Долюшка женская

 
ДОЛЮШКА ЖЕНСКАЯ
Хотелось назвать свой рассказ-быль «Есть женщины в русских селениях», но наша героиня не совсем похожа Некрасовскую. Хотя жизнь её, женская доля, достойна описания. Пусть в прозе.
Село, в котором родилась Прасковья, Пашка, нельзя назвать «русским селеньем», так как оно находится совсем недалеко от украинских сёл. Границы тогда никакой не существовало, и Украина плавно перетекала в Россию. Люди жили в белёных хатках–мазанках, крытых соломой, разговаривали на специфическом языке, называемом «хохлацким». В праздники пели русские и украинские песни, танцевали «гопака» и «барыню». На свадьбы невесты наряжались не в белые платья и фату, а в вышитые сорочки и венки из бумажных цветов с разноцветными лентами. Правда, преподавание в школе и все деловые бумаги велись на русском языке.
Родное село Пашки называлось очень романтично - Дерезоватое. Думается, что своим названием оно обязано буйно разросшимся на окрестных буграх низким колючим кустарникам, усыпанным по весне ярко-жёлтыми мелкими цветами, называемым Дерезой. Из дерезовых прутьев издавна мастерили грубые веники, мётлы, которые широко применялись для уборки сельских подворьев, колхозных токов и складов. Село переименовали в «Первомайское», а колхоз носил имя какого–то съезда партии, но для людей село оставалось Дерезоватым.
Детство и ранняя юность Паши пришлись на суровые военные годы. Вместе со своими односельчанами она пережила все ужасы фашистской оккупации. А после освобождения села, наряду со взрослыми женщинами, стала работать в колхозе. Маленькая, шустрая, с лёгким смешливым характером, Пашка к тяжёлому физическому труду относилась весело, с огоньком, с азартом. И в палящую жару на прополке в поле, и холодной зимой в коровнике или на птицеферме, слышен был весёлый девичий смех. Старшие женщины качали головами: «Дай Бог, ей всю жизнь прожить так весело».
Не заметно, в трудах и заботах, превратилась Паша в симпатичную девушку. Её трудно было назвать красавицей. Веснушчатая, остроносенькая, она привлекала внимание неизъяснимым внутренним светом, исходящим из смеющихся карих глаз. Эти глаза и покорили Ивана, вернувшегося в село после службы в армии. Иван был видным парнем - статный, голубоглазый, с роскошным волнистым чубом. Жил он вдвоём с матерью в добротном просторном доме. Отец умер давно, а старшие братья и сёстры (две сестры и два брата) разлетелись из родного гнезда в поисках лучшей доли.
В то время парням после службы в армии долго гулять было не положено. Жениться надо, не разбаловался чтобы. Иван с Пашей после непродолжительного времени «жениховства» решили соединить свои судьбы. Свадьба была весёлой и многолюдной. Собрались односельчане, друзья, знакомые, съехалась вся многочисленная родня со своими семьями. Жених выглядел важным и довольным. Невеста же, наряженная в украинский венок – «квитку» с лентами, вся светилась от счастья.
Дом и усадьба, где предстояло жить молодожёнам, располагалась в живописном месте на краю глубокой балки – оврага, на дне которого находился не очень большой, но глубокий пруд, «ставок». Это было не только красиво, но и удобно. Раздолье для домашней живности, особенно для гусей и уток. Не менее живописно выглядел большой сад с буйно разросшимся вишенником и сливовником. Деревьев было так много, что хозяева во время сбора урожая спиливали некоторые из них, чтобы без особого труда сорвать спелые, сочные вишни и сливы. В саду росла одна - единственная, но совершенно уникальная яблоня, по рассказам старожилов, посаженная ещё до революции. С корявыми сучковатыми ветками, изрытая многочисленными дуплами, она каждый год цвела и давала обильный урожай. Яблоки были довольно крупными, с необычным горьковато–сладким вкусом, без малейшей кислинки. Их мочили в большой кадке и сушили на жарком летнем солнце. Эти заготовки успешно помогали пережить зимний авитаминоз.
Дом, как и покосившиеся надворные постройки, требовали приложения молодых, сильных рук. В некогда многолюдной семье царил особый жизненный уклад, который требовалось неукоснительно выполнять. Например, варенички с творогом лепили крохотными, чтобы они полностью помещались в рот. С вишней допускалось делать вареники крупнее. Пирожки тоже должны быть маленькими, ровными, аккуратными. Нелегко давалась Пашке эта наука. Она была более привычна к грубому физическому труду. Благодаря своему лёгкому характеру и поддержке Ивана, она справилась.
