Глава 4. Торжество Самих Себя

- Я не хочу здесь находиться. Что мне нужно сделать, чтобы вернуться в свой мир? – спросила Ника у Главной, робко протиснувшись между полуоткрытой дверью и дверным косяком ее палаты. Та, растянув губы в снисходительной улыбке, посмотрела на нее и спросила:
- Ты хочешь обратно в свою скучную жизнь?
- Нет, - поправила свое пожелание  Ника. - Я имею в виду, что просто не хочу вот так вот провести остаток своей жизни…
- И что именно тебя не устраивает? – спросила Главная как бы невзначай.
- Все не устраивает. Мне не хочется наблюдать за тем, как живут мои клоны… Я не хочу жить в этом заточении. Я просто хочу найти свою жизнь, исправить свои ошибки и зажить так, как этого хочется мне. Это возможно?
- Уйти отсюда возможно: никто тебя не держит, - Первая продолжала смотреть на Тринадцатую, как на несмышленое дитя. – Но ты вернешься обратно, не пройдет  и месяца… Две из нас уже уходили, но, раздосадованные, скоропостижно возвращались.
- Две из нас – это кто конкретно?
- Десятая…
Ника повела бровью. С Десятой она еще не была знакома лично.
- И я…
- Ты? – Нику это немного удивило. «Так вот почему она воспевает удобства этой психушки, она просто неприспособленна к другой жизни», - решила Ника.
- Ты не права, - последовал ответ на ее мысль от проницательной собеседницы. – Я просто выбрала себе такую жизнь. Но в любой момент могу покинуть эти стены и жить довольно-таки счастливо. Возможно, я одна из немногих из нас, что уже достиг того состояния, когда можно выбрать себе жизнь своей мечты…
- Но как можно это сделать? – поинтересовалась Ника.
- Да просто беспристрастно блуждать по просторам собственных судеб, пока не встретишь ту, в которой захочешь остаться…
- Но на это ведь может вся жизнь уйти, - Ника поежилась, вспоминая, как неприятно было натыкаться на саму себя на каждом углу.
- Возможно… Но ты не уловила суть. Ты не должна, каждый раз увидев себя, ставить себя на новое место, сопереживать. Ты должна довольно хладнокровно осознавать, нужна ли тебе такая судьба или нет. И так, пока не найдешь что-то свое, пока не поймешь: «Вот оно, мое истинное Я!».
- И все же я не пойму, почему ты не справилась с этим поиском, а нянчишься с этими всеми психами? – спросила Ника, зачарованная возможностью выбора, но обескураженная тем, что вряд ли способна его осуществить.
- Я долго искала свою судьбу, примеряла все возможные маски, пока не поняла, что свою сущность уже давно нашла…
- И? – Ника подалась вперед, ожидая откровений Главной.
- Самое любопытное, что я решила не быть никем, - заулыбалась Главная. – Много мне попадалось симпатичных судеб, но каждый раз я ловила себя на мысли: что-то не то, я не хочу снова врастать в какую-то роль. Мне куда интереснее совсем не обременять себя каким-либо образом, определенной судьбой…
- И бесцельно болтаться по коридорам психушки? – разочарованно протянула Ника.
- Ну как сказать… Бесцельно или нет… - Первая нежно посмотрела на разочарованную Нику, без всякой злости на то, что та никак не может ее понять. – Это и есть моя цель… Просто для меня быть собой – это быть никем. Вот она моя истинная сущность, я ее нашла.
Десятая тоже пыталась найти для себя лучший вариант, но вот незадача: она слишком недовольно всем и вся, она смотрит на все через призму заранее спланированного раздражения. При таком раскладе она была обречена на неудачу. Возможно, ей действительно не посчастливилось найти что-то свое, но, если так разобраться: она уже давно это нашла, но из-за своей злости не принимает себя и свою жизнь. А ведь ей и искать не надо было: просто хоть раз взглянуть на себя и окружающих с любовью.
- А остальные? Они даже не пытались покинуть стены своих палат? – удивилась Ника.
- Нет… Разве что Шестая хотела бы… Но она никогда на это не решится… Если ей столь неуютно в обществе самой себя, что же ей делать в агрессивной среде, где никто не будет с ней церемониться? Ее счастье, что она нашла свое убежище, возможно, это и есть ее путь.
