама она тоже чувствовала усталость, вот только история Пятой привела ее к перевозбужению мыслительного процесса, и сон как рукой сняло. К тому же, чай Третьей не замедлил оказать свои последствия. Она уже чувствовала огромную тяжесть в мочевом пузыре, но не хотела прерывать интересный разговор со своей соседкой  по палате.
Ника медленно встала и, отыскав в темноте свои тапочки, на цыпочках вышла из палаты. В мрачном коридоре пугающе мигала сломанная лампа. У стены в промежутке между двумя дверьми горячо целовалась парочка: это была Четвертая и Восьмая. Восьмую Ника еще не особо отличала среди массы остальных себя, но почему-то была уверена, что это именно она. Секундное смущение сменилось на смех, Ника крепко сжала рот руками, чтобы не выдать рвавшегося из нее хохота, и поспешила в туалет.
«Интересно, каково это - встречаться сама с собой… - размышляла она на казавшемся бесконечным пути по коридору. – В нашем случае, это куда любопытнее, чем встречаться с абсолютно чужим человеком. Ведь, по сути, все мы разные… Из общего у нас только лицо, набор генов и, возможно, исходные данные биографии… Да и то не так. Вот одну вообще зовут Ниной… Как много, оказывается, значит даже такой мелкий факт биографии, как имя…».
Лишь добравшись до уборной и закрывшись в своей кабинке, Ника, наконец, дала волю своему смеху. Она продолжала смеяться, даже когда мыла руки в единственной из трех работавших в уборной раковин.
- Что тебя так насмешило? – полюбопытствовала одна из Ник, не было понятно даже, какая она по счету. Ника и не заметила, что находится в уборной не одна. Беспомощно разведя руками, Ника дала понять, что от смеха не в состоянии даже объяснить его причину. Для старожилки явление целующихся сама с собой Ник было, наверное, уже привычным зрелищем. Та удивленно пожала плечами и скрылась за дверью туалета, а Нику задушил новый приступ смеха.
Она открыла окно и высунула голову навстречу потоку холодного воздуха. Он немного успокоил ее. Ника дышала на полную грудь, пока полностью не вернулась к обычному своему состоянию.
Когда тринадцатая возвращалась обратно в свою палату, парочка все еще зажималась у стены. Ника ухмыльнулась и, громко кашлянув, скрылась за своей дверью.
- Дорогой, давай зайдем в комнату, зачем мы смущаем остальных, если у нас есть возможность уединиться, - услышала Ника голос Восьмой. Видимо, ей все же удалось смутить этих нелепых «голубков».

Ника встала довольно рано. Присев на кровати, она обнаружила на своей тумбочке пакет с запасом гигиенических средств. Заботливая Главная добыла для нее все, что ей было необходимо. Найдя в пакете зубную пасту и щетку, Ника отправилась в умывальник.
Она смачивала зубную щетку едва теплой водой, когда в умывальник вошла еще одна она и стала умываться в раковине, вплотную прилегавшей к раковине, у которой расположилась Тринадцатая. Ника с интересом посмотрела на нее, и ее передернуло от увиденного. Это была Двенадцатая, Нина, та самая, которую совсем недавно она нашла мертвой на дороге. Лицо ее все также было измазано спекшейся кровью, руки тоже были в крови. Ника наблюдала, как Двенадцатая умывалась, вот только крови не становилось меньше на ее лице.
В ужасе Ника бросила зубную щетку и раскрытый тюбик. Прямо в дверном проеме она наткнулась на Главную. Та сразу поняла, что случилось, и, отведя ее в сторону, стала успокаивать.
- Ну что ты так реагируешь, - она прижала ее к стене и держала за руки, глядя на нее своими внушавшими спокойствие глазами. – Судьба каждой из нас сложилась по-разному, вот этой не посчастливилось угодить под машину. Она просто всю жизнь очень боялась именно такой смерти. То ли напророчила себе такой исход, то ли своим страхом сама создала себе условия, чтобы умереть именно так. Это не суть важно… Но это отпечаталось на ее образе, ее панический страх очень налицо.
