Петрушка продолжение 2

    ... Всю ноченьку не спит царь, думы нехорошие думает, планы каверзные выстраивает, мыслит, каким злостным способом отомстить за поругание чести царской, за отказ его величественной особе. И удумал месть горькую, не достойную царского звания. Да и кто может запрет наложить — царь он и есть царь, всё, что ни сделает, всё имеет законную силу. Поутру, призвав к себе гофмейстера и, дрожа от нервного перевозбуждения, поведал тому сценарий своего замысла. 
      
      Не спала, не дремала Заряница этой ночкою — сидела в одной сорочке возле окошка, сна не ведая, на звёзды глядючи. И свет их далёкий и холодный приносил ей на сердце лекарственное облегчение от скорбной кручины. Дейдра же с первыми проблесками зари покинула горницу — её ждали суетные дела прислужницы. Заряница осталась одна. Сладкая дрёма мало-по малу одолела красавицу, завесив ясные очи сонной поволокой. Дева, утомлённая ночным бдением, незаметно склонилась и, коснувшись головой подушки, полностью отдалась власти успокоительного сна. 

    Хлопотливо нынче на гостином дворе, суета небывалая. С раннего утра снуёт челядь царская да прислуга дворовая, все норовят угодить Его Величеству. Столы длинные застлали скатертью браной, посуду достали чеканную. Запалили костры жаркие, поставили котлы великие, сковороды ёмкие, стали скотину резать, да яства разные готовить к пиру весёлому. Царь по двору ходит, всюду сам за всем дозор ведёт, указания раздаёт. Ехидно улыбаясь, руки потирает.

       Прохладное утро, высеребрив росою травы на лугах, устлав низины и болота полотнами тумана, готовилось уступить место полдню, который не преминул явиться избавить землю от хлада: иссушив пыль на дорогах и укоротив тени у всего, что имело место под солнцем.

      Заряница разомкнула очи от шума. Увидев возле себя множество дворовых девок, испугалась — приосмякло* лицо белое. Что за дела? А девушки с шутками-прибаутками подступили к ней.
                А как стали серы малы утицы
                Белу лебедь щипати,
                А бела лебедь гикати
                Лебединым тонким голосом:
                « Не щипите вы, серы гуси,
                Серы маленькие утицы!
                Не сама я к вам залетела,
                Не своей охотою:
                Занесли ветры буйные,
                Злы погодушки великие…*

     Ничего не понимая, находясь ещё во власти  сна, Заряница поддалась действиям прислужниц. Позволила им умыть себя и одеть в иные, незнакомые прежде, одежды. Лицо её густо вымазали ароматными притираниями: брови чёрные, будто соболя лежат, щеки горят — что алы розы в саду, лицо бело — чисто снежок беленький. И, расчесав власа долгие, сплели сии пряди в косу, украсив плетение цветными шнурками. Опосля увенчали главу девичьим венцом из широкой красной повязи*, расшитой золотом и жемчугами усаженной. Концы той повязи стянули на затылке лентами вышитыми, что волной легли на спину. Любоваться такой красотой не налюбоваться. А ей даже не дали взглянуть в зеркальце. И во время всей этой церемонии не смолкало девичье пение:
                Из глаз слёзы прокатилися.
                Во слезах я слово молвила,
                Да с рыданием я речь говаривала:
                Вот идёт погубитель мой,
                Вот идёт разоритель мой,
                Вот идёт расплети–косу,
                Вот идёт потеряй-красу. *
      И тут, как в песне поётся — появился «добрый молодец» во дверях. Царь-государь всея страны, неся на плечах своих, как знак власти, тяжёлые аксамитовые одежды, пошатываясь, приблизился к взволнованной девице.
      — Ты не бойся меня, дева красная, не я твой суженный. Помня твой отказ, силой брать не пожелаю. Но волей царскою, данной мне от Бога, стану тебе посаженным отцом на свадьбе твоей. Уж в этом ты не вольна мне свой характер выказывать. Ибо твоим благословенным батюшкой сдана с рук на руки на моё попечение. И, помятуя последнее слово твоё, я нашёл желанного жениха. Сегодня же свадьба! Столы яств полны, гости ждут выхода невесты, жених горит желанием первого свидания. Те, кто хоть раз видел твою красоту, могут понять нетерпение молодца. 
       Чуть помедлив, прибавил, сменив тон:
     — Я могу ещё передумать. В твоей власти моё решение. Вот кольцо золотое — от меня подарочек, а вот оловянное от жениха. Ну! Выбирай!
       Заряница сидя выслушала царские слова и встала для ответа. Государь держал перед ней на ладони два колечка — золотое с восхитительными адамантами и другое – невзрачное, тусклое, оловянное.
      — Зашатри, царь-батюшка, очи свои шатром, не зри в мою сторону. Как решетом воды не черпать, как из песка канаты не вить, так и нам с тобою вместе не быть, — и взяла колечко оловянное.
      Не стал Великий государь пускаться в препирательства а, прикусив язык, вышел вон.

