Мак Маг. Особенность Кати И. , гл. 8

- Мак, почему мы уехали? – Спросила Катерина, когда утром рано мы снарядились и срочным образом, как прошлый раз, отбыли теперь уже из населённого пункта N.
- Смотри, какой вид! – Обращал я ее внимание на выныривающее солнце из горизонта сельскохозяйственных полей.
- Почему мы уехали, Мак?
- Там нам делать нечего, - ответил я.
- Тебе нравится что-нибудь здесь? Ты находишь это забавным?
- Не пойму - где?
- Вот, кругом, - она лениво кивнула на жизнелюбивый лик восходящей звезды.
- Ну, гляди, разве не красиво? - я ещё раз бросил взгляд на восходящее солнце.
- Ничего особенного. У меня глаза болят, Макс. Я не выспалась совершенно или абсолютно. Не знаю, как сказать. Ты мучаешь меня. Куда мы едем? – Говорила она отрывистыми фразами.
- Есть дельце. Ты со мной?
- Макс, извини.
 Она отвернулась в окно и молча глядела в летящий, покрывающейся первым румянцем зари пейзаж.
- Что такое? – Спросил я.
- Мне теперь, кажется, надо вернуться домой.
- Почему, Катя?
- Надо. Просто надо – В ее голосе звучало отчаянием равнодушие.
Она развернулась прямо и стала рассматривать ногти.
- Надо, просто надо, Макс. Тебе надо тоже, да?
- Мне нет. У меня и дома нет.
- Ох, как! Дома нет. У всех есть дом. Все хотят тепла, уюта, тишины. Знаешь, как хорошо мне теперь, - тихо. Вот здесь! – Она медленно коснулась кистью груди. - Не поверю, что у тебя нет дома. Любовь бездомной не бывает.
- Любовь, Катя? Объяснись.
- Ах, тебе все объяснись, объяснись. Ничего так просто не бывает, чтобы так тебе и объяснить. Личность ты этакая! – И девушка, продолжая рассматривать ногти, расставляя длинные пальцы, тихонько посмеялась.
- Катюша, - сказал я дружелюбно, - как ты себя чувствуешь?
Она поёрзала в кресле, отстегнула ремень безопасности.
- Прекрасно. Дышать тяжело. Как словно простудилась. Здесь давит, - она ещё раз коснулась рукой груди.
- Остановиться?
- Зачем? Разверни машину и отвези меня домой. Денег тебе не надо. А больше мне нечего дать. Просто сделай добро. Сделай добро, Макс, - все это говорила она ровным тоном, - ведь ты умеешь делать его, - добр, Макс?
Я остановил машину. Мы долго стояли на месте.
Катерина сидела не двигаясь.
Странное изумление изображалось на ее лице. Она вертела головой вокруг и будто не понимала, что нас могло остановить. Я видел, что чем дальше, тем больше она испытывала беспокойство.
- Да, - наконец, произнесла она, - надо идти.
Я ждал, что будет дальше.
Она несколько раз безуспешно дёрнула ручку двери и вышла.
Выйдя наружу, постояла.
- Все? – Спросил я в окно, - поехали?
Она наклонилась и сказала.
- Подай-ка мне, пожалуйста, там, мою сумочку.
В лице ее было полное спокойствие.
- Будешь смеяться, Катя, но ты ее оставила там. Во всяком случае, я ее не наблюдаю.
Она выровняла осанку.
- Да- да, наверное! Ну, что ж, тем более, – и она пошла по шоссе назад, не роняя ни слова.
Я постоял, удивляясь такому положению событий, развернул «Opel Vectra», выехал на встречную, притормозил рядом с девушкой.
- Садись, не выдумывай!
- Как ты мне говорил? - Шла она, не сбавляя шаг, - равновесие нарушено, так? Как ты мне говорил? Сидит во мне нечто? А в тебе что сидит, Макс?
- Катя!
- А в тебе что, Мак? Волшебник? И что ты сделал конкретно для того человека, для Павла? Выел Существо, которым одарил меня, да, Макс?
 Она остановилась, в глазах ее сияли слезы.
 - Отлично! И теперь ты меня везёшь в очередной раз на ещё одну свою рыбалку?
Да, Макс?
- Катя, подожди, ты не понимаешь, я хочу  спасти тебя!
- Был уже один спаситель! – Зло сказала она и шла дальше.
- Я не знаю, Катя, как остановить тебя, поверь. Ты – сильнее моих возможностей! – Попытался манипулировать я.
Девушка остановилась и тихонько рассмеялась. Все это было так нехарактерно ей.