Ника пыталась разобраться во всем, что только что услышала. Она тоже панически боялась умереть. Как бы Нику не устраивала собственная жизнь, как бы она не сетовала на себя, но умереть всегда боялась. Где-то внутри нее теплилась надежда, что что-то изменится, или она сама еще изменится, а пока есть надежда, еще слишком рано умирать.
- Но ведь… Все мы боимся умереть, разве не так? Но почему же на наших лицах не отображен наш смертельный исход? – спросила она, понемногу приходя в себя.
- Потому что мы боимся всего и понемногу, а она боялась конкретного – именно попасть под колеса – и очень сильно, - пояснила Главная.
- Но… почему она вообще жива? – она уже задавала этот вопрос, но надеялась прояснить для себя хотя бы что-то.
Главная вздохнула, не зная, что и сказать.
- Я и сама думала над этим вопросом, - ответила она. – Я полагаю, все потому, что при жизни она толком и не жила, так поглощена была ужасом умереть. А вот теперь, когда то, чего она так боялась, все же случилось, Мертвая, наконец, смогла зажить. Как бы странно это не звучало. Жизнь после смерти в ее случае только началась.
- Я все равно не понимаю, как такое возможно… - сказала Ника.
- Да и не важно, как, прими это как данное, - ответила Главная и потрепала растерянную себя за щеку.
- Но… вот как она может жить, если тело ее изуродовано последствиями смерти? – девушка все еще не могла принять факт жизни Нины.
- А в том и беда, что она была такой задолго до смерти… - ответила Первая. – Не буквально, конечно же… А так, на уровне сознания. Теперь же, после ДТП, она постепенно стала восстанавливаться. Вчера на ней было больше крови и грязи, она вообще была ходячим трупом.
- А сейчас разве нет? – возмутилась Ника. – И почему она не может смыть с себя эту кровь?
- Опять же, потому что она не на ее лице, а в сознании. По мере того, как она отходит от последствий реализации своего страха, она становится чуть более похожей на живого человека. Не знаю, сколько времени ей понадобится, чтобы не отличаться от всех нас, однако прогресс уже есть.
Обе замолчали. Главная всматривалась в Нику, пытаясь убедиться, что смогла успокоить новенькую.
- Она ведь совсем недавно прибыла, - добавила она напоследок. – За два дня до тебя…
- Я знаю, - кивнула головой Ника. - А как другие мы общаемся с ней? Она ведь выглядит ужасающе!
- Она выглядит все еще жутко, - согласилась Главная, - но, несмотря ни на что, она такая обаяшка, ты бы знала. Всего пять минут общения, и люди тают, они находятся полностью под ее чарами. Попробуй поговорить с ней, и ты не будешь замечать в ней трупа.
- Я? Ни за что! – запротестовала Ника. – Я ее боюсь…
В этот момент Двенадцатая вышла из умывальника и приветственно улыбнулась им самой жуткой и милой улыбкой, которую Ника когда-либо видела. Полумертвый рот Нины едва скривился в попытке изобразить радость, а в глазах сквозь ужас застывшей смерти пробивались огоньки вселенской любви. Ника невольно ответила на улыбку, но тут же отвела лицо в сторону и скривилась от отвращения.
- Ну же, подойди, пообщайся с ней, - посоветовала Главная.
- Нет, - замотала головой все еще испуганная Ника. – Может, потом, а пока что я еще не готова к такому стрессу.
- Жаль, - смутилась Первая. – Мне надо идти. – С этими словами Главная догнала в коридоре Мертвую и, дружественно обняв ее, проводила до ее палаты. Они о чем-то смеялись, но Ника не стала вслушиваться в этот разговор.

В тот же день Нике стало безумно скучно. Прочие жительницы этажа уже не проявляли к новобранке никакого интереса, каждая была занята своим делом, и Ника ходила по коридору, надеясь примкнуть к какой-либо группке, но все были поглощены своими проблемами. «Удивительно, - думала она, - у всех столько свободного времени, а они скупы на то, чтоб уделить хотя бы минутку чужому человеку, а в данном случае, самой себе». От безнадеги она забрела в собственную палату, где, плюхнувшись на кровать, планировала помечтать, поразмыслить над дальнейшей своей судьбой. Но мысли застряли в ее голове. Чуть ли не впервые за всю жизнь Нике не думалось и не мечталось, она всецело принадлежала реальности, в которой сейчас находилась, и не могла сдвинуть свои мысли в какую-либо сторону.
