Танечка, здравствуй

 ТАНЕЧКА

Он так и не позвонил.  Стоял у двери, и не мог нажать на звонок. Они не виделись много лет - когда-то давно, в прошлой жизни, он вот так же стоял у двери, звонил, стучал, но ему не открывали. Потом он сидел на ступеньках в подъезде, решив дождаться во что бы то ни стало. Дверь приотворилась. Вышла её мать, он видел её всего пару раз - это была очень моложавая, элегантная женщина, всегда улыбалась, и казалось, что вместе с ней улыбается всё вокруг. Впрочем, такой же была и её дочь - он поэтому и обратил на неё внимание.
- Молодой человек, не ждите, и не приходите сюда больше. Танечка в больнице, и она сказала, что не хочет Вас больше видеть.
Он увидел заплаканные глаза, лицо, казалось сразу постаревшее на десять лет...
- Что с ней?
- Вы знаете, что с ней. Вы же не хотели этого ребёнка? А я внука очень хотела. Вырастили бы и без Вашего участия. Но она меня не послушала.
Он шёл по улице, и думал - ну вот, что ни делается,  всё к лучшему. В конце концов, из-за какой-то девчонки рушить свою жизнь он не собирался. Да, он не сказал, что женат. Но ведь она и не спрашивала. Да нет, всё правильно. И вообще - ещё неизвестно, чей это был бы ребёнок. Они с женой уже восемь лет вместе, да и встречались до брака ещё пять лет, а детей нет...Он даже выяснять не хотел, кто из них виноват в этом, его всё устраивало. У них хорошие, ровные отношения, налаженный быт, и менять он ничего не намерен. Для эмоций у него периодически случались такие вот романы с молоденькими дурёхами. Но сейчас... Что-то корябало сердце - она была не просто смазливой девчонкой. Это была любовь - он даже не сразу понял, что просто не может не видеть её, не слышать её смех. Она ему рассказывала чудесные истории - умение видеть прекрасное в обычных вещах его восхищало. Она была совершенно открыта и беззащитна. Но иногда смотрела в его глаза так, словно видела насквозь его душу.
- Что ты ищешь там? - он сердился в такие минуты, это было чаще всего после их близости, и взгляд этот его тревожил.
- Твоё сердце - отвечала она.
- Ну и как оно, моё сердце? В порядке?
- Не знаю. Пока я его не разглядела. Иногда мне кажется, что его нет.
- Да вот же, стучит, послушай!
Она слушала, приложив голову к его груди, и часто так и засыпала, улыбаясь задумчиво. В такие дни он ездил "в командировки", и эти командировки становились всё продолжительней. Жена делала вид, что ничего не происходит - она была очень умной женщиной. Разве что иногда презрительно усмехалась, когда он "уезжал на пару дней"
Она сказала ему, что беременна с таким виноватым видом, что он и правда понял - она виновата! Кто же ещё! И наорал на неё впервые. На самом деле он просто жутко струсил. Всё было так хорошо - там комфорт, быт устроенный, размеренность и всё налажено, а тут - для души, так сказать, для тела... И что дальше? Развод, неизвестность, ребёнок - недосып вечный, а ему докторскую писать надо... Да и вообще - это его ли ребёнок? "Да! Ты уверена, что это мой ребёнок?!"- он ходил по комнате,останавливался возле неё и выплёскивал очередную порцию слов.
Она улыбалась. Сидела на кровати и улыбалась, опустив голову. Его это просто взбесило.
- Я женат, слышишь, я женат! И люблю свою жену. А таких, как ты...
Он осёкся, увидев, что она по-прежнему улыбается, но по щеке ползёт слеза. Тогда сел рядом и сказал примирительно:"Солнышко, ну зачем нам эти проблемы? Ведь всё было так хорошо? Давай решим этот вопрос - у меня есть хорошая знакомая в отделении..."
- Да, милый, - она сказала это совершенно спокойно, не повышая голоса - не волнуйся, пожалуйста. Твоему браку ничего не грозит. Я пойду, устала очень. Созвонимся.
Она встала и пошла к двери, а он всё не мог решить, что же делать - вернуть, прощения просить, или так и дать ей уйти. Дверь за ней закрылась тихо - он даже не слышал, как. Ладно - он подумает пару дней.  Никуда она не денется...
Больше он её не видел. Ему сказали, что она уехала,  а бегать по стране за какой-то девчонкой он не собирался.