Что касается остальных… Они сейчас довольны тем, кем являются…. И здесь они могут позволить себе роскошь не скрывать свою сущность, зачем же им что-то искать? Ищет только тот, кто любопытен либо недоволен. А они поживают, припеваючи…
- Но вот лично мне здесь некомфортно, - призналась Ника. – Я уверена, что мне нужно продолжить поиски…
- Тогда я могу лишь пожелать тебе удачи, - и Главная горячо, обеими руками, пожала ей руку, выражая искреннюю надежду на то, что Ника сможет найти свое место.
- Завтра же с утра я покину вас… - предупредила Ника.
- Не спеши, успеешь уйти, - тепло сказала Главная. - Завтра у нас очень особенный день.
- Какой?
- Вот завтра и узнаешь! – не стала раскрывать интригу Главная.
- Так и быть, я ненадолго останусь… - Ника и сама теперь не спешила покидать этот дом. Ей было немного страшно.

Все были навеселе, Главная организовала для сумасшедших Торжество Самих Себя.
- Давайте просто быть Собой: веселиться, петь, танцевать, рисовать, болтать, носиться по коридору с радостными криками, прыгать, бегать - все, что вашей душе угодно. Лишь бы только это не вредило другим вам, – сказала она рано утром, собрав всех жительниц психушки у дверей своей палаты. – Не стесняйтесь своей сущности, проявляйте себя в каждом своем движении и слове. Давайте провозгласим этот день и каждый следующий Днем Себя, праздником торжества нашей индивидуальности.
Группа девушек немедленно последовала ее призыву и кинулась врассыпную. Каждая побежала примерять наряд для этого торжественного дня. Мужественная Ника добавила в свой образ элегантную шляпу, красную бабочку и черные подтяжки, Ванильная надела розовое пышное платье и диадему. Мертвая Нина расчесалась и переоделась в чистые, незапятнанные кровью футболку и джинсы, и даже лицо ее как-то побелело. Ей удалось смыть с него почти всю кровь: с лица ее исчезла мертвечина, а появилась зимняя свежесть и здоровый румянец.
Ника все еще не могла определиться с нарядом. У нее была лишь помятая пижама, в которой она обнаружила себя, оказавшись в этом странном месте. Она так ни разу не переоделась за эти дни пребывания здесь. Ники предлагали ей выбрать что-то из своих шмоток, Тринадцатая меряла их, но всякий раз качала головой: «Нет, это не мое». Так она и не подобрала себе никакого костюма и решилась быть, в чем есть, покуда не придумает что-то свое, родное.
Она приняла участие в танцах, но не могла всецело отдаться торжеству, танцуя и улыбаясь неискренне, наполовину. Даже Замкнутая Шестая казалась ей сейчас более открытой. До этого сидевшая в уголке, поджав колени и дрожа, она проявила себя крайне неожиданно, запев очень мелодичным нежным голосом.
 «Вот это небывалое перевоплощение», - Ника удивленно смотрела, как Замкнутая забралась на импровизированную сцену и пела во флакон дезодоранта. Ее удивление разделяли все остальные участницы торжества. Мужественная Ника даже отпустила Ванильную, с которой  кружилась в белом танце. Она теперь еле касалась ее кистей и с восхищением смотрела на поющую. Длинное обтягивающее черное платье и высокая прическа, которую Шестой помогла соорудить на голове Вторая, бывшая в прошлой жизни парикмахером, придавали образу девушки элегантность и манкость.
- Сегодня родилась еще одна Ника, - радостно сказала Главная, незаметно подошедшая вплотную к Тринадцатой. – Она раскрылась и засверкала, как бриллиант… Кто бы мог подумать? Все относились к ней как к пустому месту, и вот теперь она неожиданно затмила нас всех, - по щекам Главной текли слезы.
- Да как не раскрыться под эту песню? - ответила Ника, пораженная теперь не триумфу Замкнутой, а счастью Первой, казавшейся ей всегда невозмутимой. «Ах вот для чего она придумала все это торжество». – Это моя любимая песня, с ней я каждый раз окрыляюсь,  - призналась она.
- Эта песня объединяет нас всех, - вытирая счастливые соленые капли с лица, ответила  Главная. Лицо ее снова обрело на миг утраченную безмятежность. Замкнутая допела композицию и, поклонившись немногочисленной аудитории, слезла со сцены, удалившись в свою палату.
Ника проследила за ней. Дойдя до дверей палаты, пораженная совершенным безумием, Замкнутая уставилась на себя в зеркало, не в силах принять те перемены, которые в ней произошли. Она раскрыла рот, смущая свое отражение восторженным взглядом.
