Натальина планета с двукошковым знаменем. Тайна Ме

НАТАЛЬИНА ПЛАНЕТА С ДВУКОШКОВЫМ ЗНАМЕНЕМ. ТАЙНА МЕБИУСА.
 
Продолжение

 С Большой Никитской я повернула в Калашный переулок, прошла мимо лавки древностей, где работаю ведьмочкой, а по совместительству психоаналитиком, и направилась к Арбату. Мимо пролетел молодой парень с серьгой, наушниками и косичкой, искрометно глянул на меня, произнес: «Красивая», как если бы констатацию этого факта сделал робот.

Вдруг по всему переулку разнесся рупорный голос, степенно, но настойчиво вещавший:
- Машину посла Танзании - к подъезду!
- Машину посольства Бразилии - к подъезду!
- Машину посла Южной Кореи - к подъезду!

В Калашном много разных посольств. Наверное, и у послов был конец рабочего дня, и они возвращались домой к семейному ужину на фордах, мерсах и тойотах с флажками своих стран на капотах. Окна их авто были затемнены. Должно быть, иностранные послы страшно уставали за день и предавались медитациям, сосредоточив внимание на центре мироздания, который как раз находился в центре тяжести их собственного любимого тела. Но скорее всего они просто привыкли наблюдать мир исключительно сквозь затемненные стекла.

- Карету княгини Натальи - к подъезду! - торжественно произнес все тот же рупорный голос.

Прекрасно, именно кареты мне и не хватало. Не той кареты, которая требовалась Чацкому, тем более что ему самому приходилось кричать: «Карету мне, карету!», а другой, этакой колесницы госпожи Непостоянства, Фортуны. Там, где непостоянство, там и случай, а где случай - там и совпадения. Мир из кареты, даже если его рассматривать сквозь зашторенное окно, совсем не такой, каков мир из автомобилей с затемненными стеклами, где удобно развалились чванливые послы. И вообще каретный мир резко отличается от любого автомобильного.

***
Итак, у Натальи был свой мир. Неслась она на колеснице Фортуны, которая теряла равновесие, стоя на колесе - так эту капризную даму изображали в эпоху Возрождения. Колесо Фортуны поднимает падших и уничтожает возродившихся. Напротив, главная добродетель Храбрость, которая олицетворяла мужество, стойкость и помимо силы духа еще и физическую силу, покоится на твердо стоящем кубе, символе стабильности. Храбрость обычно изображалась в виде воина в шлеме, иногда в доспехах, держащей щит, копье и меч, чем напоминает защитника, то бишь Александра. Что ж, союз Храбрости и Фортуны, добродетели и порока, Александра и Натальи - это то, что необходимо для развития, для бесконечности.

А поскольку у Натальи был свой мир, не похожий на канонический, каретный мир с разделительным мягким знаком, то и жила и творила Наталья по своим законам.

Ей давно надоели четыре времени года: зима, весна, лето и осень. И тогда она выдумала новое: сиреньсень. Сиреньсень бывает между летом и осенью. Все деревья сиреньсенью становятся сиреневыми. На елке с сиреневыми иголками одновременно вырастают вишни, яблоки, груши и арбузы. Редких экзотических фруктов Наталье не хотелось.

Дикие обезьяны в сиреньсевом лесу тоже не бегали. А вот шляпки на березах вырастали, потому что к ним наша героиня была неравнодушна, как любая женщина.

Было у Натальи и свое сиреньсевое озеро, где озерничали черти, русалочки-берегинюшки, а вокруг выпрыгивали из леса кикиморы, когда Наташа волховала. И была та нечисть не сиреневой, а похожей на нее, рыжей. Иначе и быть не могло, ведь вся нечисть-то Натальина была русской, как и она сама, а слово, похожее на «Русь», что бы оно ни обозначало на разных языках, переводится как «красный», «рыжий». Ведь русый же! Хотя когда Наташу спрашивали, какой она национальности, - она отвечала - кошковой.

С началом сиреньсени в Наташином мире открывался не только купальный, но и летательный сезон, следует заметить, совершенно отличный от летального (чермный юмор!). Вся поющая и непоющая живность, в том числе и люди (если они там вообще были...), взлетали, парили, цвели и радовались жизни.

Однажды сиреньсенью Наталья полетела на планету, имя которой забыла, что было для нее, специалиста по именам, не свойственно. Правители этой планеты выехали приветствовать Наталью на снегоуборочной машине, так как снега там никогда не бывало, а значит, для чего еще могла сгодиться такая машина?

