Рецензия на монографию о публицистике Каткова

                Рецензия на монографию А. Э. Котова «“Царский путь” Михаила Каткова:
                Идеология бюрократического национализма в политической публицистике 1860–1890-х годов»
                (СПб.: Владимир Даль, 2016)

         Многочисленные и разнообразнейшие по своему характеру исследования отличительного своеобразия консервативного направления отечественной общественно-политической мысли стали не просто одним из наиболее распространенных тематических сегментов современных научных работ в сфере политологии, философии, истории и культурологи, но и очень быстро оказались, если уместно так выразиться, поистине модным трендом публикаторской активности российских ученых-гуманитариев, специализирующихся в деле изучения идейного наследия былой императорской России. А дело это и вправду является весьма благодарным – и по несомненному интересу анализируемого материала, и по той первопроходческой новизне и непочатости, которая сложилась как нельзя более кстати для новейшего поколения исследователей благодаря слишком долго существовавшему официальному цензурному запрету на серьезное, непредвзятое и объективное рассмотрение ярких образцов консервативно-националистической идеологии имперского периода.

         Теперь все эти прежние негласные, но от того ничуть не менее жесткие запреты вот уже более четверти века как полностью сняты и окончательно отменены, а свободный доступ к давнишней, почти забытой в наше время периодике, в которой когда-то активно печатались ведущие идеологи консерватизма, равно как и возможность беспрепятственного обращения к богатейшим архивным фондам, содержащим доселе не опубликованные тексты их частной переписки и другие источники личного происхождения, делают в высшей степени удобной и увлекательной работу по углубленному изучению классики отечественного традиционализма, более не дискриминируемого негативным клеймом «политической реакции» и «контрреволюции». Вот и слава богу! Давно уже пора было решительно отбросить устаревшие штампованные клише и постараться самостоятельно, без гнева и пристрастия, разобраться в действительном содержании охранительных концепций и консервативных конструкций.

         Показательным примером такого добросовестного и кропотливого старания как раз и служат последовательные и целенаправленные научно-интерпретационные штудии А. Э. Котова, посвященные комплексному (и притом без прежних идеологических комплексов советской эпохи!), разностороннему анализу феномена русской консервативной журналистики последней трети XIX столетия [1] и уяснению мировоззренческой специфики наиболее ярких, масштабных и талантливых защитников и пропагандистов консервативно-националистических идейных и культурных ценностей, имея в виду, прежде всего, тех публицистов и общественных деятелей, которые группировались в данный исторический период вокруг М. Н. Каткова и руководимых им влиятельных и популярных среди широкой читательской аудитории периодических изданий – газеты «Московские ведомости» и журнала «Русский вестник» [2–3].

         Многолетние интенсивные исследования ключевой роли, которую довелось сыграть консервативной печати, возглавлявшейся Катковым, в общественно-политической жизни России 1860 х – 1890 х гг., были чуть позднее положены автором в основу его диссертации на соискание ученой степени доктора исторических наук [4], защита которой должна состояться в феврале следующего года, в связи с чем можно, с полным на то основанием, искренне пожелать А. Э. Котову успешно справиться с этим публичным испытанием, официально закрепив свой научный статус и заслуженный авторитет в области изучения ныне вполне реабилитированной и выведенной из зоны пренебрежения, забвения и умолчания русской консервативной идеологии в лице ее самых характерных и энергичных представителей – адептов «катковского направления» [5] или «птенцов гнезда Каткова», как образно охарактеризовал их автор в своей предыдущей монографии 2013 года, развернутый и дополненный вариант которой трансформировался в рецензируемую книгу, недавно выпущенную петербургским издательством «Владимир Даль», продолжающим активно пополнять целую серию издаваемых там фундаментальных научных исследований по консерватизму, национализму и традиционализму – неотъемлемым компонентам русского национального менталитета, государственной идеологии и политической культуры.