      На дворе уже собралось множество разного люда, приглашённого на свадьбу. Гости томились в ожидании выхода невесты. Свадебный тысяцкий, он же гофмейстер, медлил, ждал приказа. Наконец, после полудня поступила долгожданная команда. Послали за девицей.
      Комнатные девки незамедлительно накинули платок на голову невесты, закрыв лицо от случайного сглаза. В горницу вошли царские кметы* в красных кафтанах с саблями у пояса, а с ними свахи, что подхватили просватанную девицу под руки и повели во двор. Ничего не видя, не чувствуя под собой ног, та от потрясения обмякла и в полном замешательстве безропотно повиновалась. Внезапно напавшее безразличие за свою судьбу, словно дурманом, поразило мозг, парализовав волю к сопротивлению. 
      
      Из дверей заезжего дома, размалёванного всевозможными красками, выплеснулась первая волна будущего разгула — женщины-плясицы с весёлыми песнями и танцами закружились по разбросанным вокруг полевым цветам и соломе вперемежку с кусками дорогих материй. Следом за ними вышли каравайники, нёсшие на деревянных подносах, застланных вышитыми ширинками, караваи. После следовали свечники и фонарщики, держащие в руках фонари для свеч. А за ними шёл дружка, держа осыпало: большую миску с хмелем и зёрнами пшеницы, платками, шитыми золотом и серебром. Последней вывели под руки невесту. Собравшийся народ шутками и прибаутками проводил её до главного места, где должна была по традиции состояться сходка с женихом, и усадили.
      Бедная Заряница сидела, укрытая покрывалом, своей участи ожидаючи, голодная, не едавшая и полу куска хлеба с утра раннего. Посланные за женихом дружки медлили, вызывая у зрителей торжества естественный интерес. Если все знали, кто невеста, то имя жениха, по велению самого государя, держалось в тайне до самого его выхода.
       В наступившей тишине Заряница почувствовала всю силу злодейского умысла самодержца. Содрогнулась тело её, задрожало мелкой дрожью, закружилась голова, от удушья испарина на челе выступила. Поняла, что на зазор* выставлена, ибо отдана честь девичья на пагубу злодеям.
       Ведут суженого. Смолкла толпа, не радуется, онемели аж и голи кабацкие, не блажат козлом, не беснуются. Не поют звонкоголосые гудки;, тамбурины в руках у шутов-скоморохов. В полной тишине подвели ряженого к месту, где невеста сидит. Усадили рядом. А промеж них платом завесили, чтобы до поры до времени не видели друг друга.
      Слуги царские выкатили на двор бочки винные, раздали чары браные, абы не стоял, не хмурился народ, глядючи на царские забавы, абы не думалось, не кручинилось в головах людских, пока пиво рекой пенной бежит, пока зелено вино мысли крамольные из голов-то повытеснит, да под дудку кружала государева танцевать заставит. Выпей-выпей винца с друзьями-подружками, обкати-облей своё сердечушко ретивое.
      Сняли свахи с девы покрывало да венок девичий. Распущенные волосы расчесали гребнем, предварительно окунув его в медовый взвар, и сплетя две косы, укрыли голову тонким волосником, украшенным речным жемчугом, так, чтобы ни одна прядь волос не выбивалась наружу. В довершении обряда голову увенчали рогатой кикой как короною. По окончанию расчёсывания одна из свах обсыпала жениха и невесту хмелем и пшеницею. После чего было предложено молодым приложить щеку к разделяющему их полотну и, поднеся зеркало, велено в него глянуть, дабы увидеть своего суженого.
      Затаив дыхание, Заряница устремила взор в малый осколок зерцала, отражающий черты государевой воли. И то, что она увидела, не поразило её. Нет! А наоборот, вернуло к жизни. Она была готова даже расцеловать батюшку царя за подобную шутку. Происходящее вокруг действие представилось ей театральным спектаклем, в котором она с женихом играет главную роль, после чего будет избавлена от домогательств царственной особы. Тот позор, которым хочет покрыть её старый прохиндей, не обесчестит девическую плоть, но поставит в ряд с девами мученицами, страдающими за свою честь. Подумала Заряница и с облегчением вздохнула. А в зеркало на неё глядели печальные глаза Петрушки, руководимого скрытым за ширмой, в виде поднятой вверх от пояса пёстрой юбки, кукольником. И тут же подвалил к ним один из гостей в вывернутым наизнанку тулупе и, ёрничая, проблеял пожелание о количестве детей, и прочее. Потешники ударили в бубны, пронзительно завизжали сурны, призывая гостей и весь собравшийся люд к весёлому разгулу.
     Невесту открыли. По традиции она должна была с причитанием плакать за свою судьбу, выражая слезами тоску по своим родителям и прежним девичьим вольностям. Свахи пригоршнями разбрасывали в толпу зерна конопли и льна, мелкие куски тканей и прочих мелочей. Стоящие за спинами новобрачных женщины пели печальные песни:
                Не трубонька трубит
                Рано поутру,
                Девица-то плачет
                Рано по косе!
                Свет ты, моя косонька,
                Русая коса!
                Вечор тебя, косонька,
                Девушки плели,
                Завтра тебя, косонька,
                Сваха расплетёт,
                Да две заплетёт.

