Русская Одиссея Продолжения глав 38

                ЧАСТЬ ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

                ВОСКРЕСЕНИЕ




                Первая глава
                ЗАВЕЩАНИЕ ДРУГА

    Было далеко за полночь, когда новгородцы и ростовчане завершили скорбный обход поля боя, разыскивая раненых и убитых соратников. Лишь тогда Иван с Семёном подсели к своему костру, и их жёны впервые накормили мужей после страшного утра. Ольга, глядя на бестрепетно лежащего Фёдора, тяжко вздохнула, с болью сказав:

- После сечи увечных ещё было семь душ. Жив оставался Максим Балагур. Сейчас же токмо Фёдор Книга, да и он слабо дышит — не жилец на белом свете.

    Едва успели они скудно перекусить сушёной рыбой, как застонал у огня бледный, как смерть, Фёдор. Его потрескавшиеся губы, с трудом произнесли:
- Пи-и-ть...

    Страдальца напоили водой и подложили под голову чей-то треух. Он приоткрыл глаза и, поморщившись, спросил:

- Где мунгалы? Неужто их нет?
    Иван, бережно убрав со лба раненого длинную прядь волос, коротко ответил:
- Бог помог. Они разбиты.

    Фёдор, осознав случившееся, заговорил слабеющим голосом:
- Слушай, Иван, мне недолго жить осталось. Как друг, выполни моё завещание. Скрытно съезди в Великий Новгород, к князю Александру Невскому. Мыслю, токмо ему и быть Великим князем Владимирским опосля своего престарелого отца Ярослава. Поведай молодому княжичу о наших странствиях и боях. Очень жаль, я не сохранил пергаментную карту — ордынский меч рассёк её на моей груди и залил кровью...

- Не печалься, Книга, — утешал друга Иван. — Я расскажу Невскому, что помню.
    Федор, немного передохнув, продолжил:

- Хорошо бы, Александр Невский поболе вызнал от тебя о мунгалах и их могучей державе. Говори ему прямо — грядёт час, когда распадётся великое кочевое царство, из-за вражды среди ханов — чингисидов. Войны меж ними неизбежны. Вот бы к энтому времени подготовить совместное выступление русских князей супротив Батыя, иль его преемника. Вызволить Русь, да освоить те края, по которым мы шли к Родине. Никто другой ещё долго не покусится на полночные земли с их лютой стужей и лесной глухоманью. Наших потомков ждут горы, богатые рудами, великие моря, реки и озёра, полные рыбой, необъятные леса с разным зверьём. Малые народы, обитающие там и ныне, притесняемые табунщиками, с радостью отдадуться под праведную руку русского православия...

    Фёдор закашлялся, и ему дали испить, и он пророчески сказал:
- Я верю, через века святая единая Русь твёрдо встанет на далёких морских берегах Азии. Тогда она превратится в великую державу, будет богатой и сильной, как
 ни одна другая под солнцем. Жаль, не дождаться нам того светлого времени...

    Книга замер, о чём-то размышляя, и потом обратился к Алексеевичу с Огоньком:
- Поставьте храм, как просил Никонор — в память русских полонян, не вернувшихся с горькой чужбины. Раздайте деньги семьям погибших и разному бедствующему люду. Не жалейте средств на богоугодные дела...

    Фёдор захрипел, и судороги пошли по всему телу. Он ещё на мгновения приоткрыл глаза, пытаясь вырваться из объятий надвигающейся смерти. Склонившийся к нему Иван еле уловил шепот умирающего:

- Дай Бог тебе с Ольгой деток поболе. Прощай, друже...
    Кровь хлынула из его рта тёмной струёй. Ольга и Мария рыдали, а Иван, встав, с дрожью в голосе пообещал:

- Коль родится сын — назову Фёдором, ежели дочь — Феодорой.


