Монумент

Что вы знаете об уборщицах? Да ничего.
В пять лет у моего сына обнаружили аденоиды в носоглотке. Вид у него, прямо скажем, стал не очень уж привлекательным: рот приоткрыт, из носа течёт. Просто красота неописуемая.  Возила его по врачам. Что хотели, то и признавали у него. Даже гайморит. Наконец-то, нас направили в ТашМИ - Ташкентский медицинский институт. Повезло нам, хороший попался ЛОР-врач, который всё мне объяснил и настоял на операции. Да без неё и не обойтись было. Понравился мне доктор. Сказал, что Отоларингология – самое интересное направление в медицине. Верю. Каждый ведь кулик своё болото хвалит. Я и сама люблю только свою микологию. Всё остальное – не интересно. Положили сына в ЛОР-отделение детской хирургии. Наступил день операции. Все мамочки-папочки, тётушки-бабушки собрались у лестницы, ведущей на второй этаж, где и находилась операционная. Детей отвели туда заранее какими-то другими, тайными тропами.
У основания лестницы, как и полагается, встала на свой пост уборщица (санитарка) со своим грозным орудием – шваброй-автоматом. Ну просто изваяние какое-то, мимо которого ни пройти, ни даже не проползти. Я давно заметила, что все уборщицы во всех медицинских или учебных заведениях нашего огромного Союза, на одно лицо – русская ли, кореянка, узбечка, татарка, еврейка, кавказка. Все – грозные, неприступные, с одинаковым выражением лица, означающим одно: «только попробуй пройти!».
Начались операции. То один ребёнок заплачет, то другой. Все дети после операции оставались там же, на втором этаже, сидели на кушетке и ждали, когда прооперируют последнего ребёнка, и потом всех вместе отведут в палату. Но тут ЗАОРАЛ мой сын. Я рванулась с места, и - на лестницу.Наш «монумент» со шваброй поняла, что меня не остановить, отступила в сторону и только и проговорила: «беги, милая, беги, спасай своего сыночка». И кто теперь скажет, что уборщица - гроза всех и вся?! Милейшие, добрейшие женщины на Земле.
Я побежала на крик моего дитятки, и оказалась прямо у двери операционной. Как ещё не влетела туда?! Докторша в разорванном халате вынесла моего орущего, брыкающегося руками и ногами сына, отдала мне его прямо в руки и сказала:
- забирайте своего невозможного ребёнка. Он там всё раскидал, схватил меня за грудь, порвал халат, ногами отпинал державшую его в операционном кресле няньку, свалил медицинский столик со всякими там штучками, что-то ещё наделал. Спускался мой сын по лестнице героем, все расступились перед нами. Боялись, наверное! Даже «монумент» со шваброй и то пожалела его и приветливо улыбнулась! Отвела я его в палату, на первом же этаже, направо от лестницы. Поплакал там немного и успокоился.
Подождала, когда всё успокоится, когда пройдёт обход, и снова зашла. В нашей палате была девочка по имени Барно. Крупная такая девочка, узбечка. Плакала басом. Я к кому-то обратилась, чтобы ей чем-то помогли, пожалели. А мне ответили, что ей операцию и не делали, а просто предписали ежедневно  чем-то горлышко смазывать. Вот она и басила от обиды и страха. И назавтра продолжала плакать. Обиды ведь разные бывают.