Годы шли, всё было хорошо. По-прежнему, у него случались связи на стороне, и так же, как и раньше, жена закрывала на это глаза. Теперь у них был очень небольшой, но совместный  бизнес, и делить его из-за такой мелочи, как супружеская неверность, было глупо. Иногда он говорил ей в сердцах: "Ты нашу собаку целуешь чаще, чем меня", - на что она усмехалась всё так же, и говорила, что собака преданней, чем любой мужчина.
Гром грянул неожиданно - однажды за ужином жена совершенно спокойно объявила ему, что любит другого, с ним разводится, бизнес им следует продать, квартиру разменять, т.к. она уезжает в Италию. Впрочем, если есть свои предложения по разделу - она готова выслушать. И усмехнулась. Он чувствовал, что задыхается - открывал рот, хватал губами воздух, и не мог вдохнуть. Его увезли с сердечным приступом, но жену это не остановило. Правда, она навещала его в больнице,  впервые он видел, что она может быть счастлива, и от этого чувство обиды сменялось чувством вины. Он не стал ничего делить - переехал в старую двушку, доставшуюся от родителей, и попросил оставить одну  точку в торговом центре - магазинчик с книгами и канцтоварами. На остальное имущество он не претендовал - для кого? В эти дни, лёжа дома и восстанавливаясь после больницы, он и стал вспоминать всю свою жизнь. С удивлением поняв, что все эти его романчики совершенно стёрлись у него из памяти. Все... кроме одного. Он вспоминал её всю жизнь, но всегда одёргивал себя. Всё было правильно! Подумаешь, гордые мы какие... Но теперь не было смысла обманывать себя. Поступил он подло - вот из-за этого, из-за своей несправедливости, он её почти ненавидел порой... А сейчас ему хотелось просто попросить прощения, сказать, что он сожалеет, что любил только её.
Собирался он долго, и всё никак не мог собраться. И вот теперь стоял перед дверью, не решаясь позвонить. Сердце колотилось гулко - казалось, что его стук отдаётся в подъезде эхом. Он повернулся и вышел из подъезда. Присел на лавочку, достал таблетку нитроглицерина, кинул под язык. Сейчас, сердце успокоится, и он уйдёт... К подъезду шла женщина, и с ней паренёк лет восемнадцати. Она что-то рассказывала ему, а он смеялся, и что-то знакомое показалось ему в этом смехе. Он встал. Женщина посмотрела на него машинально, вскользь - и остановилась. Парень стоял рядом, и он понял, почему его смех показался ему знакомым. Он словно увидел своё отражение в зеркале, только много лет назад. Он шагнул вперёд: "Танечка, здравствуй..."

ТАНЕЧКА, ЗДРАВСТВУЙ

                Здравствуй, Танечка!
Наконец-то получила от тебя письмо. Очень волновалась за тебя, моя хорошая.
Я так рада, что ты нашла в себе силы сохранить этого ребёночка. Знаешь, напрасно только ты уехала, но я тебя очень хорошо понимаю. Скучаю очень, доченька – мы ведь с тобой так надолго никогда не разлучались. Прошу тебя только об одном, как только уйдёшь в декрет, возвращайся. Вместе нам будет легче. Ты ведь у меня одна, и мне очень хочется увидеть своего внука или внучку. И не только видеть – растить вместе с тобой, любить, воспитывать. Ты ведь знаешь, что никто не может так любить, как бабушки. Обещаю, что баловать внука я не стану. Ну, разве что совсем чуть-чуть.
Доченька, ты спрашивала о том человеке – нет, он больше не появлялся. Он не знает, что тогда ты ушла из больницы, правда, соседка рассказала ему, куда ты уехала. Если бы он захотел – он бы тебя нашёл. Но я не буду вмешиваться в ваши отношения, милая. Решай сама.
Я очень рада, что ты хорошо устроилась, я очень волновалась. Да и сейчас волнуюсь, поэтому прошу – пиши чаще. Береги себя и ребёночка, моя родная. Я люблю тебя и очень по тебе скучаю. У меня всё, как обычно, всё в порядке.
Целую. Твоя мама.

Таня читала письмо, и руки у неё дрожали. «Не плакать» – она давно это себе сказала. Не плакать. Её малыш должен знать, что его любят и ждут, и что его мама счастлива. В тот день, вернувшись с последнего их свидания, она нарыдалась от души – мама еле добилась, в чём дело. Поняв, в чём дело, она даже слушать ни о чём не хотела:
- Мы что, ребёночка не вырастим? Ты даже не выдумывай ничего! Это же такое счастье – ты поймёшь это буквально через несколько недель.
