Рецензия на монографию о гетевском Вертере

                Рецензия на монографию профессора М. И. Бента «“Вертер, мученик мятежный...”: Биография одной книги»
                (Челябинск: Изд-во Челяб. гос. ун-та, 1997)

         Рецензируемая научная монография, безусловно, представляет собой увлекательное исследование заявленной в заглавии темы и является весомым вкладом в арсенал современного российского литературоведения по разряду германистики.

         Широта охвата многочисленных проблем, рассматриваемых в монографии, и новизна их решения на основе привлечения обширного материала, ранее недостаточно освещенного другими исследователями, так или иначе обращавшимися к изучению различных сторон универсального творчества Гете, обусловлены давним пристальным вниманием М. И. Бента к немецкой литературе и культуре в целом – как классического прошлого, так и самого последнего времени. Об этом красноречиво говорит сам ученый в предваряющем его монографию концептуальном вступлении: «Автор этой книги в своих занятиях немецкой литературой проделал движение от современности (Т. Манн) к романтизму (Клейст, Гофман и др.) и классике (Гете), а отсюда – опять к современности. Такое развитие представляется закономерным, потому что только с опытом становится доступной глубина классики и только классика образует прочный фундамент для адекватного понимания последующего литературного процесса» (с. 4).      

         Действительно, рамки первоначально заявленной темы («биография одной книги») радикально, но в тоже время в полном соответствии с внутренней логикой хода исследования, постепенно расширяются за счет подключения к «силовому полю» идейно-художественного влияния знаменитого романа таких, казалось бы. совершенно неожиданных, имен, как Мицкевич и Бальзак, Пастернак и Маяковский. Однако неожиданным и даже в чем-то неправомерным такое привлечение литературных деятелей последующих за эпохой Гете времен может показаться лишь на первый, весьма поверхностный взгляд. На самом деле всё глубоко закономерно и органично обосновано. Вдумчивый и кропотливый исследователь текста гетевского романа, М. И. Бент обладает вместе с тем замечательным диапазоном аналитического кругозора и умеет выстраивать отдельные факты, которые, возможно, кем-либо другим воспринимались бы как разрозненные и ничем не скрепленные между собой, в единый четкий и взаимосвязанный ряд, благодаря чему заинтересованный читатель вслед за автором монографии начинает явственно различать те же трудноуловимые поначалу, но прочные и живые духовные нити, то невидимо, а то и наглядно тянущиеся от прославленного романа (и воплощенного в нем круга идей, мыслей и чувств) к индивидуальному творчеству многих и многих позднейших писателей и поэтов самых разных стран и народов.

         Именно это умение показать исследуемый материал в общем богатейшем контексте мировой культуры делает монографию М. И. Бента очень ценным источником постановки абсолютно новых, ранее еще не изучавшихся под таким углом зрения вопросов, а многочисленные оригинальные выводы, полученные в результате концентрированных наблюдений и тщательно аргументированных интерпретаций, превращают этот научный труд в чрезвычайно полезное пособие не только для специалистов по немецкой литературе, но и для тех исследователей, кого действительно волнуют проблемы взаимодействия и взаимодополнения различных культур, ибо история судьбы романа «Страдания юного Вертера» представляет собой ярчайший образец такого влияния, отчетливо проходящего сквозь века.

         Более подробно хотелось бы остановиться на особенностях разработки проблемы главного героя, данной М. И. Бентом на примере детального анализа текста романа в обеих его (ранней и позднейшей) литературных редакциях. Само заглавие научной работы содержит емкую и выразительную характеристику ведущего персонажа, взятую у Пушкина: «Вертер, мученик мятежный...». В столь эмоционально-образном определении сосредоточены два основных полюса, между которыми залегает «силовое поле» внутренне расколотой и крайне противоречивой личности Вертера: это – пассивная реакция на несовершенство мироустройства («страдания»), а, с другой стороны – активное противоборство с миром («мятеж»), доходящее в своем протесте до предельной крайности и наконец обретающее выход в исключительно радикальном акте – самоубийстве героя. Автор монографии целенаправленно анализирует оба конфликтных полюса, определяющие своеобразие личности Вертера, опираясь на точные указания, которые исследователь досконально и последовательно вычленяет из самой художественной структуры гетевского произведения.

         Так, М. И. Бент зримо воссоздает портрет Вертера как показательного героя литературы сентименталистского направления, а такому герою, по определению, положено обладать обостренной «жизнью чувств», что в условиях приземленно-прозаичной социальной среды, в которой он вынужден находиться (бюргерский Вецлар с его обособленными и замкнутыми сословными мирками), не может в конечном счете не приводить к постоянному оскорблению лучших качеств его души царящими вокруг пошлыми и косными порядками. Отсюда совершенно понятным становится определение главного героя как невольного мученика и страдальца.