- Неужели это и есть я! Вот она я какая, - повторяла она, тяжело дыша от волнения. У Тринадцатой Ники что-то преломилось внутри, она почувствовала, как слезы радости застилают глаза и, чтоб не выдать ликующему клону свое присутствие, поспешила вернуться в веселящуюся группу своих соседок. А Замкнутая в порыве радости запрыгнула на кровать и в безумии стала перескакивать с одной койки на другую, а потом свалилась на одну из них и обняла подушку, заливая ее слезами и смеясь.

… И лишь одна из Ник недовольно сидела на подоконнике, попеременно всматриваясь то вдаль, в темневший заснеженный двор и коричневые гаражи, то на веселившихся в расширителе соратниц. Те взялись за руки и водили хоровод, напевая под руководством Третьей народно-обрядную песню. Десятая имела недовольный вид и без всякого удовольствия потягивала из своей чашки давно остывший чай. Ника, которая немного устала и успокоила свои эмоции, подошла к ней, чтобы пообщаться, но, не зная с чего начать, просто облокотилась о стену у самого окна и дружески смотрела на нее.
- Десятая, - представилась девушка, - а ты у нас какая по счету?
- Тринадцатая, - ответила Ника.
- Ты только посмотри на них… - Десятая указала Нике на прочих девушек. – Какие мы все разные, трудно и представить теоретически, что мы – одно целое. Да и разве мы одно и тоже? Что общего у нас, кроме внешности и того, что все мы свернули со своей дорожки в пользу сумасшествия? А сколько еще таких плутает в лабиринтах судьбы, не ведая, что они неединичны в этом мире, что их великое множество - вопиюще разных?!
Ника добродушно пожала плечами. Даже среди самих себя она не спешила раскрываться и прогибалась под монолог собеседника.
- Это же здорово! Даже не верится, что всех нас может что-то объединять, - выдавила она из себя.
- А мне стыдно за каждую из них, - призналась Десятая. – Стыдно, что приходится вообще приписывать себя к их числу, стыдно, что все мы одно и тоже. Ведь это не так. Посмотри хотя бы на ту же фифу - Восьмую, это ведь позор, мне отвратительна даже мысль, что при другом стечении обстоятельств я могла бы быть нею…
- Ну, нельзя же ненавидеть людей только за то, что они не похожи на тебя, что думают и ведут себя иначе, не вписываясь в твои представления о мире, - осмелилась возразить Ника. – Я тебя отлично понимаю. Но мы не принимаем людей в двух случаях: когда они выходят за рамки того, как мы воспринимаем мир, а также когда им присуще что-то, что досаждает нам в нас самих.
Десятая как-то зло рассмеялась и процедила:
- Если бы мне не приходилось ассоциировать их с собой, мне бы было глубоко плевать на их сущность. Но ведь если они – это я, то их поведение просто обязано меня волновать.
- Но какая тебе разница, что они с тобой одно целое? Ты ведь ни перед кем не отчитываешься… Перед кем тогда стыдишься?
- Перед собой мне стыдно, а отчетность перед собой куда важнее любых чужих мнений… - ответила Десятая, спустившись с подоконника.
- Все равно не понимаю причины твоего недовольства… - призналась Ника. – Да, каждая из нас разная, у каждой своя неповторимая личность, и как столько людей могут ужиться в одной персоне?
- В том и дело, что нет в них ничего уникального, - вспылила Десятая. – Ты только посмотри, насколько они стандартны, как будто срисованы с классификации какого-то горемычного психолога. Из всех них мне симпатична только вон та, Шестая, потому что сидит себе, ниже воды тише травы, не пытается кем-то казаться, пялить на себя маски. И ты вроде бы попроще них всех будешь, - она посмотрела на Нику оценивающе, - но ты пока что малознакомый фрукт.
Ника улыбнулась. «Очевидно, Десятая не видела, как Замкнутая только что ошарашила всех своим чувственным пением».
- А вот мне нравится Главная… - призналась Ника, которая испытывала перед Первой Никой что-то, похожее на благоговение. – В ней есть властность, спокойствие, мудрость… Я бы хотела быть как она.
Десятая с презрением покосилась на мелькнувшую в открытом дверном проеме Главную.
- Смеешься? Именно она меня раздражает больше всех… Возомнила из себя королевну, вечно лезет со своими назиданиями и советами, пользуется среди всех незаслуженным авторитетом. Не пойму, за что ее все так любят, она ведь ничего из себя не представляет… - Десятая просто захлебывалась в собственном возмущении и сарказме.