Пашка с Иваном, как говорится, сошлись характерами. Жили дружно, счастливо. Трудились в колхозе: она дояркой, он трактористом. Дома тоже работы хватало. Вскоре родилась дочь, за ней вторая. А через несколько лет родился долгожданный сын. Светящийся от счастья Иван принёс в роддом завёрнутый в газетную бумагу килограмм шоколадных конфет, что было в то время большой роскошью. Отдал его растерявшейся от такой щедрости акушерке со словами: «Сын! Мужик! Девчата выйдут замуж, уйдут из дома. А сын – наследник, опора, кормилец на старости»!
Бог, наверное, услышал его слова и… решил пошутить.
В доме снова стало многолюдно. Разрослось и домашнее хозяйство. Корова, поросёнок, овцы, гуси, утки, куры, индюки разноголосым гомоном оглашали двор с рассвета и до позднего вечера. Со всем этим управлялась свекровь Оксана, немногословная, тихая с виду женщина. Но сын с невесткой перечить ей не смели, внуки слушались.
Молодые с утра до поздней ночи трудились в колхозе. Прасковья работала дояркой на ферме. Последняя дойка заканчивалась поздно вечером и Пашка никогда не приходила с фермы с пустыми руками. Одной рукой она держала мешок, перекинутый через плечо наполненный на треть, а то и наполовину каким ни будь кормом для скота, другой рукой сжимала края огромного фартука, в котором находились 2 – 3 арбуза, например. Частенько свекровь с детьми с изумлением наблюдали, как по направлению к дому движется приличный стожок сена. Это Пашка тащила на вилах столько сена, что оно закрывало её с головы до пят. Тогда сельчане жили по принципу «Всё вокруг колхозное, всё вокруг моё!». Председатель колхоза относился к этому философски: «И овцы наши, и волки наши», - говорил он. Но меру соблюдать надо было, не наглеть.
В перерывах между дойками коров на ферме Пашка работала в поле на прополке и уборке сахарной свёклы. За ней закреплялся надел (пайка) посевов в несколько гектаров. Обычно, Прасковья брала больше, чем другие женщины. Как говорилось, «была жадная и дурная до работы».
За лето необходимо было два раза пополоть всходы и разредить растения на нужное между ними расстояние. Работу эту требовалось выполнить в положенные сроки, в июне – начале июля. Обычно в это время стояла жара несусветная. Женщины работали согнувшись, пот заливал газа, рядки свёклы казались бесконечными. Изредка, на несколько секунд, прерывались, чтобы взглянуть на небо, не прилетит ли облачко, не закроет ли палящее солнце хоть на минутку. Но дождя не ждали! Пришлось бы прервать работу, время прополки бы удлинилось, затянулось.
Убирали свёклу поздней осенью. Корнеплоды очищали ножом от листьев и земли, складывали в кучи и грузили в кузова автомобилей. Если везло с погодой, то работу заканчивали «мыли руки», как говорили женщины, к празднику 7ноября. Но чаще уборка затягивалась на весь ноябрь, а то и на начало декабря. В это время женщины весь световой день проводили в поле. Работать приходилось под холодным моросящим дождём, иногда со снегом. Одетые «во сто одёжек», с ножами в руках, они на жизнь не роптали. Иногда, ругались на погоду, на начальство, обменивались колкостями с водителями автомобилей, шутили, смеялись. Да, некрасовская героиня проигрывает в сравнении с нашими женщинами – свекловичницами!
За труд на свекловичных полях платили сахаром. Денег давали совсем мало. Очень сладким и дорогим был сахар в сельских семьях.
Иван работал на комбайне. Профессия комбайнера на селе считалась почётной и престижной, но далеко не лёгкой. В летнюю уборочную страду приходилось работать практически круглосуточно. На сон оставалось 2–3 часа. Остальное время на изнуряющей жаре, в густых клубах пыли, грохоте механизмов, велась борьба за урожай. Хлеб требовалось убрать в сжатые сроки, с минимальными потерями.
Трудился Иван азартно, с огоньком. Соревновался со своим другом–соперником Николаем за переходящий красный флажок, который крепился на комбайне. Результаты работы оценивались количеством обмолоченного зерна. Труд комбайнеров оплачивался хорошо, и зерном, и деньгами.
Годы тяжёлого повседневного труда дали свои результаты. Усадьба неузнаваемо преобразилась. Вырос новый большой современный дом, окружённый добротными хозяйственными постройками. Ухоженный огород и сад, в котором росли сортовые плодовые деревья и ягодные культуры, радовали богатым урожаем. В гараже стояли тяжёлый мотоцикл с коляской и автомобиль «Нива». Дом - полная чаша. Живи и радуйся. Сюда любили приезжать многочисленные родственники Ивана. Собирались за большим столом, обильно уставленным неприхотливыми, но сытными и вкусными блюдами. Вели неспешные разговоры, обменивались новостями, планами на будущее. Через несколько дней гости разъезжались по домам, увозя с собой богатые гостинцы.