Она уныло всматривалась в то, как ее соседки обжили свою палату. Ощущение создавалось неуютное.
Уголок Пятой был небрежно забросан книгами. Стопка старых книг лежала на полу прямо под ногами. Пятая постоянно наступала на эту стопку, и книги тотчас съезжали друг с друга, захламляя собой весь проход между кроватями. Старыми растрепанными книгами была завалена и часть ее койки, и вся тумбочка. Ника и сама любила читать, но от книг Пятой тоскливо пахло старой бумагой, этот запах внушал ей, что книга будет скучной, да и, к тому же, она предпочитала читать с электронных носителей.
Над кроватью Шестой, на стене были развешены несколько примитивных открыток, на подушке сидел крохотный серый плюшевый мишка. Он был безлик и этим раздражал Нику. «Шестая скрытна не только на словах, она скудно проявляет себя и в мире своих вещей. Ну не может же быть, что она такая скучная… - Ника разочарованно поглядывала на Замкнутую, которая была увлеченно занята бездействием. Ее испуганные глаза периодически сталкивались с Никиными, и обе смущенно отводили взоры в сторону. Глаза Шестой, ее неуютные, бледных цветов вещи, развешенные на брыльцах кровати, и даже запах ее тусклого дезодоранта – все вызывало подавденность, граничащую с отвращением и жалостью. – Она ведь не такая… То ли ей абсолютно неинтересно выставлять свой внутренний мир наружу, то ли его просто нет… он задавлен ее застенчивостью. И это вызывающе рвется наружу, от чего становится так тоскливо… Не удивительно, что прочие ее недолюбливают. Один ее испуганный вид надрывает что-то внутри меня, разрушает и без того шаткую целостность».
Ника стыдливо перевернулась, уставившись скучающим взглядом в свою стену. «Мне бы и самой неплохо добавить в эти стены отсебятины, ато создается впечатление, что я  здесь и вовсе не живу. Шестая ито обжила свое место, как могла. А я… - Никина стена пока что была голой, у нее не было ни единой своей вещи, ни одного напоминания, сигнализировавшего о ней самой. – Тапочки, стандартная пижама и средства гигиены, самые обычные, приобретенные даже не мной. Полный голяк!» – Ника стыдливо повернула голову и посмотрела на свою пустовавшую тумбочку. Она понюхала грубую серовато-белую простынь, которая ничем не пахла. Еще вчера перед сном она с тоской вспоминала свои простыни, пахнувшие морозной свежестью. На этой же простыне сны снились затхлые и тусклые.

В надежде найти хоть какое-то развлечение в лице соседок по комнате, она встала с кровати и подошла к окну. Там было пасмурно и серо, снег растаял, и на коричнево-желтом месиве кое-где виднелись пятна серого снега. Кругом были лужи и бледная трава, лениво спавшая на оголенном от снега грунте. По наружному подоконнику раздражающе били капли все еще тающих огромных сосулек. Наружная картинка поразила ее своей неприветливостью, и она отошла от окна.
- Как, наверное, мерзко сейчас на улице, - сказала она,  обращаясь к соседкам. – Не погуляешь… Кстати, часто ли вас выпускают наружу? - Ей очень хотелось завязать хоть какой-то, самый бездарный диалог, но соседки отвечали прохладным безмолвием. Шестая сидела на койке, укутавшись в одеяло, и пристально наблюдала за происходящим, как зверек, испуганно ожидавший нападения хищника. Приветливая и общительная Пятая не отрывала глаз от книги. «Еще чуть-чуть, и она залезет в эту книгу с концами, одни ноги будут торчать», - улыбнулась Ника, глядя на ее увлеченное чтение, и снова плюхнулась на койку.
 «До чего же скучно… Но ведь и разозлиться ни на кого я не могу. Каждая занята сама собой, но ведь и я такая же точно! Разве я имею право негодовать, что кто-то не уделяет мне интереса, на который я претендую, если я тоже целиком поглощена своим собственным миром?».