         Научной объективности ради нельзя не отметить тот факт, что сам Михаил Никифорович Катков отнюдь не впервые предстает в монографическом формате как объект детального анализа с позиций выявления его идеологических установок и мировоззренческих ориентиров. Эти прицельные исследования, начатые еще в советские годы [6], были затем успешно продолжены в условиях полнейшего идейного плюрализма и реальной независимости общественных наук от государственных политических доктрин несколькими российскими учеными, оформившими результаты своих наблюдений и выводов в виде отдельных книг [7–10].

         Таким образом, новая монография А. Э. Котова органично вписывается в достаточно представительный контекст исторического «каткововедения», при этом преломляя взгляд на идеи и на деятельность главного героя через призму контент-анализа его программных публицистических текстов, а также эпистолярия ближайших сподвижников и единомышленников Каткова – авторитетнейшего редактора ведущих консервативных изданий. Тем самым журналистский дискурс осуществленного автором исследования обоснованно занимает приоритетное место в массиве разрабатываемых материалов. Именно это придает книге единство, не давая ей распасться на «собранье пестрых глав», мало чем связанных между собой. На самом деле такая связь может быть четко прослежена на протяжении всех разделов монографии: она определяется той мерой непосредственного личного участия, которое те или иные персонажи книги (каждому из них посвящен особый очерк) с разной степенью интенсивности и в различные периоды времени, однако совершенно принципиально и осознанно, чуждаясь сомнений и колебаний, активно принимали в качестве участников катковских изданий. Подавляющее большинство их, как действующих журналистов и официозных публицистов, объединяла глубокая солидарность с идейной платформой, выдвинутой и обоснованной главным редактором: «Сотрудники Каткова были пропагандистами сильной центральной власти, индустриального развития страны и системы классического образования, а также внешней политики, основанной не на идеологических абстракциях типа легитимизма или панславизма, но на реальных национальных интересах» [3, с. 5].

         Выбор А. Э. Котовым для прицельного рассмотрения в рамках монографии фигур двенадцати очень разных и во многом совершенно не сходных между собой журнальных деятелей 1870-х – 1890-х годов объясняется, судя по всему, стремлением наглядно и персонифицированно продемонстрировать несомненную силу влияния катковских идей на консервативный спектр журналистского и общественно-политического процесса тех лет. При этом, в соответствии со степенью личной и профессиональной близости к Каткову, эти «двенадцать апостолов» политического консерватизма поделены автором монографии на две равные по количественному охвату группы. Шесть человек (Н. А. Любимов, Н. В. Щербань, П. К. Щебальский, М. Ф. Де-Пуле, И. Ф. Цион и С. С. Татищев) стали героями персональных очерков, составивших, вместе с двумя главами о самом Каткове, первую часть книги – «Катков и его окружение», тогда как из очерков о шести остальных (П. П. Цитовиче, В. Я. Шульгине, Н. В. Берге, князе Н. Н. Голицыне, К. Н. Леонтьеве и П. А. Кулаковском), гораздо более тесно связанных с другими – не катковскими – периодическими изданиями, составилась вторая часть монографии, под выразительно характеризующим их названием «“Партизаны” и эпигоны».

         Не являясь постоянными сотрудниками «Московских ведомостей» или «Русского вестника», все эти шесть журналистов, публицистов и литераторов в полной мере разделяли основополагающие идейные установки и опорные пункты политической государственнической программы Каткова. И это очень хорошо и правильно, что А. Э. Котов уделил особое внимание всем двенадцати формальным и неформальным «птенцам гнезда Каткова», поскольку, как совершенно справедливо отметил автор, «для историка подобные второстепенные персонажи не менее интересны, чем яркие хрестоматийные фигуры: последние нередко “заслоняют” свое время, зато сквозь деятелей второго плана проступает колорит эпохи» [3, с. 4].

