Почтарка

Опять, как в годы золотые,
Три стертых треплются шлеи,
И вязнут спицы расписные
В расхлябанные колеи…
Россия, нищая Россия,
Мне избы серые твои,
Твои мне песни ветровые,-
Как слезы первые любви!
Тебя жалеть я не умею
И крест свой бережно несу…
Какому хочешь чародею
Отдай разбойную красу!
Пускай заманит и обманет,-
Не пропадешь, не сгинешь ты,
И лишь забота затуманит
Твои прекрасные черты…
Ну что ж? Одной заботой боле —
Одной слезой река шумней
А ты все та же — лес, да поле,
Да плат узорный до бровей…
И невозможное возможно,
Дорога долгая легка,
Когда блеснет в дали дорожной
Мгновенный взор из-под платка,
Когда звенит тоской острожной
Глухая песня ямщика!..


        Среди вологодских лесов затерялась деревенька.
 
        … Еще все дома в ней деревянные. Еще в каждом доме в хлеву мычит своя коровка. Еще каждое утро к пению петухов прибавляется звон колокольцев – хозяйки выводят животин за калитку, те идут по дороге и к концу деревни собираются в стадо, которое пастух выводит в поля. А вечером приводит обратно. Еще деревня не стала поселением. Практически дачным поселением. Еще является она центром колхоза «Верный путь». И в самом начале ее стоят три главных дома – правление колхоза, клуб и почта. Если деревенька тесно утоплена в палисадниках, то главные дома стоят на пустыре – одиноко, хмуро и важно.

        Над входом в Правление реет красный флаг. У входа стоит «Газик» председателя. На лавочке под окнами сидят мужики в ватниках. Они слегка походят на зэков. Вместе с клубами табачного дыма из их ртов вырывается утренняя сатира.
 
        То колхозники ждут распределения работ после утренней планерки.

        К Правлению подошла красавица Маша, главный агроном. Она поздоровалась с мужиками. Те дружно ответили хриплыми голосами.

        Когда агроном скрылась за дверьми, один из мужиков ехидно спросил другого:

        - А что, Колька, дает тебе жена-то?

        Спрашиваемый застенчиво улыбнулся. Он был мужем красавицы. Третий мужик вставил:

        - Она дает ему по праздникам.

        Все дружно загоготали.

        Через какое-то время из Правления вышел председатель Виктор Степанович. Он вежливо поздоровался с колхозниками и сел в авто. От группы мужиков отделился парень в болоневой куртке и тоже сел в авто на место водителя.
 
       Они было тронулись, но возле почты затормозили.

       Председатель заметил на крыльце заведения девушку с сумкой на ремне через плечо.   Он открыл дверцу и предложил подвезти ее до Еськино на своем «Газике».

       Через двадцать метров автомобиль попытался спрыгнуть с дороги.
 
       - Опять гонял за водкой? – спросил председатель водителя.

       Молодой парень осторожно повернул к нему голову. Его голубые глаза были безучастны как небо. Было ясно, что он далеко. Видимо, еще там, куда вчера ездил.

       - Извини, - сказал председатель девушке, - мы не можем дальше ехать.

       Ей пришлось покинуть неудачное авто.

       Звали ее Галей. А еще называли «почтаркой». В те времена в деревенской среде еще жило достаточное количество старых слов и выражений, особенно среди старшего поколения.

       Она поправила на плече кожаную сумку, плотно набитую корреспонденцией.
Пресса не была слишком многообразной – «Правда», «Комсомольская правда», «Пионерская правда», «Известия», «Сельская жизнь», «Советский спорт» и «Мурзилка». Да еще письма, предназначенные жителям четырех деревень – Остров, Еськино, Большая Чаготма и Чаготма Малая. Раз в месяц сумка содержала умопомрачительные пенсии старикам и старухам. Умопомрачительные по своим размерам – от двадцати до сорока рублей. Галя. получавщая девяносто рублей, в этот день чувствовала себя неприлично богатой. Было как-то не по себе от благоговейности, с которой старухи ставили подпись в ведомости.

