Бирюзовые капли дождя

Человек подобен капле дождя: кто-то падает в грязь,
кто-то на лепестки розы.
/Джалаледдин  Руми/

 Море, выбрасывая огромную широкую волну на песок, ложилось у ее  ног, словно простыня, которую расстилала  мама.  Жизнь  тогда была предвкушением чего-то светлого, а  мать -  доброй и ласковой.  Валентина   стояла под  летним солнечным  дождем  и  загадывала:  если он  будет с бирюзовым оттенком, то все ее желания  сбудутся. Дождь был радужный, крупные  капли  плюхались со стуком в море  и думали, что море – это они.  И сколько она не всматривалась сквозь прищуренные глаза, бирюзы в этой ослепляющей  водной  стихии не было.  И  желания не сбылись. Мечта разбивалась о мечту, год шел за годом, она взрослела, и  все больше понимала, что Вселенной не под силу выполнять все желания маленьких глупых человечков, ибо она не золотая рыбка, да и что было бы, если бы сбывались желания каждого?  Полный абсурд.  А люди ждут, надеются. Ведь это легче, чем самому сбивать лапками сметану?
 Валентина была не из таких.  Еще с детства она четко определила, чего  хочет  и шла к этому выверенным  армейским шагом. Кому-то все давалось легко:  через родителей, волей  случая или благодаря талантам. Короче, - лепестки  роз под ногами, да и только. Ей  же  приходилось прилагать неимоверные усилия,  тяжело, со скрипом, завоевывать, откатываясь и вновь возвращаясь  к  начатому.  Но она  в молодости прочла запавшие ей в душу слова персидского поэта  Руми: «Когда мир ставит вас на колени, вы в идеальном положении для молитвы» и отметила для себя, что главное – находить плюс даже в несколько унизительном,  коленопреклонённом  положении. Это выручало, вдохновляло и никогда не подводило. Валентина научилась льстить, подыгрывать и манипулировать, что помогало  двигаться к цели: «Да  на вас молиться надо, такая доброта -просто чудо…Очень меня обяжете, милосердие ваше не знает границ… Да куда же мне со своим умишком с вами тягаться…» И так далее,  и тому подобное.  Кому не нравится, когда их превозносят, когда им льстят, когда на них молятся? Хочется  в ответ облагодетельствовать, получая взамен  ощущение покровительства,  приятного снисхождения  к убогому и чувство  «хождения в народ».
 Валентину всегда удивляли люди, интересующиеся, есть ли жизнь после смерти.  С этой-то жизнью бы разобраться, а тут – еще после смерти… Но философствовать она не любила:  «Как бы капля не философствовала,
море останется морем». Это  говорил все тот же,  полюбившийся ей  Руми.
Она была с ним согласна.  И, несмотря на житейские передряги, старалась извлечь из своего отнюдь не радостного бытия хоть толику утешительного  приза. Должна же Судьба возместить ей моральную компенсацию за столь бесцветную данность ее  жизни? 
Самой  непосильной ношей была мать.  Они и раньше  были не в ладах друг с другом, а с тех пор, как  ушел отец,  и вовсе  схлестывались по каждому поводу. Мать была крайне  деспотична и безапелляционна, резала  свою правду-матку направо и налево, чем очень осложняла существование Валентины.  Старение  матери было прямо пропорционально  нарастающему маразму, но здоровье  не подводило  и обещало долголетие. «Вампирствует, - шептались соседки, - наговорит гадостей, подпитается   свежей кровушкой, и опять носится, как  молодка».  Мать  ненавидела  подобострастие, соглашательство и угодничество дочери перед  окружающими.
- Ну ни дать ни взять – петая  дурочка  с   переулочка! Поддакивает, да подхалимничает!
- Без этого, мама, сейчас не проживешь! – возражала  дочь. –  Или с сильными, пусть и не ровней, или со слабыми  – в прозябании.
- Приспособленка!  Родила на свою голову чуждый элемент! – верещала мать.  Полётности   ее голоса  могли позавидовать  музыканты и лекторы. Посему было ясно, что соседи в курсе сетований по поводу  всего, что вызывало ее  протест против дочернего  непротивления злу насилием.
Ругаться мать умела.  Фору  дала бы и  тем, которые  не просто использовали  элементы нелитературной  речи в качестве служебных слов, а просто  пользовались ею   вместо  литературной.  Валентина давно мечтала разъехаться, да кто же поменяет их полуторку на две? Так и существовали.  Привести домой  Валентина  не могла даже подружек. Боялась, что мать наговорит лишнего. Что уж говорить об ухажерах?
 На работе у Валентины  все шло гладко.  С начальством – полная гармония:  она умела найти подход и завоевать расположение. А на личном фронте – как в названии старого фильма – «без перемен».
Когда она решалась привести кого-нибудь из претендентов на руку, сердце  и все остальное, мать обставляла  дело  так, что «женихи» после первого же ужина блокировали  телефон  «невесты» навсегда.
 Однажды, когда мать отправилась на дачу, Валентина решилась  пригласить на ужин  своего коллегу, Арсения, который очень робко начал за ней ухаживать. Валентина справилась в отделе кадров:  тридцать шесть лет, одинокий,  двушка  в центре города. Это вдохновляло. Переедет к нему, от матери подальше,  и заживет хозяйкой. Арсений был, конечно, далеко не Ален Делон: маленький, робкий и нерешительный. Но желание сепарироваться победило.  Валентина  рассудила, что если не взять быка (имеется в виду Арсения) за рога, то он может не сделать предложения  и до пенсии. А там – на что он уже будет нужен?
   Арсений был в восторге от  приготовленных ею блюд, наверное, давно не ел  домашнего.  Разговор  вёл весьма светский: погода, хобби, последние выставки и ни-ни о зарплате, политических или религиозных предпочтениях.  К  величайшему удивлению Валентины,  он  оказался весьма начитанным, обходительным в общении и  малопьющим . Через  часа  три  Валентина мысленно решила, что кандидатура очень даже  подходящая.  Можно форсировать события.  И тут явилась мать.  Валентина, в отличие от гостя,  сразу поняла, что это начало  конца и ее надеждам не суждено сбыться.  Арсений же вежливо встал, представился и выдвинул для «тещи» стул.
- Присаживайтесь с нами, Ангелина Семеновна, завидую я Вам, ваша дочь так прекрасно готовит!  Явно, Ваша заслуга, ко всему….
- Спасибо, - безапелляционно  перебила мать, -  дожила, меня же за мой стол приглашают! – она  грузно  заполнила стул.
 Арсений от неожиданности  сглотнул  предназначенные «теще» комплименты.
- А ты, небось, "зятек", никого краше  и моложе  моей  Вальки не нашел? Ну да,  куда ж  тебе… И квартирка, наверное, с  булавочную иголку, -  не шибко  разгонишься. Теще-то  место найдется?  – не давая ему опомниться,  форсировала  события мать.
 Валентина обреченно молчала, заранее предвидя финал. Арсений же пытался вставить слово, - но куда там! Оратор  привычно и  надолго  обосновалась на кафедре, откуда  сдвинуть  ее  было практически невозможно.
- А  разрешите   спросить, вы с Валькой  еще не скоммуниздили  что у меня? Смотрите, проверю!  И знай, "зятек", невеста твоя – бесприданница. Мало того, что не первой свежести,  да еще в кармане  –  вошь на аркане да блоха на цепи.  Намаешься  еще  с ней:  подхалимка, приспособленка,  и нужен ты ей, как зайцу курево…
- Позвольте, - попытался вставить слово Арсений.
- А в моем доме только мне позволено! 
Арсений  поднялся и  молча пошел к выходу.  Валентина не  шелохнулась.
 Мать довольно крякнула:
- Ну, что там у тебя наготовлено, корми мать… И спасибо скажи, что такого  шибздёныша  отвадила! Ему только раёшником около балагана  публику зазывать:  «Подходи, люд честной, люд божий, крытый рогожей, За медный пятак  покажу  всё  этак и так»… -  нараспев  провокационно  продекламировала  мать.
- Ты, мама, жить мне не даешь, дышать с тобой  одним воздухом невозможно! Столько яда!
- Вздорная ты, Валька,  непризнательная, мать тебе добра  желает, а ты фордыбачишься.
- Хватит, мама! Устала.  Не хочу жить на обочине  твоей жизни, да и сил моих больше нет, ухожу я от тебя.
- Давай, загоняй мать в гроб! Мало твоего отца-паршивца! Молоток принести?
- Зачем? – растерялась Валентина.
- Гвозди в  материн  гроб забивать! При жизни заколачивать! – она  привычно и искусно стала заваливаться со стула.
- Валидол, - театрально   закатывая  глаза,  еле слышно простонала она.
Валентина на этот раз не поддалась  на мастерскую игру матери, встала и вышла из комнаты, однако звук падающего тела заставил ее вернуться. Мать лежала на полу без движения.
- Мама!  - Валентина бросилась к матери, приподняла  ее голову, пытаясь найти пульс, но безрезультатно.
- Скорая! – набрала она спасительный номер, –  женщине плохо, пишите адрес… 

