Запеканка

C Мариной я познакомился на третий день подготовительных лекций для абитуриентов.
Первые два дня она изводила меня томными взглядами, а на третий я пригласил её в «Блинную».
- Зачем? - искренне изумилась Марина.
- Давай, лучше ко мне. Я накормлю тебя мясной запеканкой!..
И от умиления я едва не расплакался.
- Моя мама готовит чудеснейшую запеканку! – нахваливала мне моя новая многообещающая знакомая, пока мы ехали в троллейбусе. - Это наше национальное блюдо. Картошка с бараниной и с сыром...
- Чьё блюдо? – сглатывая слюну, для проформы любопытствовал я.
- Наше, – отвечала Марина.
- Это я понимаю. А что за блюдо?
- Ну говорю же, запеканка с картошкой и мясом…
- В смысле, какой национальности?
- Кто, мама?
- Блюдо! Ты же сказала «национальное».
- А-а, мордовское.
- Так ты мордовка?
- Правильно говорить - мордвинка. По маме я - мордвинка.
- А по папе?
- Коми.
- Что коми?
- По папе - коми.
- Комячка, то есть?
- Правильно говорить - коми.
- Понятно. А запеканка, значит, мордвинская?
- Правильно говорить - мордовская.

Оставшийся путь мы проехали молча. Я пытался что-то говорить, но Марина не слушала. Она то и дело вскидывала на меня свои огромные воловьи глазища, будто проверяя, не исчез ли я. И при этом глубоко и шумно вздыхала.

«Зачем она меня пригласила? – терзался я. – Неужели только чтобы накормить?».
Отперев дверь ключом, Марина стремглав бросилась на кухню, и через минуту в квартире запахло пищей.
- А где тут можно помыть руки? – борясь со слюной, спросил я.
И услышав: «В ванной!», быстро нашёл две дверки - одна с девочкой и душем, другая с мальчиком и горшком.
Ринувшись к горшку, я неожиданно столкнулся с Марининой мамой.
Навести я того мальчонку минутой раньше и наше знакомство могло бы получиться и вовсе уж интимным. А так мы лишь шарахнулись друг от друга.
- Мам, знакомься! - вынырнула из кухни Марина. – Это Эдик. Правда он вылитый Митхун Чакраборти.
Мама - полная дама в домашних шлёпанцах и халате, неопределённо кивнула.
- Разувайтесь, – сказала она мне.
И прозвучало это, как приговор.
- А можно... так? – промямлил я, краснея.
Носки мои рваными не были, по крайней мере, неделю тому назад, когда я последний раз их разглядывал. Но и гостевыми они отнюдь не являлись.
- Оставь мам, у них же так принято, – объяснилась за меня Марина. И женщина, пожав плечами, сказала:
- Да пожалуйста...
А я подумал: «У кого это - у них?».

И тогда мы стали кушать запеканку - два слоя жаренной картошки, а между ними сочный бараний фарш, густо залитый сыром.
Мне положили большущий кусок, отчего мои сумрачные мысли тут же исчезли и я почувствовал, что влюбляюсь. Правда, ещё не определился в кого - в Марину, в её мать или в запеканку, которую я уплетал за обе щёки. Но то, что это любовь - мне было ясно.

По радио шла передача «В рабочий полдень». Приёмник стоял на холодильнике. И какой-то орденоносный чабан заказал по нему песню Полада Бюль-Бюль Оглы: «Как жили мы, борясь».
- Обожаю! – вдруг выкрикнула Марина. – Сделай громче!
И глянула на меня так призывно, что я немедленно подчинился.
«Как жили мы, боря-ясь!.. И смерти, не боя-ясь!.. Так и отныне жить тебе и мне…» – залился соловьём эфир.