 На машине было укреплено неизменное знамя Планеты, на котором изображалась белая двуглавая кошка на рыжем фоне. Вместо бахромы это знамя было окаймлено седыми кудрями. Наташа влюбилась в безымянную планету и проводила там каждую сиреньсень, учредив сиреньсень официальным временем года. Правители подарили Наталье Планету за кошковость, и она стала разъезжать на снегоуборочной машине, переделанной в карету, с двуглавокошковым знаменем. Планета так и стала называться - Натальина Планета. Астрономы знали Наташину планету. А Натальину никто не знал, потому что кошки, как известно, ходят сами по себе...

 
НУ ЧТО, ПОПОЛЗЛИ ПО КРЕНДЕЛЮ? - СТРАШНО! ТАЙНА МЕБИУСА

 ...Что это? Это все ей (ему, мне) снится (снилось, будет сниться)? Технотронный сон наяву?

С тех пор, как я нашел на мосту книгу-дверь, все вдруг в моей жизни изменилось. Эта книга была дневником Натальи, где от руки ею были описаны эпизоды жизни, ее сновидения с собственными комментариями, размышления, сочинения, грезы и пристрастия. Все это датировалось крайне редко, потому что в сиреньсень понятие времени вообще теряется, что вносит путаницу на года, десятилетия и даже тысячелетия. Эта книга одновременно содержала в себе и компакт-диск, где был записан электронный дневник некого инфоброкера Августа. В книге находился какой-то семейный дневник конца XIX - начала XX века, какие-то сочинения советского и пост-постсоветского периода Адриана, первого Натальиного мужа, и компьютерные разработки Александра, второго мужа Натальи.

День за днем я начал замечать, что со мной стали происходить события, зафиксированные во всех этих источниках. Это случалось то последовательно, то все вдруг смешивалось самым чудным образом, рождая во мне неповторимое состояние типичного представителя Земли кончающегося второго тысячелетия. Все это давало некоторое понимание тех событий и тех людей, которые были за пределами только моего центропупкующего поколения, хотя, уж конечно, на всеохватность я не претендую.

Я не понимал уже, кто я сам из этих героев, какого я пола и возраста и где я - внутри ситуации или за ее пределами. Я также перестал четко ощущать пространственно-временные границы происходящего, как и сами события, и мог фиксировать только некоторые совпадения. А их было много. Может, мир - это и есть совпадения, реальные или нереальные без разницы, переплетенные в лист Мебиуса, лист, который чем-то похож на лист с сиреньсевого дерева. Все имеет свою противоположность, но противоположности в мире взаимопоглощаются, переходят друг в друга и совпадают.

- Посмотрите внимательно на кольцо, надетое на ваш палец. Его поверхность имеет две стороны. Одной стороной эта поверхность соприкасается с пальцем. А другая сторона - наружная по отношению к этому пальцу. У этих двух сторон две границы, два края; каждая имеет форму окружности, - объяснял мужчина, стоявший с мелом у доски.

На столе находились какие-то причудливые модели. Кажется, я сижу на лекции по матанализу. Это вовсе не анализ экспрессивной лексики русского народа, а всего лишь «математический анализ». Я все это воспринимаю нутром Натальи, и сам не только превращаюсь в Наталью, а, кажется, и есть она сама.

- Если какая-нибудь букашка захочет переползти с наружной стороны кольца на внутреннюю, то она должна пересечь границу. Заметит ли она, что нарушила границу - это ее букашкино дело. А вот немецкий математик Мебиус кое-какие особенности заметил. Он придумал довольно простой и оригинальный фасончик, который повторен уже не одним школьником ни одного поколения.

Лекцию читал преподаватель с удивительно романтической фамилией - Феттер, что очень было похоже на Ветер, правда, знатоки утверждали обратное, как и полагается знатокам. Они переводили это немецкое слово как «полный», «толстый», однако у меня всегда свое восприятие человека и его имени.

- Попробуйте один конец прямоугольной бумажной полоски приклеить к другому концу той же полоски так, чтобы точка А перешла в точку В со штрихом, а точка В - в А-штрих. Не надо быть букашкой, чтобы заметить, что это модель односторонней поверхности. Вот возьмите фломастер поярче и начните закрашивать лист. Не торопитесь. Делайте это последовательно и фломастера от поверхности листа не отрывайте. Вы будете совершенно убеждены, что находитесь только в одной реальности и в одном качестве, ведь края листа, его границы вы не пересекли ни разу. Когда вернетесь с того места, с которого начали, вы увидите, что окрасилась вся поверхность листа: так где тут была внутренняя сторона, а где наружная? Когда они успели перетечь одна в другую? И что все это значит? Лист вот этого оригинального фасончика и назвали в честь ученого, - листом Мебиуса.

