Этот дом

Путь любви
Рассказ второй
Август 2018

Этот дом

  Несколько лет я упорно возвращалась к одному масштабному проету.
Я хотела Дом, в котором пахнет пирогами по праздникам, где в заботах терпеливы, а однообразные хлопоты сдобрены улыбками.
Чтобы он был наполнен продуманными мелочами: окна никогда не открывались нараспашку, а переносные ручки откидывали створки только на проветривание.
Чтобы не было розеток в комнатах и наглухо закрыты балконы, а этажи отделялись лестницами с  высокими калитками.
Чтобы кухонная техника отвечала особым требованиям и вмещала несколько духовок и обязательные блэндеры для измельчения пищи.
Чтобы ворота открывались только доверенным лицам и родственникам, которым доверяют доверенные лица.

Много однокоренных слов?
  Ну, так это оказалось самым сложным, приезжая раз за разом, подтверждать  решение вверить маму в руки профессиональных сиделок, медсестры, врачей.
   Здесь, в пансионате для пожилых людей я постепенно изживаю растерянность . Образ моего сокровенного проекта, которому несколько лет назад я не смогла найти инвесторов, вдруг резко конкретизировался.
Моя мама здесь третий месяц. И я стараюсь, чтобы меня здесь слышали и уважали  борьбу за мамино присутствие в реальности.
  Я всегда относилась к сознанию, как сверхценности. И сейчас  мне важно обращаться к личности:  наблюдаю, замечаю, прикладываюсь к сохранившейся индивидуальности. Понимаю, что когда сознание может обслуживать только самое основное в человеке, когда отпадает всё привнесённое извне, он становится прозрачным и ясным . Остаётся только самая суть . Мамины черты проявляются так четко, так узнаваемо и характерно для неё.
И она прекрасна в своей естественности.
Она заботливо предлагает мне, -
- Пойди, поешь, я там борщ сварила,- когда я кормлю её.
И стоит мне сказать, что уже пора уезжать, Серёжа уже проголодался, как она сразу же отпускает меня. Отрывает от себя и тогда, когда я говорю ,-
- Смотри , уже темнеет, ты не любишь, когда мы по темноте ездим.
Мы по- прежнему на самом важном месте, о нас думает в первую очередь.
Так было всегда, и её привычная забота проявляется даже сейчас, когда она может только принимать её.

Здесь нет необходимости  заручаться поддержкой персонала, а я все равно пытаюсь вызвать их особое расположение, привозя фотографии: вот мама- молодая красавица студентка пед училища, вот со своим классом в походе…
Желая вызвать симпатию к маме у медсестры Зеры, рассказываю, что в детстве она хорошо знала татарский.
-может быть вы спросите ее о  чём - нибудь?
И они начинают простой разговор, на одном из языков  маминого давнего детства.
На нем она шепталась со своей лучшей подругой Дилярой, и бойко трещала с соседскими детишками .
 Никогда больше мама не слышала этого языка крымских татар- только тогда, до войны в их большом общем селении.
 И мы замираем от подтверждения того, как может  оживать далекое прошлое, как достаются забытые без надобности умения-  те, что  приобретались в раннем  возрасте , когда знания о мире легко черпались из привычной среды.

   

    Сначала мы с отцом старались приезжать как можно чаще, нам казалось необходимым , чтобы она видела родные лица.
- Не надо ее волновать, она входит в такое возбуждение, что не может спать, приходится увеличивать дозы успокоительных,- просит нас заведующий,
-Нужны мягкие пазлы,- вношу я следующее предложение. Я привезу, будем их собирать.
И встречаю непреклонный ответ,-
- Только не оставляйте - она их может съесть.
Заведующий смотрит на меня с сочувствием,-
- пробуйте, конечно, то что считаете полезным, но сообщайте нам, нужно же  обезопасить её жизнь.

Моя мама? Сьест пазлы? У меня ещё не выработался алгоритм таких предосторожностей.
  Да, она может спросить: ''а кто там третий? Между этими двумя?'',-  пристально вглядываясь в стену. Но, может поднять большой палец поверх кулачка в одобрительном жесте  во след выходящей медсестре! Это характеристика отношения той к маме,  заговорческое сообщение мне о Зере.
И я мотаюсь от потери привычного в маме к его узнаванию.

 Она встречает меня возгласом: ''Моя радость пришла!''
И быстро сматывает пододеяльник в тугой узел :''На, возьми! Это тебе!'
И сразу успокаивается на мой благодарный отклик.
Это давняя мамина привычка-  обязательно что- то сунуть мне,  заготовленное заранее!
    Также  ее мама припасала своим повзрослевшим детям сметану, творог, смалец, кур и кроликов. Собирала и утрамбовывала гостинцы, наполняя тяжеленные сумки, пока не начинали сердиться на ее суету. А ей было важно, чтоб все были сыты.
Я тоже психовала,  раздражаясь на  мамину навязчивую доброту.
А сейчас  проговариваю: ''Да, я взяла. Спасибо'',- научившись вдруг принимать заботу без высокомерия. И мои чувства сжимаются  в такой же тугой комок, как и этот пододеяльник.