«Можно подумать, ты из себя что-то представляешь, - мелькнула у Ники в голове гневная мысль на собеседницу. - Лишь нелицеприятно рассуждаешь о других, все тебе не нравятся, а все потому, что ты просто не приемлешь саму себя. Какой бы ты не была, ты бы все равно была недовольна и не любила весь мир». Ника спохватилась. Собеседница ведь могла читать ее мысли, но тут же успокоилась. Десятая продолжала презрительно смотреть на кружившихся в танце девушек. Она была где-то на волне своих негодующих рассуждений. Как и сама Тринадцатая Ника, этот ее двойник не умел читать мысли других, поскольку был слишком зациклен на себе и поиске любой возможности доказать превосходство себя по сравнению с другими, даже если этими другими была она сама.
«А ведь не зря она мне показалась наименее симпатичной, - решила Ника, когда закончила неприятный разговор с Десятой. – Ведь она больше любой из них похожа на меня… Такая же недовольная, безосновательно требовательная, ей не угодишь. Просто она искаженная, гипертрофированная проекция этой черты моего характера».

В ту ночь Ника проблесками стала слышать мысли остальных Ник.
Из соседней палаты доносилось тихое рыдание, обращенное вовнутрь ее естества. Это были сдавленные стоны, тихое немое причитание. Страдала Четырнадцатая. Она появилась буквально несколько часов назад, ближе ко времени официального отбоя. «Мои детки… Что с  ними теперь будет?» - спрашивала новенькая, взывая к небесам.
Ника увидела глазами Четырнадцатой двух малышей, белокурых мальчика и девочку, погодок. Это были ее дети, точнее, дети той, Четырнадцатой. Но Тринадцатая всей душой прочувствовала всю любовь, которую мать испытывала к своим малышам. Нежность нахлынула к ней с небывалой силой, когда она представила, что обнимает их; Ника пережила маленькое падение, захватившее дух, и со страхом вцепилась руками в кровать.
Пред Никой предстала вся судьба Четырнадцатой, как на ладони. Это были слайды воспоминаний, которые вертелись у новоприбывшей в голове.
Один за одним в молодой семье Петровых родились дети. Мальчик был долгожданным: более двух лет молодые родители безуспешно пытались завести ребенка. Мужа Ники даже хотели было лечить от бесплодия, как вдруг молодую пару порадовала весть о предстоящем долгожданном первенце. Девочка планировалась, но чуть позже, а природа распорядилась так, что она явилась практически следом за сыном. Молодая мать в ожидании второго ребенка терзалась в сомнениях: оставить ли его? Обхаживание крохотного первенца давалось ей нелегко, она боялась не справиться сразу с двумя малышами.
Но заявление об аборте муж тут же стал отрицать. Обняв ее, не успевший сдуться, живот, он говорил:
- Может, это судьба, давай оставим его…

Ника вернулась в ход своих мыслей. Ее шокировало то, насколько чисто она прочувствовала ощущения Другой Себя, без вкраплений собственных шаблонов. Но шок это был, скорее, неприятным. «Отвратительно… - скривилась она. – Чувствовать абсолютно Другую Себя отвратительно… Я не на секунду не хочу представлять себя в этой роли, я еще морально к этому не готова… Пускай, двадцать пять лет – это уже «тот возраст», но только не для меня… Нет… Не хочу больше чувствовать ее».
Ника повернулась на другой бок и попыталась заснуть. Но Четырнадцатая вновь ворвалась в ее сознание со своими воспоминаниями.
Ей рисовались будни молодых родителей. Малышам уже было четыре и три года соответственно. Отец все реже появлялся дома, все позднее возвращался домой и часто поддатый. Ника, считавшая, что он ей изменяет, сходила с ума от обиды. Пока дети играли во дворе, она, пытаясь хоть немного  отдохнуть от тревожных подозрений, стала потягивать коньяк или виски, и скоро перестала представлять свой день без рюмки .
Они снова сблизились с мужем, вот только сблизила их теперь бутылка. Только теперь Ника смогла всмотреться в пьяное лицо мужа Четырнадцатой. Оно было таким старым… Петров был старшее Ники минимум лет на пятнадцать.
Воспоминания Четырнадцатой стали отпускать Нику. Сквозь туман она стала вглядываться и ловила секундные образы того, как пьяные супруги за бесценок продают их красивый дом… Как их грязные малыши умоляют родителей дать им покушать, а Четырнадцатая, поелозив едва подвижной рукой по столу, предлагает им оставшуюся недоеденной закуску – пересоленные огурцы.
