Театр без лица 2. Стоп снято

Точка отправления после прочтения: рассказы -  “Театр без лица”, “Вечеринка на Дандрасе”, "Игла Наслаждения", “Ниргамные короли”

Joko sott. Время-чуть-позже-полудня. Когда каждое из угрюмых солнышек планеты, словно подхваченное нитью кукловода, тряпично болтаясь поднимается из-за горизонта, жизнь в городе на секунду прерывается, и все: все все все все все все все. Все. Исключительно ушастоглазые космолаписты, смотрщики рассветов, забираются с нижних уровней Сендвичных Мегаполисов на верхние аэробарки, тянущиеся к облакам, чтобы поглядеть на встающие, далекие точки, превращающиеся ПОСТЕПЕННО. В БОЛЬШИЕ, ярко-красные картофелины.

Галатэя Миро, надевшая на важную, как ей казалось способную изменить жизнь навсегда, встречу старое (но аккуратное) платье из маминого гардероба (мать девчонки была “отставной” певицей в одном из космолетных разношерстных ансамблей), вывела себя из мысленной комы и посмотрела по сторонам в поисках аэротакси. Большие и маленькие, сосисочки, “булочки с хлебом”, вареничнообразные...черт возьми, я серьезно и абсолютно по-экледокски одержим сейчас приступом голода. А еще в высоте, между городскими башнями, наслаиваясь друг на друга, парили огурчики, помидорчики, лучок и петрушка...

Словом, город был похож на гигантскую супницу, в которой с разной скоростью, закрученные вихрем вечного движения, плавали летательные аппараты самых разных форм, цветов и оттенков. Едообразные транспортные средствА, закручиваясь в водоворот сливного бачка, попадали на нижние уровни сквозь тягучие, “толстострелые” облака. Облака эти в основном состояли из тумана, пара и оседающих друг на друге мерцающих слоях гидрокраски, дорожной разметки для надземников и прочих прелестей человеческой и разнопланетной суеты.

Автомобиль опустился перед Галатэей внезапно. Он вынырнул из потока мчащихся во скоростной взлетостраде “тел” и грянул носом вниз, воспылав струями отработанного топлива. Это был старый взлетомобиль-такси. Ржавый, как самые старые Жилые Уступы. Он был покрыт плесенью и еще чем-то, одаленно напоминающим “сопли носорога”. Сочетание слов “сопли носорога” вряд ли считает для вас картинку, но именно так на разнопланетном языке, без кодированного наречия, которое абсолютно не имеет никакого смысла на нашем языке, можно описать странную жижу, от которой хочется бежать, сверкая пятками без оглядки.

Водитель опустил форточку и длинным, колючим языком открыл дверь, приглашая пассажирку сесть в салон. Галатэя в ужасе отшатнулась от ужасно грязного на ее взгляд аэротакси. Она даже на скользкую секунду подумала отправить жалобу на состояние транспортного средства сквозь интроглазную сеть, но потом что-то вдруг гулко щелкнуло в ее голове.

“Женщина, чего ты боишься, я машину прямо сейчас помою, только не сердись. Ты последняя пассажирка сегодня...”

Жалостливое лицо говорящего мыслесимволами из прикрученной к голове антенне разнопланетянина смягчило земляночку. Она вдруг поняла, что не хотела садиться в такси лишь из-за того, что боялась запачкать мамино платье.

“Все мы из одного теста здесь, на Нижних Уровнях, - подумала Галатэя. - Отчего-то ей вдруг вспомнилась строчка из землянской интерпретации Кодекса (Творца) Миров, - Помоги ближнему своему, помогут и тебе”. Да, на Нижних Уровнях все были сделаны из одних “соплей носорога”, из одного теста. Из жижи, что побуждала жителей средних и высших уровней презрительно отворачиваться от обитаталей Столповых Кварталов, бедняков, голодной босоты.

Вздохнув, Галатэя сердечно поприветствовала разнопланетянина, как было принято, спецсловом и аккуратно, стараясь не касаться обшивки машины, залезла на узкое сидение, сжавшись в комочек. Автодверь захлопнулась, и такси, дернувшись и взревев, словно умирающее животное, рвануло вверх по улицам города.

***
Добравшись до безопасных высот, ограниченных аэромагнитными полосами, таксист расслабился, включил музку и закурил. Галатэя, почувствовав запах иноземных пряностей спросила у водителя, откуда он. Таксист, не оборачиваясь, как это обычно, из уважения к землянам, делали остальные разнопланетяне, глянул в зеркало заднего вида и протяжно зевнув, выронил:

“С Дандраса...”

О Дандрасе Галатэя знала лишь то, что это была жаркая планета, полная мифов и легенд. Планета закрытая и очень неприветливая к чужакам. Попасть на Дандрас можно было лишь за разрешения, говоря древнеземлянским языком, “шейха”, а говоря разнопланетянским, генерала, короля и первосвященника (kijek, likk ‘ mbzuo).

“Калэ Даккаран?”

Отчего-то спросила пришельца Галатэя и, моргнув глазами, снова превратилась в саму себя. Таксист кивнул.

“Откуда ты знаешь про Даккаранские обряды?”