К Прасковье родня Ивана относилась презрительно - снисходительно. Золовки не упускали случая ехидно высказаться по поводу её одежды, манеры поведения, грубоватых, мозолистых, не всегда ухоженных рук. Но особую неприязнь проявлял старший брат Ивана. Он жил в небольшом городке. Работал водителем директора крупного оборонного завода. Что называется, «в высшем обществе потерся». Сергей придирался к Паше по любому поводу. «Ох, уж эта Пашка! Приглашал я Ивана сразу после армии к себе. Там бы нашлась ему невеста–конфетка! А тут…», - заявлял слегка захмелевший деверь. Пашка, казалось, не обращала внимания на колкости родичей. Хихикала, отшучивалась, но кто знает, сколько слезинок скатилось по её щекам где ни будь в укромном уголочке!
По - настоящему родственные, дружеские отношения установились у Паши и Ивана с семьёй среднего брата Павла. Брат жил в большом селе, в 25-километрах от Дерезоватого. Поэтому встречались они часто. Помогали друг другу физически, материально, и морально. Павел мог вечером, после работы, усадить всю семью в кабину бензовоза и навестить старенькую мать и брата. Общались душевно. Делились заботами, проблемами, угощались фирменными варениками, которые, на скорую руку, готовили Паша со свекровью, и поздним вечером возвращались домой. В свою очередь Иван и Прасковья отлично вписались в дружную, весёлую компанию родственников и друзей семьи Павла. Здесь всегда царила непринуждённая обстановка с песнями, плясками, шутками и смехом. Пашку здесь уважали, подшучивали только над её боязнью воды во время купания в Дону. Она к этому времени превратилась в статную, сильную, жилистую женщину. Ходили слухи, что у себя на ферме, Пашка легко и непринуждённо расправилась с очень приставучим и вредным мужиком, перебросив его через колено на землю. Присутствовавшие при этом мужчины объяснили неудачу своего товарища случайностью и скоро последовали за ним. Иван узнал об этом курьёзном случае, и строго- настрого запретил жене меряться силой с мужчинами. Но однажды, в узком кругу родственников и друзей на песчаном берегу Дона с молчаливого согласия Ивана, Пашка, после непродолжительной борьбы, уложила на лопатки, давнего друга, мужчину далеко не хилого. Вот вам, и некрасовская героиня!
Иван с Павлом и жёнами изредка ездили в гости к старшему брату и сёстрам. Иван, обычно, забивал барана и домашнюю птицу, до отказа загружал огромный чемодан и множество сумок. Чемодан для прочности перевязывался вожжами. К этому, имеющему довольно живописный вид, багажу, Павел добавлял несколько сумок с домашними гостинцами и десятилитровый бидон с мёдом. Сергей встречал их на вокзале. Смущённо, с ворчанием, помогал загружать вещи в багажник сверкающей чистотой служебной «Волги». В вылизанной двухкомнатной квартире гости чувствовали себя неуютно. Особенно, на вечеринке, куда приглашались знакомые Сергея, «культурные, интеллигентные люди». С Пашкой проводился инструктаж, как себя вести, чтобы не опозориться. Но она, непосредственно и искренне восхищалась, то украшенным кремовыми розами, тортом, то нарядами дам. Получив тычок в бок, Пашка сконфуженно замолкала. Погостив несколько дней, деревенские родственники радостно возвращались домой.
Тем временем, подрастали дети. Хотя, как сказал кто-то очень мудрый: «Дети сами не растут». Дочери сначала учились и жили вне дома, затем завели свои семьи. А родители всё время трудились и в колхозе, и дома только ради них, их благополучия и благосостояния. Гостинцы детям доставлялись всеми возможными способами. При каждом удобном случае «Нива» до отказа загружалась мясом, салом, тушками птицы и другими плодами сельскохозяйственного труда и отправлялась по хорошо известным адресам. Не портящиеся продукты отсылались посылками по почте. Но чаще всего мать перекидывала через плечо две связанные друг с другом неподъёмные сумки, две такие же брала в руки, и ехала на поезде к одной из своих девчат. В гостях долго не задерживалась, надо было спешить домой. Там работа, хозяйство.
Сынок, Мишка, к учёбе особого рвения не проявлял. С трудом закончил восемь классов. Родители не расстраивались по этому поводу. «Не всем учёным быть. Будет работать в колхозе, жить с нами», - говорили они. Но и сельскохозяйственный труд не привлекал Мишку. Он любил гонять, сначала на велосипеде, потом на мотоцикле и машине по окрестным лесам и прудам. На ласковые увещевания родителей не обращал внимания. Характер у него был взрывной, резкий, непокорный. Повзрослев, устроился работать в районном центре, в семидесяти километрах от дома. Скоро женился, сын у него родился. Но привычкам своим Мишка не изменил. Теперь он увлёкся охотой. Часто приезжал к родителям, колесил на многострадальной «Ниве» по окрестным лесам в поисках добычи. Иногда удавалось подстрелить крупную дичь. Это было незаконно. Родители переживали по этому поводу, но ничего поделать не могли.