         И все-таки наибольший интерес представляют обстоятельные главы монографии, посвященные самому Каткову. Именно он был главным объединяющим центром и крупнейшей движущей силой консервативно-националистической журналистики своей эпохи, сумев заложить настолько прочные идейные традиции и оставить до того продуктивные политические заветы, что они сохраняли всю свою влиятельность еще в течение долгого времени после смерти общепризнанного классика «русской политической словесности». Без Каткова не было бы и «катковцев», равно как и вряд ли смогло бы так ярко, выразительно и убедительно оформиться олицетворяемое им особое направление в русле отечественной консервативной общественно-политической мысли второй половины XIX века. Идеи Каткова существенно обогатили палитру имперского традиционализма, придали новые краски и оттенки общественной панораме, значительно повысили культурный потенциал правого лагеря, так что абсолютно справедливо и обоснованно суждение А. Э. Котова о том, что «споры между различными направлениями консервативного лагеря были значительно более содержательными, чем полемика консерваторов с либералами и революционными демократами» [3, с. 11].

         Впрочем, как это часто бывает не только в политических сферах, но и в научной среде, энергичный спор между потенциальными единомышленниками (или, по крайней мере, теми, кто могли бы стать единомышленниками в обсуждаемых вопросах) неожиданно возник как раз по поводу концептуальной дефиниции, предложенной А. Э. Котовым для терминологического обозначения ключевой специфики идейной программы Каткова. С несомненной точностью указав, что «тот идеологический комплекс, что обыкновенно называют “русским консерватизмом”, правильнее было бы определять как национализм» [3, с. 9], автор монографии дал подробную и логически выверенную характеристику националистической программы Каткова в рамках этатистского подхода к пониманию сущности внутренней политики в многонациональной империи.

         Согласно А. Э. Котову, «государственные взгляды Каткова действительно подпадают под определение “политического национализма”: принадлежность к “политической нации” для него определялась языком и подданством, а не религией и этническим происхождением» [3, с. 57]. Весьма существенно при этом также исходное филологическое образование Каткова, полученное им в 1830-х годах на словесном отделении философского факультета императорского Московского университета. Давние уроки оказались усвоены очень прочно, оказав прямое и ощутимое воздействие на его позднейшую идеологическую концепцию: «“Язык и литература” виделись Каткову важнейшими предпосылками для создания “политической нации”. Другой такой предпосылкой он считал историю» [3, с. 77].

         На основании детального анализа постепенной эволюции политических взглядов Каткова в одной из важнейших глав монографии – «“Случайный орган государственной деятельности”: бюрократический национализм М. Н. Каткова», служащей методологической опорой всей интерпретационной конструкции разнопланового исследования, А. Э. Котов вполне убедительно обосновывает правомерность определения комплекса политических идей Каткова как оригинального проявления последовательного и продуманного бюрократического национализма. Это определение, противопоставленное либеральному национализму славянофилов, является принципиальным для автора монографии, более того – оно представляет собой его приоритетный вклад в «каткововедение», и поэтому на протяжении книги А. Э. Котов неоднократно, с полной уверенностью в своей правоте, возвращается к кажущемуся ему удачным новаторскому термину: «Отечественные “охранители” 1860–1890-х годов пытались предложить не возвращение к старым порядкам, но сразу несколько вариантов модернизации российской самодержавной государственности. Одним из таких вариантов и была идеология бюрократического национализма, формировавшаяся М. Н. Катковым и его окружением» [3, с. 40]. На этом же термине А. Э. Котов настаивал и ранее – в отдельно опубликованной статье об особенностях националистических воззрений Каткова [11].   