       Одним словом, она поправила сумку и поглядела вокруг.

       Мир был ярок и прекрасен. Месяц март шагнул в колхоз.
 
       Напротив стоял клуб, последний дом перед дорогой до деревни Еськино, первого пункта ее рабочего маршрута.

       Клуб - самый странный дом. Главное вместилище культурной работы.
Половинчатое строение: низ - кирпичный, выбеленный, верх – высокий дощатый ангар, крашеный синей краской, словно считал себя небом.

       В нем клубились более-менее живые призраки культуры – индийские киношные дивы, советские праздники со школьными стихами про Ленина, народные праздники с частушками и плясовыми притопами, а также юное топтание под «Эти глаза напротив».

       Вышла заведующая с ведром. Взглянула на нее.
 
       Как Галя привыкла к этому ожиданию в глазах. Смеси надежды и страха.

       Заведующая была зрелой девушкой, изнывающей от тоски по замужеству. И был у нее жених из поселка «Первомайский». А у жениха имелись такие аккуратненькие черные усики. Такие самодовольные противные усики. И третий год он ее не брал замуж.

       Галя кивнула и прошла мимо.
       Раньше ее называли Галькой и была она школьницей. Потом она закончила школу, и неведомая сила вытянула ее из родных мест. Эта сила называлась Город. Потом эта сила выбросила назад – опять в деревню. Во все еще деревянную деревню. К злым мужикам, каждое утро сидевшим на крыльце Правления.

       Бывшая школьница вернулась, одела ватник и повязала платок.   На деревенской женщине этот головной убор – главное украшение. В зависимости от цвета и узоров он выражает возраст, день недели и даже состояние души.

       На Гале он был серым и бабушкиным. Надвинутым на самые глаза.

       Из Гальки он сделал Галю. На почте как раз освободилось место.

       И, когда она проходила мимо, мужики уважительно здоровались с ней.

       Ведь она была дароносицей. И дар ее – печатное слово.   Для грубых мужиков, кое-кто из которых в прошлом были реальными зэками, печатное слово было смущенным намеком на культурную жизнь. А она несла в сумке это самое слово.

       Она вышла на дорогу, которая уже целый месяц была ее главной собеседницей и верной подругой.

       Дорога была горбатой. По ней пролегли черные колеи.

       На краю деревни подошла к мостику с дорожной табличкой. А на табличке название деревни – Остров. Какой такой остров? С чего вдруг посреди лесов остров?
 
       А под мостиком ручей протекал. И был он почти не виден в белых сугробах. А сейчас в нем вдруг обнаружилась полынья. А в полынье – песочек, почти золотой в солнечных лучах. Как-никак, месяц март.

       Ей показалось, что среди золотых лучей резвятся золотые пескари.
А края у полыньи черные.

       Выйдя за границу, она осталась наедине с дорогой. И пошла по ее черным колеям.

       Покатилась по колеям ее жалоба. Ее беззвучный вой, ее горе.

       А у горя было название - Город.

       Еще прошлым летом по золотой пыли поехали они с подружкой к своим мечтам и надеждам.  Специально для этого в райцентре (сорок километров) пошили себе умопомрачительные брючки – с крылышками на крутых деревенских бедрах.

       Сначала город встретил ласково – радушно распахнул двери училища строителей. Впервые они столкнулись с коммунистическими принципами общаги. Даже подраться пришлось сначала за свое имущество. Ничего, потом перевоспитались, и покатился карнавал.
 
       Веселые парнишки завертелись вокруг. Уж, какие ухари подкатывали. Всех отшила. Сначала.

       Пока не встретился тот. Самый слабый и самый жалкий.

       Он пел, подыгрывая себе на гитаре. А песни такие необычные – о тоске и одиночестве. О тюрьме.

       Потом его били друзья. Потом она отмывала его на кухне. Потом уложила к себе в постель. Чтобы отдать ему все, что у нее было – свое цветущее тело.

       Потом комендантша спросила: «Что, дура, залетела?» И выгнала на улицу. И карнавал закончился.

