Эротический романчик. 2ч Маска почти снята

          На этом спонсорство мужчины, с огромным желанием всовывающий свой
  член в Лёлькину пиписку, не закончилось
    Напротив, после недельного перерыва их свиданий, ей, вдруг, предложили
  собраться и отправиться на санаторской машине в неизвестном для неё
  направлении.

  - Ну, вот и всё.- думалось ей- закончилось моё пребывание в раю, теперь
    наверно отправят на самом деле в... рай. Что ж, за всё полагается платить
    и я не исключение.

      Лёля ошибалась, именно  свидания с ней казались таинственному мену
  исключительными и он, желая их продолжить в более  закрытой манере, захотел,
  чтобы о них знали, как можно меньше людей, даже из обслуги пансионата.

      Обслуга знала назначение девушек, но совершенно не знала, для каких
  именно мужчин они предназначались. Их роль была весьма ограничена, как
  любая роль обслуживающего персонала- в рамках от и до.

      А её привезли в совершенно другое место, где за внушительным забором
  стоял приличный по величине и красоте- коттедж.  Нет, это не был дворец.
    Одноэтажный, с пятью комнатами разного назначения, обставленные мебелью
  и кухней, упакованной техникой разной надобности.

       Лёльку сделали хозяйкой дома, с тремя помощниками в кухне, гардеробной
  и охраной прилегающей территории.   В общем - еду для неё готовила женщина,
  убирала в доме - другая, а третья сидела у камер наблюдения за территорией
  этого домика. 
     Догадалась она или нет, что все эти женщины, из её обслуги, были теперь 
  на своей службе органов ФСБ.   Да они были фээсбэшниками, подчиняющиеся
  неукоснительным правилам поведения и своего устава, и Лёлькой.
 
      Свидания с мужчиной проходили в тех же приятных ощущениях, но уже в этом
  домике, где к простому вечеру оставалась только охрана, которая, если была
  необходимость в свидании, менялась личной охраной пришедшего,  не заходящей 
  внутрь дома, а вела охрану внешнюю, вместо сидевшей охранницы у камер
  наблюдения.

    Так что во всём доме они были одни и им никто не мешал наслаждаться
  друг другом в любых вариациях, способах и способности давать и брать
  наслаждение друг другу.
     Глаза ей не закапывали, но в спальне с кроватью- четыре на четыре,
  заваленной шелками и кружевами, всегда был полумрак, дающий только увидеть
  его профиль со стоячим стволом и её- с торчащими упругими грудями третьего
  размера. 
      Профили друг друга они не рассматривали, а обследовали их другими
  способами: нюхали, гладили, целовали, обнимали всё что было у них в наличии,
  не стесняясь и не боясь ни смелых приёмов обследования, ни агрессии, ни быть
  узнанным его ею...

     Вслух она называла его- милый, а про себя - просто друг, который был
  щедр не только в ласках, но и в подарках, одаривая её изумительной красоты
  украшениями, конечно из золота, платины и драгоценных камней.
    Она сдержанно благодарила и говорила, что не стоит это делать, тем более,
  что одевать их некуда.
  - Нет, дорогая, будет время и ты их оденешь. Ты молода и пока не знаешь,
    что такая возможность у тебя появится.

  - Но это когдаа будет...

  - Давай я устрою тебе выход в свет, принарядишься, оденешь колье, будешь
    блистать, а я издалека буду тебя видеть,  ревновать и беситься от
    невозможности быть рядом с тобою там...

       Это развлечение он ей устроил, понимая, что ей необходимо общение,
  некая свобода и разнообразие в жизни молоденькой девушки.
   Да, он к ней привязался не определяя какой именно привязанностью: как
  мужчина к женщине или как отец к дочери... Ведь разница в их возрасте была
  существенна: ему- 47, а ей подошёл восемнадцатый год.
     Но она была способной, умна и в какие-то моменты, казалась мудрой
  женской мудростью.  Так что в её обществе он не чувствовал себя древним или
  стариком.    Но понимал, что его общество для неё малО и понимал, что
  их союз необходимо оценить другим способом и, даже, знал -каким именно.