         Казалось бы, всё верно, именно так оно и есть, но тут-то и возникли развернутые полемические вопросы со стороны М. В. Медоварова, активного исследователя русского национализма конца XIX – начала ХХ вв. Рецензируя монографию А. Э. Котова 2013 года о «птенцах гнезда Каткова», М. В. Медоваров усомнился в корректности и обоснованности вводимого в научный оборот нового термина, указывая автору на некоторые очевидные (или только кажущиеся таковыми) противоречия в интерпретации идейной позиции Каткова и подчеркивая явную неоднозначность оценки его взаимоотношений с представителями высшей правительственной бюрократии:

         «Либеральный консерватор? Гражданский националист? Государственный националист? Политический националист? Взгляды Каткова не удается охватить этими определениями. Автор предлагает взамен другой ярлык – “бюрократический националист”, но обоснован ли он, если А. Э. Котов говорит и о глубоко демократической, антиаристократической ориентации позднего Каткова, и о его симпатиях к Североамериканским Соединенным Штатам? Если вспомнить, что в 1860-е – 1870-е гг. Катков сам неизменно оказывался жертвой бюрократического произвола П. А. Валуева и П. А. Шувалова, прежде чем стать апологетом чиновничества в 1880-е гг., то оправданность характеристики публициста именно как бюрократического националиста вызовет сомнения» [12, с. 183–184].

         Свои терминологические сомнения М. В. Медоваров высказал не только в отношении одного лишь Каткова, но перенес их и на его сподвижников и союзников, действия которых, с точки зрения рецензента, не укладывались в чересчур ограничительные рамки слишком одностороннего и категоричного определения: «Неужели, однако, стремление катковистов опереться на общественное мнение, характерное для 60-х – 70-х гг. и сохранившееся позже, и апелляция к народу в противостоянии с бюрократами разного плана, от П. А. Валуева до К. П. Победоносцева, дают основание ограничиться оценкой героев монографии только как “бюрократических националистов”?» [12, с. 186].

         Несмотря на высказанные М. В. Медоваровым сомнения и сформулированные им, хотя и не категорично, возражения относительно применимости спорного термина к характеристике сложного и неоднозначного общественного положения Каткова и его «птенцов» в глазах властей предержащих, А. Э. Котов не отказался от своей терминологической новации и в монографии 2016 года дополнительно обосновал правомерность именно такого определения, исходя при этом из фактора эволюционной модификации: если в 1860-е годы Катков и в самом деле нередко вступал в открытое противостояние бюрократическому аппарату, то позднее его позиция претерпела существенные изменения, вследствие чего «в 1870-е годы Катков всё больше осознает, что обладает лишь одним средством для проведения в жизнь своих взглядов – государственным аппаратом. Из “случайного органа государственно деятельности” “Московские ведомости” превращаются в “департамент Каткова”, за них всё чаще прямо заступается цензура. Поэтому и национализм Каткова – в противоположность гражданскому, антибюрократическому национализму славянофилов – действительно целесообразно называть национализмом бюрократическим» [3, с. 88].

         Итак, заочная полемика завершилась ничем – каждая из сторон осталась при своем мнении и при собственных терминологических предпочтениях. Это невольно вызывает в памяти скептическое замечание князя П. А. Вяземского, высказанное им в письме своему давнему, еще по «Арзамасу», приятелю и постоянному корреспонденту А. И. Тургеневу (23 ноября 1845, из Петербурга в Москву): «Дело в том, что вы, сколько вас ни есть, всё и всех подчиняете одной политической форме и далее этого ничего не видите, а главное, существенное – именно далее, именно вне этой формы, которая сама по себе бесплодна. Вы веруете неограниченно в осуществительную силу, в воплощение слова и вечно гоняетесь за словами» [13, с. 339–340]. И действительно, дело тут совсем не в терминах, или, точнее говоря, не столько в самих терминах, сколько в объективном соответствии теоретических понятий конкретным историческим реалиям. Как представляется, в данном случае целесообразно не только дефиниционное новаторство, но и тщательный учет специфики идеологического контекста, без которого любое явление могло бы показаться возникающим на пустом месте, хотя в действительности это вовсе не так.

         Вот и «бюрократический национализм» Каткова внутренне связан, несомненно, с «официальной народностью» С. С. Уварова, и связь эта не только внешняя, полусинонимическая, но и внутренняя, идейно-мировоззренческая. Примечательно, что сам А. Э. Котов, безусловно, отчетливо представляет степень значимости формулы Уварова для всего последующего генезиса консервативно-националистической идеологии и формирования традиционалистского государственного курса. Недаром же одна из его работ – рецензия на капитальную монографию А. А. Иванова о судьбе правых фракций в Государственной думе и Государственном совете в годы Первой мировой войны – носит перефразированное название «Рождение политики из духа уваровской триады» [14].