Хотя смех был искренним. И горьким, мучительным, подневольным. И издалека было видно, что Существо, сидящее в ней приятно себя чувствует.
Она не нашла, что добавить к своему смеху и как ни в чем не бывало, шагала дальше.
Остановить ее было не так просто. Пришлось прибегать к экстренному методу.
- Катя, у меня письмо от Павла - тебе.
Она остановилась. Обернулась.
- Ты это серьёзно?
 Я проехал дальше, чтобы сделать разворот и развернуться к девушке, а дальше усадить ее и точно по направлению планируемого пути двигаться вместе с ней.
Когда я развернулся и подъехал, она снова заглянула в окно.
- Ты думаешь, мне интересно? – Спросила, положив руки на стекло.
- Интересно. Хотя бы из одной причины: знать действует ли твоя телеэпистрофия?
- Назвать назвал, а особенности не выявил.
Она постояла, подумала.
- Ладно, давай  своё письмо. – Протянула руку.
- Садись, - предложил я.
- О, нет! – Ответила, но не сдвигалась с места.
- Ну!?
- Ла-а-дненько-с! – Отрапортовала и нервно дёрнула ручку. Села.
- Где?
Я порылся в бардачке и вынул пустой конверт, внутри – лист, пустой сложенный лист вдвое. Хорошо, что он был у меня был – один из моих реквизитов.
- Только, договоримся, о нем никто не должен знать, ага? – Спросил я.
- Ага, – ответила она, усмехнулась, и тут же глаза ее запылали.
- Держи, - сказал я, слегка ударив по ее пальцам. Она не сразу поймала конверт.
А я дал по акселератору.
Я держал путь на селение, в котором у меня были знакомые.
Покопавшись ещё вчера в записной книжке, я заранее договорился о своём приезде, не рассчитывая, что он так скоро состоится.
Они, между прочим, просили меня о какой-то своей мелкой услуге.
Разумеется, я согласился со всем и просил о предоставлении нам с Катей отдельной времянки с двумя комнатами и пару дней проживания. Все расходы, неудобства я брал на себя.
 «Opel Vectra» жал сто двадцать.
Я, вручая конверт с пустым письмом Кате, уверен был, что  метод работает, и отгонял от себя всякое сомнение.
Для начала Катя осмотрела сам конверт со всех сторон.
- Ты его распечатал сам? – Спросила она, не подразумевая претензий, - или такой получил?
- Получил.
Она вынула пустой лист бумаги, развернула его и стала бегать по несуществующим строчкам.
Я сверился, несколько раз взглянув на ее деятельность.
«Да, скрупулёзность – черта дьявола! Он слишком самонадеян, чтобы поверить, что его могли так легко обвести! Здесь и стоит ухватить за хвост!»
Она пробегала пустую страницу сначала и до средины, до сгиба, останавливаясь там, словно остерегаясь чего-то, смущалась, отбрасывала голову на подголовник кресла и бралась заново, с «первой строчки».
- Чего там пишут?
- Ну, вот, - ответила она, хохотнув и тыкая пальцем в четверть листа бумаги, - вот, видишь, а ты говорил - он не поддался мне?
- Ну? – Обращался я то к ней, то к дороге, замечая, начало частых отсекающих боковых поворотов на грунт, боясь поймать какой-нибудь чернозёмный булыжник, случайно выпавший из какого-нибудь грузовика, выезжавшим оттуда недавним временем.
- Конкретно, Катя, что?
- То, Макс, что он покорен мною полностью и… тут неразборчиво, - она усмехалась, пряча вдруг от меня пустой листок бумаги за себя, в сторону. Посмеялась, положила руку на густо дышащую грудь.
- А ты, знаешь, это таки приятно! Нет, честно, приятно!
- Именно?
- Именно то, что вот я такая есть, и могу этак, как говоришь ты, воздействовать на людей, на мужчин. Да, пусть это останется, пока я молода, пусть. Но, Макс, никто же не знает, когда мы умрём, правда? И жить надо на всю катушку, правда, Макс?
- Допустим. И что?
- И то, что, может быть, я пожелаю умереть молодой, а?
Я поглядел на неё. Все верно: зрачки сужены. Чудовище плавало в ее лимфе.
Пункт из десяти заповедей Божьих, - «не прелюбодействуй» – был проговорён. Оставались девять.
- Что ещё пишут?
Она вынула бумажку  и продолжила «читать», водя ногтем указательного пальца по несуществующим строкам.
Мне было жаль ее, но по-другому – никак.
- Макс, а какой сегодня день?
- Вторник, - ответил я.
- Не суббота, разве?
- Вторник, Катя.