   - Милая, я хочу тебя познакомить с одним моим знакомым, чтобы ты стала
     ему необходимой, так же, как мне...
     Не думай, я не подкладываю тебя под другого мужчину.
     Да от него, как от мужчины осталось чуть-чуть.   Он нуждается в заботе,
     уходе и внимании.  Ты не будешь выполнять роль сиделки, кухарки или
     врача.  Ты будешь изображать роль  ученицы, а ему есть чему учить...
     Я знаю, он будет рад общаться с такой внимательной и доброжелательной
     юной девушкой, для него это будет большой подарок.
     А он умеет быть благодарным.
     Я понимаю- мои подаренные украшения, кое-какие акции имеют ценность,
     но ты заслуживаешь большего и я хочу помочь это иметь тебе.
     Нет, тебе не придётся его убивать, в вашем общении не будет ничего
     криминального и плотского.    Соглашайся.

                И она согласилась.
 
       Тот, к кому она теперь наведывалась, представлял из себя довольно
  старого мужчину, но по его блеску глаз, интеллигентным манерам обхождения,
  по вполне современному, без резонёрства способу высказываться, его невозможно
  называть стариком.
     Да, иногда он недослышал разговор, но отвечал  находчиво и умно, имея
  своё мудрое мнение на заданный вопрос, которые в его долгой жизни встречались.
    Он был рад поделиться  мнением, перед этим, внимательно выслушав
  собеседницу, которую он теперь слушал с радостью, как игриво журчащий
  ручеёк, как чирикающую птичку, как песню без слов...

     Несомненно он был рад общаться с Лёлей, которая представилась массажисткой,
  приходящей к нему три раза в неделю. Конечно она замечала, как он
  прихорашивался перед её приходом: тщательно брился, душился дорогим парфюмом,
  одевал отглаженные брюки и свободный жакет для дома.
     Лёля на самом деле ценила его желание хорошо выглядеть, всегда делала ему
  сдержанные комплименты, подчёркивая все его старания..

     А много ли надо старику?  Чтобы были и разговаривали с ним, чтобы
  понимали его и подбадривали.   Он не был совсем одинок, к нему приходил
  мужчина, выполняющий роль домохозяина: готовил еду, убирал в доме, следил
  мало-мало за здоровьем  Пал Иваныча. 
     Жена давно жила за границей и была к этому времени тоже не очень молодой.
   Но такого экземпляра в его общении, как Лёля, практически не было.  Если
  иногда приходила медсестра ставить инъекции для поддержания здоровья, то она
  потом уходила.   А для поддержания хорошего настроения, бодрости духа-никого
  не было.    Раньше.

      Лёля теперь для него была бальзамом на сердце: и выслушает, и ответит,
  и массаж сделает расслабляющий, от которого у Пал Иваныча сон стал лучше,
  как у молодого, после дозы интима.
    Он чаще улыбался в благодарность её ручку целовал, она, от невинного
  поцелуя, ручку не убирала, смотрела прямо ему в глаза, от чего он только
  покрякивал и говорил себе под нос: - "надо, надо, это надо отметить..."

      Обо всём этом, Лёля рассказывала своему таинственному другу, который
  всё ещё скрывал своё лицо, но общался с Лёлей не шёпотом, а тихим голосом.
    Он всё выслушивал,  веря её рассказам, доверяя в последующих общениях
  с престарелым  богатым дедком вести таким же образом, даже, чуть активнее,
  конечно не доводя дедка до инсульта.

       В инсульте дедка Лёлька и сама не была заинтересована. Она относилась
  к нему по отечески, да и его общество ей было не в тягость, а неким
  развлечением и разнообразием в её жизни.
      Было ещё одно новшество- друг для интима теперь с ней общался при свете,
  но только в маске до самых губ.  Видно было, что маска сделана по заказу,
  тонка и мягкая, как человеческая кожа. Усов он не носил и потому  мог
  целовать Лёльку теперь не только в спальне.   Не в спальне он одевал то
  длинный халат, то объёмный жакет, не подчёркивающие его фигуру и физические
  особенности.

     В маске он теперь её атаковал везде, где только ему хотелось- прижать,
  зажать, завалить и тут же вставить свой ствол в ее тёплую письку.
    Она отдавалась его игре, ей и самой было интересно быть пойманной и
  заваленной хоть на диване гостиной, хоть на ковре или столе на кухне.
      Она кричала, визжала, убегая от его догоняшек, но пойманная его
  объятиями, вдруг обмякала, валилась навзничь и, открывая ротик от удовольствия,
  принимала все его позы и ласки, разведя пошире ножки, сама вставляла его
  хрен в своё лоно.