         Именно Уваров, а также в значительной мере его ближайшие идейные единомышленники и подчиненные ему неукоснительные (причем не за страх, а за совесть) исполнители министерских директив и предначертаний [15–16], впервые целенаправленно попытались придать официальному идеологическому курсу правительственной политики широкий общественно-публичный резонанс, четко обосновав систему незыблемых консервативных ценностей – православие, самодержавие, народность, – условно названных А. Н. Пыпиным «теорией официальной народности» и в дальнейшем прочно закрепившихся под этим не слишком удачным ироническим обозначением [17]. Конечно, всё это отнюдь не являлось в строгом смысле научной теорией, а лишь декларируемой идеологической доктриной, однако как раз ей-то и суждено было стать основополагающим постулатом и стержневым элементом всей системы консерватизма и национализма в позднеимперской России вплоть до ее окончательного катастрофического крушения в 1917-м, дважды революционном, году [18–21].

         Странно, однако, что в обширной монографии А. Э. Котова так и не нашлось места для сколько-нибудь предметного рассмотрения вопроса о концептуальной преемственности «бюрократического национализма» по отношению к «официальной народности». Зато вместо анализа конкретных публицистических перекличек и точек соприкосновения между Катковым и Уваровым (чье имя даже ни разу не упоминается в монографии) автор для чего-то вдается в отвлеченно-философические рассуждения о мировоззренческой подоплеке катковской политической программы:

         «Сословно-дворянский абсолютизм к тому времени очевидным образом себя исчерпал. Церковь основой надклассовой солидарности общества стать не могла – в силу как внешних причин, так и своей принадлежности Царству не от мира сего. В этой ситуации политический национализм был естественным компромиссом между материалистическими настроениями наступавшей эпохи и убежденностью воспитанных на идеях Гегеля и Шеллинга русских интеллектуалов в необходимости “идеального” измерения политической жизни» [3, с. 476].

         Да, конечно, в свои студенческие годы молодой Катков увлекался философскими идеями Гегеля и был их энергичным пропагандистом-энтузиастом, однако ко времени начала редактирования им «Русского вестника» в 1856 году и вторичного руководства «Московскими ведомостями» с 1863 года (после первого опыта в начале 1850-х годов) у него накопилось немало новых общественно-политических впечатлений, да и канонические традиции «официальной народности» были намного более актуальны и еще очень свежи в памяти. Так что, пользуясь образным выражением самого А. Э. Котова, не будет преувеличением сказать, что из духа уваровской триады родилась не только политика правых фракций русского парламента в военную годину, но и – хотя бы отчасти – тот «бюрократический национализм», внутреннюю кризисную эволюцию которого с замечательной психологической зоркостью проследил и наглядно воспроизвел автор в своей очень интересной и содержательной, несмотря на отдельные недочеты, монографии:

         «Идеология государственно-политического национализма, сформулированная в том виде и защищаемая теми способами, которыми действовал Катков, – лишь внешне декорированная “православием” и этничностью, – делала единственной основой национальной солидарности выдаваемый чиновником документ о подданстве. Носитель этой идеологии не мог не превратиться из борца с бюрократией в апостола последней» [3, с. 90].

         Увы, это так. К сожалению, почти все вещи на свете имеют свою оборотную сторону – и от такой печальной метаморфозы не застрахована никакая идеология, в том числе и «бюрократический национализм». Патетический «царский путь» Михаила Каткова завел его, в конечном счете, в прозаический канцелярский тупик.   
 