- Ладно, пусть будет вторник, - и она вновь углубилась в «чтение»
«Номер два есть: «Помни день субботний, чтобы святить его. Шесть дней работай, и делай всякие дела твои; а день седьмой — суббота Господу, Богу твоему: не делай в оный никакого дела ни ты, ни сын твой, ни дочь твоя, ни раб твой, ни рабыня твоя, ни скот твой, ни пришелец, который в жилищах твоих. Ибо в шесть дней создал Господь небо и землю, море и все, что в них; а в день седьмой почил. Посему благословил Господь день субботний и освятил его»
"Проговорён! Замечательно двигаемся!» - Подводил итоги я.
- О субботе что там? – Увлечённо переспросил я.
- Женат, подлец! Макс, он признается мне, прямо тут, что у него имеется жена! Как тебе?
- Ну, Катя, видишь - я во время тебя забрал.
- Он женат и она должна была вот-вот явиться, потому он, Макс, потому именно, Макс! Он запер нас так внезапно в доме, чтобы мы, - она подумала, - что бы мы, скорее все сделали и расстались! Вот как! А ты – личности, личности.
- То есть,- цитировал я,-  «не желай дома ближнего твоего; не желай жены ближнего твоего, ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его, ничего, что у ближнего твоего»?
Катя оторвалась от листка, посмотрела на меня, желая что-то сказать, но передумала.
Губы ее беспокойно перестраивались: то, поджимаясь, то распускаясь. Она не знала, сомневалась, что хотела произнесть, не помнила.
 И все же выдала:
- Ты, Макс, о чем? Бредишь, что ли? – И тут же, сбросив тяжкий груз с души, страстно взялась «читать» дальше.
- Он тут и Бога вспоминает, представляешь? Убила бы этого Пашу! Нет, Макс, это невозможно! Убила бы! – Она оторвалась от «письма» и сообразила, сузив глаза, - это он украл мою сумочку! Точно он! Я-то не думала, ох!
 Катерина пронеслась ещё раз по строкам, потом аккуратно сложила этот пустой лист вдвое, как ранее он был сложен.
Сунула в конверт, открыла бардачок, бросила туда и закрыла.
Однако реквизит действовал только тогда, когда находился в руках у клиента.
«Шесть, семь, восемь, девять, десять пунктов завета были упомянуты. Так-с! Четвёртый, третий, первый, пожалуй, тоже», - рассуждал я, - осталось:
«не делай себе кумира» и «почитай отца и матерь».
«Где-то в этих двух - скользкое место. Тем и слабость Сущности, которая в Катюхе сидит, - завершил я.
- Катя, возьми конверт!
- Нет, - она скрестила руки на груди, - нет!
- Я думаю, этот человек, Паша, то есть, - слишком много о себе знал. Он уничижал и мою работу, принижал ее.  Думаю: у него есть иной кумир.
- Ха-ха-ха! А мы  посмотрим! – Она развязала руки и потянулась назад, к бардачку, но вдруг прекратила движение и лукаво посмотрела на меня.
- Ты случаем ничего не затеваешь?
Я помотал головой.
«Отнюдь».
- А мне-то что?- Ответил. -  Тебе писали. Но если хочешь – просто выбрось его в окно! – Рискнул я предложить.
Катя прислонила конверт к животу, думала.
 Так мы мчались несколько минут без ее действий.
«Всего два пункта! Обозначь один из них, и я буду знать, кто Ты. И как намерен  скрыться? На том и остановимся!»
Катя повернулась к дверце и интенсивно стала вращать ручку стекла. Ветер влетел в салон машины.
Рыжую причёску со стороны окна плотно прибивало забрасываемой струёй воздуха.
Катя думала.
Я ждал и боялся ее резкого поступка.
Ведь если два пункта останутся на весу, то задача значительно усложнится.
Она подняла руку с конвертом и сунула его наружу.
«Все! - Решил я, - но и препятствовать тому не имею право. Возможно, чудовище догадалось о намерениях!»
Катя обернулась ко мне лицом, все так же держа трепещущий конверт за окном крепкой хваткой пальцев, глядела на мой профиль.
Я молчал и держал дорогу.
Она вернула конверт назад, закрыла окно.
- Так! – Снова услышал я от неё обнадёживающее ликование в чтении невидимого письма, - так-с! Что, значит, дальше? А вот, Макс, он пишет тут, что родители  его так же скоро явятся и благодарит, не смотря ни на что, за них - нас, что мы ему … Мы ему, видите ли, помогли! Отличненько! Это за счёт меня, Макс! Подлец! – Последнее слово из неё выпало высоко и пискливо.