Танечка не хотела ничего знать.  Пошла за направлением на аборт. Врач, пожилой мужчина, устало и грустно глядя на неё, вместо того, чтобы дать направление, долго и нудно объяснял, какие могут быть риски и последствия. Она смотрела сквозь него стеклянными глазами. Вздохнув, он написал нужные бумажки, а когда она уже уходила, спросил : «Не жалко сыночка своего убивать? Или доченьку?» Она вздрогнула, но не обернулась. В больницу она легла с утра следующего дня, но уже в обед сбежала оттуда. Она поняла, что старый врач прав. Убить своего сыночка (почему-то она была уверена, что именно сыночка) она не смогла. Весь день ходила по городу, сидела в скверике, опять ходила, и думала, думала, думала. Решение пришло неожиданно – она уедет. У неё в соседнем городе тётя – папина сестра. Правда, они почти не встречались, но всё же родственница.
 Она сложила письмо, и стала смотреть в окно автобуса. Народу было много, но ей удалось присесть. Токсикоз мучал её по утрам, а в автобусе ездить и вовсе было невыносимо. Ей почему-то всё время хотелось сладкого или кислого. На зефир она просто не могла смотреть спокойно – так ей хотелось купить и съесть целый килограмм… Покупала одну зефиринку и ела по чуть-чуть весь день. А вот с лимонами так не получилось. Она купила как-то в магазине сразу два огромных, с зеленоватой кожурой, лимона. Еле дождалась, пока доедет до дома. Очистила их, как апельсины, и съела! Две недели после этого она вообще не могла смотреть на еду. Больше лимоны она не покупала. Вообще, чаще всего, покупала она хлеб, макароны и маргарин. Таня не решилась рассказать маме, как встретила её тётка. Она сразу сказала, что бесплатные квартиранты ей не нужны, и объедать она себя тоже не позволит. Таня удивилась такому обороту – по телефону они с мамой обо всём договорились, но решила не спорить напрасно. В общем-то, сложилось всё очень неплохо. На работу она устроилась сразу же – в садик, воспитателем. Работа ей очень нравилась, правда зарплата была всего 85 рублей,  но ей хватало. Тётке она отдавала за квартиру 25, а на остальные жила, и уже начала потихоньку покупать пелёнки и распашонки. Ей безумно нравились эти крошечные вещички с кружевами, зашитые рукавчики у распашонок, чепчики…
  Вот только тётка... Танечка не сразу поняла, что она пьёт, причём запоями. Впрочем, она особо и не знала, что это такое – запои. Отец у неё не пил, правда, курил папиросы с чудным названием «Беломорканал», а Танечка садилась рядом и просила показать, как он выпускает дым колечками. Мама сердилась – что это за забавы! А папа и Танечка смеялись… Он умер внезапно, Танечка запомнила только это непонятное тогда слово «инфаркт», чёрные шарфы, слёзы, и никак не могла понять, что папы больше не будет. С тех пор они жили с мамой и бабушкой. Потом не стало и бабушки…
  Её воспоминания прервал тёткин крик и звон разбитой посуды. Тётка ругалась со своим приятелем – они частенько ругались, когда пили вместе, потом вместе пели песни, или смеялись и снова ссорились.. В этот раз они ругались долго, потом Таня услышала, как хлопнула входная дверь – значит, тётушка пошла за бутылкой. Она собралась было спать, но тут в комнату ввалился тёткин приятель. «Эй, Танюха, пойдём, выпьем» - от него воняло так, что Таню чуть не вырвало сразу же. Так замутило, что она даже не испугалась поначалу. Он присел к ней на кровать. Она попыталась вскочить, но он не дал. Прижал к кровати, одной рукой захватил обе её руки, а другой полез под одеяло, бормоча:
-Ну, чего ты из себя целку корчишь, хочешь ведь. Давай по-хорошему…
Глаза у него были стеклянные – она таких и не видела никогда. Она закричала, забилась, пытаясь вырваться.
-Зубы выбью – зашипел он – только крикни ещё.
Ворвалась тётка, заголосила:
-Ах ты, шалава малолетняя! Чтоб утром духу твоего не было! А ты, козёл – я тебе устрою!
Она ухватила его за руку, и пыталась ударить. Он поднялся:
- Чего голосишь? Сама она позвала, небось тоже – баба.
Он засмеялся, но глаза были злые, и на неё он бросил такой взгляд, что ей стало страшно.
