Рецензия на монографию о Гоголе и журналистике
и русской журналистике 1840-х годов»
(М.: Ленанд, 2014)
Представляющая собой значительно переработанный и во многом дополненный новыми материалами текст кандидатской диссертации, недавно защищенной автором как раз по этой теме, монография старшего преподавателя кафедры истории русской литературы и журналистики факультета журналистики Московского государственного университета Е. В. Сартакова органично вписывается в рамки набирающего в последние годы особую популярность направления в отечественном литературоведении и исторической науке, связанного с разносторонним углубленным анализом и концептуальным освоением богатейшего идейного наследия, оставленного представителями консервативного лагеря русского общественно-политической мысли дореволюционного и отчасти пореволюционного периодов нашей отечественной истории [1–3].
Такая целенаправленная актуализация основополагающих смысловых доминант консервативной идеологии может стать достаточно плодотворной и перспективной для обсуждения политических векторов развития современного российского общества, в котором до сих пор далеко не все сегменты идеологического спектра представлены одинаково равномерно. В этом контексте обращение к ключевым компонентам классического консерватизма призвано составить прочный исторический фундамент для построения разнообразных новейших политических и мировоззренческих концепций и конструкций.
Фигуру Н. В. Гоголя невозможно обойти стороной при изучении специфики отечественной консервативной мысли. Степень его влияния на современную ему общественную жизнь была и впрямь чрезвычайно высока [4]. Но это влияние не было и не могло быть односторонне направленным: он и сам, в свою очередь, активно усваивал многие идеологемы, формулировавшиеся в русской журналистике той эпохи.
По справедливому замечанию Е. В. Сартакова, «журнальная публицистика могла выступать не столько даже источником конкретных заимствований (особенно это касается отличавшихся “лубочным” стилем публикаций в “Маяке” Бурачка), сколько импульсом для размышлений Гоголя на актуальные, заявленные в периодике темы, для его включения в “диалог” с авторами соответствующих журнальных публикаций» [5, с. 118].
Диалоговый аспект отношения Гоголя к современной ему журналистике стал главным объектом рассмотрения в монографии, поскольку «Гоголем поднимались и решались те же проблемы, что и консервативными публицистами 1840-х гг. – авторами “Москвитянина”, “Маяка”, “Журнала Министерства народного просвещения”, “Христианского чтения”» [5, с.112].
Детальный контент-анализ ведущих периодических изданий консервативной ориентации, за которыми наверняка внимательно следил автор «Выбранных мест из переписки с друзьями», ранее уже осуществлялся в целом ряде отдельных исследовательских статей Е. В. Сартакова [6–7]. В монографии результаты этих исследований получили системно-обобщающий характер.
Структура монографии четко соотнесена с поставленной автором определяющей научной целью работы. Очень интересна первая глава – «Определение и главные принципы русского консерватизма первой половины 1840-х гг.», в которой проводится теоретическое и историко-культурное рассмотрение специфики консервативной идеологии в России как системы политических идей, базирующейся, с некоторыми индивидуальными модификациями, «на трех главных ценностях: устойчивость иерархически выстроенного государства с авторитарной моделью правления, православие как ключевая часть государственной идеологии, признание “особого” пути развития России при неприятии западноевропейской цивилизационной модели» [5, с. 113].
Е. В. Сартаков удачно характеризует такую систему как «рефлективный традиционализм» [5, с. 113], присущий в той или иной мере большинству ведущих представителей консервативного крыла в русской общественно-политической мысли, включая, разумеется, и самого Гоголя. Впрочем, здесь автор «Выбранных мест» действительно отнюдь не одинок, опираясь на предшествовавшую ему авторитетную традицию, благодаря чему «консервативная концепция, воплощенная Гоголем в его последней, во многом публицистической книге, отличается достаточной цельностью и оригинальностью и может быть поставлена в один ряд с созданиями таких мыслителей первой половины XIX в., как Н. М. Карамзин, Ф. В. Ростопчин, С. С. Уваров, М. П. Погодин и др.» [5, с. 112].
На идущий от Карамзина консервативный тип политического мышления уже не раз обоснованно указывалось в исследовательской литературе [8–10], а вот разработка вопроса об идейных перекличках с другими крупнейшими представителями консервативной традиции и отголосках их концепций в итоговой книге Гоголя является существенным новым вкладом Е. В. Сартакова в изучение поздней гоголевской публицистики.
Многочисленные конкретные примеры взаимовлияния Гоголя и консервативных журналистов 1840-х годов приводятся во второй и третьей главах монографии, наиболее богатых фактическим разнообразным материалом. Именно эти главы и определяют ценность осуществленного автором тщательного исследования.