       После ручья дорога резко пошла вверх.
 
       Небольшой косогор упирался прямо в небо.
 
       Она медленно поднялась  по нему. Когда добралась до верха, красный туман плыл в глазах. В висках стучали молоточки. Пришлось постоять, отдышаться, пока все не прояснилось.

       А, прояснившись, она увидела сосны по обеим сторонам дороги. Увидела новыми глазами. Вернее, ощутила по-новому. Они пахли свежей смолой. Впервые после длинной зимы. Они пахли вместе с землей под снегом. Запах от земли шел прямо сквозь снег.
Она поправила ремень, крепко стянутый на животе. Таким образом она скрывала последствия поездки в город.

       Об этих последствиях никто не знал. Кроме матери.

       Мать была как ребенок. Как младшая сестричка. Она всем угождала и всех любила.
 
       Отец был бригадиром. Если он узнает, непременно выгонит из дома – такова вековечная деревенская традиция.

       До Еськино оставалось километра три. Надо было идти.

       Утром на почту зашла старуха Шубина из Малой Чаготмы. На деревне она считалась интеллигенткой, потому что когда-то была учительницей и носила городскую шубку с коротким, мышиного цвета мехом.

       Шубина перегнулась через барьер и тихо произнесла:

       - А ведь ты, девка, чего-то невесела.

       Галя так вся и обомлела.

       Она пошла – вдыхая запах земли, леса и весны.

       За спиной - невидимый – разразился железным треском «Беларус».

       Она знала, кто гнался за ней.
 
       Еще в той жизни неуклюжий парень похожий на медведя замахнулся на нее гармошкой, а она, назначенная ответственной за танцы, смело потребовала, чтобы он покинул помещение. С тех пор он преследовал ее на своем тракторе.

       И в этой жизни продолжил преследование.

       Она сбежала с дороги и, увязая в снегу, прошла в сосновый лес.

       Когда грохот затих, взглянула на небо. Силы покинули. Она спиной сползла по стволу и присела в основании сосны. Ослабила ремень на животе и вздохнула. Слезы полились сами.

       Посмотрела вверх и увидела, что висит среди ветвей. И показалось ей, что так хорошо ей там наверху возле теплого неба. Так тихо и спокойно.
 
       Вдруг с ноги слетел валенок и упал вниз. Она вздрогнула.

       Почувствовала сумку на боку. А как же почта?

       Недавно в Малой Чаготме к ней вышла еще не старая Петрова. И, внимательно глядя в глаза, сказала:

       - Нешто непонятно. Прислала мне письмо сестра из Петрозаводска. Пишет, чего, мол, я ей не пишу. А я уже как месяц отписала ей. Нешто непонятно.

       А Галю буквально полоснул по сердцу стыд. Она совсем забыла, что в небольшой деревеньке (не более десятка домов) был свой почтовый ящик, из которого она должна была вынимать письма. Целый ворох конвертов обнаружила, когда вскрыла злополучное хранилище корреспонденции.

        Она стянула покрепче ремень и тут же продолжила путь.

        Рабочий день в Еськино начался с неприятности.
 
       Когда зашла к Степановым, в темных сенях за спиной услышала глухое рычание.         Тут же почувствовала укус в ягодицу. В комнату впрыгнула.

       На ее вопрос хозяин ухмыльнулся и объяснил, что там охотничья собака. Провожая, он что-то сказал в темноту. Оттуда опять послышалось рычание. Галя болезненно сжалась. Но обошлось без нападения. В принципе укус не был сильным, но зато испуг был настоящим. Галя тут же решила, что больше никогда не будет заносить почту в дом Степановых, а газеты будет втыкать в калитку.

       Особенно обидной была тупая ухмылка хозяина.

       Успокоилась только у старушки Патрикеевны, жившей в конце деревни в игрушечном домике у края дороги.

       Та угостила ее чаем.

       Галя принесла ей письмо от сына. Старушка попросила прочитать его, так как была слаба глазами.