Ника вспомнила отрывок из монолога Главной сегодня за завтраком. Все стучали ложками по тарелкам, а Главная, сидевшая рядом с ней, делилась со Второй своими мыслями:
- Так часто приходится слышать возмущенные крики о «равнодушии», об «одиночестве человека в толпе», - глаза ее пылали от возмущения. Ника даже усомнилась, что перед ней безмятежная Первая. - Но ведь каждый собственноручно создает себе эту стену непонимания, каждый лелеет свою персону, по уши погружается в себя, и лишь что-то в его мире идет не так, он недовольно созерцает по сторонам, негодуя, что никто не желает залатать его рану. И мне всегда, всегда хочется спросить: «А сам-то ты что можешь дать в ответ на чужое внимание? Ты только то и можешь, что захлебываться в описаниях собственного мира, считая, что другому это также интересно, как и тебе самому. Но интересна ли тебе хотя бы немножечко чужая жизнь? Что знаешь ты о другом человеке, которому так самозабвенно «открываешь душу»? Ничего. И не желаешь знать. Так вот поверь, это взаимно. Внимание других к твоей персоне пропорционально твоему вниманию к другим».
- Но ведь интерес к другим бывает разным, - возразила Вторая, ковыряя в тарелке салат из ненавистной ею свеклы. – Интерес может быть фанатичным, боготворящим, а может быть, наоборот, злорадным, носящим цель в очередной раз доказать свое превосходство над другим. Всякий интерес имеет свою цель, может ли человек вот так вот искренне, абсолютно бескорыстно интересоваться другим человеком?
- А как же интерес влюбленных или дружеский интерес? – вставила Тринадцатая Ника, пытаясь вклиниться в разговор.
- Да я сомневаюсь, что даже родительский интерес к собственным детям является полностью бескорыстным, - продолжила Вторая. – Родители интересуются детьми лишь потому, что это именно их дети, это частица их самих. Мало кто может похвастаться искренним интересом к чьему-то чужому ребенку… Таким образом, интерес к отпрыскам – это всего лишь интерес родителя к самому себе.
- Не знаю… - покачала головой Первая и мечтательно приподняла глаза вверх наискосок. – А я все же верю в хрустально чистый, незатененный собственной выгодой, интерес одного человека к другому… Ведь не обязательно для этого отказываться от самого себя, достаточно просто осознать, что другой – это тоже немного ты…
- Тогда мы с тобой, находясь в этих стенах, уже преуспели в этом деле, - подытожила Вторая подмигнула Тринадцатой, все еще внимательно слушавшей их разговор. 

«Вот я и попалась на этот же крючок, - думала Ника. – Вот он, мой нелепый крик в пустоту чужого невнимания. Я ведь сама его себе создала своей озабоченностью собой, остается лишь пенять на саму себя».
Ника прикрыла веки, погружаясь в водоворот воскресших в голове мыслей, когда почувствовала, как над ней кто-то склонился. Сквозь прикрытые веки она пыталась разглядеть этого человека, девушку, но вместо лица видела лишь телесное пятно. По белым одеждам Ника догадалась, что это медсестра. Ее теплые руки достали из-под одеяла ее правую руку и, смазав подлокотье холодной жидкостью, сделали ей укол. Ника вспомнила ощущение от прикосновения этих рук, она разглядела на правой руке медсестры большую родинку,  которую уже видела прежде. Эта медсестра уже являлась ей вчера, просто она забыла, не придала этому никакого значения.
Удивительно, лишь сейчас Ника поняла, что не обращала никакого внимания на персонал больницы, обрывки общения с медсестрами и врачами уплывали в течении ее памяти, и она не успевала их догнать. Все это время больная обращала внимание лишь на разные проявления самой себя.
Укол окончательно расслабил Никины мышцы, она растеклась по подушке и погрузилась в вялый, тянущийся сон.

После пробуждения Ника четко осознала, что не хочет так проводить дни своей жизни. Такая жизнь была не менее скучна, чем все, что происходило с ней там, за пределами больницы. «Кроме безделия, плюсов от пребывания здесь нет, - поняла она и медленно поднялась с кровати. От лишнего сна у нее болела голова. – Скука от действия и скука от бездействия – до чего же томительны эти две грани моего внутреннего состояния».