         Но, с другой стороны, помимо пассивных душевных свойств, для него характерны также вполне ясные идеалы и четкие представления о ключевых этических и общественных нормах жизни. Совокупность этих мировоззренческих идеалов и социальных установок может быть охарактеризована как просветительская по своей сущности, но (и тут М. И. Бент особо подчеркивает это принципиально значимое обстоятельство) речь должна иди именно об идеалах Просвещения, взросших на немецкой почве и отличавшихся гораздо меньшим радикализмом по сравнению с теориями и концепциями, проповедовавшимися активными деятелями французского Просвещения: «Можно ли назвать Вертера борцом против социального неравенства? Присущее ему личностное чувство есть результат неизмеримо возросшего самосознания бюргерства. Но вряд ли можно сказать, что он целенаправленно борется за права своего сословия. Скорее таков объективный смысл его самоутверждения. Существующие социальные структуры воспринимаются им как неизбежное зло. <...> Более того, он понимает, что существующее социальное неравенство является гарантией его собственных привилегий как представителя образованных кругов бюргерства» (с. 72–73).   

         Таковы, в их концентрированном выражении, два основополагающих полюса, в своем единстве определяющих парадоксальный феномен личности героя гетевского романа – «мученик мятежный». Но, как убедительно показывает М. И. Бент, характеристика уникальной жизненной ситуации Вертера оказывается гораздо более тонкой и сложной, чем традиционное художественное изображение человеческой души, раздираемой непримиримыми внутренними противоречиями, что было довольно-таки типичным для литературных персонажей просветительского и раннего сентименталистского романа (весьма показательны в этом плане заглавные герои Руссо и его собственный «автопортрет души», столь откровенно и беспощадно по отношению к самому себе представленный в скандально знаменитой «Исповеди»).

         Гетевский Вертер, и в этом его принципиальное отличие от всех предшествовавших ему персонажей просветительской литературы, впервые дан как становящаяся, саморазвивающаяся личность, выражающая, наряду с индивидуальными ценностными ориентирами, также мировоззренческие установки той социальной группы, представителем которой он, несмотря на острый конфликт с бюргерской средой Вецлара, всё же продолжает оставаться. Как раз об этом и пишет М. И. Бент в своей монографии: «“Вертер” – это роман о социальном самоопределении бюргерства. Наблюдения над различными слоями общества входят в него в качестве автохарактеристики героя» (с. 70). А чуть ранее перед этим, более подробно раскрывая степень новаторской оригинальности произведения молодого Гете, исследователь дает такое емкое и четкое определение: «Но главная цель романа выражается в его субъективной форме. Это психологический монороман, имеющий целью воссоздать новый социально-психологический тип и его конфликт с действительностью. Суть этого конфликта – в неслыханном расширении пределов внутренней свободы при отсутствии свободы внешней» (с. 69).    

         На основании тщательно проведенного детального анализа романа М. И. Бент подробно прослеживает духовную эволюцию главного героя и его постепенную коренную трансформацию – от восторженного мечтателя, каким он предстает в самых первых письмах, до гордого, исполненного трагического самосознания человека, прошедшего до конца весь путь нравственных испытаний и нашедшего в себе силы для совершения акта обдуманного, единственно возможного в его ситуации протеста против невыносимых жизненных обстоятельств – отчаянного самоубийства. Автор монографии дает развернутое, хорошо аргументированное объяснение того, почему история духовного развития Вертера должна была неизбежно привести его к такому трагическому финалу, а вместе с тем – почему самоубийство героя оказалось все-таки отнюдь не крахом личности, проявлением бессилия и символом поражения, а наоборот – зримым проявлением окрепшей духовной силы,  демонстративным знаком сохранения непоколебимой верности себе и своему нравственному долгу: «Цель Вертера – формирование цельной человеческой личности. Этот процесс идет в силу названных ранее причин исключительно как процесс самоосвобождения, практически без взаимодействия с окружающим миром, в отталкивании от него. Возникает трагическая неизбежность гибели героя: максимальное освобождение и самоутверждение оказываются возможными лишь в форме самоубийства. <...> Это мнение резюмирует достаточно традиционную точку зрения согласно которой становление буржуазного класса сопровождалось личностной эмансипацией и в ней находило свое воплощение, и в этом смысле герой Гете действительно своим самоубийством дает бой старому обществу на заре революционной эпохи» (с. 82–84).   

         Итак, методом последовательного сопоставления фактов, содержащихся как в самом тексте романа, так и в многочисленных истолкованиях «Страданий юного Вертера» современниками Гете, М. И. Бенту удалось выстроить целостную, внутренне строго логичную и обоснованную концепцию личности романного героя как человека эпохи Просвещения (в его немецком варианте). Но в то же время исследователь неустанно подчеркивает неповторимо-индивидуальные черты гетевского героя – черты, благодаря которым духовный масштаб личности Вертера намного превосходит усредненный уровень любого «типичного представителя» той эпохи.