       Проводив своего трахальщика, оставшись одна, она старалась понять-
  кого он ей напоминает, но... ответа не находила, он крутился в её мыслях,
  то убегая, то возвращаясь, но она в очередной раз откидывала все
  предположения и успокаивалась с желанием когдаа- нибудь догадаться.
     Лёля предложила ему называться Яшей, но он отказался, называя себя
  Семён Семёнычем.  Лёлька согласилась, видя в имени что-то своё, ведь её отца
  звали  Иван Семёныч.
      На свидания он приходил не регулярно, говорил, что много разной работы,
  что она даже не представляет- какой у него объём работы и всяких забот.
     Да, её это не интересовало, но когда его долго не было, она беспокоилась
  и, по приезде его к ней, всегда ревниво вслух предполагала, что у него
  какая-то другая нимфа завелась.

      Он смеялся, называл её ревнивицей, что ей роль Отелло не подходит,
  но... сам... был не лучше, когда наблюдая за ней, резвящейся на вечеринках,
  куда он её всегда отпускал.  И, видя, как она с упоением танцует в объятиях
  какого- нибудь, молодого кавалера, прижимающего  свою грудь плотно к её
  упругому, пышному бюсту, сгорал от ревности, прятал руки в карманах брюк,
  поближе к встающему члену, готовый выйти из укрытия, где он наблюдал
  за своей любовницей, улыбающейся своими медовыми губками всем глядящим на неё.

      В такой вечер, он уже ждал её в доме, она заходила в вестибюль и он,
  неожиданно появившись, без слов срывал с неё голубой норки шубку,
  одним движением расстёгивал молнию платья на спине, сдёргивал мягкие
  тесёмочки стрингов и лифчика, и она оказывалась перед ним голая, но
  одетая в сапоги, которые он от нетерпения не снимал, а валил её
  на вестибюльный ковёр и, с угрожающим рычаньем приступал к процессу секса.

      Лёльке эта атака, почти насилование, очень нравилась, но она изображала,
  что напугана,  тихонько кричала, немного вырывалась из его объятий, но
  потом, возбудившись от его укусов её сосков, сомлев от его поцелуев в нижние
  губы, умоляла унести её в спальню и там она ему даст то, что он хочет...
      Ответы на атаки ревности продолжались полночи, уставшие, но счастливые,
  они засыпали, а утром она расхаживала голенькая в прозрачнейшем пеньюаре,
  провожая его- довольного своей атакой, заканчивающейся несколькими оргазмами.

       Но с дедулей она вела себя изображая полную невинность, незащищённость
  со скромным достатком.  Пал Иваныч такое не мог допустить.
     Как такая скромность, заботливость, работоспособность остаётся по
  достоинству не оцененной?..
    А когда однажды она,  как бы нечаянно, задела при массаже, уже его
  фронтонной стороны тела, оказавшийся в опасной близости, прикрытый  тонкой,
  шёлковой простынкой, дедушкин пенис, то сделала вид большой конфузии,
  отчаянного стыда девственницы и тихо, почти пропела своё  извинение.

     Пал Иваныч её успокоил, оделся после массажа и очень довольный ушёл
  к себе в кабинет. Пробыл там около часа, общаясь с каким-то серьёзным
  дядькой и вышел довольный, приглашая  Лёлю зайти к нему в кабинет.

  - Можно я вас буду так называть?
    Милочка, я хочу реабилитироваться перед вами за ваше смущение от
    нечаянного казуса на процедуре массажа.
    Вы ни в чём не виноваты, а чуть не умерли от вины передо мной.
    Я не могу допустить такой моветон и прошу принять от меня в качестве
    извинения за неудобство и причинённого вам морального ущерба
    этот небольшой подарок.

     Он протянул девушке лист плотной, канцелярской бумаги, представляющей
  из себя настоящий документ, являющийся дарственной, заверенной нотариусом,
  со всеми нужными подписями и печатями.
     Вот так, "нечаянно" Лёлька стала владелицей двух крупных гостинец,
  с заполнением их номеров на все сто процентов и с солидным доходом от них

      Об этом она рассказала Семён Семёнычу, тот не удивился и не ревновал,
  понимая, что ревновать не к кому и не к чему, а возможность стать
  состоятельной дамой Лёльке, нельзя упускать.
    Семидесятилетний Пал Иваныч теперь не представлял какой-нибудь опасности:
  из их конторы" ушёл в отставку, богатые родственники по заграницам, а вялая
  елда совсем не стоит.
      Конечно, лет десять назад он мог бы быть конкурентом для Семёна, да кто
  ему это позволит, если в их "конторе" главный он. Да и Лёльке он по параметрам
  не подходит- уж очень Пал Иваныч крупноват: ростом 180, да и на размер его
  пениса надо какую-нибудь бабенцию помощнее. А вообще- кто их знает...этих баб.
     Но Лёльке посоветовал быть активнее, при массаже почаще "нечаянно" задевать
  его длинную тряпочку, а потом извиняться...

