V

Вайнер никогда не мог спокойно спать на новом месте, точно снился, как жених невесте. Вскочил однако от вставшего в горле крика резво, чувствуя неподдельный сковавший его ужас, липкий пот, что пропитал выделенную ему рубашку… Не мог пошевелить ничем, ощущая ужасную и отвратительную давку на собственную голову, что молот действительности бил, как наковальню. Мысли были совсем тупыми, ограничивающими лишь: «В грот или на дно это дорожка?»

Закрыть глаза больше не получилось. Хозяин квартиры же сидел в кресле на эркере перед открытым окном, в руках держа газету, пахнущую свежей краской типографской, и рядом стояла на столике одинокая чашка, оставившая засохший след от пролитого. Только поток прохладного воздуха колыхал занавеску, прожженную сигаретными окурками.

— Доброго утра, — разминая шею, пробубнил Марк.

— Кому доброго, кому средней паршивости, — отсалютовал почти докуренной сигаретой мужчина, не отвлекаясь от своего занятия.

— Сколько сейчас времени? — Вайнер потянулся, оглядывая стены на наличие часов, но шумно прикрыв разворот, Лев изрёк:

— Самое время позавтракать. А то время… Кхм, а мы не ели. Предлагаю спуститься тебе в кофейню в доме напротив, внизу, там шикарный ристретто. Не обессудь: не кухарка, а компанию составить не могу, — мужчина поднялся, давая исчерпывающий ответ, что у него тоже дела, и особо не обязан он с Вайнером возиться.

— Да, я понимаю, — произнёс Марк — спасибо, ты и так меня выручил, я похожу сегодня, посмотрю жилье ещё, не хочу теснить, — добавил в конце резюмирующее.

— Твоё право, хотя, единственное, что сковывало и кто исправно теснила — жена, все равно не приедет, — Лев Алексеевич ждал после согласного кивка о завтраке, пока писатель приведёт себя в мало-мальский порядок, бездельно перекатывая ключи меж пальцами.

— У тебя есть жена? — спросил с неким недоверием Вайнер.

— В Польше, с детьми. Мы не живем вместе давно, как известно: брак основная причина развода, а возиться с ним слишком долго и дорого. Ведь что после выборов, что после женитьбы редко получаешь то, что хотел. И не обязательно жениться в мае, чтобы маяться каждый месяц, а то и всю жизнь. Головой думать надо.

На эту реплику Вайнер проговорил что-то рядовое и нечленораздельное, накидывая на себя куртку. А ведь так и не позвонил он Мэри за это время, и неприятно кольнуло отсутствие «Доброго утра с желтым сердечком».

Она была премилой и для своих немногих лет достаточно сообразительной, вышла из массы литературных мрачных критиков на встрече в читательском клубе школьной библиотеки. А телефон на последних процентах так же исправно показывал отсутствие связи, и надежда была только на городской, ибо небольшую будку он видел, хотелось верить, что не сторожа, хотя… К его сарайчику было бы благополучно.

Вышли со Львом они одновременно, разделял лишь тройной переворот ключа, однако дружно разошлись в разные стороны с пожеланием увидеться в скором времени.

Кофейня была маленькой и уютной, в воздухе оседал запах терпкий и приятный молотых зёрен. Антуражно стояли мелочовкой связанные с историей кофе вещи на грубых полках, и большое меню, висящее на стене, тоже было на состаренной бумаге. Выбор пал на упомянутое ристретто.

— Не занято? Разрешите присоединиться? — рядом оказался мужчина наружности приятной, несмотря на полупустующее заведение, сей вопрос показался Марку странным, и он подумал, что неопределенный пожим плечами будет при занятом виде исчерпывающим. Оказался неправ.

Раньше бояре мерились животами и кожаными кошельками, подозревал Вайнер, что со временем что-то меняется, что-то нет, ибо холёный представительный вид сразу давал понять, что человек не простой. Обаятельная мимика и жесты, ещё перевязанная отчего-то левая рука эластичным бинтом. Но телосложением и ростом мужчина не отличался, а портмоне имел и вправду кожаное.

Кофе оказался слишком крепким даже для Вайнера, что обычно глушил перед экраном темными вечерами эспрессо чашками. Все же не литрами. Отставил с недовольством, косясь на собеседника, которому принесли ароматный и горячий мокко. Небольшая чашка с трудом в краях удерживала взбитую пену, посыпанную тертым шоколадом. Отсюда и догадка пришла раньше тонкого сладкого запаха.

— Не любите крепкий кофе? — задал вопрос собеседник, глядя на Марка оценивающе — Отчего тогда заказали? — спросил со смешком, однако не таким едким, как у Льва, а позитивным.

— Слишком крепкий, — поморщился Марк показательно, пока собеседник звучно отпил из чашки. — Знакомый посоветовал, право, пить не будешь.

— А вы недавно у нас? — спросил собеседник, на здоровую руку опираясь, глядя на писателя не без интереса.

— Скажу, что задержусь ненадолго, — вильнул осознанно Вайнер, у него его положение на лбу написано, или он приехал в село, где все друг друга знают?! — По крайней мере, но пока хотелось бы найти гостиницу. Подскажете?