       Письмо было с острова Сахалин. Сын просил выслать ему четыреста рублей. Он сжег какой-то мотор и ему грозила тюрьма.

       - А где ж я возьму? – спросила старушка. – Ведь коровку продала в прошлый раз, когда он просил.

       Галя ничего не ответила.

       Старушка рассказала, какой способный был ее сынок. В школе хорошо учился.       Поехал дальше учиться в Северодвинск. Стал работать там же на заводе. Стал большим начальником. Женился на Ирине. У них родилась дочка Светланка. Квартиру получили.

       - А как же он на Сахалине оказался? – удивилась Галя.

       - А завербовался, - возразила старушка.

       - А зачем? – еще больше удивилась Галя.

       - Так Ирина его выгнала, - возразила старушка.

       - Почему? – тихо спросила Галя.

       - А все водочка, - тихо ответила старушка.

       - Понятно.

       Помолчали. Вопрос с водочкой был особым. Все разъясняющим. Особенно деревенским женщинам.

       Старушка была маленькая с лицом, как печеное яблочко. Галя удивлялась лицам старушек. Как будто смуглая, до черноты загорелая морщинистая маска была одета на белую седую головку.

       Напоследок спросила у старушки:

       - А кем был на заводе ваш сын?

       - Начальником.

       - Директором?

       - Нет.

       - Главным инженером?

       - Нет.

       - А кем?

       - Мастером.

       Галя подняла брови и вышла.

       «И ее сынка съел город», - подумала, выходя от Патрикеевны.

       Больше в этот день в Еськино особенных событий не произошло. В соответствии с маршрутом она вернулась в родной Остров и обслужила его получателей.
 
       Самый главный прятался среди голых дерев заброшенного сада. Потемневшее от времени строение, украшенное резьбой. Таким же был палисадник вокруг него. Утраченная красота. Какие-то красивые люди построили его для детей, чтобы они учились. Когда-то дети учились в нем, и строение называлось школой. А потом перестали, потому что не хватало их для образования полноценных классов. И стала резная красота библиотекой. А царила в ней красавица Аннушка.

       Про красавиц в Острову (так выражались местные жители) особый разговор. Регулярно, раз в два года Город посылал в деревню самых красивых выпускниц сельхозтехникума и техникума культуры на должности агронома, зоотехника, завклубом и библиотекаря. Вот Аннушка и была ответственной за книжную культуру. В темных глубинах библиотеки она трепетала от каждого посетителя, рекламируя свои слегка потрепанные богатства.

      Галя свернула за угол, шеренга малышни расступилась перед ней и в ее руке оказался прохладный нос здоровенного овчарика. Автоматически она почесала его между глаз. Пес прижал уши, улыбнулся и пропустил к крыльцу, на котором возлежал его хозяин, молоденький солдат.

       Библиотека была закрыта, и Галя стала загружать почту в почтовый ящик.

       Видимо, солдатик обиделся за миролюбивое, если не сказать подхалимское, поведение своего питомца и подчеркнуто грубым голосом продолжил свой служебный рассказ.

      - Самое тяжелое, - слышала Галя за спиной, - охранять баб. Они раздеваются и творят, что угодно. Я научил его … их.

      Грязное слово вылетело из уст мальчика в зеленой форме как-то само собой. Даже специально. Галя вздохнула и прошла мимо. Мальчик и пес уже не казались забавными.
Видимо, опять из одной из близлежащих колоний бежал заключенный. Именно тогда в деревне появлялись такие вот солдатики с собачками.

      После библиотеки по пути зашла домой и пообедала. Бабушка поставила перед ней тарелку со щами, которые к этому моменту уже хорошенько настоялись в печи. Честное слово, эти щи снились ей в городе по ночам.

      Пообедав, продолжила путь, пройдя Остров до конца.

       В конце деревни стоял этот новый и непохожий на деревенский дом. Год назад колхозу построили его для заманивания специалистов со стороны. Длинная коробка вмещала несколько семей. Галя не знала, что дешевые эти жилища советский строй сделал основным вместилищем рабочей силы, что было его подарком рабочему классу. Этот дом был подарком деревне. Низенькая эта коробка без сеней, сеновала, хлева и подпола не была привычной избой и делала его обитателей какими-то ненастоящими, временными что ли. Зато на входной двери его висел почтовый ящик, чего не было на большинстве деревенских домов.