      И Лёлька, с желанием улучшить здоровье Пал Ваныча, приступила к неказистым
  действиям в желании улучшить своё финансовое состояние.  Хотя замечала, что
  стояние у старичка стало гораздо активнее.
     Ей ещё несколько раз пришлось извиняться за свою неосторожность при
  массаже его живота и ног, замечая при этом большую активность лежачего
  пениса- он с каждым разом всё больше набухал, становился приличной величины
  шишкой, укрытой тонкой простынкой.

      А однажды, дед осмелел и попросил поделать массаж в его пахах, поближе
  к интимной зоне. Лялька сделала равнодушный вид, а сама всё поняла и...
  После её поглаживаний совершенно рядом с его мужским органом, она увидела,
  что этот оган набухает и бесстыдно встаёт.
    Простынка на нём поднялась шалашиком, а дедуля поймал  Лялькину руку своей
  и вкрадчиво заговорил:

  - Милочка. Не будем отрицать, что ваш массаж творит чудеса.
    Прошу, не смущайтесь и не краснейте.  Вы действовали по моей просьбе
    и я понял, что я ещё жив.  Вы- чудо!

  - Пал Ваныч. Вам нельзя волноваться.

  - А я и не волнуюсь, я радуюсь.

  - Много радости вам тоже противопоказаны.

  - А мы не будем идти против. С этого времени вы- милочка будете открыто
    и смело прикасаться  к моему члену. От твоей чудесной ручки он тихонько
    воспрянет, погреется в её теплоте, вспомнит другую теплоту...
    Мне это только и надо.
    Понимаю, этот массаж не входит в ваше задание.
    Обязательно будет оценен особо.
 
  - Хорошо, Пал Ваныч. Но я это буду делать не из-за денег. Мне с вами
    интересно и познавательно.

  - Вот и замечательно, милочка, будем совмещать полезное с приятным.
    А тебе не противно?

  - Нет...  даже...

  - Что- даже?

  - Это делает меня более активной с моим мужчиной в постели.

           Они смеялись, довольные каждый своим интересом.
  После такой договорённости возрастного мужчины с юной девой, та теперь
  смело брала в свой кулачок его член, грела теплом своих рук, гладила
  и они вместе с шутками восхищались стойкости восставшей елды.
     Но Лёля не доводила член дедушки до сильной твёрдости, понимала, что это
  ему противопоказано, ложила его на живот и начинала делать успокаивающий
  массаж воротниковой зоны.
     Пал Иваныч принимал моцион со всей душой.  Даже, когда они вместе гуляли
  в придомовом саду, он позволял себе маленькую шутку.  Брал её руку и затолкав
  её в корман своих домашних, просторных штанов, соединял её пальчики со своим
  набухающим членом.

  - Ах, проказник! Вот поведу сейчас вас за этот толстый поводок куда хочу...

  - Веди, моё сокровище, куда хочешь. Я весь твой.  Нет это сокровище
    достойно другого сокровища.

    А юное сокровище приводило Иваныча в дом и успокаивала очередным массажем.
  а благодарный дед  благодарил девушку тем, чем мог, чем позволяло его
  здоровье и состояние в финансовом смысле...

  "В конце-концов,- думал Пал Ваныч, что эти деньги? Ну, есть они, а прежних
   ощущений они не дают. Конечно, имеющиеся средства дают стабильность.
   Но сколько её нужно, чтобы застолбинеть?  Вот именно. Сам весь застолбинел,
   в штанах не стоит.
     А эти ручки меня прямо воскрешают. А, главное- девчонка чудо, не брезгует,
  не бычится, ничего не требует... Другая уже начала торговаться.

      Такие шутки были не часты, но Лёля их принимала, особенно когда её
  таинственный друг исчезал надолго.  Она, как-то внутренне грустнела, а
  дедок, странным образом, это то ли чувствовал, то ли знал...
    Как определить?
   Но в такое время он был более предупредительным, весёлым и щедрым на мелкие
  сюрпризы: то цветок подарит, то швейцарской шоколадкой угостит, даже
  предлагал бокальчик Абрау Дюрсо или Империала.
  Будто чувствовал, что Лёлька скучает по...

