Элегия

Частенько вспоминается отец. В последнее время особенно. К чему бы это? Не к близкой ли встрече? А может быть, просто надо сбрить бороду? Она седее, чем голова. А волосы просто покрасить для вящей молодости души. А?
Конкретного ответа нет ни на один из этих вопросов. Одно только ясно совершенно — нельзя терять уверенности в себе. Ни при каких обстоятельствах. Даже у закалённых бойцов это чувство не данность, а цель, к которой нужно стремиться каждую минуту и отстаивать её во всех неприятностях. Чем чаще ты распускаешь слюни, тем больше вероятность того, что ими, в конце концов, захлебнёшься и неизбежно отправишься на погост..
По-э-тому!
Да здравствует оптимизм! Без него и так короткая жизнь становится ещё короче. скучнее и бессмысленней, как и всякая глупость.

Нечто подобное я исповедовал намедни в одной компании. На вид вполне приличной. Один из присутствовавших был представителем Министерства культуры.
В ответ  на мои весёлые и поучительные  истории, которыми я не раз покорял многих.  не последовало даже вежливых улыбок  Публика просто спокойно пила и закусывала, не обращая на меня никакого внимания.
Это мне напомнило  концерт для скрипки с оркестром Вивальди, на котором довелось присутствовать однажды.
На сцене филармонии блистал признанный виртуоз. В зале — ажиотаж, аплодисменты. Зрители стояли даже в проходах. Минут через десять после начала первого акта откуда-то с галёрки послышался шум.
Публика заволновалась. Вместе с нею и я. Не сразу, но всё же заметил среди моря поклонников высокого штиля какого-то долговязого мужика в тёмном костюме и белой рубахе,  застёгнутой по-простецки под кадык.
—Сходил, называется в кино, — буянил он, проталкиваясь к выходу. — Тоже мне культпоход называется. Всучили билетик в профкоме. И это вместо премии! Да если бы у нас, на работе, кто-то попробовал хоть секунду так противно скрипеть, — сразу бы получил по зубам!
Ну что ж, не всем котам масленица. Метать бисер там, где в почёте только стеклянные бусы, — всегда риск.
А от своих слушателей, всех этих культурных министров и слесарей,  мне
тоже хотелось тогда исчезнуть. Как и тому мужику из филармонии. свалить побыстрей. Хоть к чёртовой матери. В отличие от него. удерживал только такт. Чуть большая воспитанность. А может, и ханжество.

Отец, рассказчик даже поярче меня, в таких случаях замолкал. Кувыркал в одиночестве пару-другую рюмок, уединялся в каком-нибудь кресле или на диване и, устремив в потолок задумчивый взгляд. затягивал грустно:

Красотки, красотки кабаре!
Вы созданы лишь для развлечения!
Изящны, беспечны красотки кабаре!
Для вас непонятны любви мучения!

Это был отрывок из дуэта Бони и Ферри, героев  любимой им «Сильвы»*.
Ближе к последней строке взгляд у исполнителя, как правило, окончательно мутнел, глаза смыкались в недвижные щёлочки. Предчувствуя неминуемый храп с последующей полной потерей сознания, мать встряхивала мужа и голосом мудрой наставницы командовала:
—Пошли домсй!

Идут времена. Бегут. Нет уже ни матери, ни отца. Они давно в мире, туманном и беспечном, как сады Эдема. Но и оттуда порой я чувствую родительскую опёку. Память, воображение возмещают мне их отсутствие рядом.
И юмор, благодарные улыбки близких. Это само собой. Без этого не прочувствовать, что всё относительно. Уходя, ты всё равно остаёшься, пока существуют и рождаются люди, которым следы оставленные тобой на земле, помогают найти собственный путь в бессмертие

*Сильва — оперетта Имре Кальмана