Утром она собрала вещи, и уехала на работу с чемоданом, пока тётка ещё спала. Что ей делать дальше – она не знала. Голова болела, хотелось спать, мутило ужасно. Провела кое-как занятия и вывела детей на прогулку.  Дети бегали, солнышко светило, так чудесно было кругом, а она сидела в беседке, и сил не было даже просто думать. Вышла с ведром её нянечка из группы,  начала мыть окна, растирая солнечные блики по окну и полируя ими стекло. Одновременно она успевала приглядывать за ребятишками, время от времени отрываясь от работы и помогая кому-то из малышей, или делая замечания. На Таню вроде и не глядела.
Наконец, закончив, она присела рядом с Танечкой. Таня уже знала, что та ровесница её маме, но выглядела она старше, а глаза были такие же – светлые, добрые.
- Что стряслось-то? – спросила, взяв Таню за руку – смотрю, с чемоданом с утра.
Таня покачала головой. Рассказать сейчас, что с ней произошло, она не смогла бы.
-Что, идти некуда?
Таня покивала головой. Главное – не плакать. А если начать говорить, ни за что не выдержишь.
- Эх, ребёнок. Ну и поплакала бы, чего себе сердце рвать? Терпеливица какая. Ты до часу сегодня или на целый день?
Воспитателей не хватало, и Таню часто кидали из группы в группу, оставляя подработать, чему она только рада была.
- На весь день.
-Ну и славно. Я тебя вечером подожду.  Пойдём ко мне. Я одна. Правда, и комната у меня одна. Но в тесноте – не в обиде, правда?
Она улыбнулась Танечке. Слезинка всё же выкатилась, предательница.
- Вот и славно – повторила её спасительница – Дети! Собираем игрушки, строимся! На обед! – пропела она и пошла помогать Тане наводить порядок среди ребятни.
Так и зажили. Постепенно Таня ей всё рассказала. Та слушала, вздыхала, иногда даже плакала. А Таня не плакала. Малыш весело толкал её изнутри, словно спрашивал: «Как там, снаружи? Ты меня ждёшь? Я расту!» Таня гладила свой животик и шептала ему ласковые слова. Назвать своего ребёночка она решила Сашенькой.  Имя подходило и мальчику, и девочке, а мама у неё была Лидия Александровна. Ей безумно нравилось повторять это имя: "Доброе утро, Сашенька!, Спокойной ночи, Сашенька! Спи, мой хороший!" - и малыш, замирая на минутку, словно прислушивался. Чувствовала она себя теперь отлично, токсикоз прошёл, работать с детьми ей очень нравилось. Задевали иногда пересуды за спиной в садике – все знали, что мужа у неё нет, и от кого ребёночка нагуляла – сама не знает. Знала бы – замужем была!
 Уйдя в декрет она поехала к маме. К мамочке! В родной город, где каждая улочка была своей, родной и знакомой. Лишь бы его не встретить! Но город большой – авось, обойдётся. И обошлось. Хотя и хотелось ей в глубине души, чтобы увидел… Но всё звучали те слова: «Да и неизвестно ещё, чей ребёнок! Я женат! А таких, как ты…»
Родила она легко, мальчика весом 3600 и ростом 52 сантиметра. Только взглянула на него, и сразу поняла, что с именем не ошиблась! Сашенька! Счастье её и радость – Сашенька. Деток привозили на кормление, она брала своё солнышко, прикладывала к груди, и даже ойкала порой от боли – так торопился её сынишка. Она смотрела на него и каждый раз удивлялась – казалось, любить сильнее нельзя, но всё же чувство это становилось сильнее с каждой минутой.Любовь и нежность переполняли её, и сияли в глазах, искрились, словно солнышко.
Из роддома их забирала мама и высокий седой мужчина. Перед выпиской мама позвонила, и смущаясь спросила, можно ли она приедет встречать её из роддома не одна? Танечка догадывалась, что у мамы кто-то появился за время её отсутствия. Иногда она посмеивалась, видя , как та пытается скрыть смущение и придумывает какие-то причины, чтобы уйти из дома на пару часов. «Как дети» - думала она, но видела мамины счастливые глаза, и ей становилось немного грустно. И вот она увидела его – симпатичный, хотя и старый, конечно. Лет пятьдесят, а то и больше. Таня как-то привыкла считать маму молодой, и совсем не помнила, сколько ей лет. Глаза добрые - отметила она про себя. Мама взяла у неё из рук Сашеньку, а мужчина вручил Тане букет.
-Так вот ты какая. Красавица, вся в маму. Ну, здравствуй, Танечка.
- Здравствуйте… - она вопросительно посмотрела на маму «Юрий – сказала мама, и увидев, как Танечка вздрогнула, поспешно добавила – Юрий Михайлович.
