Северный ветер в саду Сиянии. Глава 11

Оля вздрогнула и прислонилась ближе к матери, прошептала.
– Мамочка.
– А Володя вернулся в дом. Что он там делал, не знаю, но приносил сумки, узлы какие-то, старый бабушкин сундук закинул в кузов, что-то ещё, а я смотрела, как на что-то такое далёкое.
Как будто это всё не со мной происходило, как будто фильм смотрела. Ничего не доносилось до моего мозга, только дрожь проступала, задрожало моё тело. Всё внутри так и трепыхалось всё. И ещё сильней задрожала, как увидела, он вытащил из машины тело своей жены и понёс в дом.

А когда увидела огонь внутри дома, я закричала. Что-то вклинилось в мой мозг, или осознавать стала, не помню. Только помню, кричала, что надо спасти бабушку, бабушка там осталась. Володя, ответил мне, что бабушка мертва, нож был в самом сердце. А Мариночке теперь уже всё равно. А мы можем спокойно уехать из этого ада. А душам, бабушки и Мариночке легче будет распрощаться с земным притяжением, и улетят домой сразу.  А потом когда полностью дом загорелся, мы уехали.
И уже позже послышался взрыв.
А у нас на кухне был газовый баллон и ещё в сарае был, Володя, как он позже рассказал, его тоже занёс в дом. Вот и бабахнуло. Мы отъехали уже далеко, пошёл ливень и такой сильный, что Володя остановил машину.
А меня дрожь била, и моё волнение передалось Оленьке, она заплакала, а я не сразу поняла, что она плачет, а потом поняла, прижала к себе, и у меня вырвалось имя её. Говорю, 
Оленька, а Володя печально, но нежно так произнёс, ещё и отогнул, то во что завернута была, произнёс.

– Доченька моя, я ещё тебя и рассмотреть-то не успел, вот и имя тебе ещё не дал. А новая мамочка тебе дала, Оленька.  А мне сказал, мы так с Мариной хотели назвать её, если девочка будет.
А я удивилась и говорю, как будто не я сказала, как из груди моей звук был. Я заплакала, Оленька плакала, а Володя обнял нас и сказал.
«Всё хорошо будет у нас, девочки мои я с вами».

Дождь немного ослаб, и Володя завёл машину, и поехали, потом выехали на асфальт, куда ехали не знаю, а мне всё равно было. Только бы забыть всё. Да Оленьку успокоить, а я не знала как. Я сама ещё была несмышлёныш.
Оленька плакала, и я плакала, я смотрю на неё, она синеть начала. Я так испугалась, вдруг и она умрёт.
И вдруг у меня грудь стала набухать, мне так больно стало, что я застонала, Володя посмотрел на меня, но ничего не спросил. А я сама не знаю, как получилось,  блузку подняла и приложила к Оленьке грудь, она сразу схватила. Ой, и больно было. Таким маленьким нежным ротиком,  а впилась, не оторвать. Улыбнулась Сияния, прижимая к себе дочь. И продолжила.

Она замолчала, Володя посмотрел на нас, машину остановил и смотрел, пока Оленька не покушала. Он так удивился, смотрел, смотрел и спросил, какой месяц беременности?
А я же ничего не знаю в этом, лишь знала, у меня пять месяцев доходило. Сказала ему, а он улыбнулся и обнял меня. И произнёс.
«Чудо, это чудо, боги с нами, девочка, с нами». И спросил уже, «А как тебя зовут девочка?»
Я ему говорю, Сияния.
Он переспросил, а потом рассмеялся и говорит, так вот почему вокруг было сияние. А какое сияние он не пояснил, а я и не спросила, только сказала ему, меня папа так назвал. Сияния Алексеевна Громова.

А меня Владимир. Потом разберёмся. Ответил мне Володя. Документы и деньги я взял в доме. И  всё, что нам может, вернее тебе пригодится забрал.
Вот с документами потом подумаем, что делать. Тебе надо успокоиться и прийти в себя. Ехали долго, я засыпала, и Володя положил меня с Оленькой в спальное место позади. Не знаю, сколько ехали, проснулась, мы стояли. Володи не было, стояли возле реки какой-то, Володя на костре варил суп, заставил меня поесть, сказал.