       Его уже никто не называл бараком. Это был дом с квартирами. Если б не занавески в окнах, его можно было принять за административное строение, подобное правлению и почте.

       Войдя в дверь, она потерялась среди пеленок и задохнулась от их сладкого и слегка тошнотворного запаха.

       Когда тряпицы разошлись, пролилось сияние – Галя увидела Дурочку с младенцем. Так на деревне прозвали жену тракториста Леньки Миронова. Молодая женщина с косеньким взглядом умела только застенчиво улыбаться.

       И сейчас с ее губ не сходила глуповатая улыбка. Взгляд ее не мог отлепиться от младенца, с которым она составляла одно сияющее и счастливое целое.

       В комнате было жарко. Волосики на головке младенца прилипли к белой кожице. И голова мамочки была облеплена светлыми кудельками.

       Не глядя на Галю, она подписала извещение.

       Вошел Ленька. Уж кто здесь был неуместен, так это он – в грязной спецовке, с черным, звероватым лицом, словно высеченным топором.

       Из его глаз пролилась нежность и стало ясно, что и он составляет одно целое с ребенком и матерью.

       И снова дорога. Колеи сошлись, разошлись, скрестились и повели.

       Осталось обойти еще две деревни – Малую и Большую Чаготмы.

       В душе родился звук – грустный. А может быть песня.
 
       Вообще-то молодежь живет от песни до песни. Причем поют все вместе, но только каждый про себя – внутри. Не поют, а слушают.

       Одна песня на всех. Принесенная модным ветром.

       Сейчас это была иностранная песенка про маму.
 
       Тягучий припев «О, мами блю, о мами блю» как нельзя больше соответствовал гипнотическому бегу дороги.
 
       Вдруг прохлада охватила подошвы. Валенки промокли.
Но песня не прервалась.

       «Вернулся, мама, я домой, но не встречаешь ты меня. Остался, мама, я один. Совсем один»

       Песню она подслушала под дверями клуба, когда как-то раз поздно возвращалась с маршрута.

       Разбирая почту, она любила просматривать печатные издания. Вспомнила картинку из «Огонька», внезапно поразившую ее утром. «Святое семейство» называлась картинка.

       И поняла вдруг, что только что в доме Леньки-тракториста видела это семейство.

       Следующим пунктом маршрута была Малая Чаготма.

       Холм, на котором она расположилась, господствовал над местностью. Поэтому дорога опять пошла в гору. Опять в голове помутилось.

       Совсем плохо стало возле фермы. Здесь работала мать. Даже в самую жару здесь невозможно было пройти без резиновых сапог. Еще запах ...

       Вообще-то ей нравилось как пах навоз, например, в их хлеву. Но здесь… Здесь можно было задохнуться. Однако, маме нравилась ее работа.

       Задержав дыхание, она поспешила мимо фермы.

       Уже перед деревней остановилась отдышаться.

       - Стой, девка! Попалась! - услышала крик за спиной. Вздрогнула.

       Обернулась – никого. Только в ногах копошился кто-то под квадратным рюкзаком. Узнала Мишку Харламова.

       Крошечный мужичок закупился в островском магазине. Был день привоза хлеба. Видимо, уже и выпил.

       - Михаил Петрович, - обратилась к падшему, - здравствуйте.

       Благодаря профессии она знала отчества всех жителей.

       Девка была сильная и легко подняла рюкзак вместе с владельцем.

       Оказавшись на ногах, Мишка что-то буркнул, махнул рукой и поспешил в сторону деревни. Имел он судьбу незадачливую. Молодым парнем уехал в город Петрозаводск. Устроился на работу, женился, нарожал детей, а через пятнадцать лет явился в родную деревню к одинокой старушке Талиньке без семьи, здоровья и денег.
 