... -  Ничего не понимаю, -  врач развела  руками, - все показатели в норме.
Больная  еле слышно  застонала.
- Ну, слава Богу, пришла в себя, а то уж я подумала…
- Что тут думать, доктор, дочь  меня  чуть на тот свет не отправила, я уже и голоса слышала.
 Врач посмотрела на Валентину, та в ответ развела руками.
- Какие голоса? – оценив обстановку,  врач решила  направить   разговор  в другое русло.
- Как какие? С того света! Но рано мне еще туда, на кого я эту дуреху оставлю, - дочь все-таки, счастья ее хочу дождаться… - на щеке матери обозначилась водяная дорожка.
 «Вот актриса, - вяло подумалось Валентине, - Кого угодно вокруг пальца обведет».
- Вы все-таки осторожнее с голосами, а то и в психиатрическую  больницу в следующий раз  могут отвезти, - решила по-доброму приструнить больную врач.
 Мать, подзабыв, что лежит практически на одре, привстала, и, внимательно посмотрев на нее, с подковыркой,  желчно спросила:
- А ты, никак, насмехаешься? Да я тебя сама в психушку  упеку,  докторша недоученная! Фамилия твоя как?  Фамилию, говорю, назови! – восстала она с кровати.
 «Ну ни дать ни взять  из гроба восстала: «Вий» да и только», - подумала Валентина, а вслух  обратилась к  испуганной «скорой помощи»:
- Пойдемте, я вас провожу, - врач торопливо засеменила следом.  В дверях приостановилась, жалостливо посмотрела на Валентину и прошептала: «Крепитесь! И возьмите  вот это  –  она протянула  визитку, - координаты психотерапевта,  если не совладаете, - позвоните ему, поможет!»
Вдогонку  из комнаты слышались «напутствия» и соответствующие пожелания. Врач быстро ретировалась. Прикрыв за ней дверь, Валентина вернулась к матери.
- Ну и зачем весь этот спектакль? Для кого? Я весь  твой  репертуар с детства знаю.
- А скорую все-таки вызвала!  –  Довольно  промурлыкала  выздоровевшая мать.  – Чайку хочется, устала, пойди, завари мой любимый, с жасмином,– она с наслаждением откинулась в кресле.
 Валентина  вышла из комнаты, мужественно сделала дыхательную технику 4-7-8  для успокоения нервной системы, и  заварила  чай. Как говорят в народе: вздохни да охни, а свое отбывай.