Марина с мамой отложили вилки и стали слушать. Пришлось отложить прибор и мне.
- Какой мужчина! – чувственно проговорила Маринина мама, когда песня окончилась. – Какой голос… Вам нравится Бюль-Бюль?
- Разумеется, - не отрывая взгляда от тарелки, ответил я. Остывающий бараний фарш умолял о расправе.
- Да вы кушайте, кушайте...
И я с готовностью подхватил вилку.
- А вы с Мариной давно знакомы?
Опустив вилку я глянул на девушку. Глаза мои вопрошали: «Как давно мы с тобой знакомы?».
- Мы познакомились сегодня, – ответила дочь с явным вызовом.
- Сегодня?! – удивилась женщина. – И ты сразу пригласила его в дом?
- А что такого?!
- А тебе не кажется, что это слишком скоропалительно? Ты же его совсем не знаешь. Кто он, вообще? С какими намерениями?!..
Обо мне присутствующем заговорили в третьем лице и это было неприятно. К тому же упомянули какие-то намерения - крайне неприятно.
- Мама, мы вместе ходим на подготовительные! – повысив тон, заявила Марина. - Мы поступаем в один институт. Понимаешь? Мы будем вместе учиться!
Мне почему-то послышалось «жениться», и я вздрогнул.
- Пожалуй, я пойду… – пробормотал я.
- Ешьте! – приказным тоном произнесла Маринина мама.
И я, послушно взявшись за вилку, стал жевать.
- Кто его родители? Где он живёт? Что ты, вообще, про него знаешь?
- Он из Киева.
- Ах, так он ещё из Киева?!
«Из Киева» прозвучало хуже, чем «из деревни».
- Да. Представь себе! И что?!
Я попытался подняться.
- Сиди! – скомандовала мне на сей раз Марина.
И я сел.
- Ешь! – приказали мне обе женщины одновременно.
И я, напихав полный рот, засопел.
По радио весело сопели «Носики-курносики», а дочка с мамой не прекращали пикировались.
Пока в какой-то момент, Марина не вскочила. Швырнув на стол вилку, она крикнула мне: «идём!». И не успел я подняться, как меня поволокли. Рот мой был всё ещё полон.

В комнате, куда мы демонстративно проследовали, Марина вдруг расплакалась. Стоя за её спиной, я гладил девушку по плечу, и жевал.
Запеканка не проглатывалась.
- Ну почему она так? Почему!! – всхлипывала Марина.
- М-м-м… – сочувственно мычал я.
- Мне уже почти восемнадцать. Я уже взрослая!
- М-м-м...
Затем, резко обернувшись, она сказала:
- Поцелуй меня!
И запеканка встала колом.
- Я ведь тебе нравлюсь?! – зашептала Марина.
- …оды! – просипел я.
- Что?
- Воды!
Вода помогла.

«Куда я попал?» – размышлял я, сидя на тахте и с деланным интересом разглядывая Маринину комнату. Больше всего она походила на Пантеон. Все её стены были увешаны портретами богов. То есть - актёров индийских кинофильмов.
Были там: и Амитабх Баччан и Дхармендра Капур, и, конечно же, Митхун Чакраборти.
Этого было больше всех. Он то стрелял, то танцевал, то обольстительно улыбался, то вдруг, сдвинув брови, суровел.
- Ты так на него похож! – с придыханием говорила Марина. – Те же губы, так же причёска, те же глаза. Вылитый Митхун!
Митхун она произносила с оттяжкой: «Мит-хун». Причём «хун» выговаривался ею с особой нежностью.

Сказать по чести, некоторое сходство имело место. Полные губы, курчавые волосы, смуглая кожа, к тому же и рубашку я носил с закатанными рукавами и поднятым воротником. Всё это, конечно, могло ввести в заблуждение сумасшедшую поклонницу. Но как быть с моим профилем? С моей лёгкой картавостью? И наконец… Впрочем, этого она знать не могла.

- Скажи, а ты индиец по маме или по папе? – всё допытывалась Марина.
- Правильно говорить, индус, – отвечал я уклончиво.
- Я так и знала! – шептала она в восторженном оцепенении. – Так и знала!.. А ты смотрел «Танцор Диско»?
- Раз сто, – почти не соврал я.
- Я тоже. Господи, какой фильм! «Джимми, Джимми… аджа, аджа»…
У меня заныли пломбы.
Подбежав к кассетному магнитофону, Марина вдавила кнопку, и джин «Джимми» вырвался на свободу. А меня обложили альбомами.
В них были всё те же, вырезанные из журналов и обрисованные индийскими орнаментами, актёры. И вскоре меня замутило.

При этом в комнату ежеминутно заглядывала Маринина мама. Дочь возмущённо кричала ей: «Мама, закрой дверь!». Та отвечала: «А я хочу знать, чем вы тут занимаетесь!». И я несколько раз порывался уйти, но мне говорили: «ты же ещё не видел - вот это», и перелистывали.   

- У меня, серебряная медаль! - неожиданно призналась мне Марина. - А у тебя?
- А у меня, - говорю, - бронзовая.
- Это как?
И тут я понял, что – всё. Почувствовал, что если сейчас немедленно не уйду, то случится что-то ужасное, что-то непоправимое – например, я разуюсь...
- Слушай, а давай я лучше пойду, а? – почти заскулил я. - Уже поздно… мне учиться надо…
Отчаяние овладело мной, и я готов был умолять, чтобы меня отпустили.
- Ну что ж, - разочарованно вздохнула девушка. - Значит, до завтра?
- До завтра! – выкрикнул я. – Вне всякого сомнения! Вот ты во сколько придёшь? В восемь? А я в семь! И буду ждать! Так что обязательно, непременно, увидимся!..

И на курсы я больше, разумеется, не ходил.