       Никто не знал, что же такое приключилось с ним в славном городе Петрозаводске. Только будучи нетрезвым - а таковым он был очень даже часто – он, приплясывая, кричал: «А вот в Петрозаводске я на ходу подметки рвал!»

       Она поднялась на пригорок и, наконец, увидела родину.

       В четвертом классе им дали домашнее задание - написать сочинение. О родине.      Кроха дочь к отцу пришла и спросила кроха, что такое родина. Он посмотрел на нее через очки и ответил:

       - Родина – твоя мать.

       Кроха пошла и написала, что родина это ее мама. Что родина работает на ферме. Что коровы там дохнут, потому что холодно и нет кормов. Что грязь там такая, что без резиновых сапог не пройти. Что запах такой, что новый человек может упасть в обморок.

       За сочинение получила двойку. Отец ее не ругал. Родина осталась загадкой.
Недавно она ее разгадала. Взошла на пригорок, где расположилась Малая Чаготма и поняла.
 
       Отсюда открывался широкий вид на округу.

       Дело в том, что получается так, что окружающий мир в основном давит на душу человека: жилье – стенами, лес – деревьями, дорога – протяженностью, люди – удушливым своим эгоизмом. И только здесь душа разжималась, вдыхала полной грудью и свободно парила над окружающими пригорками. На одном пригорке приютились домишки Малой Чаготмы, на другом – Большой, в третьей стороне лежал Остров, и теснились еще многие другие дали. И были они крошечными, милыми, полными милых людей, живущих каждый своей, забавной жизнью. Словно стоит Галя над муравейником и наблюдает упорную и дружную жизнь малого народа.
 
       И поняла она в одно мгновение, что эта округа и есть ее Родина. И понимала каждый раз, когда проходила этим местом.
 
       Однако получается так, что в самой Малой Чаготме это чувство исчезало.
Стоило увидеть в ней самый высокий дом Чернокрылова.

       Когда-то был он сельсоветом, а его владелец – председателем этого загадочного учреждения. Именно он выписывал самый дорогой журнал «Огонек», газету «Правда»,  газету «Известия». И сам он был высоким и каким-то важным, с плавными размеренными движениями большого тела. Тем неестественней была его история, которую недавно поведала ей интеллигентка Шубина.

       Оказывается, до революции дом принадлежал одной зажиточной семье, в которой было семь братьев. Пришла революция, за ней раскулачивание, и семью высылают в Сибирь, а в доме поселяется Чернокрылов. История была абсолютно неправдоподобной, но с этого момента сама фамилия Чернокрылова стала зловещей.

       И стало ей жалко родину. Вспомнила Мишку и стало жалко деревенских мужичков, которые жили на этой самой милой родине.
 
       Если идет она по улице и видит трактор «Беларусь», который буквально едет со скоростью черепахи, буквально еле-еле, то это значит, что сегодня зарплата, и тракторист Вовка Михеев, в обычные дни скромный обстоятельный человек, уже пьян и со скоростью черепахи добирается до своего дома. А когда заедет во двор, то выпадет из кабины и заснет прямо на земле. То же самое будет означать, если она услышит на улице особенный хряст. То мужики после милых посиделок проверяют крепость челюстей друг друга.

       А День молодежи, который она отпраздновала вместе со всей молодежью перед своим отъездом в город?

       Впервые со «взрослыми» ребятами, полная сладких предчувствий, на колхозной машине отправилась она в районный центр Липин бор. По прибытии сразу же оказались в каком-то общежитии и стали пить вино - и все, ребята исчезли. Девушки погуляли по райцентру, а к вечеру пошли искать кавалеров. Нашли в местном парке.
По парку разносился хряст. Съехавшаяся со всех окружающих деревень молодежка проверяла крепость челюстей. Девушки оттаскивали своих – с кровавыми соплями, в рваных рубахах. На следующий день никто не мог толком объяснить - кто с кем и за что дрался.

       Почему-то на родине оставались самые некрасивые и какие-то забубенные мужики. Все более-менее красивые и умные рано или поздно оказывались в городах. То же самое, впрочем, относилось и к девушкам.