                Вторая глава
                СНОВА В ДОРОГУ

    Наступило новое утро на камских туманных берегах. Русские хоронили своих павших соратников. У опушки леса выросли свежие холмики с деревянными крестами, а на поле, над трупами ордынцев пировали стаи налетевшего воронья. После погребения Тимофеевич подошёл к двум ростовчанам и завёл разговор о будущем:

- Наследили вы немало. В Ростове Великом вам делать нечего — досадили самому Батыю и изрядно. Баскаки мунгальские дюже пронырливы — не дай Бог пронюхают, и Родина не спасёт. До новгородских полночных земель они пока не дотянулись: нас оберегают леса и топи, да и далеко мы от других княжеств — на отшибе. Потому, молодцы, выбирайте для себя либо новгородские селения по Вычегде, либо чуть далее новый град Владимиро-Суздальский — Великий Устюг. Хоть и глухомань кругом, а жизнь в городке бьёт ключом. У меня есть там хоромы пустые, есть и просто рубленые избы. Соглашайтесь. Я вам плохого не насоветую.

- Спасибо, — вежливо ответил Алексеевич. — Нам и вправду туда дорога. Бережёного — Бог бережёт.

- Вот сошлось! — радостно согласился и Огонёк. — Мы и сами о Великом Устюге думку думали.

    Улыбающийся Тимофеевич махнул рукой
, подзывая к себе Петровича, и, когда тот приблизился, напутственно сказал:
- Вам покажет дорогу Терентий. Он пути ведает. Как до Вычегды доберётесь — рядом будет мой острог. Отдохните малость. К тому времени зимник наладится — река встанет. Лошади у вас будут, а сани в остроге найдутся. Покатитесь по рекам с ветерком и не заметите, как домчите до Великого Устюга.

    Иван на эти слова поклонился и поблагодарил:
- За всю неоценимую помощь мы вас в накладе не оставим. Два мешка злата и серебра ждут новгородцев. Отдельно одарим и тебя, Савва Тимофеевич.
    Тут встрепенулся Семён и проявил хозяйскую хватку:

- Вы, уважаемые, уж поделитесь с нами по-братски степными коньками. Мы вчетвером вполне управимся с лошадиным косяком.

    Оборотистый купчина, крякнув от удивления, похвалил рыжего молодца:
- Ну и зубаст ты. Такой мне в промыслах шибко нужен. Терёха, сходи-ка до коней и отдай столь, чтоб мало не показалось.

    Когда Огонёк и Петрович собрались уходить, Тимофеевич вдруг остановил их и спросил у ростовчан:

- Прошу вас сейчас о главном. Помогите Петровичу сопроводить до града дюжину моих молодцев, изувеченных в бою. Многие плохи, слабы. Здесь им маета и погибель. В остроге на Вычегде иль в Великом Устюге сердешные, может быть, поправятся. Со мной остаются четыре десятка. Мы через год вернёмся к вам.

- Дело святое! — ответствовал Алексеевич. — Исполним, даже не сомневайся.
    Огонёк с жаром заверил, глядя в глаза Тимофеевичу:

- Поможем, чем сможем. Наши бабы в уходе за увечными давно поднаторели. Мыслю, люльки сладить, как у мунгал видал. Раненым удобно будет лежать меж двух коней в трудной дороге.

- Вот голова! — обрадовался рыжий Петрович, хваля другого рыжего: — Я не додумался бы о таком.

    Купец, качая головой, проводил взглядом удаляющихся помощников и с завистью спросил Иван:
- Где ты нашёл это рыжее чудо?!
    Тот смеялся от души:

- Веришь — нет! С самой Мунгалии наша дружина, почитай, и не голодовала, во многом благодаря Огоньку...

    Багряное осеннее солнце стояло в зените. На холме ростовчане закончили погрузку скарба на лошадей, отданных им новгородцами. Четверо путешественников, перед тем как спуститься к реке, молча простились с безымянной высоткой, где приняли смерть в бою их друзья и соратники, где они сами чудом избавились от «бешеных». Затем они направились к союзникам, расположившимся у камского берега. Выжившие «одиссеи» осторожно ехали по вчерашнему ратному полю, вспугивая налетевшее с окрестностей чёрное вороньё.