- Можно просто Юрий.
Мужчина улыбнулся, и глаза сразу стали тёплыми.  Сашенька спал на руках у мамы. Солнышко светило, небо было удивительно ясным и таким ярким, каким в этом году ещё не было ни разу. Весна! Любимое время года. Жизнь была прекрасна! Жизнь улыбалась ей, и она улыбнулась жизни, улыбнулась маме, и этому незнакомому ей человеку:
- Здравствуйте, Юрий...

ЮРИЙ

«Здравствуйте, Юрий», - она слегка растерялась, а сын смотрел на него с любопытством, видя её замешательство. Наконец, она немного пришла в себя – «Сынок, иди домой, мы пройдёмся немного, поговорим. Я скоро».
- Ты нас не познакомишь? – он спросил это, понимая, что делать этого не стоило. Не удержался. Очень не хотел, чтобы этот паренёк с его глазами, его улыбкой, вот так и ушёл, не перемолвившись с ним даже словом. Она уже взяла себя в руки, и улыбнулась. У него опять сжалось сердце – улыбка осталась такой же, как в юности – открытой и доверчивой. «Знакомьтесь – она сказала это обычным, голосом – это Саша, мой сын». Его она не назвала, и ему пришлось представиться самому: «Юрий Сергеевич» - они пожали друг другу руки, и Саша скрылся за дверью подъезда. Они помолчали немного. «Значит, сын… Твоя мама тогда сказала» – начал он неуверенно. Он был ошеломлён, растерян, мысли сбивались, терялись слова. «Пойдём, пройдёмся немного», - она повернулась и зашагала к скверику, не дожидаясь его ответа. Они шли молча, оба не знали, с чего начать разговор. День был серый, прохладный, но уже кое-где зеленела трава, и воздух наполнился неуловимым ароматом оттаявшей земли. Они присели на скамейку.
-  Значит, сын? Таня! Почему? Я ведь не думал... Почему уехала, так ничего и не сказав? Я ведь решил... И твоя мама говорила, что ты в больнице…
- По-моему, мы сказали тогда друг другу достаточно, чтобы выяснять что-то дальше. К тому же, с чего ты взял, что это твой сын?
Она сказала это мягко, но он почувствовал, услышал в её голосе и горечь, и обиду, и даже вызов.
- Таня, то, что это мой сын увидел бы и слепой. Я ведь вижу своё отражение в зеркале каждый день. Хотя сейчас я выгляжу немного постаревшим.
Она вспомнила, как он тогда ходил по комнате, размахивая руками, и злился, обвиняя её в несуществующих грехах. Сейчас это казалось таким далёким и нереальным.
- Ты знаешь, всегда подсознательно хотелось с тобой встретиться. И в то же время я боялась этой встречи. Не знала, что я смогу тебе сказать. Я и сейчас не знаю, если честно. Ты тогда сделал свой выбор, а я – свой. Конечно, мне очень жаль, что Сашенька рос, не зная отца, он ведь первое время считал отцом своего дедушку. Вернее – маминого мужа. Кстати, твоего тёзку. Да, не удивляйся – мама вышла замуж, и пару лет мы жили все вместе, а потом мама переехала к Юрию Михайловичу.  Замечательный человек, он научил Сашу очень многому. Да и я поняла, что любовь всё же не пустой звук, видя их отношения с мамой. Именно их любовь помогла мне понять, что счастье возможно... в любом возрасте.
- И ты?... Ты замужем?
Она промолчала. Смотрела перед собой и улыбалась, как в тот их последний день.
Он вздохнул. Ему хотелось расспросить, узнать, как они прожили все эти годы – она и сынишка, но он не решался.
- Нормально прожили, - он и сейчас поразился, вспомнив эту её способность – отвечать на незаданные вопросы. Она часто вот так отвечала ему, когда они встречались, и очень удивлялась, когда он говорил, что вслух свой вопрос не задавал…
-Нормально, как и все. Я работала в детском саду, и Сашенька всегда был рядом. Материально было сложновато, но мы были очень счастливы. Потом в школу пошёл.