       Эта мысль поразила ее именно после города. Там, первое время она была просто очарована красивыми и умными мужчинами, наполнявшими транспорт после работы. Все были чисто и хорошо одеты. А здесь?

       В чем работают в том и ходят. В масле и мазуте – и одежда и руки и лица.
«Опорки» называла их бабушка.

       Как-то в толковом словаре Галя выяснила значение этого слова – старый, стоптанный башмак, или сапоги со срезанными голенищами.

       Вообще бабушка знала много разных слов и выражений. Например, однажды Галя спросила у нее: «Сколько время?» - «Три беремя», - тут же ответила бабушка.

       Как-то мама посоветовала бабушке не вмешиваться в процесс приготовления пищи. Та села, посидела и вдруг запела «Интернационал». Больше такого совета мама не давала.

       После Малой Чаготмы почтарка спустилась по косогору к реке, за которой на следующем пригорке примостилась Большая Чаготма.

       На этом отрезке в ней обычно пела бодрая песенка:

       «Вот кто-то с горочки спустился,
       Наверно милый мой идет.
       На нем защитна гимнастерка,
       Она с ума меня сведет»

       Спустилась и не узнала реку.

       Вместо заснеженного пушистого русла увидела черную ленту, по которой двигались легкие льдинки. Плавучий мост был свернут на бок. И не верилось, что эти легкие льдинки могли сотворить такое происшествие. Как же теперь перейти на другую сторону?

       Она с тоской – но не слишком – взглянула вверх, туда, где на пригорке притаилась Большая Чаготма. Туда надо было донести остатки почты. Только тогда можно было считать на сегодня работу завершенной.

       И вдруг оттуда показалась фигурка с собакой. И опять проиграл пешеходный мотивчик, только сейчас он был связан непосредственно с фигуркой.

       На холме Малой Чаготмы росли березки. А вот здесь - елки.
 
       Вот мимо них-то и шел человек, который был ее миленьким целый август после окончания десятого класса.

       Как-то собирала она малину. И вдруг из чащи выбежал молодой и стройный волк. Встал перед ней. Она захотела уйти, а тот задрал верхнюю губу и показал клыки. Пришлось остаться. И замереть, то есть перестать дышать. Так и осталась торчать столбом.

       Пока к ней не подошел мужик из Большой Чаготмы. Железный было у него прозвище. По рассказам бабушки она знала, что половину жизни он провел в тюрьме. Что в драке потерял глаз и носил стеклянный.
 
       - Ну что, бикса, исполнимся? – задал он странный вопрос, от которого совсем похолодело внутри.

       И был у него голос зверя – жесткий, рокочущий, дерзкий, не оставляющий надежду.

       - Ну, все – конец, - подумала она.

       А мужик рассмеялся звериным своим смехом, провел пальцем по ее щеке и ушел.     Только тут она заметила, что у волка хвост калачом. И вспомнила, что кличка у него Самолет. А любимым занятием пса было нежно вынимать пряники из рук малышни возле магазина.

       И вот стал этот мужик на целый месяц ее милым. Уж очень он походил на актера Смоктуновского в кинофильме «Берегись автомобиля» (когда наголо бритый тот вернулся из тюрьмы). Эта бритая голова, вырезанная из журнала, была вклеена в заветную тетрадь.

      Жил он в ней утром, днем, вечером и ночью. Пока не выскочил как-то наперерез, перебежал дорогу и упал в канаву. Видимо, был пьян, натурально в стельку. Вот тогда-то и решила она окончательно уехать в город.

       И вот спускался он с горочки. Как же это миленький переберется на этот берег?

       Однако на той стороне, возле берега стояла лодочка. К ней-то и направлялся Железный.

       Со стороны деревни послышался какой-то резкий звук. Женщина бежала мимо елок по направлению к Железному и кричала. Однако тот спокойненько сел в лодку и поплыл на эту сторону. Женщина осталась на том берегу.