    У реки ростовчан ожидали два конных отряда. Один из
них возглавлял Терентий Петрович. В нём были легкора-
неные и тяжелораненые новгородцы. Сильно изувеченные
были устроены в удобных лежанках, помещённых между
попарно стоящих лошадей. Другой, более крупный отряд,
был под руководством Саввы Тимофеевича. Возле его мо-
лодцев понуро паслись несколько сот степных скакунов, а
рядом, на зыбкой волне, покачивались просмолённые лод-
ки.

    Первым к промысловикам подъехал на вороном жеребце Иван Алексеевич в тигровой шкуре. Он царским жестом махнул Семёну Огоньку, и тот подвёл к северянам двух лошадей, нагруженных большими кожаными баулами. Иван слез с коня и, отвесив низкий поклон, обратился к притихшим новгородцам:

- Примите от дальних и гонимых странников дар в знак благодарности за спасение от окаянных мунгал.

    Иван с Семёном быстро развязали мешки, и на луговину потоком посыпались драгоценные изделия: кувшины и подносы, чаши и бокалы, ложки и тарелки.
    Потом ростовский витязь подошёл к купцу, у которого от этой сверкающей картины заблестели глаза. Алексеевич подал Тимофеевичу золотой кубок, усыпанный разноцветными камнями. Тот только удивлённо выдавил:

- Ну и тряхнули вы Батыеву родню — за всю горемычную Русь.
    Пораженные люди ахали и качали головами:
- Ясно, почему «бешеные» ломились за вами!
- Ай удальцы! Вернулись с края света, да с богатством!

    Многие мужики отродясь не видели и сотой доли золота, что теперь лежало перед ними. Они столбенели, разинув рты. Савва Тимофеевич, как тёртый калач, первым очнулся от созерцания драгоценных куч. Он свистнул своей ватаге и сказал:
- Вольные новгородцы! Давайте сейчас пересчитаем наше золото-серебро и отдадим на хранение Терентию Петровичу. Он присмотрит за добром, свезёт с ростовчанами. Мы же через год вернёмся и по-братски всё разделим, не забыв и семьи убиенных соратников.

    Безусые молодцы и бородатые мужи дружно закивали ему:
- Любо!
- Будь по-твоему!

    Первопроходцы диких камских лесов стали прощаться. Расставались надолго. Хлопали друг друга по плечам, крепко жали руки. Те, кто оставались на реке, давали раненым новгородцам наказы для родных и самим им желали скорейшего выздоровления. Обнялись напоследок и Алексеевич с Тимофеевичем. Купец не без труда выскользнул из богатырских объятий и просительно сказал:

- Вы с Семёном помыслите на досуге о нашем деле здесь — на верхней Каме, а то и на Каменном поясе. Сами видите — земли ждут хозяев.

- За нами не пропадёт! — заверил Огонёк. — Сообща мы любого за пояс заткнём!
- Не хвались на рать едучи, а хвались с рати едучи, — усмехнулся Алексеевич, и затем на прощение ответил Тимофеевичу: — Мы разгребём свои дела и опосля за думку твою возьмёмся.

    Расходились пути-дороги русских людей, но ещё долго слышались их прощальные крики на гулком камском берегу:

- До встречи!
- Кланяйтесь моим!
- Счастливой дороги!






                Третья глава
                ВОСКРЕСЕНИЕ

    Долг путь к новой жизни. Но что может быть лучше, чем дорога к Родине. Даже когда там еще нет твоего дома, даже если нет и самой дороги, и ты пробираешься через глухие леса. Так, напрямик, к реке Вычегде ехали по едва приметным тропам русские одиссеи в сопровождении новгородцев.

    Лили холодные осенние дожди, временами падал на сырую землю мокрый снег. Трудней всего в пути приходилось беременным женщинам и раненым. Ольга с Марией, несмотря ни на что, на стоянках постоянно ухаживали за увечными, стараясь хоть как-то отблагодарить мужественных воинов за свое спасение.