«Кроме тебя, есть двое внутри тебя, ещё, одна с наружи которая, просит кушать у тебя и из тебя, так что ешь, хочешь ли ты или нет, ешь». И откуда он тогда узнал, что вас двое? Удивительно.
Потом опять дорога, ехали, ехали, я, и Оленька почти всю дорогу спать продолжали. А проснулась мы в лесу, избушка, какая-то, Володя вещи перетащил, развесил на кустах, что намокло под дождём. Обустроил в избушке все, пока мы спали с Оленькой.
Он и вымыл в избушке и обустроил все, и даже протопил печь, говорит надо прогреть и просушить избушку, давно ею никто не пользовался.
В юности с отцом бывал здесь.

Объяснил, поживём здесь, пока не родятся наши дети, тогда вернёмся в мир.
А пока нет охоты и времени объяснять всем, особенно милиции и прокуратуре. И поймут ли нас? И как воспримут произошедшие смерти.
Я его спросила, а как ты справился с бандитами? Ведь их было двое.
Он ответил, когда он вошел, они отчего-то напугались, упали, закричали «Помилуй Господи» и умерли.
Что им привиделось, не знаю, только одно знаю девочка, Бог с нами и на нашей стороне, он нам помогает. Поживём пока здесь.

Он часто уезжал, у него работа была, надо всё было уладить. Потом рассказал, что дом свой продал, с работы уволился, что-то там было ещё, он не выполнил работу, Мариночка умерла. Там он просто им всем и соседям своим рассказал, что Марина в санатории, и продаёт дом, чтобы там что-нибудь купить и будут жить там. О дочери ничего не говорил, ведь Оленьке рано было родиться. В общем, у нас были деньги.  И бабушка откладывала всю мою пенсию за папу и держала дома, отчего-то на моё счастье не доверяла банку.

И у Володи сбережения были, и дом продал и позже он купил вот этот дом. И когда мальчики родились, и я стала чувствовать себя хорошо, чтобы смогла выдержать переезд, купил машину москвич старенький. Помните мальчики, за двором стоял старенький автомобиль? Вы ещё все вместе с Оленькой рулили всё там, представляли, как едите в дальние страны.
Сияния улыбнулась, а все засмеялись.
– А дальше что? Мамочка, а папа не боялся, что ты в лесу рожала? –
Спросили дочь и невестки.

– Нет, и я спокойна была, я верила Володе. Полностью ему доверяла. А он нашёл, купил  пособие, акушерство и гинекология, проштудировал все, меня учил, как должно быть. И я нисколечко не боялась. Володя говорил, второго раза не будет, будет все как надо.
Нам помогут все, нам поможет Исток Творящий Любовь и Свет, нам помогут ангелы и твои и детей.

Володя почему-то знал, что у нас будет двое. Только вот как? А я и не спрашивала. Он всегда что-то читал и откладывал чтение, исследовал меня. Почти каждый вечер измерял меня, записывал, в тетрадь, слушал. Фонендоскоп купил, и сказал, два сердца бьются, значит, два богатыря родятся.
Почему-то он уверен был, родятся сыновья.
Когда время пришло, он немного волновался, но, как говорят, взял себя в руки, начал руководить родами.
Говорил мне, когда дышать, как дышать, когда тужится, говорил ласково с нежностью, гладил живот. Оленька проснулась, заплакала, кушать хотела, так он ей говорит.

– Дочь, терпи, сейчас тебе братьев родим тогда покушаешь. И она словно поняла, да конечно поняла и молчала, ждала.
Дети рождались, он не отрезал пуповины, а клал их мне на живот. И только когда кровь перестала пульсировать, когда он говорил, он перетянул. Я не знаю, и не понимала в этом.
Я верила Володе, он, видать, много знал, когда свободная минута была, читал, готовился. Мне смешно было иной раз смотреть, что он там изображал пальцами, чему-то учился. Вот так вы родились.

Оленька, ты моя доченька. Ну и что же, что я не носила тебя под своим сердцем, и не испытала боли рождения тебя. Но я испытала и почувствовала боль твою от потери мамочки твоей, боль ребёнка, оставшегося без защиты.
И я не осознавая, взяла тебя в свою защиту. И молоко ведь не зря же раньше времени пришло у меня. Всё для того, что ты моя дочь, и стала ей полностью.
Как и мальчикам, Володя стал папой им ещё задолго до рождения. И принял их сам, и радостно кричал вместе  с мальчишками.

Когда родился Гриша, он кричал на всю избушку, наверное, на весь лес.
– Сын, ты родился, Ура! Давай кричи, пусть мир услышит твой крик, пусть знает, что ты родился. Мой сын, Григорий Владимирович Миродаров.