Был у Мишки ровесник – одноклассник, с которым у него были очень напряжённые отношения. С самого детства они цеплялись друг к другу, ругались, дрались. Случилось так, что этот «друг» работал егерем в лесах, где промышлял Мишка. Однажды их пути пересеклись в одном из небольших, но дремучих степных лесочков. Никто не знает, что происходило между бывшими одноклассниками. Но закончилось всё трагически - Мишка выстрелом из карабина убил егеря. Скорее всего, это произошло в пылу ссоры, в состоянии аффекта. Был в роду у Мишки по линии Ивана особый «ген бешенства». Племянник, сын одной из сестёр, на почве ревности, жестоко искалечил свою жену, за что отсидел одиннадцать лет. Это, ни в коем случае не оправдывает Мишку. Убийство есть убийство.
Приговор суда был очень суровым: высшая мера наказания, расстрел. После оглашения приговора зал заседания суда огласился душераздирающим материнским криком. Апелляции не помогли. Приговор остался в силе. Благо, в это время в стране отменили смертную казнь, и Мишка отправился на пожизненное заключение в колонию, далеко за Урал.
Пашка как–то сразу погасла, сгорбилась, усохла. Ничто в ней не напоминало прежнюю сильную, жизнерадостную женщину. Часто в саду или сарае можно было слышать её горькие рыдания, переходящие в откровенный вой. А Иван всё повторял: «Лучше бы он в Афганистане погиб! Была бы слава ему, и почёт нам! А так – позор!» Односельчане косо посматривали на Пашку с Иваном. Очень немногие понимали, что родители в случившемся не виноваты, что судьба сына для них стыд, боль, горе. Надо сказать, что родственники не оставили в беде Прасковью и Ивана. Сочувствовали, помогали словом и делом.
Родительские сердца отходчивы, особенно, материнское. Они не оправдывали сына, но стали жалеть его. И потянулись долгие–долгие годы жизни с надеждой на помилование и поездками на свидания в далёкую колонию. Нагрузившись гостинцами, Паша в сопровождении одной из дочерей, отправлялась в дальний путь. Поездки были очень тяжёлыми, и физически, и морально. Но мать жила ними. Не успев отдохнуть от одной, она начинала готовиться к следующей. Помилование так и не последовало, но после многочисленных ходатайств родителей и сестёр и за примерное поведение Мишку перевели в колонию, расположенную совсем близко от дома, в районном центре. Теперь его могли навещать жена с сыном.
Неожиданно тяжело заболел Иван. Удушающие приступы бронхиальной астмы повторялись всё чаще и чаще. Он уже не мог работать в колхозе. Кое–как управлялся с домашним хозяйством. Умер Иван в канун Нового года, 30 декабря. Свекровь тоже умерла, не дожив несколько лет до столетнего юбилея. Пашка осталась одна в большом доме. Стало тяжело управляться с садом–огородом и домашней живностью, хоть и значительно поредевшей. Но особенно угнетало одиночество. Дочери навещали редко. Несколько раз Пашка сама ездила к ним гости, но долго там не задерживалась, тосковала на высоком этаже. Тянуло домой, к земле.
Однажды Прасковья случайно встретилась с давним другом Ивана, Николаем. Разговорились, посетовали на одинокое житьё–бытьё. Скоро они решили жить вместе. Николаю нужна была женская забота и хозяйка в доме, а Пашке представилась возможность избавиться от тоски и одиночества. И ещё в глубине её души теплилась надежда на маленький кусочек позднего женского счастья.
Свои отношения Николай и Прасковья оформили официально. Пашка за бесценок и без сожаления продала свой дом. Там она никогда не была полной хозяйкой, свекровь правила до последнего своего дня. Но, скорее всего, дочерям срочно понадобились деньги. Родственники. осуждали Пашку. Продажа родительского дома – это всегда тяжёлая, невосполнимая утрата. Поговаривали, что Прасковья вышла замуж за Николая с целью стать хозяйкой дома после его смерти. Возможно, в этом предположении и была доля правды. Но ничего не получилось. Болеть и терять силы «молодожёны» стали одновременно. Скоро за ними обоими потребовался уход. Родственники не изъявили желания ухаживать за пожилой парой. Пашку забрала к себе младшая дочь, а за Николаем до самой его смерти ухаживал родной племянник.
Есть очень мудрое утверждение: «Старость не бывает счастливой или несчастной. Она бывает спокойной или неспокойной». Старость у Пашки была спокойной. А вот жизнь…