     А что тут чувствовать?  Ведь он бывший...  Работал раньше в той конторе,
  а бывших там не бывает.  А уж, когда понимал, что Лёлькин мужчина вернулся,
  чтобы отдохнуть всей душой от дел в объятиях своей юной любовницы, то...
     Хулиганил по полной программе: заказывал массаж в интимной зоне,
  ходил по комнатам без трусов, не стесняясь показывая полустоячий член, без
  оволосения вокруг него- это он ликвидировал сам.

       Лёлька смеялась, он довольный крякал, потирал руки, но за стол садился
  всегда прилично одетым, без вольностей, что так нравилось Лёле.
    Она комментировала его поведение, не ругаясь, а похваливая:

  - Пал Ваныч.  Ваш член даже в лежачем состоянии - целых десять сантиметров,
    а когда встаёт, то я не могу без тревоги на него смотреть.

  - Ты хочешь сказать- без опаски.  Не бойся, он теперь тебе не опасен.
    Во первых- ты не даёшь ему встать во всю мощь, во вторых- с дочкой
    я не сплю. А ты мне, как дочь
    Думаешь у меня не было молоденьких любовниц?  Ещё как было!
    Но то - одно, а ты- другое.
    И всё же я вижу, что его голый вид тебе не безразличен. Ты розовеешь,
    дышишь с открытым ротиком...в предчувствии ожидаемого блаженства
    с твоим мужичком.
    А я рад, что тебя возбуждаю и от этого молодею душой.
    Ты, даже, можешь заночевать в моём доме, когда будешь более свободна
    и, конечно, с разрешения твоего мужчины.

       Ваныч отпускал Лёльку пораньше, видя её возбуждённое состояние и
  наперёд догадываясь, что к ней вот-вот нагрянет тот, с кем она будет
  купаться в неге его ласк, завершая их оргазмом и отвечать тем же.

      Ну, что в этом особенного, если так устроена природа!?  Что эта
  молоденькая массажистка - такая чувствительная и темпераментная.
  Что умеет возбуждаться от одного вида его члена.  Пусть такой и остаётся.
     Другие, вон, Бабы Яги  трясутся от вида злата и денег. Им мужиков не надо.
   Мужчине нужна чувствительная женщина, умеющая доставить удовольствие,
  которого в жизни совсем мало...

      Лёлька об его желании массажа ближе к интимной зоне и просьбах  ночёвки
  рассказывала, понимая, что нельзя говорить: ни о эротических шутках деда,
  ни о его откровениях, ни о размере члена помолодевшего и ожившего деда.
     Она, лишь вспомнив и представив в эррекции величину члена Ваныча,
  вздрагивала, поведя плечами, как от холода и с бОльшим жаром начинала
  подмахивать, принимать внедряющийся в её щёлку  стоячую палку своего
  любовника.
      Семён, может догадывался, может чувствовал от чего вздрагивает его
  прелестница, раскинувшая в стороны манящие бёдра, распахнув лепестки своего
  цветка, открывая вход в узкую пещерку, источающую жар вожделения и сок соития.

       Двигая своим стояком, не переставал зацеловывать её губки, зная, что она
  это очень любит и мять её грудь, потому что это любил он сам. Но, при
  приближении у неё оргазма, она вырывала свои губы из его плена, открывала
  рот, бессовестно двигала тазом, догоняя его двигающуюся елду своей куняшкой,
  стонала чувствуя удовольствие и ожидая ещё бОльшего, мысленно подгоняя -
  ещё... ещё... ну... ну...
      И, встречая взрыв в своём лоне, растекающийся чувственными волнами
  наслаждения от подступившего оргазма, не сдерживаясь, откровенно орала,
  сжимая пальцами его ягодицы, будто хотела затолкать в своё лоно всё что
  было у неё в руках!
      Уставшая от подмахиваний, от эмоций и чувств, она расслаблялась,
  раскинув ноги и руки в стороны, обмякала и телом и душой и представляла
  из себя безвольное, мягкое существо, с которым в это время можно было делать,
  что хочешь.

      Семён, не сразу, но за довольно приличное время, разглядел в любовнице
  это качество и решил его использовать в своё удовольствие.
     Он очень старался доведя Лёльку до кульминации, самому не кончить, а
  продолжить процесс трахания в другое отверстие.
     Но, как ни старался, а в её анус затолкать свою елду, достойного размера,
  не мог.  Даже, смазав его вазелином, он залез в её попку на полголовки и всё.
     Вот такая была Лёлька с узенькими и влагалищем и кишёчкой от ануса.