   За то время, пока мама была возбуждена и агрессивна, психиатр терпеливо подбирала подходящие препараты. И мои главные ставки на сохранение обьема сознания учитывались без пренережения к дочкиным ''капризам''. Мексидол, мемантин, энцефабол в назначениях удерживают ее причудливую память. А ее спокойствие обеспечили другие медикаменты.
   И та, парализующая  фраза в эпикризе , не бьется больше об мою голову по ночам:
«Не критична к собственному состоянию»
Хотя я не знаю, что для мамы лучше- пребывать ли в  сумраке или понимать.

      Сейчас мама контактна и спокойна.
  Такое улучшение уже проходили в первый месяц. А потом состояние рухнуло, как глиняный берег моря недалеко от пансионата. Несколько тонн стремительного оползня почти каждый год уносят жизни неосторожных отдыхающих в этих краях.
Несколько тонн рухнули и на нас с отцом, когда мама барахталась в долгом забытье.
Нас предупреждают и  в нынешнем улучшении не обнадеживаться. Она опять может потеряться. Потому мы говорим, говорим с ней .
   Я остаюсь с мамой наедине без медсестры, родственников и папы. Тогда мы сосредоточены друг на друге, я считываю  сообщения,  которые она хочет передать.
Она смотрит  настойчиво и надеется на мою расшифровку. Рука ее касается груди несколько раз поперек и вдоль. И опять упорно вдавливает руку крест на крест.
-Тебе больно? Давит в груди?,- пытаюсь разгадать молчаливое послание.
И вдруг слышу,-
-Я крещеная…два раза!
Вот, что мне делать с этими знаками?
Мама, убежденная атеистка, говорит торопливо,-
- Слава богу, успела!
И надолго расслабленно умолкает. Потом взгляд ее меняется.
-Берегите папу!,- просит, убеждает, настаивает.
-Держитесь вот так друг за друга,- показывает она, крепко сцепляя руки.


     А однажды ошарашила своими живучими страхами,-
-Правда, что папа женился? Мне сказали.
-Нет, мамочка, папа тебя ждет,- говорю я ей и она наклоняется ко мне ближе.
-А где он?-
-Он дома, в вашей квартире, пылесосит, режет салат, варит суп,- нанизываю узнаваемые действия.
-Он все время тебя навещает.
-Да? Не помню...
Когда же приезжает к ней ее Боря, она тянется  к его губам.
И опять заговорила об этом с папой, протянула раздумчиво и серьезно,-
-Я не против, чтобы ты женился, но…в этом возрасте в брак стремятся больше из меркантильных соображений.
-Да, кто тебе сказал такую глупость про женитьбу?! -возмутился папа.
-Кто- то чужой…или свой…Не помню.
-Узнаю, голову оторву!- выпалил он неожиданно .
И вдруг мама развела руками в извиняющем жесте,-
-А может я это придумала. -  Заступилась за осведомителя? Или признала собственные страхи?
   Всю жизнь она его ревновала люто, тревожно и …скрыто.
Его, в постоянном перекрестье женских ласковых и призывных взглядов!
Он и  только он говорил с ней словами героев женских романов.
     Я как- то обронила, удивляясь ее обширной библиотеке этого  бульварно- пляжного чтива,-
-Нет, ну больше трех книжек читать невозможно! Я уже всё поняла про этот жанр.
А она, вглядываясь, в известную ей одной реальность, произнесла тихонько,-
-А, знаешь, главных героев как будто списали с папы.
     Это к нему были обращены её мысли, когда замирая от искусственных страстей со страниц, переносила описания  в их отношения.
В то время, когда он мчался по жизни, преодолевая ее тугую волну,  она  оставалась наедине с волнующими сценами  из книжек.  Напротив и наедине с  желанными  словами.

     Вчера мы выехали на каталке на террасу. Она бытро устала и стала прощаться.
-Дети, поезжайте, за меня не волнуйтесь, у меня все хорошо.
       -Передайте папе, что я его по- прежнему люблю!
Что включало это её « по- прежнему»?  От какой своей ипостаси так мягко и спокойно  подвердила  признание? От девушки ли хохотушки и насмешницы? От женщины , всегда ощущавшей себя за спиной защитника? А может это отзвук её ночных  тревог, когда он гнал машину из командировок?
Что  хотела передать своему Боре этой заветной формулой?
  Про свои послушание и протест? Или уверенность в его великодушии?
Про его  заботу и своё одиночество? Про радость близости и про отчаянье несовпадений?

Или  про то, что она не успела еще рассказать? А может в этом  признании и есть самое главное про жизнь?
     Моя мама тает, но пространство вокруг нее сгущается.
Это пространство любви.