Вторая глава, носящая название «Вопрос о самодержавии и взаимоотношениях сословий» включает в себя два обширных параграфа, в первом из которых анализируется содержательная часть концепции исторического становления и текущего состояния исконного русского самодержавия в понимании Гоголя и консервативных журналистов, преимущественно из «Маяка» и «Москвитянина», а второй параграф осуществляет историческую реконструкцию той идеальной модели отношений помещиков к крестьянам, которая умозрительно постулировалась Гоголем как искомый идеал бесконфликтного общественного устройства в его последней книге, а также в близких по теме и созвучных по духу русских консервативных журналах той эпохи, в том числе в «Христианском чтении» и «Журнале министерства народного просвещения».
Третья глава монографии, «Оппозиция “Россия – Запад” и проблема истинного просвещения» также разделена на два параграфа, анализируя два ключевых для «Выбранных мест из переписки с друзьями» аспекта взаимоотношения России, воспринимавшейся им как оплот православной духовности и нравственного благочестия, со странами Западной Европы, выступавшими в данном контексте как негативная и достойная решительного порицания антитеза этих столь дорогих для Гоголя свойств русского народа.
Но, как убедительно показывает на конкретных примерах Е. В. Сартаков, едва ли правильным было бы говорит о полном тождестве взглядов на проблему противостояния России Западу Гоголя и наиболее ярких представителей современной ему консервативной публицистики: «Публицисты сходились в оценке прошлого и будущего России. В то же время принципиальные расхождения обнаруживаются в отношении Гоголя, Шевырева (“Москвитянин”) и Бурачка (“Маяк”) к современному состоянию Европы. Если для Шевырева Запад представлялся “гниющим трупом”, а Бурачок концентрировал критику на политическом развитии современной Европы (отказ от абсолютной монархии), то Гоголь, ощущая глубокую неправду европейской жизни в целом, прежде всего критиковал Запад за обмирщение служителей церкви, ведущее к всеобщей секуляризации» [5, с. 111].
Совершенно верно определен также источник определения Гоголем истинного просвещения, которое он так воодушевленно пропагандировал в своей последней книге: «”Просвещенный верою” – вот формула, заимствованная Гоголем из журнала “Христианское чтение”, которая, думается, наиболее точно и полно отражает его понимание сути просвещения» [5, с. 111].
Таким образом, монография Е. В. Сартакова существенно пополняет имевшиеся ранее в отечественном литературоведении и исторической науке представления о подлинном многообразии и богатстве идейной палитры гоголевской политической мысли, плодотворно развивавшейся в русле традиций консерватизма. Те общие теоретические положения, которые до сих пор формулировались исследователями преимущественно априорно [11], получили в монографии четкое фактографическое подкрепление и доказательное обоснование.
Литература
1. Минаков А. Ю., Репников А. В., Чернавский М. Ю. Консерватизм // Общественная мысль России XVIII – начала ХХ века: Энциклопедия. – М.: Рос. полит. энцикл., 2005. – С. 217–220.
2. Рудницкая Е. Л. Поиск пути. Русская мысль после 14 декабря 1825 года. – М.: Эдиториал УРСС, 2004. – 272 с.
3. Воробьева С. А. Философско-исторические идеи в России (1830 – 1850-е годы). – СПб.: Изд-во СПбГУ, 2010. – 303 с.
4. Анненкова Е. И. Гоголь и русское общество. – СПб.: Росток, 2012. – 752 с.
5. Сартаков Е. В. Консервативная идеология в публицистике Гоголя и русской журналистике 1840-х годов. – М.: Ленанд, 2014. – 128 с.
6. Сартаков Е. В. «Выбранные места из переписки с друзьями» Н. В. Гоголя и журнал «Маяк»: образ идеального помещика // Медиаконтент: взгляд молодого исследователя: Материалы Четвертой научно-практической конференции аспирантов и студентов. – М.: Изд-во МГУ, 2012. – С. 55–64.
7. Сартаков Е. В. Проблема «Россия – Запад» в «Выбранных местах...» и в публицистике «Москвитянина» // Гоголь и традиционная славянская культура. Двенадцатые Гоголевские чтения: Сборник статей по материалам международной научной конференции. – Новосибирск, 2012. – С. 281–290.
8. Ратников К. В. Идейные предпосылки формирования литературной системы любомудрия: Влияние просветительской концепции Н. М. Карамзина на ранее творчество С. П. Шевырева // Филологические науки. Вопросы теории и практики. – 2008. – № 1-2. – С. 114–116.
9. Песков А. М. «Русская идея» и «русская душа»: Очерки русской историософии. – М.: ОГИ, 2007. – 104 с.
10. Пирожкова Т. Ф. Славянофильская журналистика. – М.: Изд-во МГУ, 1997. – 221 с.
11. Воропаев В. А. Гоголь Николай Васильевич // Общественная мысль России XVIII – начала ХХ века: Энциклопедия. – М.: Рос. полит. энцикл., 2005. – С. 110–113.
28 июня 2014
Свидетельство о публикации №220120601324