Приехала какие-то люди в серых костюмах… Они забрали у супругов детей и увезли с собой… Четырнадцатая преследовала их, стучала кулаком по железу серого бобика и видела через мутное стекла испуганные глаза своих малышей.
- Верните мне моих детей! – кричала она и гналась за машиной по пыльной дороге, пока безнадежно не отстала от нее…
А супруг все это время безмятежно спал на столе, обняв пустую бутылку.
- Вставай, дурак! – грубо трясла его Ника. – У нас детей забрали! Слышишь? – она била его ладонями по небритым щекам, - Вставай, говорю тебе!
- Налей мне еще, - едва приподняв голову, муж толкнул вперед стоявший возле него стакан, и тут же снова отключился. Стакан покатился по гладкой поверхности, разливая водку, остававшуюся на дне, и, достигнув края стола, полетел вниз. Раздался глухой звон.
Четырнадцатая продолжала безнадежно стучать по спине спавшего мужа, плача от горя.
- Что же нам делать дальше? - остановила она свои бессмысленные побои и обняла его спину. Слезы ливнем стекали по его засаленной полосатой майке. В ответ раздавался лишь режущий уши храп.
… Далее были суды, отобравшие у Петровых родительские права, лечение от алкогольной зависимости…
Уже более полугода Ника не принимала спиртного, лелея надежду вернуть себе своих детей. Она поклялась, что больше не будет пить, сделает все возможное, чтобы снова быть рядом с ними. И она сдержала слово.
О судьбе мужа она ничего не знала. Кто-то говорил, что он не выдержал курс лечения, и снова спился. Это сейчас ее меньше всего волновало… Она не желала его видеть. Из больницы сразу же после выписки она поехала в детдом, чтобы хотя бы посмотреть в глаза своим детям, обнять их родные крохотные тела, вдохнуть аромат их волос…
Но заведующая детским домом ошарашила ее:
- Ваших детей уже усыновили… иностранцы. Вы опоздали…
- Как? – единственное, что произнесла Четырнадцатая. Лицо заведующей выдавало злорадство. «Сама виновата, - читалось на нем. – Думать надо было головой, а не водку хлестать. Довела своих детей до истощения и оборванства. Такие, как ты, не заслуживают звания Матери». В ней не было сочувствия, продолжать разговор было бессмысленно.
Четырнадцатая вышла, не ведая, куда идет. Она очнулась, когда сидела на каком-то неизвестном крыльце, в руках ее была открытая бутылка. Запах водки ударил ей в нос. После курса лечения ей не хотелось пить, но она не знала иного способа залечить свое горе. Выдохнув, она прямо из горла сделала несколько глотков, скривилась от отвращения, но продолжила пить. Кто-то, - она не смогла разглядеть лицо человека, - пытался забрать у нее бутылку, но она упрямо вцепилась в нее и держала мертвой хваткой, пытаясь дотянуться до горла, чтоб сделать еще один глоток. Но руки ее стали ослабевать, она теряла над собой контроль и отключилась, очнувшись в этой чужой полутемной палате…

«Бр-р-р! – Тринадцатая замотала головой, чтобы сбросить с себя груз воспоминаний Четырнадцатой. – Не хочу я больше это чувствовать». Ника дрожала от пережитого потрясения.
«Надо поскорее заснуть…». Она снова перевернулась на другой бок и стала было успокаиваться, когда почувствовала вибрации другой себя, Одиннадцатой. Эта Ника по-прежнему оставалась для нее темной лошадкой. Она ничего о ней не знала, лишь пару раз они перекидывались пустыми фразами, на этом и заканчивалось их общение друг с другом.

«Ну вот, еще одна новенькая, - недовольно думала Одиннадцатая. – Да сколько можно уже прибывать, скоро тут толпа будет жить! И каждая новая все более и более странная. – Чтобы не смотреть на Четырнадцатую, свою новую соседку по комнате, которая сидела, облокотившись о стену, застыв со слезами на глазах и дрожащими губами, Одиннадцатая повернулась на живот и накрыла голову жиденькой подушкой. – Не подушка, а плоский кусок ткани!».
Ника удивилась: она и думать не думала, сколько раздражения сидит в этой Одиннадцатой. Даже циничная Десятая казалась ангелом по сравнению с ней. И, что примечательно, Десятая была прямолинейной, не боялась высказать свое недовольство; эта же держала свою злобу в себе, демонстрируя всем остальным показную приветливость.
Словно услышав ее мысли, Десятая подсела к Четырнадцатой и заботливо стала расспрашивать о причинах ее горя.