         Еще одна немаловажная проблема, получившая обстоятельное раскрытие в монографии, – это проблема взаимосвязи между внутренней жизнью человеческой души и миром сочувственной (либо, напротив, враждебной) по отношению к ней природе, что составляет самую сердцевину и стержневую суть литературы сентиментализма как особого художественного направления. Очень подробно, опираясь на обширные цитаты из текста, М. И. Бент показывает, как на протяжении всего романа прослеживается «взаимоотражение» субъективных героя и резких перемен, происходящих в природе; причем параллели эти имеют не формальный характер, а выполняют важную структурообразующую функцию, позволяя приоткрыть внутренний мир главного героя как бы извне, со стороны родственных ему природных стихий. Углубленному исследованию этих диалогичных отношений посвящен один из наиболее интересных и содержательных разделов монографии – «Природный контекст и внутренний сюжет». Автор монографии фиксирует точный хронометраж романной фабулы: «Действие романа начинается 4 мая 1771 года, а заканчивается в сочельник (конец декабря) следующего. Смена времен года, столь очевидно приуроченная к событиям в этих крайних датах, отмечает этапы в развитии душевной драмы, в отношениях Вертера с окружающим миром» (с. 45). И далее, как итог наблюдений над изображенной в романе динамичной жизнью природы: «Природный контекст – это лирическая “версия” романа. В ней выразилось то свойственное лирике субъективное начало, которое может обозначить себя по преимуществу системой намеков, сравнений, аналогий. Лирический сюжет выступает как развернутая природная метафора» (с. 49).   

         Среди прочих «версий» гетевского романа М. И. Бент особо вычленяет одну, играющую значимую роль в развитии действия. Речь идет о так называемых вставных эпизодах, представляющих собой своеобразный комментарий к судьбе главного героя произведения. Наиболее показательным среди таких эпизодов является история крестьянского юноши, гибнущего, как и сам Вертер, вследствие рокового столкновения с трагическим неустройством жизни.

         Кроме того, автор монографии обосновывает, исходя непосредственно из текста романа, ту, так сказать, культурологическую модель, которую образует в своем самосознании главный герой и с которой он сопоставляет реалии окружающего его мира. Резкая дисгармония умозрительной сферы с обыденной средой еще больше усугубляет напряженный конфликт Вертера с тем обществом, внутри которого он вынужден находиться. Об этом предельно точно и проницательно сказано М. И. Бентом: «Он создает некую утопическую сферу существования, в которой есть свой “золотой век” (детство и дети), своя патриархальная идиллия (включающая Лотту и ее семью), свободное общение с природой, занятия искусством, своя перспектива свободно выбранной деятельности достигших полного развития личностей. Этот утопический мир немедленно приходит в столкновение с реальными обстоятельствами жизни. Вертер может культивировать его в себе в известной степени как раз благодаря отсутствию свободы и гармонии в окружающем мире, но достигаемое таким путем внутреннее освобождение не только эмансипирует, но и изолирует его, обрекая на гибель» (с. 82).      

         И, наконец, нельзя не отметить еще одну проблему, получившую всестороннее освещение в монографии, а именно – вопрос об отношении самого автора романа, уже на склоне лет, к своему прославленному творению эпохи минувшей молодости. На представительной подборке свидетельств как самого Гете, так и некоторых близких к нему людей. М. И. Бент вывел доказательное заключение о том, что отношение автора к собственному детищу оказалось весьма непростым и неоднократно существенной менялось на протяжении всей долгой жизни творца. Так, в разговоре со своим литературным секретарем Эккерманом 8 января 1824 года Гете признавался: «Я всего один раз прочитал эту книжку, после того как она вышла в свет, и поостерегся сделать это вторично. Она начинена взрывчаткой! Мне от нее становится жутко, и я боюсь снова впасть в то патологическое состояние, из которого она возникла» (с. 42).      

         М. И. Бент обстоятельно и подробно разъясняет, чем именно была вызвана такая категоричность «саморецензии» Гете на свой знаменитый роман (целая глава монографии посвящена, так или иначе, разработке этой темы). Но в то же время, на основе других, более поздних свидетельств самого Гете, исследователь показывает закономерное изменение авторских оценок в сторону куда более спокойного («олимпийского», как некоторые современники характеризовали характер Гете), взвешенного подхода к литературным свершениям собственной юности. Очень наглядно в этом плане позднейшее замечание Гете о раннем периоде своего творчества: «Пресловутая эпоха “Вертера”, ежели хорошенько в нее вглядеться, обязана своим существованием <...> тем свободолюбивым людям, которых жизнь вынуждает приноравливаться к ограничивающим формам устарелого мира». Но далее он добавляет нечто совсем неожиданное и глубоко импонирующее заинтересованным читателям романа о человеческих страданиях и душевной борьбе: «Разбитое счастье, прерванную деятельность, неудовлетворенные желания нельзя назвать недугом как4ого-то времени, скорей недугом отдельного человека, и как было бы грустно, не будь в жизни каждого поры, когда ему чудится, что “Вертер” написан для него одного» (с. 84–85).   

         Да, и вправду нельзя не согласиться с профессором М. И. Бентом, что именно в этом гуманистическом пафосе гетевского романа заключается главный секрет его литературного бессмертия и жизненной актуальности для всё новых и новых поколений читателей.

        Сентябрь 1997