      Девушки вторили замужним бабам:
                Приосмякло лицо девичье,
                Резвы ножки подломилися,
                Белы ручки опустилися,
                Из глаз слёзы прокатилися…
               
      Молодых подвели к наспех сколоченному возле конюшен аналою, где, стоя во хмелю, их ждал изверженный из сана диакон что, потворствуя царской воле, согласился учинить эту бесовскую комедь. Ряженые дружки скоморошьего чина поднесли на сребряном блюде колпаки рогатые, коими и увенчали невесту и жениха. Петрушка за своей ширмой верещал и ёрничал, накрытый шутовским колпаком:
      — Ой ты, гой еси, отец родной, хозяин славный! Дозволь прежде к ковшику бражному приложиться да с братией честной в кружалове проститься. Ибо волею рока вступаю на шаткую палубу ладьи супружеской. Был я цирюльником на большой дороге, Кого надобно побрить — брил. Кого надо подстричь — стриг. А кого и без головы оставлял. Да только мою цирюльню закрыли — налог в казну не платил. Оттого-то целовальники штраф и наложили, цепями супружескими наградили. Прощай братва весёлая, сосущая бочонки винные!
     Народ, отведавший царских милостей, а кто и не по одному разу, с неохотой отошёл от бочек и уже другими глазами, бесстыдными, как и надобно власти, глазел на девичье поругание и ввергался в пучину скверны.
      Бывший диакон, держа в одной руке графин с водкой, а в другой жирную куриную ногу, заблеял всепьяную литургию во славу Бахуса. Описать все глаголы, извергнутые из зловонной пропасти его проклятой души, у автора рука не поднимается, настолько всё это мерзко и противно.
      Свахи, будучи уже в непристойном виде после свершившегося «обряда», подвели новоявленных «мужа и жену» к царю для государева благословения и отеческого наставления. Поздей второй, обтерев сальные пальцы о край скатерти, ехидно ухмыльнувшись, взял в руки заранее приготовленную стиральную доску, которой и благословил шута и девицу. Наконец, взяв в руки шелковую плеть, с размаху ожёг тело девицы, приговаривая:
      — Вот теперь знай, какова власть отеческая и как оно противится батюшке царю. Однако, власть над тобой переходит в другие руки и за ослушание будет учить тебя этой плетью муж. А ну покажи свою власть! Сбей с непокорной спесь! 
      С таковыми словами протянул государь жениху плеть. Кукловод, что руководил Петрушкой, выпростав из-за ширмы руку, принял кнутовище.
      Вторично шелковая змея обвила хрупкий стан и выдавила скупую слезу. Но была та слеза не от боли острой, что пронзила всё тело девичье, а от ненависти и бессилия. А кукловод запищал на все лады своей пищалкой, вызывая у публики одобрение. Для веселящегося люда увиденное было всего лишь представлением, где можно напиться и забыться. 

     Вот и вечер идёт по просёлочной дороге. Сумерки толпятся вслед за ним, и, цепляясь за каждый кустик, деревце или иной какой предмет, медленно растворяют их наступающей мглой. 
      Гульбище подходит к концу, многие гости лежат под лавками вместе с бродячими собаками. Бесстыдные женщины поют похабные частушки и в скоморошьих танцах оголяют срамные места под рукоплескания пьяной толпы. Скоморохи и смехотворцы глумливо кривлялись под звуки своих инструментов, неимоверно раздували свои щеки, дуя в рога и сопелки.
       Невообразимый шум бражного застолья достиг апогея, когда пришедшая ночная тьма потянула к отдохновению пресыщенный вином и яствами гулящий люд.

                ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ

      * «Песни собранные П. Кириевским» Русский фольклор. Изд. 1938г.
      * Повязь — повязка
      * зазор — позор               
      * иде —  где, когда