«Нет, я не хочу вставать… - продолжала размышлять Одиннадцатая. – Пускай Десятая возится с ней, а я не хочу ее ни видеть, ни слышать… Хорошо бы Девятая вернулась… Кто знает, где ее носит уже которую ночь подряд? С ней хотя бы не так скучно.
Вообще, это несправедливо, - резко сменила она ход своих рассуждений. – Почему Первая живет одна, Вторая тоже заняла целую палату, влюбленная парочка тоже живет отдельно… А к нам подселяют уже четвертую по счету соседку… Совесть у них есть, в конце концов???».

«Не хочу я это слушать, - решила Ника и оборвала связь с Одиннадцатой. – Кто бы знал, что Одиннадцатая такая двуличная… Интересно, я ведь теперь могу настроиться на мысль любой из нас… Что же происходит в голове у Первой? Это единственная личность, которая никогда и ни за что меня не разочарует… В ней столько силы, влияния…».
И Ника попыталась перенести внутренний взор в палату Первой, но у нее ничего не получалось… Вместо этого в ушах нарастал шум… Это был монотонный гул мыслей, ее собственные голоса звучали в разных интонациях, иногда доносился смех и плач, но ни одной фразы она не могла расслышать. Все смывалось в единую шумовую волну. Казалось, то, что Ника слышала, это было гораздо больше, чем мысли всех собравшихся в этой палате ее клонов. Нет… Это был гул сотен, ато и тысяч Ник… Ника заткнула пальцами уши, пытаясь остановить этот гул, но от этого шум голосов лишь усилился…
Она поджала ноги под себя, одеяло соскользнуло на пол… Ника в отчаянии забила ногами о матрац, не зная, как остановить это безумие. Пружины под ее телом отвратительно заскрипели….
Вспыхнул свет, над ней засуетились какие-то люди, но Ника не в силах была даже раскрыть глаз, чтобы посмотреть на них. Она продолжала зажимать пальцами уши и бить ногами по матрацу.
- Что с ней? – спросил голос неизвестной девушки. – Ее состояние ухудшилось… Никогда такого не видела.
- Введите ей … - мужчина, склонившийся над Никой, назвал какой-то незапоминающийся препарат. – Ника, слышишь меня? Успокойся, сейчас тебе станет легче…
Ника охотно поверила мужчине, что-то в его слегка хрипевшем баритоне внушало доверие. Укол, введенный медсестрой, стал действовать, и Ника отпустила свои уши. Шум исчез, наступила щадящая тишина, полный вакуум мысли.
- Ну вот, видишь, я же обещал, - мужчина расправил ее ноги и укрыл ее одеялом. – Спокойной ночи, Ника…
Ника улыбалась с закрытыми глазами, веки были слишком тяжелы, она не могла их открыть. Свет потух, и она погрузилась в ровный, спокойный сон.

На следующее утро Ника проснулась оттого, что в палате поднялся суетливый шум. Она была самой последней, кто встал, и, приподнявшись с теплой уютной кровати, оглядывалась по сторонам. Соседки с озабоченными лицами сновали туда-сюда, словно что-то искали.
- Что случилось? – спросила Ника у Пятой, которая наклонилась, чтобы заглянуть под ее койку. – Что ты ищешь?
- Шестая пропала, - ответила та и, не найдя ничего под кроватью Ники, на четвереньках поползла к следующей.
- Замкнутая пропала? – переспросила Ника, но не дождалась ответа. Пятая была слишком озабочена поиском, чтобы вступать в разговор.
Ника поднялась с кровати и, ступив босыми ногами на холодный пол, принялась искать свои тапочки. Один из них она нашла под соседней кроватью, а второй суетившиеся в поисках Шестой соседки затолкали в противоположный угол палаты. Тихо чертыхаясь на них, раздраженная холодом Ника, надевая на себя с трудом найденную пропажу, когда услышала в расширителе голос Главной. Она поспешила выйти из палаты. Все остальные уже успели скучковаться около нее и озадаченно внимали к ее словам.
- Друзья, - спокойно обратилась к ним Первая. – Вынуждена сообщить вам, что Шестая покинула наше общество. Она не пропала, она просто ушла. Так что свои бессмысленные поиски можете прекратить, займитесь лучше собой.
- Как? – послышались удивленные возгласы девушек.
