МОЙ ДВОР

Район наш представлял несколько сросшихся рабочих поселков, жили в которых строители будущего металлургического гиганта, а потом и сами металлурги.  Назывался гигант Ново-Тагильским металлургическим заводом. «Ново» - потому как в центре города пыхтел еще старый металлургический, основанный еще Демидовым, завод. Построенный Демидовым, но почему-то имени Куйбышева. Странно, да?
Полгорода  в середине 50-х были возведены пленными. Наш квартал и наш дом, конечно, тоже.  Я намеренно  не пишу «пленными немцами», потому как кого там только не было – немцы, и итальянцы,  венгры и японцы, французы и люксенбургцы, австрийцы и поляки, румыны и испанцы…Первые пленные появились в Тагиле после разгрома армии Паулюса под Сталинградом. Были здесь и  эсэсовцы из соединений «Великая Германия» и «Герман Геринг».  Кроме немцев пленных в городе было много немцев наших, высланных любимым вождём и лучшим другом всех народов СССР с Поволжья. Да не просто высланных, а помещенных в Тагиллаг! Опасался он, видите ли, что сыграют они роль «пятой колонны». Да он всего опасался, и боязнь эта в паре с кровожадностью  и опытом боевика-экса, привели к массовым репрессиям собственного народа. Так в Тагиллаге очутился отец моего будущего одноклассника – прямо с фронта и в лагерь. Что, медаль имеешь «За боевые заслуги»?  - А ну ка, давай сюда медаль!  А еще и фамилия – Геринг!!! Вот представьте, каково было потом Витьке, его сыну, с такой фамилией в школе? Был он крепок, да и драться умел – только это  и спасало. Дрались, кстати часто, но правила «до первой крови» и «лежачего не бьют» соблюдались всегда. Ну, почти всегда.
Дома наши были трех- и двухэтажные и образовывали квартал с внутренним двором, в котором мы и играли в наши нехитрые игры – в  основном, конечно, в войну – русские и немцы. Фактически это была окраина города. С одной стороны – воинская часть, а дальше огромное поле. Окна нашей квартиры выходили в другую сторону, на улицу. Место это называлось «за домом». Женщины там сушили белье, а мальчишки играли в футбол, поэтому высохшее белье  зачастую носило отпечатки футбольного мяча. С этой стороны были гаражи и за ними зона, из которой зэков куда-то водили под охраной автоматчиков и постоянно и страшно лающих овчарок. Нам тогда казалось, что это и есть немцы, поэтому  в наших играх немцами быть никому не хотелось.
Однажды у одного из солдат вырвалась овчарка и с лаем рванулась к нам и помню, как моя бабушка прикрывала собой меня с братом. За собакой бежал и что-то кричал солдат. Остановил он ее в метре от нас, но эту страшную оскаленную пасть  овчарки я помню и сейчас.  И смех зэков тоже помню. Над кем они смеялись, над нами и нашим испугом или над солдатом, упустившим собаку, я не знаю.
Среди посёлков  района наш Техпоселок считался самым лучшим. Жили в нем не только работяги, но и инженеры, начальники всякие.
В нашем доме, если рабочие, то тоже не простые. Называли их, помню, знатными металлургами. Над нами, к примеру, жил сталевар Герой соц.труда – здоровенный мужик, который неизменно вопрошал, хочу ли я стать сталеваром. Услышав утвердительный ответ, улыбался в свои обожженные усища, подавал мне руку и ладошка моя тонула в его могучей пятерне. Перед  Днем металлурга он приходил к моим родителям и заранее просил прощения: « Вы уж простите, но праздник у нас, гости. Потанцуем немного». Танцами назывались пляски с неизменным  боем каблуками по полу.  Лампочки качались, стены дрожали, ни о каком сне не было и речи. Кроме металлургов жили в нашем  доме и районный прокурор (мрачный дядя), бывший полковник с «трофейными» немецкими гарнитурами и сервизами и даже лауреат Ленинской премии, строивший металлургический комбинат. Каждый день  в квартире на третьем этаже открывалась форточка и лауреатская жена  звала сына, игравшего с нами во дворе: «Яша!» - и все мальчишки хором (всё было отработано!) продолжали: «Иди манную кашку кушать!» Яша, худенький еврейский мальчик, страшно обижался, и не столько на нас, сколько на свою мамашу – ведь сколько раз просил её! С первого класса Яша стал играть с нами гораздо реже.  Отдали его в музыкалку и он изводил всех соседей своим пиликаньем на скрипке, и таки допиликался – стал знаменитым скрипачом! Когда Яша с папой-лауреатом съехали со своей квартиры, туда заселился начальник мартеновского цеха со своим дочерями. Старшая была красавицей, но на меня внимания не обращала – мелок был, а младшая была мелка уже для меня.  Отсутствие ремонта мартеновской печи и, как следствие, систематическое невыполнение плана и наезды всяких коммунистических секретарей привели  к трагедии  - прыжку в ковш с расплавленным металлом.