— Николай Романович Курбский, — протянул руку суховатую мужчина, закрепляя некрепкое приветственное рукопожатие с Вайнером.

«Эту фамилию я уже слышал… Однофамильцы или родственники?»

— Гостиниц у нас несколько в городе, но сомневаюсь, что они не пустуют. Сейчас в связи с выборами они забиты под завязку, и если вам негде остановиться, — он черканул по вытащенной по-деловому бумажке адрес и телефон размашистым росчерком. Все по-министерски.

Мысль странным осознанием прострелило, как удар тока от прикосновения, что «что-то грядёт на днях». Не то ли это самое, касаемо выборов, и мог ли он это прослушать? Полушария прокрутились вокруг своей оси, и теперь же взыграло желание разобраться и легкий авантюризм в отношении этого вопроса. Но этот тонкий укол Льва он оценил по достоинству, касаемо гостиниц, мог же сразу сказать, что все занято, но дергает за ниточки того, что Марк сам придёт к нему, а не он зовёт. Практичный и красивый манёвр.

— Если что — обращайся.

— Само собой, — отрешенно проговорил Вайнер, глядя уже с опаской некоторой и осторожностью.

— А почему ненадолго? — поинтересовался Курбский спустя выдержанную паузу.

— Я ехал к девушке, пробило бак машины, поэтому я жду решения этого недоразумения. А так же поймал волну вдохновения, что заставит возможно ненадолго задержаться, — с улыбкой доброжелательной и галантной сказал Вайнер, сменяя кислое выражение на оживлённое и искристое.

— Человек искусства? — засмеялся с понимаем и предположением Николай. — Писатель? Как интересно, — заключил. — Не хотите пропечататься в местном издательстве? Думаю, людям будет интересно почитать про здешние места… С оттенком философии или политики, скажем, эти две темы неиссякаемы на фоне событий последних… — но собеседник был перебит спокойным тоном:

— Я не пишу и не интересуюсь политикой, я… — но Вайнера перебили в ответ с уже большим укором, осечкой в приподнятых руках. Не стал упоминать невеликое количество базы своей, да и вкладываться в это не имел не желания, ни средств сейчас, ему бы самому денег.

— Тот факт, что вы не интересуетесь политикой, не означает, что политика не будет интересоваться вами, — с улыбкой Николай положил подбородок на сложенные руки. — Я оплачу, вам нужны деньги, если вы хоть мало-мальски задержитесь, да уложитесь в срок…

— Нигде предрассудки так не принимаются за истину, страсть — за разум, а брань — за документальность, как в политике, — качнул головой Марк — Мы считаем, что человеку свойственно ошибаться. Винить в этом кого-то — это политика… Покупать — это политика.

— Ну, бедному всегда ветер в глаза, и все же рубашка ближе к телу, чем кафтан. Каждый ставит свои интересы, — с философским видом сказал с долей вывода Курбский. — Политический язык… Он… Не всегда разработан, чтобы ложь казалась правдивой, убийство респектабельным, а видимость солидности — к чистому ветру.

— Люди пишут много хороших и правдоподобных аргументов в поддержку демократии, но факт остается фактом, — акцентировал ярко Марк, понимая с какой стороны ветер дует, сталкиваясь глазами с Курбским, — там, где у каждого человека есть голос, жестокие законы невозможны, а поддержка слова подкрепляется только ими, — произнёс Марк, пожав плечами.

— Вы радикалист, кнут и пряник не стандартная модель. Время от времени вы спотыкались о правду, но поспешно взяли себя в руки и поспешили, как будто ничего не случилось, — смешком заметил Николай Романович. — Такие как они, — он пальцем показал на людей на улице, что парой суетливо петляли в экспрессивном разговоре, — всегда видят негатив. Толпа многоголова, но она не делает погоду, как Гидрометцентр. Мы нуждаемся во лжи, мы привыкаем к ней. Правда появляется в газетах лишь как исключение. Этим я вовсе не хочу обижать журналистов. Они не очень отличаются от других людей. Они являются их рупором и всего-то, как для политиков трибуна, — он посмотрел в окно, где наскоро наклеивали на стену агитационную бумажку по поводу предстоящих выборов. — У политиков своя трибуна. Здесь голосуют не за идею, а за человека, который якобы представляет из себя что-то.

— Власть и плутократия переплетаются в объятиях, — настоял на своём Марк, вскидывая руки достаточно примирительно, но не смиренно, поднимаясь с насиженного места.

— Ваше право так думать, можно было бы поспорить, но в сути своей оно бессмысленно. Я бы предложил задержаться и посмотреть… А тут можно совместить приятное с полезным, вольность мысли, неограниченное слово, — недвусмысленно изрёк Курбский, касаясь ладони ненавязчиво, приостанавливая.

— Но нужно ли? — обернулся через плечо Вайнер, а потом подумал, почему и нет? — Однако, раз обязуетесь…

— Все для вас. Не пожалеете, — улыбнулся мужчина, пока Вайнер положил на стол небольшого номинала купюру. — Слово мэра.