Воспринимал Эрвин Альбертович свой предмет как нечто эстетическое, чаще музыкальное.
- Давайте-ка, причешем эту функцию!
- Смотрите, какая красивая функция получилась!
- Сведем все к этому мажорному гармоническому ряду!
- А теперь применим к этой симпатичной конструкции правило Лопиталя!

Он учил нас, что если задача решена правильно, то ответ получается обязательно красивым, а если ответ некрасивый, «непричесанный», - наверняка где-то допущена ошибка. Мне он казался свежим седовласым Ветром в исключительно негармоничном ряду наших преподавателей.

Был у нас, например, профессор физики по фамилии Крейндель. Все студенты называли его просто Кренделем. Это ему соответствовало, потому что всякий раз он заклинал, произнося постулат-«присушку» типа:
- Каждый уважающий себя физик (а именно физиками мы готовились стать),... - здесь наступала испепеляющая пауза, - обязан знать! - голос подымался до визга - чему равен заряд электрона.

Кто не знал этого с точностью до десятитысячных - получал «ноль баллов» на коллоквиумах, которые Крендель любил проводить. Эти «ноль баллов» он ставил с особым удовольствием, наверное, потому, что «ноль» был символом кренделя, сушки.

Впрочем, студенты называли Крейнделя Кренделем исключительно удобства произношения ради, потому что внешне профессор напоминал совсем другое чайное лакомство со своей кудрявой шевелюрой, яркими пингвиньими глазками, яблочково-румяными щечками.

Хорошо, что работал профессор не в пищевом институте. А то, по рассказам моей соседки, которая там училась, у них еще не такие вкусненькие истории случались. Однажды пришла телеграмма их преподавателю от благодарного выпускника, который открывал свой собственный частный ресторанчик у себя в Туле. Она начиналась так: «Уважаемый Мармелад Батырбекович!» Отроду он был Зеймфиром Батырбековичем. Настоящее имя еще одной преподавательницы давно забылось, сохранилось только прозвище Люля-Кебаб.

А не сдавшие зачет студенты съедобного вуза частенько вопрошали, дежуря у дверей кафедры технологии виноделия:
- Револьвер Алексеич не знаете где?

Однако Револта Алексеевича - таково настоящее имя преподавателя, - днем с огнем было не сыскать.

Я снова села на свой конек. Именами я стала заниматься теперь, в другом витке своей жизни, миновав студенчество, перетекая в зрелость.

***
Сижу я в помещении типа строительного вагончика, в нем какая-то баня имеется, и разговариваю с Эрвином Альбертовичем. Он уже давно в Германии живет и немецким студентам о красивых функциях рассказывает, а в Москве по какой-то надобности случился.
Мы что-то вспоминали, а потом он заторопился в Шереметьево на самолет. Я проводила его до ближайшего метро и вернулась к вагончику.

На улице меня сильно просквозило и очень хотелось согреться. В кармане лежал заветный ключ от вагончика-бани, который мне доверила общественность. С этой банной мечтой я вставила ключ в замочную скважину и - о боже! - дверь отходит и распахивается: я же помню, я ее закрывала!

Не может быть! Баня-вагончик заполнена людьми и уже отдаленно напоминает баню, потому что все эти люди - бездомные, грязные и оборванные. Они пьют и едят.
Женщина-бродяжка красит высохшие в язвах губы моей помадой. Помада яркая и страшно контрастирует с ее землистым лицом, сплошь покрытым струпьями.

В недоумении я закрываю дверь. Думаю: что же теперь делать? Вызывать милицию? Это само собой разумеется, но как убрать грязь? Даже не внешнюю. Кто-то незваный внедрился в твою душу, облапал, опустошил и бросил...
 
 Я проснулась. Рука потянулась к книжному шкафу. В этот раз я не выбирала, - взяла первую попавшуюся книгу, чтобы окончательно проснуться и преодолеть чувство тревоги, вызванное сном. Мне попала книжка, которую я вчера взяла в библиотеке. Зощенко. Повесть «Перед восходом солнца». Открываю первую страницу. И меня будит Зощенко. Совсем другой Зощенко, не тот, к которому я привыкла.