       Лёльку этим он больше не донимал, но, желая иметь секс в анус, он,
  скорее всего его получал, но через других, талантливых в этом деле, девиц.
    Что тут скажешь- мужчина и есть мужчина, а Лёлька ему не жена.

      Это было изредко, как лечебный моцион, ничего для Семёна не значащий
  и забываемый на следующий день и процесс и ту, кто дала ему это познать.
  Так что  измены не чувствовал, а свою девочку боготворил.
     Он разрешил ей ночевать у деда, но только на разных кроватях, понимая,
  что ему не будет так одиноко и ей, когда он отсутствует по необходимым
  причинам и находится от её дома и города и, даже с... далеко.

       Лёлька  рассказала о согласии Семёна, а дед поспешил воспользоваться
  такой возможностью- ночевать с юной девушкой.
     Ложились с вечера на разные кровати, которые ночью, странным образом
  оказывались стоять вплотную к друг другу.

     Это было первое действие в задуманном плане Ваныча.  Увидев такое
  превращение, Лёлька смеялась, но не ругалась, а на следующий раз кровати
  сдвигали уже сразу с вечера, но укрывались разными покрывалами, ну и,
  конечно, к утру они лежали под одним, почему-то, большим покрывалом...
    Лёлька опять смеялась, но спать ложилась без опаски, даже оказываясь
  под общим покрывалом.

    Ваныч такой игрой с молоденькой девчонкой воодушевлялся, смотрел озорно,
  с задором в глазах. Помолодел лицом, распрямился, став ростом выше и соседи
  и друзья, видя такую в нём перемену, удивлялись, выпытывая причину:

  -Ваныч, ты как будто помолодел, даже ростом стал выше, улыбаешься
   и весь светишься.  Какова  причина в такой перемене" Пьёшь заграничное,
   неизвестное лекарство?   Дорогое?  Достань и нам.

    В ответ Ваныч улыбался и думал:- всё вам скажи, лекарство есть, да
  не про вашу честь. Оно не дорогое, но стоит дороже жизни.

    А когда Лёлька, забывшись во сне, протянув машинально руку в определённое,
  мужское место, нашарив уснувший член, взяла его в ладошку и продолжая спать,
  осталась так лежать, то... Ванычу стало не до сна...

     Его достоинство, отдохнувшее за ночные часы, набравшись гормонов
  к наступившему времени, не хотело засыпать, ложиться, мягчеть.
     Он хотел вытянуть вставшую елду из руки девушки, но она, как ни странно,
  держала пенис плотно. Он ещё потянул, испытывая удовольствие, его ствол
  ещё больше затвердел, превращаясь в твёрдую палку и... тут Лёлька проснулась
  и поняла- что она наделала своей рукой с членом пожилого человека.

     Она заизвинялась, заумоляла её простить, а он довольный её успокоил и
  говорит:
  - Ну что ты- Лёлечка извиняешься?  Ты не виновата, это я вложил в твою руку
    свой член. Смотри- стоит, как у молодого, грех не воспользоваться таким
    добром.
  - Каким это образом!  Вам нельзя напрягаться физически.

  - А я и не буду сам напрягаться. В этом поможете вы: ты и твоя рука.

  - Но он у вас очень большой, я одной рукой не смогу справиться.

  - Я лягу не спину, а ты двумя ручками его зажми, и подвигай ими,
    плотно зажав член.

  - Это не член, а членище- не меньше двадцати сантиметров  и толщиной
    целых пять. Но смотрите, как станет тяжко, то сразу прекратим это
    хулиганство.

  - Меньше болтай, дрочи, дрочи, не переставай. Мне не восемьдесят, а
    всего семьдесят и если бы ты не была с такой маленькой щелкой, то я бы
    давно засадил бы свой член в тебя.

      Лёлька подчинилась, тёрла член его же горячей кожей и сама начала
  возбуждаться... Ваныч это увидел, сразу сообразил, что девчонку надо выручать
  и предложил ей лечь на бок, лицом к нему и продолжать дрочить его елду.
     Ему будет не трудно и он своими пальцами сможет достать и тереть её клитор
  и она сможет кончить вместе с ним.

     Не соображая, что делают, охваченные возбуждением, они так и сделали-
  легли лицом друг к други, она продолжала своими кулачками дрочить, а он
  в упоении залез в её куняшку и, наминая одной рукой ритмично клитор, другой
  при этом проталкивал в её мокрое влагалище свои два пальца, представляющие
  своей длиной, толщиной и твёрдостью прекрасную, мужскую елду.