Она вспомнила, как он сделал первый шажок, как он упал с дивана и сломал ключицу, как болел ротавирусной инфекцией, и его рвало день и ночь, и он ничего не мог съесть. Как на третий день, когда кризис миновал, и она сварила ему манную кашу на воде,  её привереда Сашенька ел эту кашу и говорил : «Спасибо, мамочка! Ничего вкуснее не ел!» - а бабушка прослезилась… Как однажды они шли по городу, и он спросил, почему серебристый тополь так называется. Он вообще очень много спрашивал, ему всё было интересно, а растения почему-то особенно его интересовали. Она объясняла ему, показывала, какие необычные листочки на этом дереве, и закончила свой рассказ словами: «Вот такое чудесное дерево». На что он вздохнул, и сказал : «Эх, мамочка! Чудес на свете не бывает!». Хотя этот юный скептик свято верил в Деда Мороза и писал ему письма, в которых просил подарки для всех членов семьи, и лишь в конце – для себя. Она вспоминала, как собирала его в первый класс, как они делали уроки. Как ездили в зоопарк, и больше всего ему понравилась бродячая собака со впалым животом, бегающая вдоль клеток: «потому что её жалко – посмотри, какая она несчастная…» - и они скормили всю еду,которую брали с собой, этой несчастной, голодной собаке. Всё это промелькнуло мгновенно в памяти, а для него уместилось в несколько коротких предложений.
- Как ты поживаешь? – спросила она это без любопытства, так спрашивают просто из вежливости, ожидая услышать в ответ дежурную фразу, что всё нормально. Он и сказал – всё нормально. Живу. – Жена как? Дети? – Нет, детей нет, жена в Италии, уехала , вышла замуж. – А-а! Ну, что же, бывает.
У него колотилось сердце. Он так много хотел ей сказать, спросить, он хотел встать прямо тут перед ней на колени, а в её колени уткнуться головой и сказать, как он любил её все годы, как он виноват перед ней, и что он сделает для них всё… А что, собственно, всё? Что он может, и нужен ли он им теперь, когда сын уже взрослый, когда молодость их прошла. Он боялся посмотреть на неё. «Прости» - он выдавил это слово с трудом, потому что дыхания не хватало.
- Я давно тебя простила – она опять улыбнулась, - я должна быть тебе благодарна – у меня замечательный сын, и он действительно внешне очень похож на тебя. Возможно, я тогда поспешила, погорячилась, слишком ты меня обидел. А потом подумала – если бы ты и развёлся тогда с женой, ничего бы у нас хорошего не получилось. Ты бы и от меня бегал – нашлась бы не одна ещё Танечка. Ты знаешь, я запретила себе плакать и запретила себе ненавидеть тебя. Мне хотелось, чтобы ребёнок чувствовал, как его любят и ждут.
- Послушай, я не предлагаю что-то вернуть, я всё понимаю. Я знаю, что был неправ, но ведь это мой сын! Ведь я имел право хотя бы знать об этом?
- Ты забыл. А я всю жизнь помнила, как ты усомнился в том, что ребёнок от тебя. Это совершенно бессмысленный разговор.  – голос её стал жёстким, между бровей обозначилась вертикальная морщинка – возможно, это неправильно, жестоко по отношению к тебе, но я не собираюсь рассказывать сыну, что его отец отказался от него ещё до рождения.
- Ты не дала мне шанса! Уехала, ничего не сказав, и я думал…
- Нет. Не ври хотя бы сейчас и хотя бы себе. Ты ведь был рад, что всё так закончилось?
- Да. Тогда был рад.
- Что изменилось? Почему ты вспомнил обо мне сейчас?
- Я просто хотел попросить прощения. Нет, ещё я хотел увидеть тебя, поговорить. Таня, я не думал, что у нас есть сын.
- Сын есть у меня. У тебя его нет. Извини, мне больше нечего тебе сказать.
Она поднялась – строгая, серьёзная, неприступная даже. Он вспомнил, как она смеялась заразительно, какая у неё всегда была добрая и открытая улыбка. Нет, это ведь не могло исчезнуть бесследно?
- Танечка – начал он тихо, и она вздрогнула. – Я совершенно один. Ты знаешь, недавно я перенёс инфаркт – едва выкарабкался. И вот, пока болел, наконец подумал о жизни, пожалуй – первый раз. Просто полностью переосмыслил всё, что было. Конечно, я не могу ни на чём настаивать – какой я отец. Но не спеши хотя бы сейчас, не решай за всех. Подумай, как лучше будет для нашего – что бы ты ни говорила! – для нашего сына.
- У моего сына, - она подчеркнула слово "моего", - у моего сына есть отец, который его очень любит. И которого очень люблю я.
- Мама, мамочка! Я тебя первая нашла!– вдруг раздался голосок, и к Тане подбежала девчушка лет восьми, – Саша пришёл домой и сказал, что ты пошла погулять, и мы с папой решили тебя встретить. Мамочка, смотри, я нашла подснежник. Папа сказал – не рвать, а я уже сорвала. Для тебя! Ты не будешь меня ругать?