- Вчера на нашем торжестве Замкнутая нашла себя, проснулась - и более не нуждается в нашей защите, - продолжила Главная, покровительственно окидывая взглядом группку собравшихся. – Стоит добавить, что хотя в нашем обществе она должна была бы чувствовать себя защищено, этого не произошло, вы были к ней довольно равнодушны, а иногда жестоки, - она с укоризной взглянула на стоявшую в первом ряду Седьмую. Та виновато опустила плечи и потупилась в пол. – Шестая стала собой не благодаря нам, а вопреки нам. А между тем, в нашем обществе появилась новенькая, Четырнадцатая. Попрошу приветствовать ее и отнестись если не с интересом, то хотя бы с пониманием.
Раздались жидкие аплодисменты и на сцену вышла Четырнадцатая, которая немного успокоилась после вчерашней истерики и с тоской рассматривала присутствовавших.
Только Второй не была в строю, она стояла у окна и, поднеся сцепленные руки ко носу, молилась. Нику захлестнуло чувство жалости. Вторая была единственной подругой Шестой, она искренне заботилась о ней, тем самым удивляя остальных соседок излишним вниманием к Замкнутой. Только со Второй Замкнутая чувствовала себя комфортно, весело смеялась и болтала, не закрывая рта. Но они откровенно общались лишь тогда, когда оставались вдвоем.
- Боже, помоги ей выжить в этом суровом мире, - лицо Второй было залито слезами.
- Не беспокойся о ней, - положила руки ей на плечи Ника. Вторая одернулась и стала вытирать слезы со щек. Еще никто не видел ее слез, для всех она была невозмутимой, едва уступая Первой по степени влияния над группой. – Ее вчерашняя вспышка… Это было потрясающе. Думаю, теперь ей ничего не грозит.
- Ты плохо ее знаешь, - ответила Нике Вторая. – Я всегда ее знала такой, для меня она всегда была Поющей. Просто она не хотела никому этого показывать, она боялась этого, стеснялась самой себя и терялась среди людей. Даже Главная относилась к ней предвзято, не видела в ней будущего, считая, что психушка – это ее удел, лучший вариант развития ее судьбы.
- Но почему ты плачешь? Ведь теперь она стала собой, открыла себя для всех остальных…
- Триумф над собой – это всего лишь первый шаг, - продолжала не соглашаться  Вторая. – Сколько еще раз она споткнется в своем сомнении, но теперь у нее никого не будет рядом… Ведь найти себя – это так, цветочки. Ягодки начнутся, когда она поймет, как трудно позволить себе быть собой.
Ника крепче обняла Вторую и сказала:
- Будем надеяться, что у нее все получится.
В отличие от Второй, которую терзали большие сомнения на счет Замкнутой, Ника была буквально окрылена ее историей. Теперь она была уверена, что ей тоже пора уходить отсюда. «Здесь я не найду себя, а всего лишь буду созерцать на Других Себя. Это любопытное занятие, но я более не могу тратить на это время. Мне нужно искать свою тропинку, а она, я чувствую, находится явно не здесь».

Когда Ники разошлись по палатам, каждая по своим делам, Тринадцатая  направилась к Главной.
- Войдите, - услышала она ответ на ее стук в дверь. – Могла бы и не стучать, - улыбнулась Главная, - я знала, что ты придешь.
Ника хотела было открыть рот, чтобы раскрыть цель своего визита, но Главная ее опередила:
- Я знаю и то, зачем ты пришла. Ты ведь знаешь, я вижу нас всех насквозь, знаю, как саму Себя.
- И что ты думаешь по этому поводу? – Ника спросила с надеждой, что Главная одобрит ее решение уйти. – Даешь мне свое благословение?
- Я тебе не мама и не папа, чтоб давать благословение, - ответила Главная. – Но я сразу поняла, что ты здесь ненадолго и не угомонишься, пока не выйдешь на собственный след. И я не могу не одобрить твое решение. Я знаю, что ты уходишь с чистым сердцем, и тебе будет легче, если я буду морально тебя поддерживать. Поэтому пусть будет по-твоему, я тебя благословляю.
Ника с благодарностью обняла Главную, а та теплым голосом добавила:
- Только не уходи по-английски, как Шестая. Попрощайся со всеми. Они – это все-таки тоже ты, и им будет приятно, что ты их ценишь.

Ника с тоской оглядывала комнату палаты, ставшей для нее родной. После вчерашнего торжества она привязалась к девочкам, их судьбам и личностям, сердце ныло от предстоявшей разлуки. Она сидела на своей койке, которую застелила аккуратно, как никогда, и ждала своего часа. Главная обещала собрать всех сразу же после обеда, около двух часов дня. Ника быстро поела и раньше других вернулась к себе в палату. Она мысленно готовила небольшую речь и волновалась из-за предстоящей реакции на нее. Хотя она хотела выразить соседкам лишь благодарность за проведенное вместе время, кто-то мог расценить ее речь неоднозначно. Она даже представила себе циничное лицо Десятой и заготовила для нее специальные аргументы.