Луч солнца выскочил из за одной из башен небоскреба Верних Уровней и осветил окуренное пространство такси, разбив клубы дыма на множество сверкающих нитей. Галатэя, обмахнувшись веером, на мгновение превратилась в одну из наложниц Дандрийского короля.

Она легонько коснулась могучего плеча таксиста и сказала:

“Каждый твой вздох ценен, а каждый шаг важен”.

Таксист Хрупс, неуклюже дернувшись, дал по тормозам. В старом взлетомобиле не работали аварийные огни, отчего вокруг таксиста с пассажиркой сразу же образовалось плотное кольцо гудящих, совершающих экстренное торможение, в попытках облететь преграду, транспортных стредств.

Хрупс и Галатэя висели в автомобиле под солнцем и над бездной. Радио замолкло. Тишина влезла в уши двух землян вакуумом, остановив слух.

“Откуда ты знаешь про Дандрас...и про Читателя снов?”

Сказал Хрупс придя в себя. К таксисту возвращались воспоминания. Он прозревал и полнился гневом.

“Просите, что?”

С самого “прихода” до “отхода” Хрупс страдал так, как не страдало ни одно живое существо во вселенной. Прожив десять лет на чужой планете старый бомбила пережил столько ужасов, что услышав хотя бы об одном из них, даже рыбоклюв не поверил бы своим “ушам”:

“Я спрашиваю тебя, как ты узнала про ВСЕ ЭТО?!!”

Галатэя недоумевала. Ей было не по себе от агрессивного темперамента взбесившегося вдруг без причины водителя кэба. Она еще более удивилась, увидев на водительском сидении не курящего иноземные пряности разнопланетянина, а вполне себе обычного человека, растрепанного, с опухшими глазами, дурно пахнущего и наверняка пьяного.

“Подождите, но как....что происходит, ведь водитель, поднявший меня в воздух “со дна” был разнопланетянином...”

Вдруг в глаза девушке ударил яркий свет, превративший все пережитое в пыль. Перед Галатэей возник режиссер и владелец Киностудии Реальных Съемок Вольгрэн Перкюсс. Старик, поправив считоскоп сцен на морщинистом лбу, улыбнувшись похлопал в ладоши.

“Молодец, ай да молодец!”

Терперь все встало на свои места, и к Галатэе, точно так же как к исчезнувшему навсегда таксисту из индуцированного то ли какой-то странной, неизвестной технологией, то ли наркотиком, “сна”, постепенно стали возвращаться воспоминания.

Поняла Галатэя и то, почему ее любимая актриса Мейла Ракс, о которой она говорила на первой встрече с владельцем киностудии, сошла с ума, покончив жизнь самоубийством. Слава явно не стоила потери рассудка и разбитой жизни.

Вольгрэн Перкюсс материализовал бокал с шампанским. Пробка, выхлопнувшись из горлышка бутылки, выскочила, растворившись в воздухе.

“Мадам...”

Галатэя взяла стакан трясущимися от напряжения руками. Она вдруг поняла, почему старик вел себя так странно, постоянно что-то недоговаривая. С самого момента второй встречи на одном из черт знает каких этажей Сендвичного Мегаскреба, Вольгрен Перкюсс упрямо заколачивал в желавшую стать звездой молодую девчонку мысль о том, что она сможет стать знаменитой за считанные дни, нужно лишь подписать контракт.

“Спасибо...”

Прошептала Галатэя, улыбнувшись, но пробудившаяся ото сна голова теперь работала в полную силу. Нужно было бежать от странного типа, бежать без оглядки: “Иначе я потеряю себя...”

Вольгрен Перкюсс, казалось, понял, что юную актрису, прошедшую первый этап прослушивания, что-то тревожит. Он мягко подошел к Галатэе, и галантно взяв ее за руку сказал.

“Пойдемте ко мне в офис, присядем, выпьем чаю”.

Галатэя не противилась. Она, вопреки яростно бъющемуся сердцу и разуму, который отчаянно призывал остановиться, почему-то вдруг расслабилась и проследовала за стариком в его офис. Когда дверь закрылась, экран потемнел и из-за подглазного пространства зрителей выплыло стихотворение, отворяющее дверь надписи КОНЕЦ и титрам.

Жизнь, это связь судеб, явлений и мест
Неважно где ты живешь.
Ты можешь быть деревом спящим,
Под толстым слоем снега в горах Гималаев

Или торчащим из солнца пучком тонких нитей,
Греющих чей-то холодный, усталый лоб.
А можешь, “соплей носорога” в тяжелом, уставшем пространстве
Вечной пыли, на далеком небесном теле, покрытом тенями копий острых,
Смотрящих ввысь.

Здесь. Или там. Неважно.
Важно лишь то, что незримо несется в вечность.
Печаль. Всепроникшее чувство, сравнявшее ход времен.
“Каждый вздох ценен, а каждый шаг важен”.
Жители естества - мы, ты лишь,
Мотыльки, безумно летящие на рожон:

Торжественный, закрывающий сцену,
Звон.
Пламени полный.
В нем сжгается все, что принесли бытия снежные волны.
А когда дворник раздвинет пепел, он увидит, что осенний мир
Тепл и светел. Можно будет новый костер разжигать.
Только сперва угли, талый снег смести в сторону...

[Конец кинопленки].