Квартира у нас была огромной, или по малолетству мне так казалось. Располагалась она на первом этаже, на кухне была дровяная печь с духовкой, в которой по праздникам бабушка пекла пироги. Было в квартире три комнаты, две из которых занимали мы, а в одной жила Елена Станиславовна с дочерью Раечкой, старшеклассницей и красавицей. Муж у Елены Станиславовны был репрессирован – «10 лет без права переписки», а сама она с дочкой из Днепропетровска была выслана на Урал. Как же она плакала после получения известия о реабилитации мужа, а мама моя с бабушкой ее, как могли, успокаивали, но тоже ревели при этом белугами. Да полстраны тогда ревели. И хотя тогда я, малолетний, мало что понимал, но картинка эта до сих пор у меня перед глазами. Вскоре Елена Станиславовна с Раей уехали в свой Днепропетровск и их комнату отдали нам. Жить стало лучше, жить стало веселей.
В подвале всех домов квартала были бомбоубежища, которые соединялись между собой. Представляете ! На Урале – и бомбоубежища! Однако всё объяснимо – страна готовилась с ядерной войне.
Соседний трехэтажный дом казался мне дворцом, так как вход в него был оформлен колоннадой из восьми колонн с капителями. Назывался он пафосно - Дом молодых специалистов. На самом деле это была заводская общага, однако с красной ковровой дорожкой на парадной лестнице и строгой теткой при телефоне на входе. В то время наполовину она была заполнена китайцами, которых на заводе обучали сталеплавильному делу. Один из них подарил мне, пацану, значок с золотым дядькой на красном фоне, приколов его мне на рубашку. Дядька оказался Мао Дзе Дуном, а дело было ещё до их культурной революции и до острова Даманский, где погиб  в коротком бою с китайцами парень с нашего двора.
А в соседнем двухэтажном доме с другой стороны жила моя одноклассница, красивая и серьезная девочка Верочка с длинной русой косой, влюблен в которую был наш немец, но безответно. Вера пиликала на скрипке и Витьку и его цветочки игнорировала. Верины родители дружили с моими и ходили играть друг к другу в маджан, хотя сейчас эту китайскую игру называют маджонг.  Это бы деревянный резной чемоданчик, со всех сторон на котором были вырезаны какие-то джунгли, диковинные звери, змеи...  Потайные задвижки открывали доступ  к  содержимому чемоданчика -  с черной подложкой ярко желтые кости, на которых были вырезаны какие-то иероглифы, кружочки, кинжалы, цветы и другие символы…  Родители играли, а мы стояли рядом, смотрели, а потом и сами стали  играть.  Побывав в Китае  через несколько десятков лет, я видел толпы китайцев, играющих в парках в маджонг (конечно, на деньги!), но такого красивого и дорогого маджонга не видел больше ни разу. А ещё в верином доме жил водитель директора металлургического комбината – добрый дядя Коля, который иногда устраивал нам большой праздник. Мы бросали свои гремящие самокаты, на подшипниках вместо колёс, и набивались в сверкающий чёрным и сияющий никелем ЗиМ, а  дядя Коля огибал наш квартал, да ещё и музыку нам какую-нибудь включал.
Нет уже вериного дома. Одни развалины, разбирать которые никто не торопится. Когда последний раз красили остальные дома неизвестно, вроде бы они зеленые, но местами желтые, а где-то вылезает охра - краска, которую помню я. Двор мертв – ни детей, ни старух на лавочках, ни самих лавочек. Видимо, сдана была на металлом и пожарная лестница на Доме молодых специалистов, с площадки которой мы пацанами прыгали в предварительно собранную кучу снега. Нижне-Тагильский металлургический комбинат – давно уже не гордость страны, принадлежит частным лицам, а ветеранам, знатным металлургам входа туда нет. А в городе я не видел ни одного строительного крана.
Как там, у Геннадия Шпаликова:
По несчастью или к счастью, истина проста.
Никогда не возвращайся в прежние места...