А виновата ты лишь в том, что мама хочет кушать 56

Глава 56

Через месяц буфетчица нашего отделения ушла в отпуск, а её замена, не выходя из отпуска ушла на больничный. Нас осталось всего две санитарки, и на общем собрании было решено поставить меня в буфет, пока не найдут основную замену. Я охотно согласилась, хотя мне было очень страшно, что не справлюсь.

Приходила я теперь не к восьми, а к семи часам утра. С дезсредством мыла столы и стены буфета, затем намывала пол, брала тележку и ехала в подвал за завтраком. Там, как правило, была очередь из таких же девушек с тележками из других отделений, вернее девушка была там только одна я, остальные взрослые дамы предпенсионного возраста. Молодежь в северном городе летом была на морях и каникулах, а я отбывала наказание за отчисление из мединститута. Я получала все кастрюльки с кашками и чайники с чаем и какао, несколько булок хлеба и кусок масла. Грузила это все на свою тележку и ехала в отделение.

В буфете нарезала хлеб ровными кусочками определенного размера. Кстати, именно здесь я узнала, что буханку хлеба нужно сначала разрезать вдоль, а потом эти две половинки порезать на одинаковые кусочки. Большой кусок масла тоже нужно было порезать и сделать много маленьких одинаковых кубиков. Чай и какао разливались по стаканчикам, которые нужно было выставить на поднос. Затем нужно было открыть окно буфета и начинать кормить пациентов. Это было самым сложным, так как наливать кашку в тарелку нужно было при пациентах, которые пристально смотрели на то, как я это делаю. Мне было страшно пролить или сделать что-нибудь не так, ведь дома в течение всей жизни от меня требовали идеального выполнения любых задач, а за ошибки и косяки всегда нещадно били. Здесь я тоже ждала, что меня будут бить, если совершу какую-нибудь оплошность, конечно бить будут не в физическом смысле, но тем не менее. Ничего у меня ни разу не пролилось и не упало, так что боялась я совершенно напрасно. Потом я закрывала окошко, брала тележку и шла кормить лежачих пациентов. Вскоре я стала всеобщей любимицей, так как пациенты думали, что дружба со мной гарантирует кусочек мяса побольше, а чай послаще. А ,может, они чувствовали мою искреннюю заинтересованность их бедами и болью.

Потом я мыла посуду в трех водах. Вытирала все насухо. Вымывала столы и пол в буфете, а затем шла мыть палаты, так как от обязанностей санитарки меня никто не освобождал.

После уборки палат я брала тележку и ехала за обедом. Процесс кормления был идентичен завтраку, только там добавлялись суп, второе и компот. Затем мытье тарелок после обеда, и поездка в подвал за полдником. Раздача молока с печеньем и каких-нибудь фруктов. Следующая поездка в подвал, теперь уже за ужином. Раздача ужина. Мытье тарелок в трех водах. Генеральная уборка буфета с обязательным мытьем всех предметов и стен самого буфета. Мой рабочий день заканчивался в восемь часов вместо обычных пяти. Уставала я просто смертельно, но не сошла с дистанции и ни разу не заныла.

Утром я снова шла к семи часам и честно отрабатывала весь день. К пациентам я относилась, как к людям, которым очень больно и страшно, поэтому старалась им как-то угодить и помочь по мере возможности. На все отделение была только одна женская палата, остальные 11 были мужскими.

В женской меня забалтывали скучающие женщины, у которых, как они говорили, ничего особо не болело, и им было скучно лежать в гипсе с привязанными руками и ногами, вот они и болтали с человеком из внешнего мира. Говорили в основном они, а я либо слушала, либо отвечала на их вопросы коротко и лаконично. Отвечала очень быстро и сбивчиво, мне казалось меня сейчас заткнут, и я не успею рассказать все, о чем спросили, и потом буду страдать, что сказала не все. Мне было важно дать полный или краткий ответ, но непременно договорить до конца, чтобы человек узнал от меня все, о чем спросил. Женщины же просто болтали ни о чем, и вряд ли для них мой ответ представлял какую-то информационную ценность.

Мужчины иногда подшучивали, делали комплименты или угощали вкусняшками, которые им приносили из дома. Я сначала отказывалась, но медсестры сказали, что это обижает пациентов, и я стала позволять им меня угощать. Все угощения я, как правило, несла в общую сестринскую и оставляла на обеденном столе.

Через две недели вышла основная буфетчица, и я вернулась только на свой участок работ. И тут я поняла, как много у меня образовалось свободного времени. Я стала искать дела, которые бы могли его заполнить. Сделав уборку, я шла в процедурную и помогала обрабатывать инструменты, потом шла в перевязочную и помогала готовить перевязочный материал. В обед я шла к буфетчице и брала тележку с обедами для лежачих и везла по палатам. Я не хотела выслужиться, в этом не было никакого смысла, так как моя зарплата не зависела от объема проделанной работы, на дальнейшую карьеру это тоже не могло никак повлиять, так как осенью я уходила на учебу в училище, и я это знала. Мне просто невозможно было сидеть без дела. Я сама находила себе работу в течение всего рабочего дня. После сна я разносила градусники и таблетки. Утром умывала лежачих больных и помогала им почистить зубы и сделать весь необходимый гигиенический ритуал. Выносила утки и судна с мочой и фекалиями, потом подмывала и вытирала этих пациентов, что сходили на судно. Помогала пациентам мыть голову, а мужчин со сломанными руками даже брила, когда медсестры были сильно загружены. Одного мужчину каждый день кормила и поила с ложечки, так как у него были переломаны абсолютно все пальцы на обеих руках.

Пациенты менялись, и каждый из них запоминался какими-то своими историями или особенностями травмы или болезни. Была одна очень старенькая бабушка, страдающая диабетом и бессонницей. Она почти никогда не спала и даже не лежала, а только сидела, раскачиваясь, и почти всегда плакала. Она часто просила меня задержаться в их палате подольше и подолгу рассказывала мне о своей жизни. Каждый раз, когда я заходила в палату, она начинала разговор с вопроса, не звонила ли ее дочь? Дочь почему-то не звонила, а бабушка все ждала и ждала. Тогда мне ее было очень жалко, и я мысленно осуждала ее дочь, так же, как и весь медперсонал, кроме одной взрослой медсестры, которая сказала, что мы понятия не имеем, какой она была мамой, и что там у них за отношения были до болезни. Сейчас я абсолютно с ней согласна. Можно быть очень хорошей и доброй бабушкой, в момент трагедии и для посторонних людей, и в то же время быть демоном для собственных детей в молодые и здоровые годы. Продолжение следует..