Но девушки удивительно долго не возвращались. Ника стала нервничать, ерзать на краю кровати, желая поскорее покончить с этим и спокойно уйти.
Она выглянула в коридор на шум чьих-то торопившихся шагов и увидела Седьмую.
- Ты не представляешь, что случилось, - тут же сообщила она ей. – Мы долго удивлялись, куда пропадает наша Девятая, и вот сегодня она призналась своим соседкам, что ходит на другой этаж… Представляешь?
- А что там, на другом этаже? – поинтересовалась Ника, не понимая, в чем подвох.
- А дело в том, - уловила ее недоумение Седьмая, - что никто из нас не покидал нашего четвертого этажа. Это не правило, не запрет, просто никто никогда и не хотел интересоваться, что происходит ниже. Нам все необходимое для жизни доставлялось снаружи, и нас нисколько не беспокоило, как поживают наши соседи снизу. И вот оказалось, что нашей любопытной Девятой взбрело в голову спуститься на третий этаж. И там она нашла еще десяток нас, если не больше… А ведь есть еще и другие этажи, и там, как оказалось, тоже есть наши, - Она рассказывала с нетерпением, явно желая поскорее присоединиться к остальным, тем, кто уже спустился на нижние этажи. – Пошли же, посмотрим, каковы они, другие мы…
Ника поняла, что прощальная церемония отменяется. Из вежливости спустившись с Седьмой по лестнице на этаж ниже, она без всякого интереса посмотрела на радостно гомонившую толпу. Спутница тут же бросила ее и влилась в эту толпу. Среди девушек Ника уловила озабоченное лицо Первой. «Главная наверняка знала об этом, ведь она старожилка, к тому же она уходила отсюда, но почему же не сказала остальным о том, что у нас еще столько соседей?». Тринадцатая глянула на нее с сочувствием и махнула рукой на прощание. Не оглядываясь, она стала спускаться вниз по лестничной клетке.
- Тринадцатая, ты куда? – донесся до нее голос сзади. Это была ее соседка по палате, Пятая.
- А я ухожу от вас, - ответила она.
- Куда? – удивилась та.
- Еще не знаю, - призналась Ника.
- Ну тогда удачи тебе, - с сожалением сказала Пятая и, более не колеблясь, вернулась на третий этаж.
Хотя Нике искренне хотелось попрощаться со всеми, осуществить это желание, в свете последних событий, было не суждено. Все были слишком воодушевлены состоявшимся открытием.
- Значит, не судьба, - сказала она вслух и толкнула рукой входную дверь, открывавшую ей наружный мир.

Ника была все в той же пижаме и тапочках, верхнюю одежду и попросить было не у кого, ведь никто из ее соседок на улицу ни разу не выходил со времен своего пребывания в больнице. Снаружи стоял мороз, после ночной метели весь двор был завален свежим снегом. Свет солнца, отбивавшийся от белой поверхности, болезненно слепил ей в глаза, и она щурилась, пытаясь разглядеть хоть что-то под ногами.
Девушка прошла половину пути от выхода из больницы до калитки, ведущей в обычный мир, когда ее схватили две пары грубых мужских рук. Это были санитары. Они молча потащили ее обратно в здание, Ника упиралась ногами, а они упрямо тянули ее обратно, волоча по снежным сугробам.
- Нет! Отпустите меня! – кричала она во все горло.
Пытаясь выиграть время, она упала коленями на снег, но руки подняли ее и снова потащили к больнице. Никины ноги были уже полностью в снегу, она отчаянно упиралась, а потом внезапно остановилась в своих попытках сопротивляться с заранее превосходящей ее физически силой и холодно, но уверенно произнесла:
- Я решила уйти, оставьте меня, - руки санитаров, болезненно сжимавшие ее тонкие костистые локти, немного ослабили свою хватку. Только теперь она заметила, что ни разу не глянула на лица санитаров. Она боролась и разговаривала исключительно с руками. Посмотрев поочередно то на одну пару чужих рук, то на другую, она повторила все также уверенно. – Вы слышите меня? Я ухожу. Я так решила.
И руки сразу же куда-то исчезли. Поднявшись из сугроба, Ника стряхнула с себя снег и продолжила свой путь.