  Психоаналитиком оказался немолодой уже мужчина с бородкой и аккуратненькими усами, интеллигентный, внимательный и воспитанный.
- Понимаю Вас, дорогая, но что мешает разъехаться и жить в свое удовольствие? Ведь мама у Вас, как я понял, еще  не старая и вполне может обойтись без вашей помощи?
- Если я уйду, она этого не выдержит и сляжет или умрет, а я не смогу простить себе этого, - обреченно ответила Валентина. – Доктор, не могли бы вы под видом моего знакомого пообщаться с ней и дать  рекомендации? Может, я что-то не так делаю? Мало о ней забочусь?  Но сил моих больше нет, извелась вся, что делать – ума не приложу. Я заплачу вам, сколько скажете…
- Вообще-то, милая барышня,  я это не практикую,  но ваше психическое состояние не позволяет мне равнодушно отмахнуться, да и случай такой…  Хорошо, ждите меня завтра, где-то к шести вечера. Адресок черкните, подъеду.
- Благодарю Вас, доктор! – окрыленная Валентина вылетела из кабинета с надеждой, которая, как известно, умрет последней,  и только после того, как  все человечество канет в Лету…
 На следующий  день, после обеда, Валентина поспешила к начальству, чтобы  загодя отпроситься домой пораньше. Но тут ей не повезло: секретарша шепотом сообщила, что к  шефу   нагрянула налоговая, всех велено поднять в ружьё  и держать на работе до особого указания. Уйти  не получится. Валентина начала судорожно искать визитку  психоаналитика, но  поняла, что она осталась дома, в другой сумочке. Что же делать? Она зажмурилась. Представить, как мать разносит  очередного «приятеля» дочери не составляло труда. Последствия же  были непредсказуемы.
   Домой она пришла только к восьми, обреченно думая, что гость давно повержен, заклеймен и изгнан с поля битвы. Приготовившись  к очередному спектаклю, она  вошла  в комнату. И застыла в недоумении. Мать с доктором сидели за столом и мило любезничали. Последний раз мать так  задушевно беседовала  лет  двадцать назад, когда еще отец был с ними.
- Ты что это так рано? – проворковала мать. – Познакомься, это мой бывший одноклассник, Анатолий Петрович. А это моя дочь, Валентина. Представляешь,  дорогая, он случайно ошибся адресом, а пока мы разбирались, -  узнали  друг друга, хотя Анатолий  говорит, что я совсем не изменилась, - мать  кокетливо  поправила стрижку и зарделась. Психоаналитик не сводил с нее восхищенных  глаз:
- Ты и правда, не изменилась, Ниночка, такая же прелестная  и  веселая…. А Вы, Валечка, - обратился он  к  Валентине, -  просто не представляете, какая ваша мама была заводная, к тому же -  первая красавица  в школе! Как хорошо, что мы встретились, Ниночка, - вновь повернулся он к матери.

 Валентина поняла, что она  лишняя и на цыпочках  удалилась.
   На улице лил дождь.  Какое счастье,  подумалось ей, что этот Анатолий Петрович   волшебным образом,  в один клик,  переключил мать на другую волну:  такой  умиротворенной, полной внутреннего света и тепла она ее помнила только в детстве. 
И как  красиво льет дождь, переливаясь под тусклым  светом фонарей!  Будто для неё одной! Она замерла:  капли дождя отливали ослепительной бирюзой… «Теперь все будет хорошо.  И у меня, и у мамы», –  уверенно подумала Валентина и   отпустила все мысли – и плохие, и хорошие, ведь как говорил ее любимый  Руми:  «Мир так наполнен, что слова пусты…»