Начиналась повесть так: «Я часто видел нищих во сне. Грязных. Оборванных. В лохмотьях. Они стучали в дверь моей комнаты. Или неожиданно появлялись на дороге. В страхе, а иногда и в ужасе я просыпался...»

Дальше Зощенко подробно всматривается в свою жизнь, детство, именно там находит причины своего страха, пытается понять, что для него символ нищего, нищеты.

Во сне всплывает незнакомое ему имя Павел Петрович Чистяков, который был начальником Мишиного отца по Академии художеств и от него зависело получение пенсии. Миша с матерью унизительно дожидались его на лестнице. Детские воспоминания Зощенко хранили слезы матери и образ брезгливо отвечающего Чистякова.

К этой сцене потом добавились другие горькие воспоминания. Взрослый Зощенко понимает, что боится руки нищего, руки, которая может отнять. Он понял, что этот страх преследует его не только во сне, но и днем. Каждый вечер он всегда тщательно проверял ключи и запоры на дверях, на окнах. Он не мог заснуть, если дверь была открыта. Первая глава его повести так и называется «Закрывайте дверь».

Черт! Я не читала этой повести раньше. Надо было взять в руки эту книгу, когда мне приснился именно этот сон! Я ведь тоже испугалась грязных рук, которые трогают мои вещи, внедряются в мою жизнь.

И самые страшные строчки старинного романса на стихи Беранже «Нищая», одного из любимых мною, вдруг напеваются с утра: «у входа в храм одна в лохмотьях старушка нищая стоит»..., «и летом и зимой босая, о, дайте милостыню ей»... Зощенко тоже вспоминает романсы, только совсем по другому поводу, анализируя, жаль ли ему безвозвратно ушедшего дореволюционного времени. Повесть написана им при победившем социализме, к которому он относится оптимистически. Я же проецирую положение нищенки на себя и страшусь старости, потери привлекательности, а в конечном итоге и смерти, - в общем-то, это нормально и естественно, так проявляется инстинкт самосохранения. И время мы переживаем какое-то революционное. Уже нет страны, где я родилась, а жизнь в ней стала живой фантасмагорией.

Источники своих страхов Зощенко «всосал с молоком матери». Мать кормила его грудью, когда молния ударила во двор их дачи.  Грудь и гроза. Пища и отнимающая пищу рука. Грозы повторились - и условные связи, однажды возникшие, укрепились. Был страх грозы, страх тигра - тигры тоже часто снились писателю, страх, связанный с рукой и с женщиной, страх кровоизлияния в мозг, а значит, страх смерти.

У него это так. А у кого-то эти символы могли рождать совсем иные ассоциации. «Увидеть себя или кого-либо из друзей нищим - плохой знак, предвещающий заботы и лишения. Бизнесменам нужно больше уделить внимание своему бизнесу, лучше организовать свое время и работу, так как возможны большие потери в деньгах», - написано в соннике. Слишком прямолинейно и примитивно объясняются многие вещи в мире, где мчатся иномарки с задымленными стеклами.

В моем мире, где колесят кареты, дрожки, телеги и другие реликтовые средства передвижения все совсем иначе.

Мне, отдельно взятой Наталье, бояться нечего. Ведь когда-то нищие играли огромную роль в общении людей, когда не существовало прессы, они были своего рода социальными информаторами. Вообще нищий - философский образ, Ничто, соприкасающееся со Всем. По старинным преданиям, Христос, Кришна, Зевс обожали рядиться в нищих. Может сны про нищих - это сны-божественные откровения? Сны-предупреждения?

Бродяги и нищие имели свой собственный набор знаков. Эти значки они наносили на столбах ворот, на дверях, которые служили своеобразными предупреждениями и рекомендациями бродячим собратьям. Их «рыцарские знаки» предупреждали о том, что где-то «опасная для питья вода» (и тогда о чистоте экологии пеклись!), извещали, что в каком-то доме «добросердечная женщина» (при этом изображалась кошка!). Наверное, нищенские знаки породили знаки дорожные, которые обязан теперь знать каждый, находящийся за рулем, даже если он смотрит на мир через затемненные стекла.
 А в моем каретном мире нищих и вовсе нечего бояться. Они меня радуют специальным значком, что «за работу платят деньги». Мне деньги всегда трудно доставались, а после распада СССР и вовсе сложно заработать на жизнь, поэтому-то страхи и преследуют.