А имена, как-то мы не выбирали, просто однажды он спросил меня Сиянюшка, можно мне сыновей назвать именами какие придут в тот миг, когда родятся они.
А мне смешно было, спрашиваю, а если девочки будут, он ответил. Тогда ты назовёшь, только заранее не выбирай, посмотрим, какие имена придут в тот момент.
Вот Гришеньку он назвал. Затем и Мишеньку. Тоже громко произнес, почти выкрикнул, 
А вот родился второй мой сын, Михаил Владимирович Миродаров. Возвещай сын, кричи, ты родился.

Вот и вся тайна, тайна вашего рождения. Вам достаточно? Солнышки мои любимые? Теперь бы скорее папа нашёлся.
Верещагин молча слушал, в сердце его было не понятное. Сидел и  видел рождение детей.  Его детей, после стольких лет. Но видел.

«Как это волнительно. Принять своего ребенка самому. Но. С горечью подумал.
Не я принял их, не в моими руками.
До чего же жизнь складывается порой … у кого счастье льётся через край, а кого так бьёт»

За столом все молчали.  Сияния осмотрела детей, все сидели с серьезными лицами и с опущенными взглядами. Сияния улыбнулась и произнесла.
А отчего, вы загрустили? Всё хорошо. Вы жаждали правду, вы её получили, получили такую, какую я вспомнила, а остальное папа вернется, расскажет, если у вас желание не пропадёт, знать правду. Давайте жить дальше, и ждать папу. Ну улыбнитесь. Всё же хорошо. У вас теперь два отца. Это прекрасно. Второй отец обещал найти первого. Связи свои привлечь.
Верещагин, это не блеф? Твоё обещание не блеф? Найдёшь?

– Найду Сияния, найду. Обещаю при всех детях.
– Что же, поверю ещё один раз. Верещагин, ешь, давай, она улыбнулась.
– Девочки поухаживайте за ним, уберите остывшее, замените горячим.
– Да, мамочка сейчас сделаем.
– Я хочу, чтобы у вас появились  улыбки, хотя бы от ожидания хороших вестей. Яночка! Станцуй свой танец, повесели родителей и дядей с тётями. Как там? «танцуй Россия, плач Европа» Сияния захлопала в ладоши, а девочки подбежали к ней. Снежана с Леночкой
– Бабуся, мы другой танец станцуем, мы в садике учили. И девочки затанцевали и сами себе напевали мелодию что-то из флеш-джаза.

– Почему вы их не отдадите учиться танцем?
– Мама они и так учатся, детсад же при школе танцев. Ответила Ирина.
– С этого сезона, после каникул и Яну записали.
– И мальчиков запишите. Мне хочется, чтобы у них мирные профессии были.
– Мама, я считаю танцы не профессия. – Произнёс Миша, но красиво танцевать не помешает, пусть пока учатся, а с выбором профессии… до этого далеко, и чем они увлекутся, посмотрим.

Верещагин с умилением смотрел, как танцуют внучки, пододвинулся к Сиянии, обнял её. Сияния даже не вздрогнула, посмотрела на детей, а те как будто ждали её действий и молчали.
– Верещагин! – Тихо и спокойно произнесла Сияния. – Не борзей. А?
– Мама, откуда у тебя такие слова? –  Спросил Миша. – Ночью слышал ещё. Ты всегда интеллигентна, нас учила, в любом состоянии настроения и эмоций, выбирать выражения, прежде, чем произнести.

– Я и сама не знала их до того момента, как вновь объявился в моей жизни Верещагин. Сами создаются и вылетают. Дети прошу пока не обращать внимания на это. Верещагин! –
Верещагин убрал руку с плеч Сиянии, а она продолжила. –
Ты, кажется,  вчера горел желанием, потрудиться, так вперёд, вон оно поприще твоё, фронт работы. –  Она указала рукой на забор, отделяющий сад от хозяйственных построек. – Или уже раздумал? Умасливал? Да?

– Нет, Сияния, нет, не раздумал. Сейчас и займусь.
– Мама, ты о чём? – Спросил Миша. Братья увидели, как Верещагин подошёл к старенькому забору и просто повалил его. – Дядя Ярослав мы сами. – Братья вскочили, а за ними и Павел.
– Давно хотели снести его. – Произнёс Гриша.  – Да что-то всё не до него было. Стоит он и стоит.
– Он портит всю красоту сада Сиянии. – Ответил Верещагин.
– Раньше у нас куры были, кролики, коза. Но потом, как папа пропал, мама и смотреть на это перестала. Всё это перестало быть нужным. Для чего маме столько трудиться, когда мы прилично зарабатываем. Ей достаточно библиотеки, да с детьми занятий.