                Литература

    1.  Котов А. Э.  Русская консервативная журналистика 1870–1890 х гг. (опыт ведения общественной дискуссии). – СПб.: СПбИГО; Книжный дом, 2010. – 224 с
    2.  Котов А. Э.  Птенцы гнезда Каткова. – СПб.: ГУМРФ им. С. О. Макарова, 2013. – 152 с.
    3.  Котов А. Э.  «Царский путь» Михаила Каткова: Идеология бюрократического национализма в политической публицистике 1860–1890-х годов. – СПб.: Владимир Даль, 2016. – 487 с.
    4.  Котов А. Э.  Консервативная печать в общественно-политической жизни России 1860-х – 1890-х годов: М. Н. Катков и его окружение: Автореф. дис. ... докт. ист. наук. – СПб., 2016. – 51 с.
    5.  Котов А. Э.  Катковское направление // Родина. – 2015. – № 2. – С. 94–96.
    6.  Твардовская В. А.  Идеология пореформенного самодержавия (М. Н. Катков и его издания). – М.: Наука, 1978. – 279 с.
    7.  Брутян А. Л.  М. Н. Катков: социально-политические взгляды. – М.: МАКС-пресс, 2001. – 127 с.
    8.  Санькова С. М.  Государственный деятель без государственной должности. М. Н. Катков как идеолог государственного национализма. Историографический аспект. – СПб.: Нестор, 2007. – 298 с.
    9.  Санькова С. М.  Михаил Никифорович Катков. В поисках места (1818–1856). – М.: АПК и ППРО, 2008. – 224 с.
    10.  Попов Э. А., Велигонова И. В.  Когда Слово повелевает Империей. Периодические издания М. Н. Каткова и новые технологии общественно-государственной политики реформирующейся России (середина 1850-х – 1880-е гг.). – М.: Российский институт стратегических исследований, 2014. – 208 с.
    11.  Котов А. Э.  Бюрократический национализм Михаила Каткова // Вопросы национализма. – 2014. – № 17. – С. 174–186.
    12.  Медоваров М. В.  Новое исследование по истории русского консерватизма // Вестник Пермского университета. Сер.: История. – 2014. – Вып. 2(25). – С. 183–187.
    13.  Остафьевский архив князей Вяземских. Т. 4. Переписка князя П. А. Вяземского с А. И. Тургеневым. 1837–1845. – СПб.: Тип. М. М. Стасюлевича, 1889. – 343 с.            
    14.  Котов А. Э.  Рождение политики из духа уваровской триады. Рецензия на монографию: Иванов А. А. Правые в русском парламенте: от кризиса к краху (1914–1917). – М.; СПб.: Альянс-Архео, 2013 // Полития: Анализ. Хроника. Прогноз (Журнал политической философии и социологии политики). – 2014. – № 1(72). – С. 184–188.
    15.  Пайпс Р.  Сергей Семенович Уваров. Жизнеописание. – М.: Посев, 2013. – 84 с.
    16.  Ратников К. В.  Холопы или собеседники? Профессорские вояжи в Поречье (Идеологическая стратегия графа С. С. Уварова и его единомышленников). – Челябинск: Околица, 2006. – 236 с.
    17.  Шевченко М. М.  «Официальной народности теория» // Русский консерватизм середины XVIII – начала ХХ века: Энциклопедия. – М.: Российская политическая энциклопедия, 2010. – С. 337–339. 
    18.  Шевченко М. М.  Конец одного Величия: Власть, образование и печатное слово в Императорской России на пороге Освободительных реформ. – М.: Три квадрата, 2003. – 256 с.   
    19.  Ратников К. В.  Критика постулатов «официальной народности» в русской политической мысли середины XIX века // Сборник научных трудов Sworld. – 2009. – Т. 14. – № 4. – С. 44–45.
    20.  Янов А. Л.  Патриотизм и национализм в России. 1825–1921. – М.: Академкнига, 2002. – 398 с.      
    21.  Кудряшев В. Н.  Национальный вопрос в общественно-политической мысли России второй половины XIX века: Дис. ... докт. ист. н. – Томск, 2013. – 591 с.

         11 декабря 2016