      Послышались шумное дыхание, затем стоны удовольствия, его призывы
  покрепче обхватить его пушку, она, выгнув спину, двигала бёдрами в такт
  его движений руки и просила не останавливаться:- Ваныч, поглубже, ещё,
  ещё... сейчас, Ваныч... как приятно!..  ну, ну,  Ааааа!..

    Она задёргалась в оргазме, из его ствола полилась пульсирующая белая
  жидкость, оба, развернувшись на свои спины, лежали в блаженных ощущениях...

    Вот так,- думала она, как это называть?   Измена?
  Ваныч, как будто догадываясь о её мыслях, комментировал случившееся так:

  - Во первых- это не измена, я на тебе не лежал и не обнимал.
    Во вторых- та мне делала массаж, а в каком месте- не имеет значения.
    А то, что - я делал, так- это я учился делать массаж и я не заметил,
    что ты кончила, а ты- и сама про это забыла...
    Вот так.  Ничего не было, никто ничего не узнает...
     А сам подумал- эх, засадить бы мой пистолет а твою пистолетницу.
 Да слишком мала и дорога хозяйка пистолетницы, потом замучаешься расплачиваться

      Лёлька рассказала Семёнычу, что ночью когда она крепко спала, дедок вложил
  свою тряпочку в её ладошку, сжал всё своей ладонью, похулиганил и обмочился.
     Видимо он это делал осторожно, я так и не проснулась, а спросив про мокрое
  пятно на простыне, он ответил, что крепко спал и сделал пи-пи.

       Семён удивился такой  конфузии Палыча, ведь ещё не стар, чтобы мочиться
  в постели, но потом подумал, что дед по ошибке выпил двойную дозу снотворного
  и не проснулся, когда приспичила нужда, но похвалил и  Лёльку и деда за столь
  достойное вознаграждение за причинённый конфуз.

   - Ваныч, вы мне уже  три раза добавляли такие акции горюче смазочных
     материалов той компании...

   - Лёлечка, гори они огнём эти смазочные материалы и акции, если нет
     горения в моей душе.
     Ты зажигаешь огонь в моём мужском сердце жарче горения нефти и газа,
     так что считай, что эти подаренные тебе акции  сгорели от трения
     моих и твоих пальцев.
     Я в тебя не заходил, ты его никуда в себя не заталкивала, так что
     ни измены, ни греха не произошло. Произошёл пожарчик, в котором
     сгорели бумажки...
 
        И когда Семёныч в очередной раз исчезал на долго, Ваныч, тихо радуясь
  удачи, вкрадчиво мурлыкал голосом котяры, чтобы Лёлечка оставалась ночевать
  у него, потому что он знает, что её друг будет отсутствовать долго: то там,
  то в другом месте, а когда приедет- то, да сё, заседания, анализы поездки,
  проверка здоровья и уйдёт на это не меньше двадцати дней.
    Так что такой перерыв не допустим в её интимной жизни и он всегда рад
  быть полезным и помочь обрести ей душевное равновесие.

      Выравнивание душевного равновесия, которому она совсем не противилась,
  начиналось с её прихода в дом, помолодевшего деда, ждущего с приходом гостьи,
  бодрящего экстаза, не причиняющего вреда, одевающего к приходу девушки
  эротические, совершенно прозрачные кальсоны, выдавая их за домашние штаны
  и щеголял в них, показывая свои внушительные причиндалы, которые имели
  смелость увеличиваться в размере прямо на глазах  у "совестливой" гостьи.
       Кальсоны то взбычивались, то оседали, а дед лукаво поглядывал на
  на реакцию девчонки, говорил, что если ей душно, то она может расстегнуть
  халат и ходить расстёгнутой, понимая что там, под халатом есть то, что
  манит его и давно всё голое, а если это "нечаянно" потрогать, то она
  от этого может быстрее возбудится.
     А потом дело техники и выдержки, потому что он знал, что Лялька хочет
  кончать каждый день и он ей в этом поможет...