    Наступил ноябрь. Морозными вечерами, устраиваясь на ночевку, здоровые путешественники работали за всех: расседлывали лошадей и давали им корм, ставили разборные юрты, разжигали внутри костры для приготовления пищи и лечебных отваров, у огня на землю стелили меха. В долгих хлопотах ужинали поздно. Ростовчане ели отварную конину и с удовольствием угощались у новгородцев давно забытыми ржаными лепешками.

    К студеной зиме русские выбрались из темных лесов на белую скатерть застывшей Вычегды. Небольшую реку, спящую подо льдом, окружали лесные исполины — вековые ели. Совсем рядом находился острог купца Тимофеевича: настоящая маленькая крепость стояла на высоком голом холме, который Вычегда огибала с трех сторон. Двухэтажное строение опоясывал бревенчатый частокол с заостренными концами. Массивные хоромы были сложены из толстых лиственниц. Узкие слюдяные окна выглядели словно бойницы. Такой была окраинная Русь.

    Как жаждали ее увидеть русские одиссеи, выброшенные жестокой судьбой четыре года назад из своей колыбели — Ростова Великого. И так хочется обрести родной дом, а значит снова в путь. Путешественники, едва оправившись от тягот таежной жизни, оставили на попечении местных жителей тяжелораненых новгородцев и выехали дальше, к Великому Устюгу.

    Как и в прошлую зиму, перед глазами ростовчан мелькали белые речные поприща. Только вместо северных оленей, теперь мчались на лошадях. В санном поезде выделялись одни широкие розвальни, где сидели, закутавшись в меха, пышно одетые Ольга Краса и Мария Тихая. Вокруг них и сбоку, и в ногах лежали Батыевы сокровища в кожаных мешочках. С этих, в прямом смысле драгоценных женщин, не спускал глаз едущий сзади в санях Семён Огонёк. Он, как и Иван Алексеевич, и Терентий Петрович, и ещё несколько выздоровевших новгородцев были возничими, сопровождавшими лежащих на сене раненых.

    Зимний путь по Вычегде, ближе к её слиянию с рекой Сухоной, становился всё оживлённей: встречались то ватаги промысловиков, то купеческие санные караваны, то верховые, а то и просто бредущие путники. Теперь странники не ночевали в лесах, а вставали на постой в какой-нибудь деревушке или, на худой конец, забирались спать в одинокую избу. Хозяева везде были радушны, и они никогда не оставались в накладе — расчёт производился по обоюдному согласию либо товаром, либо звонкой монетой. Торговый путь к огромным и сказочно богатым землям у Каменного пояса кормил многих. Такая же значимая зимняя дорога пролегала у новгородцев мимо Великого Устюга по большой реке Северной Двине к Белому морю.

    Четверо ростовчан, чудом вернувшиеся на русские земли, радовались и терпели последние поприща по Вычегде. И вот настал день, и их отряд свернул с устья этой реки на лёд Сухоны, в верховья. До Великого Устюга, стоявшего на небольшой реке Юг[1], оставалось всего ничего. К вечеру, близ постоялого двора на Сухоне, Алексеевич с Огоньком и жёнами даже не хотели вставать на ночлег — так не терпелось побыстрей закончить своё бесконечное путешествие и обрести родной очаг. Всё же благоразумие взяло верх — заночевали.

    Наконец, холодным январским утром, расступились леса, и показался на пологих холмах красивый бревенчатый городок. Золотые маковки белых церквей излучали на солнце бьющий в глаза яркий свет. Немного не доехав до открытых ворот Великого Устюга, Иван Алексеевич, ехавший в голове обоза, остановился. Он подозвал к себе Огонька, Красу и Тихую, потом, скинув треух, с чувством сказал:

- Земляки, я помню просьбу Фёдора Книги: поклониться первым встречным церковным куполам на новой нашей Родине.