       - Зря он Викентьевну оставил, - услышала за спиной.

       Алешка Васильев улыбался своей наивной улыбкой. Бабушка почему-то звала его Макаркой. Все покончали школу и ухали в город. А этот остался.

       Они подождали, пока Железный подъедет.

       Когда Железный вышел, Алешка спросил его:

       - Дядя Саша, а Викентьевну чего забыл?

       Железный подошел к нему и, глядя в глаза, отрезал:

       - А чего она как барыня идет.

       При этом он поднял перед лицом Алеши руку, словно хотел ударить. Алеша побледнел.
 
       Когда Железный ушел, они с Алешей забрались в лодку и поплыли.

       Посреди реки Гале стало страшно. Легкие льдинки ударяли в борт, скрежеща, словно это были какие-то айсберги. Лодку закружило. Но Макарка оказался на высоте – лихо вывел утлое суденышко.

       На том берегу высадил Галю и посадил Викентьевну. Короче, чудак заделался лодочником.

       Почтарка отправилась по своему маршруту.

       Уже на выходе из Большой Чаготмы ее догнал Ванечка, маленький принц в лохмотьях нищего. Заветный сын тихо и безнадежно пьющей четы Обмолотковых. Украшение сельской школы – пятикласник в Вологде выиграл Математическую олимпиаду.
 
       Мальчик передал ей письмо. При этом его застенчивая улыбка вызвала почему-то желание поцеловать его. Оставшись одна, взглянула на конверт. Письмо было в «Пионерскую правду».

       Уже в темноте Макарка перевез на другую сторону. Чудак не бросал взятую на себя обязанность перевозчика.

       По дороге домой впервые ясно и отчетливо почувствовала под сердцем ребенка.

       Ведь что такое была ее беременность до сих пор?

       Позором, гадкой болезнью, опухолью, которую надо скрывать и от которой в определенный момент придется избавиться, изрыгнуть из себя.

       И вдруг она поняла, что никакая это не опухоль, а маленький человечек, непосредственная часть ее самой. И на место глухой тревоги пришла светлая тревога за жизнь этого человечка. Великая ответственность пришла. Почему-то подумалось, что будет сынок, и он будет похож на Ванечку.

       Теплая волна накрыла ее и понесла к дому.

       Там она сразу же взялась за работу. Приготовила пойло корове и отнесла в хлев. Когда буренка зачавкала вкусняшкой, Галя услыхала голос отца, откуда-то с улицы. Подошла к закрытой двери во двор и прислушалась.

       Последнее время отец завел привычку собирать перед мастерской соседских ребятишек и о чем-то там беседовать с ними. Гале стало интересно.

       Голос отца спрашивал:

       - Ну, вот скажи мне, Ванечка, - хочешь конфетку?

       Детский голосок ответил:

       - Хочу.

       Голос отца продолжил:

       - Ну, тогда похрюкай и получишь конфетку.

       После некоторого молчания голосок выдавил:

       - Не буду.

       С сочувственным вздохом отец сказал:

       - Ну, миленький, тогда конфетку не получишь. Не заработал. А у нас кто не работает, тот не ест.

       Послышался увещевательный голос человечка постарше:

       - Ванька, похрюкай. Что, трудно тебе, что ли? Мы же хрюкали.

       - Не-е-т, - протянул с плачущими нотками первоначальный голосок.

       Галя улыбнулась и пошла по делам.

       Еще через месяц в тайне от отца вызвали скорую и в райцентре Липин Бор появился новый человечек.

       Когда отец вернулся с работы, ему сунули в руки сверток с новорожденным.     Придя в себя, бригадир только и сказал:

       - Дуры, бабы! Так и инфаркт можно схватить.

       «Средь высоких хлебов затерялося небогатое наше село» – еще одна любимая песня, помогавшая коротать дорогу почтарке.
 
       И вообще - были ли на самом деле эта деревенька и эта почтарка? Вот в чем вопрос. Или будут еще? Или так будет всегда? Или такого больше не будет никогда?

       Да, друзья мои, такого не будет НИКОГДА.