– Мам ты чего? – Спросили девочки, когда мужское население увлеклись трудом, а Сияния с грустным видом отвернулась в сторону, казалось, что она вот, вот заплачет. Предательские слёзы были так близки.
– Мам, а ты его ведь любишь ещё. – Произнесла Оля. – Я чувствую мамочка. Тебе тяжело? Я чувствую мамочка.
– Ах, Оленька, девочки мои, я не знаю ещё. Не разобралась в себе. Да и когда? Он на празднике неожиданно нагрянул, как гром среди ясного неба. Я так растерялась и испугалась. Там-то я его не узнала, уже, когда домой пошла, стала вспоминать. А он за мной увязался и ни в какую не уходит. Твердит одно, «я домой приехал,  нашёл тебя и детей». Что теперь делать? Ума не приложу. Надо чтобы Володя скорее вернулся.

– Мамуленька, а если папа не вернётся? – Тихо спросила Зоя.
– Что ты такое говоришь? Зоя! Даже и мысли такой не допускайте в сознании. Вернётся, я верю, вернётся.
– Хорошо, мамочка хорошо, мы тоже верим. Тоже хотим, чтобы вернулся.
– Папа вернётся, что будешь, делать?
Сияния пожала плечами, посмотрела дочерям в глаза и ответила.
– Не знаю, повидимо ничего, жизнь прожита.
– Мамочка, что ты такое говоришь? Как это прожита? Но ты, так молода ещё. И  но ты, так молода ещё. Насколько тебе прибавились года по документам Марины? Заговорили дочери наперебой.

– На пять лет и восемь месяцев. Что об этом говорить девочки, я хочу, чтобы вернулся ваш папа, мой Володя. А какие у нас чувства остались, посмотрим.
Сияния поднялась и пошла к внучкам на качели.

– Ой, девчонки, я не могу. Тихо прошептала Зоя. Какая же бывает любовь. И, как может жизнь, так всё развернуть, а порой так закрутить.
– Она его любит. – Тоже тихо прошептала Оля. – Я свою мамочку знаю. И папу любит, но по-другому. Мне так жалко её. Она папу не оставит, если папа сам не предпримет что-либо, она останется несчастной.
– Видно будет. – Произнесла Ирина вздыхая.

– Сияния. Верещагин подошёл к ней, она была с внуками на качелях. Я тут думал, пока забор убирали, одна мысль возникла.
– И, что за мысль тебя посетила, Верещагин? – С насмешкой спросила она.
– Сияния, я попрошу тебя вспомнить всё же, всё о лесе, где вы жили, может, какие-то хоть ориентировки вспомнишь, как ехали. Понятно, туда ехали, тебе не до этого было, но оттуда, ты была в здравом уже уме. Сияния, попробуй, вспомни. Хоть знаки на дорогах какие-либо.
– А, что это даст?
– Пока не могу толком объяснить. Но думаю, а вдруг он по каким-то причинам там? Не знаю, но вдруг. Ведь все версии надо проверить.

– Мамочка, дядя Ярослав прав, надо проверить. – Произнёс Миша.
– В папином столе есть тетрадь. Он иногда, я видел,  в ней что-то записывал. Мама ты не смотрела? – Спросил Гриша.
– Нет, я не брала там, в столе ничего.
– Вот оболтусы. – Шлёпнул Миша по лбу себя. – Почему мы не проверили там ничего за столько лет?
– Дело в том, что её там нет. Смотрел я всё. – Произнёс Гриша. – Смотрел. Еще в первый год, сразу после исчезновения папы, надо было хоть что-то найти.  Ведь не мог он её с собой взять.
Сияния сидела, молчала и смотрела на детей, и вдруг озарилась улыбкой.

– Мальчики, а вы смотрели в верхнем ящике?
– Там ничего нет, кроме стопки бумаги и ручек.
– Дно надо поднять. – И она встала, первой пошла в дом.

Дом перестраивался, подстраивался. Нужны были ещё комнаты, и Владимир с удовольствием подстраивал и перестраивал. Для детей и для будущих внуков. Без дела не бывал за редким исключение. Сияния знала, как он   радовался, когда видел сияющие её глаза, её улыбку и её тихое «Спасибо тебе Володя» и порыве нежности целовала его. Вначале это было, не смело, а потом постоянно усваивалось и она сама, перед уходом на работу, встречая его вечером, целовала. Целовала по поводу и без повода. Так начиналась их дружба, начиналась нежная любовь несравнимая ни с какой другой.