    Ольга и Мария, поняв, что кончились их дорожные беспредельные страдания, заплакали.
- Полно реветь, бабы! — укорил их Семён. — Вам вредно волноваться — отразится на детках.

- Да вот, — запричитала Ольга, вытирая платком глаза. — Из тысячи ростовчанок, токмо я с Марией вернулись обратно.
- И мы с Иваном одни, — вздохнул Огонёк, — а уходила ведь тоже тысяча парней и мужей...

    Вдруг со всех церковных звонниц благовестом забили колокола.
--------
 Юг – река, впадающая в Сухону, которая вместе с Вычегдой образуют Северную Двину.

Терентий Петрович, стоявший рядом с путешественниками и не мешавший им, напомнил о наступившем празднике:

- Мы ведь к Рождеству Христову приехали. Воскресение нынче.
    Иван Алексеевич, истово перекрестясь, обратился к ростовчанам:

- Они звонят и по нашим душам. Мы, считай, заново родились для Руси. Воскресли из азиатского небытия. Я выполню завещание Фёдора Книги и сделаю всё, чтобы облегчить тяжкую участь русских людей, приблизить миг избавления от мунгальского ига...



                ПОСЛЕСЛОВИЕ

     Почему вся необъятно большая северная Азия досталась России? Этим вопросом задаются сейчас многие в Европе, в Америке и в странах Азии. Ответ прост: каждому своё. Теплолюбивых европейцев, в эпоху Великих Географических Открытий, тянуло на юг, запад и восток — к манящим сокровищам Индии, Китая... Список захваченных и ограбленных ими стран постоянно увеличивался, по мере расширения географического кругозора. Такая безудержная жадность в погоне за богатством губительна. Момент истины наступил в XX веке, когда Европа и Соединённые Штаты Америки навсегда потеряли колониальные владения.

    Московская Русь, на посторонний взгляд, ничем не отличалась от других великих держав, прирастая новыми землями. Только она не убивала зверски миллионы аборигенов, как США, и не превращала миллионы африканцев в рабов. Да, Россия по праву сильного заняла Урал, Сибирь и Дальний Восток. Что же дала славянская цивилизация северным народам Азии? Много хорошего, что-то и плохое, но, по крайней мере, не несла им смерть и рабство. Русский мужик, казак или купец, окунувшись в азиатскую глухомань, продолжал пребывать в своей родной стихии — лесах. То был естественный поступательный процесс становления великой страны. Православные первопроходцы со своей природной добротой при встрече с местными жителями не кичились военным превосходством, не чинили насилия. Миром решались проблемы, да и огромные пространства тайги настраивали людей на тесную взаимопомощь друг другу.

    Беспримерный русский бросок от Урала до Тихого океана в XVII веке зижделся и на горьких познаниях соотечественников XIII и XIV веков. Ибо тяжким следствием монгольского нашествия на Русь стали целые русские полки, располагавшиеся в Китае, многие и многие тысячи славянских рабов в Монголии, неоднократные поездки вассальных князей со своими свитами в столицу полумира — Каракорум. Кстати, княжич Александр, которого впоследствии назовут Невским, в ранней юности лишь чудом избежал гибели в Монголии.

    Подневольная людская река не раз выливалась из русского моря. Она текла на восток через степи и пустыни, оставляя на своём пути кровавый след и незахороненные кости. Обратно, к родным пенатам, возвращался пересыхающий ручеёк изнемождённых странников. Именно они донесли в разорённые княжества первые скупые сведения о Центральной и Восточной Азии, о будущей русской Сибири и Дальнем Востоке. Зададимся вопросом: все ли из них, прошедших кровавыми дорогами, вернулись на Русь покорными, послушными данниками кочевого царства? Были ли беглецы из азиатского далека? Неужели все невольничьи караваны и посланные полки шли с овечьей покорностью в Восточную Азию и там, в трудах и в боях отдавали свои силы и кровь за ханов чингисидов? Конечно, нет! Были славянские мужчины и юноши, сильные телом и духом, с неистребимой волей к свободе. Были восстания, и была русская одиссея...