- Нет, конечно. Как я могу тебя ругать – ты ведь хотела меня порадовать. А папа где же?
Она обняла девочку, а та только сейчас обратила внимания на сидящего мужчину и смутилась.Она была необыкновенно похожа на Танечку, и краснела точно так же.
- Он отстал. А я тебя увидела.
К ним подходил мужчина – среднего роста, седой, хотя и выглядел намного моложе Юрия – это он сразу про себя отметил. Он почувствовал себя совершенно разбитым, уставшим, и ему хотелось одного – очутиться подальше отсюда. В своей квартире, или в магазинчике, среди книг… Мужчина подошёл, поцеловал Танечку, и Юрий заметил, с какой нежностью он смотрит на неё. Юрий встал.
 -Мой муж. Сергей, - произнесла Таня, и голос её стал удивительно тёплым - Юрий.
Мужчины пожали друг другу руки. Улыбнувшись чуть виновато, Таня добавила:
- Отец Сашеньки. Биологический.
Юрий увидел, как быстро спокойная нежность в лице Сергея сменилась на откровенную неприязнь. Ему даже показалось, что мужчина готов его ударить - он заметил, как напряглось его лицо и правая рука сжалась в кулак.
Таня ласково улыбнулась. Она тоже перехватила этот взгляд мужа. "Ну, что ты! Не стоит беспокоиться, милый»,- подумала, она, - это всё уже давно в прошлом, сейчас я люблю только тебя!»
-Я знаю,- ответил Сергей, будто услышав её. Она взглянула на него тем взглядом, какой когда-то давным - давно, в прошлой жизни, дарила только Юрию и червячок беспокойства, превратился у него внутри в ощущение какой-то щемящей потери.
Таня чуть пожала плечами, как бы говоря. «Мы совершенно случайно встретились»
-Я знаю,- повторил Сергей, — всё нормально?
-Пойдёмте домой! А то мой цветочек без воды завянет, - девочка, весело, как воробышек, прыгавшая рядом по нарисованным классикам, остановилась, посмотрела на них, и потянула Танечку за рукав.
-Пойдём, милая,-Сергей протянул девочке левую руку, в которую та тут же вложила свою крохотную ладошку. На Юрия он больше не смотрел, а взгляд снова стал нежным.
-Да, мне тоже пора, - спохватился Юрий, - но, Таня, мы не договорили...
Он споткнулся о взгляд Сергея.
- Послушайте, не испытывайте нашего терпения, - голос у Сергея был спокойным и уверенным, - я не советую Вам искать встреч с моим сыном. Он замечательный парень, и ни к чему ему в этом возрасте Ваши скелеты в шкафу. Надеюсь, Вы понимаете меня?
Они ушли, счастливые - девочка держала их за руки и весело подпрыгивала.
  Юрий посмотрел им вслед и пошёл по аллее, потихоньку замедляя шаг – дышать было трудно. «Вот идиот! – он ругал себя, на чём свет стоит – Ты думал, она может быть одна? Дурак старый, такие женщины не бывают одинокими.» Уже почти подойдя к дому, он вспомнил о сыне. То, что это его сын, было совершенно понятно, но, придя домой, он достал старый альбом с фотографиями и нашёл себя – на него с фотографий смотрел Саша – никаких тестов на отцовство не надо было делать, одно лицо, глаза, улыбка. Он прошёл на кухню, достал бутылку из холодильника, налил себе стопку, выпил, налил вторую. Сел на стул у окна, и заплакал. Слёзы текли сами – и он ничего не мог с ними поделать.
Жизнь пошла своим порядком – он каждый день ездил в свой магазинчик, хотя делать там ему, честно говоря, было нечего. Продавец прекрасно справлялась без него, и ему достаточно было появляться там раз в неделю. Но так тоскливо вдруг стало сидеть в квартире одному, а иногда, когда щипало сердце и сбивалось дыхание, становилось страшновато. Он приезжал в магазинчик, перекладывал с места на место книги, справлялся у Ольги, какой товар необходимо докупить, иногда отпускал её – пообедать или просто прогуляться по торговому центру. Книги почти не покупали – покупали канцтовары, тетради, альбомы, краски. Были несколько постоянных покупателей, которые интересовались книжными новинками и заходили почти каждый день, но и они брали что-либо редко, зато охотно беседовали с ним о тенденциях в мировой литературе.