Письменный стол Володи, старинный секретер, привезённый ещё из той жизни с Мариной, стоял вначале в другой комнате, когда же дети подросли, нужна была комната, и он перенёс в их с Сиянией, спальню.

– Я однажды видела, как Володя поднимал вот эту замшевую картоночку. Но никогда не смотрела. Если Володя убирал туда, значит, не хотел чтобы я видела. Может быть, его воспоминания о Марине, или ещё что-то личное.
– Благородно. – Тихо произнёс Верещагин, вошедший вслед за всеми в спальню.
– Вот эту, подними, Гришенька. – Показала Сияния, открыв средний ящик.
– Ты сказала в верхнем ящике.
– Нет, этот вспоминается, если нет, потом другие посмотрите.

И она отошла, села в кресле, что перед зеркалом. И следила за Верещагиным. Он, не показывая вида, осматривал комнату. Смотрела на него чуть с насмешкой, говоря ему мысленно.
«Слышишь ты или нет, но ведь ты заходил сюда, когда меня дома не было, да даже вчера, когда я спала. Я чувствую.  И, как тебе удалось открыть замок, и с защёлки снять? Хотя, чувствую, ты ещё тот тип. Разведчик! Хм, и всё-то ты можешь, но любовь свою не защитил. И зачем ты приехал? Всё взбудоражил. И только попробуй не найти Володю».

– Есть мама, точно. – Вскричали братья разом.
– Хорошо, только я вас прошу, не читайте всё. А просто бегло ищите, то место где описание есть.
– Мама, а ты всё же знаешь, что здесь?
– Нет, сыночки, правда, нет, и в руки не брала. У каждого человека должно быть что-то личное. Идите в другую комнату и пос.., хотя здесь оставайтесь, не стоит её выносить отсюда, потом на место положите.
Остаётся Миша и Гриша, остальные все выходим.  – Произнесла строгим, хозяйственным тоном не терпевший возражения. – Девочки сварите кофе. Детей покормите.  Она посмотрела на Верещагина. – А вы, новоявленный родственник, с Павликом баню топить. Павлик забирай его. Павлик, да пожарче натопи, попарите его в три веника, пусть знает наших.

«О, какая ты, сияние моё, и строга и ласковая, одновременно. – Подумал мысленно Верещагин. – Хотя, естественно, мама, и хозяйка дома и видать прекрасная жена была Владимиру. Почему была? Спросил сам себя. Она и сейчас его жена, его женщина, его богиня. Его».

Протопилась баня, искупаны дети и уложены спать, братья с Павликом постарались напарить Верещагина, до умопомрачения, что тот запросил пощады. Хохотали над ним все, а братья ещё обливали холодной водой.
– Вы всегда так паритесь? – Спросил Верещагин.
– Не всегда, но бывает часто. Нас папа с раннего детства, с рождения парил.  Олька за маму всегда маленькая пряталась, боялась, и только с мамой ходила, даже совсем, совсем малая была.
Однажды, наверное, года четыре, может три, но точно ещё не пять. В пять мы уже натурально парились. Было помню, папа её в охапку во дворе взял и в баню принёс. Визжала на всю улицу, мама прибежала, отобрала её у папы, и больше не допускала с нами. Во-первых, сказала мама,  она девочка и нечего ей созерцать ваши тела, во вторых с вами извергами только и ходить в баню, запарите.
 Ещё, к вечеру, до бани, Гриша, выглянул в окно кухни и закричал.

– Нашёл, мама нашёл, даже подробное описание. Сейчас приду.
Оказывается, это было место, где ещё он мальчишкой с отцом своим бывал там, они охотились. Сроду не знал, что папа был охотником.
– Папа не был охотником. Никогда не убивал зверей. Если бы он был охотником, он бы не подружился с волками.
– Мама, а почему ты называла волчицу Астрой? Спросил Миша.
А у неё было на лбу пятно, напоминающее белый махровый цветок астры. Она сама белая была, а это пятно было совсем белым. Я ей дала кличку, Володя называл их по-другому. Он сказал, как их зовут. Но они на мои клички мне отзывались. Гриша, ты тетрадь убрал?
– Да, мама, не волнуйся. Но я ещё её позже возьму. Начерчу план.
– Хорошо, сын.
Продолжение следует.....
Таисия Лиция.
Фото из инета.