Я же подводил результат лабораторной свершившейся работы, - оставался пункт: «кумир».
В общем, не стоило, и проводить было данный эксперимент. Можно и так догадаться, что кумир – это я, что учитель ее – я. Ну, и все такое прочее.
Катя сложила «письмо», но продолжала  держать в руках.
- Ты можешь вернуть его назад, - предложил я.
Она поглядела в мою сторону и спросила:
- Макс, а у тебя есть идол?
- Что? – Задался я и не верил ушам.
- Идол, божок, кумир, а? - Переспросила она и только после этого открыла бардачок и забросила туда конверт.
Я не мог поверить, не мог понять, - где просчёт?
Перебирал все десять заповедей, и находил их проговорёнными ею.
Чем же Тот питается, чем жить будет?»
- Что ты молчишь, Мак? – Спросила Катерина, глядя вперёд на дорогу.
- Ты уверена, что сделала все? – Спросил я, помедлив.
Она молчала.
- Ты уверена, что сделала все для своего спасения? – Повторил я.
- Макс, останови!
- Зачем?
- Тут останови! Сейчас же останови! – Почти закричала она в истерике.
Я остановил машину, ощущая что-то очень нехорошее.
- Езжай чуть вперёд, Мак! – Требовала она.
Я медленно тронулся, не понимая в чем дело.
Девушке было плохо – я видел, но она терпела изо всех сил и глядела на медленно движущийся одометр – фиксатор километража автопробега. Цифры едва ли перемещались.
Наконец, она повернулась к двери, и резко дёрнув ручку, буквально вывалилась из машины.
Я затормозил. Потянул ручной тормоз, вышел наружу.
Катерина перескочила глубокий кювет и бросилась в пшеницу. Я видел, как она немедленно исчезла там, и услышал, как страшно ее рвало.
Я нашёл тряпку и воду в багажнике, чтобы, когда она выйдет, дать ей умыться. Все это поставил на асфальт и сел на место водителя.
Спустя несколько минут, обессиленная рвотой девушка вышла из сети злаков, раздвигая их руками, вышла на дорогу, подошла к баклаге с водой и тряпкой, зашла за машину и там умывалась.
Сделав все, баклагу, в которой ещё оставалась вода, забросила в поле. Тряпку оставила на обочине.
Я вышел и попытался успокоить ее.
Она не сопротивлялась тому, что  я обнял ее и прижал к себе.
Тело ее дрожало.
- Ах, если бы ты знал, Макс, как мне нехорошо, - шептала мне в плечо.
Я провёл ее в машину, но сам не спешил. Прошёлся вокруг «Opel Vectra», оглядывая местность.
В зарослях пшеницы я едва разглядел табличку «10.1». Больше ничего интересного.
Вернулся, сел.
Достал из бардачка конверт с пустым листком, развернул его, нашёл ручку и написал на листке: «10 + 1»
Отдал ей. Катерина вся, съёжившись, приняла данную запись и кивнула мне положительно.
- Да-с, - произнёс я, - так я и думал.
Я завёл  «Opel», и мы тронулись дальше.
 Молчали. Катерина обратилась за сидения, рылась там, пока не  нашла моё старое пальто. Взяла его, укуталась и прикрыла глаза.
Конверт с листком лежал у моего сидения.
- Макс, - спросила Катя, не открывая глаз, - что будет?
- Десять заповедей мы с тобой проехали. В любом случае они активизировались. Я всегда говорил, что дьявол – умный гражданин сего мира. Чрезвычайно разумный. Его  просто не объехать.
Забывая заповеди, мы отдаёмся полностью на растерзание Чёрному, и он чувствует себя в подзабытых нами законах очень даже прекрасно. До поры до времени, пока мы не активизируем назад в память эти правила путём вынужденных страданий, молитв, обращений, простых воспоминаний.
Но тут - особый случай. Я встречался с этим. Для меня пока загадка. Десять заповедей прописанных, да. Но остаётся ещё одна. Вот в ней и загвоздок.
 Это, Катя, и есть, возможно, твоя особенность.
Все это я сказал бодрым голосом, давая понять моей спутнице, что мы на верном пути, и все должно закончиться хорошо.
Она не открывая глаз, лишь качала головой мне в ответ.
- Ты спи, Катюша, ехать далеко. Там мы тебе поможем, не сомневайся. Попробуем помочь.
Катя уснула.
Я снизил скорость и вспоминал те случаи подобного полного довольствия той крепкой Сущности, с которой не раз мне приходилось сталкиваться на практике. Сущности, не желающей выходить на контакт, замершей, успокоившейся в нежности человеческой души.