     И поймав свою "невинную" гостью сзади за талию, притягивал её к себе,
  скидывал с неё распахнутый халат, под которым юная "скромница"  уже была
  без плавок и бюстгальтера и оставляя её в чём мать родила, чуть наклонял её
  стан вперёд, захватывал мокрый клитор своими пальцами, прижимал свой низ
  живота к её попке, протолкнув свою стоячую елду между её ног, впритык
  к мокрым нижним губам, предлагая ей обхватить своими пальчиками и начать
  скользить ими по коже его члена
      Сразу раздавались вожделенные стоны, громкие, не сдержанные,
  бесстыдные возгласы и слова, определяющие частоту, резкость и глубину
  проникновения и трения! По сути его елда одной стороной тёрлась о влажные
  половые губы  девчонки, а он делал вид, что это не замечает, а сам плотнее
  прижимал елду к ее губам и шоркал в упоении хреном, который к тому же
  она дрочила...  Так что удовольствие он имел феерическое.
      Такое всегда было перед самым сном, после удовлетворения друг друга,
  они валились на кровать и засыпали сном младенцев.

     На завтра, она уходила по делам, он говорил, чтобы она к вечеру
  возвращалась.  Вернувшись, ужинали, она пила дорогое вино, ему не давала пить,
  потом гуляли в саду, скидывая по одной одёжке и, оставаясь почти голышом,
  резво направлялись в спальню.
     Там он садил её затылком к себе и на низ живота,  раздвигая ей ноги так,
  чтобы свободно ухватить и её клитор, и пролезть пальцами в её роно, но при
  этом, чтобы его стоячая елда была в свободном доступе её ладоней.
    В общем они садились лицом в одну сторону, прижимая ей попку к его
  низу живота, она хватала спереди его елдищу, а он прижав её к себе, доставал
  пальцами  клиторок, тискал его, мял, тянул, как хотел и в это время
  со страстью заталкивал свои пальцы в её мокрую  ****овитую куняшку. 
      В этой позе напрягаться особо не надо было и Лёлька и Ваныч
  безумствовали в действиях и возгласах, как только умели и могли.
    Кричали, стонали называли действия нецензурными словами в желании:
  ещё е*и, ещё, ещё... е*би поглубже, дрочи, дрочи, ах как бы я хотел...
     Кончали, опять валились на постель и засыпали до утра...

       И так раз пятнадцать за двадцать дней. Лёлька боялась, что Ваныч ей
  влагалище растянул или клитор больше оттянул.  Приходила в себя, сидя одна
  дома, как будто никуда не выходила и была примерной девочкой.
     Но всё обходилось, в постели с другом приятных ощущений не убавлялось.
  Да и как могут пальцы сравниться с настоящим стоячим фалосом?

      Время шло, Семён Семёныч занимался своими делами, перемежая приятными
  свиданиями с Лёлькой.  Они за эти десять лет встречались, ссорились,
  мирились, ревновали, обижались и прощали друг друга. Всё, как у всех и везде.
     Семёныч и Ваныч помогли Лёльке за её талант массажистки и любовницы стать
  молодой, состоятельной дамой, имеющей через свою, мокрую щелку получить
  от них в личное владение акции компаний, добывающие горючие вещества,
  пару гостиниц в столи... , фармацевтическую линию одной компании по
  производству жаропонижающих.  Прекрасный домик в коттеджном посёлке.
    Никто из родни её мужчин не возмущались такими подарками для неё, будучи
  сами были богатыми, да и к тому же понимающие.
       Но друг, уволившись с работы из своей конторы, собрался жить за рубежом,
  при этом не взял с собой любовницу ни потому, что не любил, а потому что
  понимал её юный возраст- ему к этому времени почти уже- шестьдесят, а
  ей- только двадцать семь.
       Последний разговор у них был по телефону: " Тебе ещё надо замуж
  выходить и детей рожать, а я уже стар."

  - Почему ты теперь не откроешь своё лицо?

  - Зачем?   Я не хочу тебя шокировать.  Нам было вместе очень хорошо,
    вот и пусть останутся воспоминания такими же.

  - Но голос, твой голос сейчас я слышу очень хорошо, ты мог бы и раньше
    так же говорить...

  - Нет не мог.  Ты бы узнала по голосу...

  - Ну, конечно, ты же- артист...

  - Нет, не артист.  Артисты играют свои роли, а я... хотя, наверно и я такой же.
    Я не оставлю тебя, Ваныч тоже будет тебе давать советы.
    Не забывай его, пока...
       Он улетел, а она всё думала с желание определить по голосу- кто он такой.
       Пройдёт много времени и только перед самым своим концом, Ваныч скажет
  ей имя её любовника...
  -  Он- это...  он?..   Вот это да!! Я спала с самим...!! Не возможно поверить,
    но - факт!!