Похоть

           Вильгельм был собой доволен.
           Ну, так.
           Нет, все-таки, доволен. Гордился, конечно.
           Стоял около Ингосстраха, ёжился от легкого морозца и удовлетворённо ощущал норму. Ремарковскую, хемингуэевскую, общечеловеческую. Любую. Нормальную норму. Не пил что-то три или четыре дня, да и пил-то тогда – рюмку-две.
           Способен, значит.
           Как все люди.
           Прийти с работы уставшим, поужинать и накатить рюмаху.
           Остановиться.
           Или не накатывать вообще.
           Сериал посмотреть.
           Да лечь спать.
           А потом замотаться делами и не вспоминать о выпивке неделю. Две. Три. Месяц.
           И знать меру.
           Не пить до усрачки продольной, а махнув граммов сто двадцать текилы, спокойно отказаться от продолжения, уйти домой. Если в гостях. А если уже дома – убрать бутылку в холодильник. И вообще, иметь бар. Не в том плане, что иметь сразу и до опустошения, а в том, что держать пополняемый запас. Разнообразный. Бутылку водки, это обязательно. Нет ничего лучше русской водки с мороза. Бутылку коньяка – для коротания длинных вечеров. Бутылку виски – для бесед с друзьями. Вина, джину, ликёров. Рому бутыль. Даже пиво можно держать в холодильнике. Упаковку баночного.
           Коктейли, в конце концов, научиться делать. Завести такую культуру – смешанных напитков. Маргарита, сухой мартини, дайкири. Смешать, но не взбалтывать…
           В таком режиме жизнь его продолжалась уже с полгода, и, повторимся, Вильгельм был собой доволен. Да.
           В Ингосстрах его привело дело пустячное, но досадное. Вылетевший из-под обогнавшей машины камешек угодил в центр лобового стекла вильгельмовской реношки и оставил мерзкий скол. Который, с наступлением первых холодов, дал две длинных и правильно изогнутых трещины в стороны.
           И пока всевозможные каско и осаги действовали, нужно было успеть заменить стекло. В этом году.
           Вот опять же автомобиль. Разве мыслимо было ещё год назад, что Виля, вечно или бухой, или с многодневного похмелья, станет водить машину? До первого гаишника, в лучшем случае. А скорее всего, столба, не дай бог, человека. А теперь? Красавец! Орёл!
           Может же!
           Наладил стоявшую полтора года под окнами жёниной квартиры разводную машинку и ездит.
           «Разводную», в том смысле, что после развода досталась. Поделили по-честному – жене загородный дом-дачу за миллион-полтора, Вильгельму реношку – тысяч за сто пятьдесят еле-еле.
           И на  том спасибо.
           Не знал, как из-под руин брака выбраться.
           А всё водка проклятая.
           Она.
           Она одна во всем виновата. Если посмотреть ретроспективно и честно. Всех жён и все работы Вильгельм терял только и всегда из-за пьянки.
           И никаких.
           Вильгельм потоптался на пороге, вздохнул, натянул непременную маску и вошёл в здание, выдыхая чуть заметный белый, почти прозрачный, пар...
           Дела свои закончил быстро, спасибо мужику местному – помог душевно. Осталось только машину подогнать и всё тщательно сфотографировать. Об этом Вильгельм не подумал, пришёл пешком, подскочил после работы, контора Ингосстраха в двух шагах от дома, а надо было на машине приехать. Ну, ничего, завтра подкатит и всё уладит. Сегодня уже не успеть, время на телефоне – шесть сорок девять. Пока туда-сюда, закроется контора.
           Вильгельм в приподнятом настроении, которое появлялось у него всегда после удачно законченных дел в каком-либо присутствии, будь то поликлиника или ГАИ или РЭУ, или вот как сейчас Ингосстрах, пошагал вдоль домов – в магазин.
           Такое дело надо было обязательно отметить.
           Рюмку-другую, не больше.
           Водочку под пельмени.
           Или сухого красного с сыром!
           Нет, купить сарделек дорогих, пожарить с соусом и запить красным вином. Буквально одним бокалом. Чтобы всё культурно.
           Красное под мясо, белое под рыбу, Вильгельм помнил.
           В магазине он увидел старого приятеля Тусика и, несомый всё той же волной удачного дела, весело с ним поздоровался. Тусик обрадовался страшно, профессионально оценил настроение и мгновенно предложил по чуть-чуть. А почему бы и нет, задорно подумал даже несколько по-французски – пуркуа бы да не па? Вильгельм, и согласился.
           Друзья и бывшие одноклассники взяли фляжку водки. То ли триста граммов, то ли триста пятьдесят. Кто их сейчас разберёт. Раньше и в помине такого завода не было – водку на объёмы делить – поллитра, да четверок – всех дел.
           Выпили тут же у магазина, под вкуснейшие раскалённые пирожки с ливером, потёрли руки – одну ладонь о другую, прекрасно улыбнулись друг другу и взяли ещё.
           Чего пачкаться-то? Экспертно заявил Тусик, берём сразу нормальный пузырь. Берём! Воодушевленно согласился Вильгельм, откликаясь на важное для него слово «нормальный», внутренним светом.
           Уже понимая, что улетает.
           Надолго.
           Что в себя придёт не скоро, если придёт вообще.
           Но, не имея ни сил, ни желания сопротивляться потоку.
           Похоти.