  Иногда ему звонила из Италии бывшая жена – справлялась о здоровье. Голос у неё был бессовестно-счастливый, и его это слегка задевало – за все годы совместной жизни он у неё такого голоса не слышал.
В тот день он почувствовал себя плохо в самый разгар рабочего дня – жара, наверное, только и успел подумать, а костёр в груди стал печь просто нестерпимо. Как он попал в больницу, помнил смутно. Отлежал в реанимации, потом в терапии. Несколько раз, в бреду, ему чудилось, что у кровати стоит его сын, и даже держит его за руку. Юрий хотел сказать, что очень перед ним виноват, но сил на это у него не было. Получил кучу предписаний, и врач, его старинный приятель и тёзка, строго – настрого приказал избегать всяческих волнений и обойтись пока без работы. «Просто прогулки. Никакого экстрима, никаких переживаний». Хорошо, конечно. Умирать он не собирался, но жизнь протекала настолько тоскливо, хоть волком вой. С удивлением он понял, что многих друзей растерял за прошедшие годы, да и общаться не очень хотелось. Сидел вечерами, решал шахматные задачи, читал книги – читать он любил всегда, но времени всегда не хватало, и теперь навёрстывал. Но случались такие мрачные дни, когда надоедало всё.
Тогда он шёл в тот самый скверик, садился на лавочку, сидел и ждал – может быть, увидит сына. Или Таню с девочкой, которая так похожа на неё. Смотрел на детей, на брызги фонтана, на солнечных зайчиков, прыгающих по воде. Становилось легче. Таню ему надо было увидеть во что бы то ни стало – он решил сделать завещание на Сашеньку.
Они встретились случайно – в магазине у кассы. Таня поздоровалась с ним, и уже собиралась уходить, но он окликнул её. Они вышли из магазина вместе и пошли по тротуару. Торопясь, он объяснял ей, чего хочет и почему это надо сделать, как можно быстрее. Таня смотрела перед собой, и будто не слушала. Наконец, он закончил говорить.
- Ты знаешь, он взрослый человек, и за него я решать не могу. Если ты этого хочешь, я поговорю с ним. Он знает, что ты его отец, я сказала ему, и мы приходили в реанимацию, его пускали к тебе пару раз на несколько минут.
- Значит, это был не бред...
-Да. Это был не бред. Потом ты пошёл на поправку, и врач сказал, что любые эмоции тебе вредны, как отрицательные, так и положительные. Поэтому Саша решил не искать с тобой встречи. А я была этому только рада. Знаешь, я ведь никогда не врала ему, когда он спрашивал об отце. Но и правды не говорила. Я говорила, что так сложились обстоятельства, и ты не мог жить с нами. Почему-то он никогда не пытался выяснить, какие это обстоятельства. Потом, когда я вышла замуж, он не сразу начал называть Сергея папой, и никто на этом не настаивал. Но когда назвал – мы были счастливы. У них сложились такие отношения, что лучшего отца я не могла даже представить. Мир тесен, Юра. О том, что ты в реанимации, мне сказала моя соседка – и давняя подруга. Она там работает. Решение рассказать всё Саше мы приняли вместе, хотя я и была поначалу против. Сашу пускали к тебе, благодаря моей подруге. Он по-прежнему ни о чём меня не расспрашивает, и я не знаю, что ты сможешь ему сказать.
Таня вздохнула. Она столько передумала за эти дни. Ей так трудно далось это решение – сказать Сашеньке, кто его отец. Но он принял это внешне совершенно спокойно. «Давай сходим в больницу, - попросил он – вдруг я его никогда так и не увижу?» Он был совершенно спокоен и тогда, когда заходил в реанимационную палату. Но когда вышел оттуда, она заметила, как дрожат его губы. Они вышли на воздух, и она спросила: «Как он?» А её взрослый сын уткнулся ей в плечо и молчал. Она гладила его по голове, и видела, как вздрагивают его плечи – он плакал.
Сейчас они шли по улице, два взрослых человека, и не могли решить, как поступить лучше, что сказать сыну, чтобы он понял, простил их обоих…
Из-за угла вышла компания молодёжи. Они смеялись, и что-то шумно обсуждали. На перекрёстке парни распрощались и только один паренёк пошёл в их сторону. Он шёл им навстречу, улыбаясь каким-то своим мыслям, не особенно замечая прохожих, пока почти не столкнулся с ними. «Привет, мам!» - он потянулся к ней, и вдруг остановил взгляд на Юрии. Молчал  минуту, другую…
- Я пойду, пожалуй – Юрий сказал это тихо, почти неслышно. Сын взял его за руку.
- Здравствуй… папа!