"РЫЖАЯ-БЕССТЫЖАЯ". ТАЙНА МЕБИУСА

Начало лета. Дом, где прошло мое детство. Запах жасмина. Ласкающая солнечная тишина. Иногда - баюкающее жужжание пчел и яркое порхание бабочек - такие яркие были только в детстве.

Ленивый стук лошадиных копыт по всему двору и мерное покачивание повозки. Это проехали цыгане. Они собирают негодную одежду и обувь, разное старье, и дают в обмен надувные шарики, петушки на палочке и разные милые штучки, которые в магазине почему-то не продаются и родители запрещают брать в руки, а тем более в рот: "подцепишь какую-нибудь заразу"!

Надо быстрее что-нибудь поменять, а то розовые шарики закончатся. Вот это мамино крепдешиновое платье подойдет в самый раз. Оно темно-синее, угрюмое, как ночь. Пусть будет лучше вместо него розовый шарик. Он легкий, радостный. Я успею его надуть до прихода мамы. Она, наверное, обрадуется.

- А цыгане детей воруют. Вот посадят в мешок и увезут в кибитке - будешь всю жизнь в грязном мешке сидеть, - пугает соседская Людка. - Это мне папа сказал. И еще когда он напьется пьяный, то ругается, стулья ломает и поет: «Эй, цыган, цыган кучерявый!»

Людка в прошлый раз отцовскую норковую шапку старьевщикам сдала. Ведь было лето, до зимы далеко. Зато Людке дали за шапку целых пять хлопушек, и ребятня нашего двора была счастлива весь день, пока не пришли Людкины родители. Тогда-то и появилась легенда, что цыган кучерявый в мешок вместо старых вещей детей сажает - и на всю жизнь.

Сколько, однако, красного света для розового шарика вместо темного платья, которое мама надевала с фосфорической брошкой. Брошка в ночи загадочно светилась, и отдавать ее было жалко, поэтому брошку я от платья предусмотрительно отколола.

Может, и у меня страх нищеты тогда в детстве возник, глядя на цыганскую повозку, а не теперь, из-за экономической обстановки и моего безработного состояния? Впрочем, одно другому не мешает, только вот «организовать свое время и работу», «как у людей» все никак не получается. Мама с детства твердила: «У всех людей дети как дети, а у меня - черт, не ребенок!». Так что не привыкать к бесовскому роду-племени относиться.

Я рыжая. И дразнили меня «рыжая-бесстыжая». Я уже тогда четко знала, что свои рыжие волосы красить не буду ни в какой другой цвет, иначе природа померкнет. А Наталья переводится как «родная», «природная» - такой перевод мне ближе всего, хотя есть и разные другие предположения ученых людей. Поэтому можно сказать, что магия моего имени и магия цвета тут резонировали, и все вместе давало мне чертовское очарование, душевные силы, подпитываемые Природой...

Вот почему на Натальиной планете знамя было рыжим. А седая бахрома? - Это мой страх. Страх старости, сродни страху потерять красоту, страху нищеты, болезни и смерти.

Жалкая трясущаяся старушка продает в переходе какую-то крохотную плюшевую зверушку, которую сама, как видно, и сшила. Возможно, она тоже когда-то кружила мужские головы, а теперь все проходят, как мимо пустого места. Куплю у нее этого обтрепанного медвежонка. Чем-то он даже напоминает розовый шарик...

А что если бы сейчас во дворе послышался топот и приехали цыгане-старьевщики... Побежала бы?

А шарик тогда не улетел, как в Окуджавской песенке, его просто проткнул иголкой дворовый Игорёшка, за что был бит и я была бита. Сначала он. Потом я. Со слезами побежала жаловаться отцу. Он стукнул меня по заднице и сказал, что еще добавит, если сейчас же не дам сдачи Игорёшке. Мой родитель по такому поводу всегда обидно ругался:

- Что? Жил - дрожал, умирал - дрожал?! Дрожаленка!

Не стоит и сомневаться, что Игорёшка тогда получил сполна. А жаловаться папеньке - раз и навсегда отучилась. Вот тогда-то и добавилось к «рыжей-бестыжей» - «рыжий-красный - черт опасный». Такой чертовкой и выросла.

[Наталья Менщикова.Тайна Мёбиуса. - М.: Издательство "Азбука", 2000. - ISBN 5-8012-0003-7; М50.(С) Наталья Менщикова]
 
Продолжение следует.

Селфи автора. (С)Наталья Менщикова